Ответы Ольги
Мысль, что сейчас я как никогда нужна своим девочкам, из которых одна «с характером», и с ней мало кто сладит, кроме меня, а другая, возможно, с диагнозом, и, увы, внутри семьи отношение к этому было как к чему-то из другой, страшной, «не нашей» жизни.
Как ни странно, примерно в это время вышел рекламный ролик Nike «Сделана из…» и там были такие строчки: «Из железа, из стремлений, из самоотдачи и сражений сделаны наши девчонки, из воли крепче кремня, из силы и огня». И я его все время пела про себя, послала Ане, и она его тоже все время слушала и пела. И это был тот случай, когда рекламная кампания попала в мою ситуацию идеально. Парадокс или признак нашего времени.
Гибкость/адаптивность. Понимание, что вот сейчас мне плохо, но рано или поздно я как-то подстроюсь и уже смогу вздохнуть, адаптируюсь. Надо просто дожить.
Любой сложный период на работе, форс-мажор, завал. Это началось еще со школы: были неудачные четверти, учителя, с которыми не ладилось. Был очень тяжелый год, когда ушли две бабушки и дедушка.
Мне кажется, оба родителя и бабушка. И прабабушка. То есть это семейное. Про жизнь бабушки и прабабушки вообще можно писать книгу. Но и у мамы были тяжелые периоды, а потом все налаживалось; я это впитала. Папа больше разговоры разговаривал, и его «гибче надо быть» я запомнила.
Я красилась и вообще старалась хорошо выглядеть. В оправдание себе цитировала «Евгения Онегина»: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». В первые дни меня буквально затерроризировали, что я плохо выгляжу, и я решила, что буду выглядеть хорошо.
Не удавалось, но тут было просто: в роддоме за мной следили (так как подозревали анорексию), в реанимации за мной, к счастью, приходили, в больнице я, как ответственный человек, не могла тухлить продукты, которые мне передавали муж и друзья.
О благодарности другим, о том, что они тоже устают, что жизнь вокруг продолжается, что, пока я тут, вокруг ничего не изменилось.
Самую большую проверку на прочность постоянно приходилось выдерживать принципу «Не лечить без запроса». Так как я оказалась на территории, где заведомо чувствовала себя чуть ли не экспертом. Сейчас мне стало еще сложнее, но я продолжаю этого принципа придерживаться.
Конечно, о старшей дочке, я постоянно пересматривала наши с ней фотографии, вспоминала разные совместные моменты.
Звездочка была символом нашей с ней связи, того, что всегда было, есть и будет между нами, где бы мы ни были. Тех воспоминаний, которые у нас есть, того, что заложено генетически. Того, что уже не отнять, как бы ни изменилась наша жизнь дальше.
Наверное, что я человек действия. Как акула. Это очень важное мое знание о себе.
Верю в то, что любой опыт дается не просто так, что он делает меня мудрее, сильнее и… счастливее. Стараюсь не пропускать маленькие моменты счастья. Они случаются каждый день.
Именно оно и помогло, прежде всего. Тут и доверие врачам, друзьям, и открытость любым советам, и понимание, что без помощи я не справлюсь точно – мне просто не хватит компетентности и времени, чтобы ее приобрести сейчас, а когда приобрету – будет поздно. Были знакомые, которые давили: «Ругайся с врачами, требуй информации, забирай под свою ответственность». Но я рада, что этого не сделала, что удалось выстроить отношения и найти компромисс.
Это возможность самой дарить тепло – не отбывать материнскую повинность, а быть с ребенком здесь и сейчас.
История одиннадцатая
Виктория
«Тотальное отчаяние как точка опоры»
Виктория Лемешева. 34 года. В разводе. Трое сыновей (13 и 8,5 лет). Родной город – Краснодон, Луганская область. Живет в Москве
Это был первый год после развода.
Я осталась одна с тремя детьми. До этого у меня в помощниках было трое взрослых: мама, папа и няня. Я успешно строила карьеру, рожала детей. Социальный образ счастливой мамы и жены, успешной бизнес-леди. После развода я оказалась один на один с детьми, с не очень успешным опытом бизнеса и без денег.
Я была в состоянии эмоционального краха.
Ни о каком включении в детей речи не шло, потому что каждый день стоял вопрос выживания. Самые страшные мысли, которые на тот момент приходили, – это лечь, уснуть и больше не проснуться. Потому что тяжело. Как-то отдаленно я понимала, ради чего нужно жить, но осознавала и то, что детям на данный момент ничего не даю. Это было эмоциональное дно. С другой стороны, именно дети мотивировали меня от этого дна отталкиваться и идти вперед, день за днем. Без каких-то больших планов. Закончился день – и хорошо. Сегодня все живы-здоровы, и слава богу. Довольно долго я была в этом периоде. Наверное, год. Закончилось все этой зимой, когда я поняла, что полоса пройдена.
