Призраки Орсини

– Перестань. Ты позвонила, я пришел. Не усложняй, Андреа, – мягко произношу я.

– Мне захотелось поговорить с кем-то, кто знал Мика, и ты работаешь с Марией. Она в последнее время стала такой замкнутой. А я… я чувствую себя одиноко.

Официант приносит мне виски, а моей спутнице молочный коктейль. Девушка хмурится, глядя на меня сквозь опущенные ресницы. Черт побери, я впервые вижу столь сексуального юного ангела.

– Я не ребенок. Могу тоже выпить… бокал вина, – сказала она, вздернув подбородок.

– Можешь, – кивнул я. – Но не со мной. Хочу пояснить, что Мика я почти не знал. Но с Сашей приходится часто работать вместе. Если хочешь что-то узнать о своей сестре, то лучше поговори с ней, а не со мной.

– Она не очень-то любит болтать. А после гибели Мика, вообще, ушла в себя. Он так любил ее, и нам всем казалось, что после его развода, у них появится шанс. Та история с Джейсоном Доминником, ты, наверное, слышал, все газеты кричали о его скандальном романе с Марией, она изменилась.

– Мы все меняемся, Андреа. Становимся старше. Это вполне нормально, и тебе стоит дать ей время. Саша придет в себя. Вот увидишь, – пообещал с натянутой улыбкой.

– Тебе кажется странным, что я пришла сюда и задаю эти глупые вопросы о моей сестре?

– Нет, – качаю головой. – Вы обе пережили трагедию. Тебе необходимо выговориться, пообщаться с кем-то, кто находится вне сложившейся ситуации.

– Да, так и есть, – кивнула Андреа, распахнув ресницы. Ее взгляд изучал мое лицо с детальной подробностью. – Ты не американец?

– Нет. Мой отец сицилиец, мама – русская. Родился и вырос в России, – сухо сообщаю я. Только факты. Ей не нужно знать больше.

– Как попал в Америку? – с любопытством спросила девушка.

– Я живу не здесь, Андреа. Приехал на несколько месяцев по работе.

– Твои родители остались в России?

– Мои родители умерли, когда мне было пятнадцать, но я не хотел бы говорить о них сейчас. Расскажи мне о себе, Андреа. Как живут юные семнадцатилетние девушки в Нью-Йорке? Как проводят свободное время?

– Ничего особенного. Колледж, уроки, подготовка к экзаменам… – девушка тяжело вздохнула, нахмурив лоб.

– Я спрашиваю про свободное время, – улыбнувшись, напомнил суть вопроса.

– А, ты про студенческие вечеринки и свидания? На вечеринки я не хожу, а свидания… Тема сложная. Странно, что мы вообще об этом говорим.

– Нет, не смущайся. Можешь быть предельно откровенной.

– У меня был парень. Но мы недавно расстались, – помрачнев, ответила Андреа, явно чувствуя себя некомфортно.

– Может быть, все еще наладится?

– Мы ездили вместе отдыхать, и там поссорились. Не уверена, что хочу продолжать отношения. Джек – он… просто мне не подходит.

– Ты еще встретишь подходящего, Андреа. Такая красивая девушка не останется без внимания.

– Наверное, ты всем это говоришь, – смущенно улыбается она. У нее на лице написано, как ей льстят мои слова.

– Я не собираюсь тебя соблазнять, если вдруг подобное пришло тебе в голову, – безжалостно разрушаю ее надежды я. Выражение лица Андреа резко меняется.

– Почему? – с искренним недоумением, спрашивает она.

– Тебе семнадцать лет, малышка. Ты несовершеннолетняя, и если бы я имел на тебя виды, это могло бы мне грозить судебным иском.

– Дело только в возрасте? – потерянно спрашивает девушка. Ее пухлые губки капризно поджимаются, когда я отрицательно качаю головой.

– Давай сразу договоримся, – наклоняясь немного вперед, произношу я, почти отеческим тоном. Из того, что я скажу дальше нет ни слова правды. – Если тебе нужен собеседник и дружеское плечо, то ты можешь позвонить мне снова. Но это все, что я могу тебе предложить. И, кстати, не стоит говорить сестре о нашей встрече, потому что в обратном случае она точно станет последней.

Андреа Памер с минуту молчит, пока официант расставляет перед нами тарелки с закусками.

– Хорошо, я согласна, – вздохнув, произносит девушка, двигая к себе салат. – И Мария ничего не узнает. Я понимаю, как это смотрится со стороны. Ей не понравится, она скажет маме… Ты прав. Как на счет экскурсии по Нью-Йорку? Если ты приехал недавно, то, наверное, ничего еще толком не видел?

– Я не против.

– Завтра? – сияющие глаза вопросительно замерли на мне. Я невольно улыбнулся.

– Нет, я завтра работаю. Давай в субботу?

– Отлично. Начинаю считать дни… ой, – залившись краской, Андреа прижала ладошку к губам.

Мне было понятно уже тогда, что девочка влюбилась в меня, но, вместо того, чтобы поступить правильно и прекратить наши встречи, я, как последний идиот, вместе с ней считал дни.

Нелепо, вы скажете. Снова и снова повторять одну и ту же ошибку, играть чужими жизнями, ради собственной прихоти.

Но мне, прогнившему до основания, испорченному, не знающему границ и запретов, совершенно аморальному, бесчестному и помешанному на своей мести Лайтвуду, так хотелось видеть в глазах семнадцатилетней девушки отражение другого человека. Притвориться, хотя бы на пару часов в неделю, парнем, которым я мог бы стать, если бы десять лет назад мою семью не выследили ищейки конгломерата «Изида», международной мафиозной структуры, центра мирового зла.

Конечно, я понимал, что наши встречи не сделают меня лучше, что каждая новая минута рядом со мной для Андреа – еще один шаг к краю, но остановиться было невозможно. Я уже плел свою паутину, затягивая ее, запутывая и погружая в кошмар, в котором варился сам уже много лет.

Мы встретились в субботу, как и договаривались. Целый день гуляли по Бруклину, болтая обо всем на свете. Конечно, смотреть там особо было нечего, кроме пресловутого Бруклинского моста, по которому мы брели уже под утро, совершенно не чувствуя себя уставшими. Удивительно, но, когда мы были вместе, я совершенно не ощущал разницы в возрасте. Андреа не казалась глупой, не смотря на юные годы. И с ней действительно было легко и интересно. Она рассказывала о своих мечтах, о бывшем парне и проблемах с родителями. Обыденные вещи, но для меня ее маленькие проблемки и сложности были как глоток свежего воздуха. Если бы я рассказал о своей юности, она пришла бы в ужас или еще хуже – отвернулась с отвращением. И мне сложно было бы осудить ее, наивную, милую, чуткую девочку, повстречавшую на своем пути испорченного подонка, вроде меня. Неважно, что сделало меня таким. Важно то, что меняться я не собирался.

Глава 2

Франческа… Это все, что я знал о ней – имя.

Вторая, с кем я осмелился встретиться больше одного раза.

Лайтвуд привез меня на Гаити во время каникул в Принстоне. Я не собирался уезжать, думал остаться в университете, чтобы готовиться к следующему году и работать, но Генри не спрашивал о моих желаниях. Потому что у него были свои, которые шли вразрез с тем, что хотел я. Там он впервые рассказал о своих планах ввести меня в «Изиду», сделав одним из своих приемников. Первой была Изабелла Пирс, его племянница. Единственная женщина, которая была ему небезразлична, единственная, кому он доверял и чье мнение ценил. Исходя из того, как Генри поступал с моими женщинами, я уже знал, что однажды воспользуюсь его маленькой слабостью.

Карибское море меня не радовало, потому как соскучившийся Лайтвуд, был хуже акул, которые водились в прозрачных водах. Я занимался серфингом, когда Генри не занимался мной.

У меня вызвало отвращение даже то, как он мешал ложкой сахар в чашке. Лайтвуд не был дураком, надо отдать ему должное – он один из самых умных ублюдков, которых мне доводилось знать в жизни. Ум, власть и миллиарды. Пытаться противостоять ему мог только смертник. И я был им, пока не придумал собственный план. И, наверное, вера в то, что я смогу однажды воплотить его в жизнь, придавала мне силы продолжать дышать с ним одним воздухом. Но свои чувства я скрывать был не в силах, и, разумеется, Лайтвуд наказывал меня. Он воспринимал мое неприятие его, как вызов. Или просто искал повод. Избить до невменяемого состояния, а потом все равно сделать то, ради чего он забрал меня из борделя в Германии.

Можно ли привыкнуть к той жизни, в которой я варился с тех пор, как погибли родители? Никогда…

Приспособиться – да.

Построил внутри себя не стены, как делают многие, а крематорий, в котором я сожгу однажды всех, кто пользовался мной, словно одноразовой игрушкой для своей потехи. И это не пустые слова, не обещания, которые я даю себе, чтобы не сойти с ума. А твердая уверенность и фиксирование цели.

Франческа была моим тренером по дайвингу. Спортивная и раскрепощенная любительница острых ощущений. Я погружался всего пару раз. Куда чаще мы трахались в лодке, уплывая в открытое море. Конечно, она не догадывалась, что Лайтвуд вовсе не мой дядя, как он себя везде представлял, если мы показывались вдвоем в обществе. Мне казалось, что открытое море является отличным укрытием для курортного романа. Но ошибся. Через неделю, после того, как мы сделали первый заплыв, с Франческой произошел несчастный случай. Во время погружения, что-то пошло не так. Она опустилась слишком глубоко и не смогла подняться на поверхность. Потом выяснилось, что оборудование было повреждено. Ей не хватило кислорода…

В тот вечер, когда узнал о гибели Франчески, Лайтвуд был удивительно тих и спокоен, и даже не пытался домогаться меня. Сказал что-то вроде «я тебя предупреждал», и ушел спать в свою спальню.

Я напивался на террасе, глядя, как волны набегают на берег, чувствуя себя пойманным в клетку зверенышем, который едва сдерживается от того, чтобы вцепиться зубами в глотку своему тюремщику. Прямое нападение слишком предсказуемо, и я не выиграю, если покажу свою слабость и отчаяние.