Поразительно, как по-разному в этой ситуации проявлялись мои трое детей.
Старший сын был зеркалом этого хаоса – с его отцом после развода, с моим невключением, потому что я была в состоянии решать только насущные проблемы. Я как будто жила рядом с ними, но не была вместе с ними. Средний сын взял на себя ответственность за меня. Его пугала нестабильная мама, и он в это время словно преждевременно повзрослел. Маленький ребенок, шести-семи лет, меня держал. Малыш более-менее был под защитой. Ему доставалось больше внимания из-за его возраста – я осуществляла посильный уход.
Со старшим же был просто тихий ужас: послеразводный период, первые подростковые проявления. Отец его постоянно «перекупал» и настраивал против меня. Таким образом, на полном отсутствии ресурса, на новом этапе жизни у меня была еще вот эта проблема со старшим сыном. Он уехал в какой-то момент жить к отцу, я осталась с двумя младшими, и в этот момент мне стало полегче. Хотя еще было жуткое чувство вины: я развелась, я недодала, любое происшествие со старшим я воспринимала как укор себе – я плохая мать. Чувство вины отравляло всю мою жизнь. Бывший муж, вместо того чтобы включиться и помочь сыну справиться с ситуацией, наоборот, бил по больному. Когда Артем переехал к нему, муж не упускал возможности сказать, как им здорово вместе. Новая женщина – и как круто сын ладит с ней, а вот я мать хреновая, была и есть. Зато у них теперь все хорошо.
Тем не менее, оказавшись одна с двумя детьми, я смогла найти в себе опору и прежде всего прийти к тому, что я достаточно хорошая мать, а в большинстве случаев – даже замечательная. Это чувство еще больше окрепло после возвращения Артема от отца. Долго они не прожили в своем счастливом трио: отец женился, переехал к своей новой жене, Артем там долго не задержался. Опять начался «треш»: с его поведением, с опекой, комиссией – со всем. И я с каждым его проступком становилась сильнее. Я поняла: каждая ситуация дается мне, чтобы я осознала, что это не моя вина. Я хорошая мать.
В социуме, к сожалению, все обстоит так, что мать проще всего обвинить. Первое, что говорят, когда ребенок что-то совершает, – виноваты родители. Слово «ответственность» все компетентные органы применяют крайне редко. У нас дома были и органы опеки, и полиция, и детская комната – и все понимают: есть разумная, в меру обаятельная мама, дома все условия для детей созданы, средний сын тренируется в школе олимпийского резерва, дети развиты и ухожены. Не та среда, где растут асоциальные личности. Проблемы старшего сына – это симптом не столько нашей семьи, сколько нашего общества и подрастающего поколения.
Мальчики, растущие без отца: отец либо выведен за пределы семьи, либо родители в разводе, – воспитываются женщинами. Мамами, бабушками, нянями, учительницами. Когда приходит кризисная ситуация – точки опоры нет. Отец страдает после развода, личную жизнь устраивает. У матери ресурс на исходе. Инструментов помощи ребенку в такой момент нет. Психолог для подростка – не авторитет. Подростку нужен мужской пример, мужская опора. Естественно, он тянется к отцу как ориентиру.
Как бы ни было трудно, через ситуации со старшим сыном я пришла к осознанию, что нет материнской вины в вопросах, связанных с подростками. Гормональный уровень, подростковая агрессия. В момент, когда они что-то совершают, они не думают о последствиях. По-хорошему, должна быть культура наставничества – возможность обратиться за шефством к старшему мужчине, который сможет дать точки опоры мальчишке. Тем не менее пока я проходила через все это, то как мать я обрела целостность. Если считать, что мать причастна ко всему, то пример других детей говорит, что со мной все в порядке.
Все эти события и ощущения были моими родительским дном и материнским отчаянием, но также они стали и точкой опоры. Я оттолкнулась и выплыла в ресурсное состояние, то, в котором я пребываю сейчас. Мне оно нравится, я никогда не была так уверена в себе как мать, я эмоционально включена, и у нас полный контакт с ребятами. Даже со старшим, которого все еще колбасит. У нас с ним получается взаимодействовать. И хотя в его поведении уже сложились некоторые негативные паттерны, наша взаимная включенность работает.
Я понятия не имела, что такое жить после развода.
Я думала, что если избавлюсь от агрессивного и токсичного партнера, то заживу счастливее, чем когда бы то ни было, но я последний раз была свободна, когда у меня не было детей. До развода я всегда могла на кого-то рассчитывать: на помощников или даже на отца детей. Развод стал для меня полным крахом иллюзий. Плюс финансовая составляющая, точнее, полное ее отсутствие: никакой базы, никакого дохода, ничего. И это еще больше меня расшатывало и угнетало.
Самым болезненным было разрушение иллюзии, что я всемогущая. Что если никто рядом не обесценивает, не шантажирует, то я сама справлюсь. Воспитывать одной троих сыновей, если подходить к этому ответственно, очень сложно. На мне не только воспитание, но еще и свой бизнес, какие-то личные увлечения. Одной совмещать все функции – трудно. Было иллюзией думать, что я со всем лихо справлюсь. Выстраивать бизнес с нуля, заниматься детьми, учитывая хотя бы тот факт, что средний играет в хоккей семь дней в неделю, и его логистика занимает полдня.
Когда мужчина ведет бизнес – он освобожден от детей и прочих хлопот. Женщина с детьми, ведущая бизнес, – совсем другая ситуация. Я думала, что если идея есть, то бизнес сразу пойдет в гору, но этого не случилось. Было и такое, что я выходила на работу, где мне зарплату не платили.
Вот такой был путь: и работа не выход, и бизнес ничего не дает, и вообще непонятно, как всё сложится. Со своим всемогуществом пришлось распрощаться. Пришлось учиться просить помощи.
Оказалось, что не справляться – нормально в такой ситуации.
Сейчас, если взглянуть назад, я бы все равно развелась, но подготовилась бы. Финансовая подушка, юристы, медиатор. Я бы максимально подготовилась, чтобы не совершать тех ошибок, которые совершила. В плане финансового обеспечения я была самонадеянна: думала, что вот-вот у меня будет свой проект. Нужно было выходить на работу, я построила довольно успешную карьеру, и я могла бы зарабатывать достойные деньги, поставить на ноги мальчишек, обзавестись помощниками – и потом уже идти в свой бизнес. Но я считала, что работать по найму я больше никогда не стану. Высокомерие, тщеславие и самонадеянность сыграли злую шутку со мной.
Я могла бы застрять на хороших зарплате, бонусах и должности очень надолго. Хорошо, что не застряла. Я бы не хотела забывать про этот опыт, потому что без него я бы не пришла туда, куда пришла. Но если бы у меня спросили совет, то, по-хорошему, стоит обзавестись «финансовой подушкой», юристами, которые сделают так, чтобы вы с детьми ни в чем не нуждались.
Когда я осталась одна с тремя мальчишками, то поняла, что это ад. Они постоянно дерутся, цепляют друг друга, вовлекают в это меня. Тихий ужас. От раздражения я переходила к отчаянию и эмоциональному отключению. Потом все опять копилось: агрессия, гнев, раздражение, отчаяние – и так по кругу. Фаза отчаяния была всё длительнее. Когда я запустила свой проект, который связан с воспитанием сыновей, я включилась в него эмоционально, и у меня начало здорово получаться: в семье наступили мир и лад. В этот самый момент, как гром среди ясного неба, вернулся Артем: а вот смотри, не все у тебя идеально.
А ведь эта картинка из глянца и гламура – идеальная семья и дети – очень давит. От этого стереотипа тяжело избавиться. Ребята отстаивают свои границы в рамках дома, ведут борьбу за ресурс, то есть за меня. Это нормально, так происходит их становление.
Мои отчаяние и раздражение, которые я испытала в родительстве, тоже были трансформирующими.
Самая глубокая моя эмоция в тот период – тотальное отчаяние, но я все равно находила в себе силы идти дальше. У меня никогда не было погружения в депрессию, я не опускала рук. Каждый раз вставала и шла дальше. Наверное, я просто не способна опустить руки. Моя отчаяние выражалось только в том, что я не могла эмоционально включиться в ребят. Старший давно отдалился от меня в силу возраста и каких-то моих ошибок воспитания, но со средним и младшим у нас есть контакт, поэтому не могу сказать, что дети закрылись от меня. Единственное, что меня волновало, – это то, что средний сын взял на себя роль взрослого в нашей «партии». Он стал за меня переживать, у него появилась тревога за меня.
Каждое утро у меня срабатывало правило: утро вечера мудренее.
Раз начался новый день – что-то хорошее в нем должно произойти. Тяжелее всего было вечером, когда накапливалась усталость, могли быть крики, скандалы, не очень приятные события. Вечером я старалась быстрее заснуть.
Я помню два дня, когда я пролежала и прорыдала дома, когда дети прошлым летом были кто у бабушки, кто в разъездах, кто где. За две недели до их возвращения я поняла, что не придумала, как буду заботиться об их материальном благополучии. И у меня был страх, как мы будем жить дальше. Поревела-поревела, написала всем, кому могла, что мне помощь нужна, и появилась помощь с бизнесом: мне сделали блог, помогли с продвижением, начались первые семинары.
Так эти два дня слез и оказались точкой опоры для моего проекта.
Рефлексивные вопросы к Виктории