У меня были такие моменты, когда я переставал верить самому себе и поставленной цели. Хотелось сдаться, шагнуть в волны Карибского моря, вслед за Франческой, но я вспоминал о том, что уже пережил, и не мог позволить остаться безнаказанными тем, кто был в этом повинен.

Я смотрел на море, кожей ощущая свежий соленый воздух и мысленно прощался с Франческой, своим вторым призраком.

Весь следующий день я провел бесцельно гуляя по острову, пока не наткнулся на лавку с травами, баночками, свечами и амулетами, где улыбчивый афроамериканец предложил мне средство, которое поможет избавиться от моей хандры.

– У любого врага есть слабое место, парень, – улыбаясь беззубыми ртом, на ломанном английском, сказал продавец, протягивая крошечную стеклянную колбу. – Нужно только выбрать момент. Бесплатно дарю тебе. Вижу, тебе нужнее. С умом используй.

– Что это? – недоверчиво, и с долей скепсиса, разглядывая мужчину без возраста в пестрой одежде и подведенными глазами, спросил я.

– Яд кураре. Мучительная смерть. То, что нужно. – Продавец улыбнулся еще шире, кладя пузырек в мою протянутую ладонь. – Надолго хватит.

Утром я встал с больной головой, набравшись накануне до отключки, и мне казалось, что история на рынке приснилась, пригрезилась в пьяном дурмане, как и чернокожий колдун, но, проверив карманы, я убедился, что и лавка, и продавец с загадочными черными глазами, смотревшими мне прямо в душу, были реальны.

Через год, получив диплом, я заказал часы с секретом для Лайтвуда. И именной надписью, которая гласила: Acta est fabula.

***

Это были по-настоящему странные дни, плавно переходящие в ночи, которые никогда не заканчивались в постели в моем номере. Андреа заразила меня своим юношеским азартом. Оптимизмом, неуемной энергией, я, порой, сам не понимал, как ей удавалось вытащить меня из проржавевшего образа циничного ублюдка, с которым я почти сросся. Ее громкий, заливистый смех еще долго звучал в голове, когда я возвращался в свой номер, и пытался вспомнить, когда в последний раз хотя бы улыбался. Вот так, как она, открыто, радостно распахнув объятия миру, доверчиво и бесстрашно глядя в будущее.

Мы встречались чаще, чем я мог себе позволить, чтобы не навлечь подозрения и гнев Лайтвуда. Но не так давно он дал мне слово, что уберет от меня слежку взамен на мое обещание не пренебрегать его вниманием, и не пытаться сбежать из-под его покровительства.

Верить его слову было наивно с моей стороны, но я знал Лайтвуда немного ближе, чем другие люди. Он не давал обещаний, которые не собирался держать. И, в то же время, я уверен, что, почувствовав опасность, он тут же вернул бы своих ищеек, чтобы контролировать каждый мой шаг, хотя, на самом деле, в этом не было нужды. У него был козырь, против которого я пока был бессилен.

Андреа постоянно звонила мне без всякой причины, просто пожелать хорошего дня или пожаловаться на ректора, который занижает ей оценки. Бесконечные звонки в любое время дня и ночи… даже когда я был в офисе, с Лайтвудом или вынашивал свои глобальные планы по сокрушению Лайтвуда, с которым приходилось делить слишком многое. Пару лет назад, я совершил катастрофическую ошибку, которая двинула исполнение поставленной цели на неопределенный период, но встреча с Андреа вдохновила меня, поселив во мне идеи, которые, я был уверен, приведут к успешному финалу моей игры. В какой-то момент, я понял, что могу совместить приятное с полезным, нанести удар в стан врага, и получить девушку, которая вызывает во мне шквал противоречивых эмоций.

О ней я не думал, как и о последствиях своего плана для нее. Андреа стала милым развлечением, которое отвлекало меня от тяжелых будней, и еще одной пешкой в моей партии, которую начал очень давно, но никак не мог закончить.

А Андреа нравилось думать, что она открывает мне Нью-Йорк с новой стороны (и отчасти так и было), с азартом рассказывая о тех или иных его достопримечательностях, таская меня за собой по всем закоулкам и злачным местам города. Каждый новый день был наполнен огромным количеством мест, которые, по ее мнению, мы обязаны были посетить. Ей невозможно было сопротивляться, да я и не хотел. Мне нравились наши сумасшедшие прогулки, которые Андреа планировала со свойственным ей энтузиазмом. Парк Хай Лайн был вторым пунктом в ее программе. Мы несколько часов бродили по закрытой надземной ветке метро, располагающейся на высоте десяти метров от поверхности земли. Теперь это был высокотехнологичный парк посреди огромного мегаполиса, где можно было ненадолго отвлечься от городского шума и бесконечного потока машин и людей. Андреа рассказывала, что мечтает стать архитектором, и поэтому ее вдохновляли необычные места и строения. Она могла часами говорить о своем пристрастии, и о том, каким был бы город ее мечты, если бы однажды ей позволили его спроектировать.

В следующий раз, который случился уже через сутки, мы катались в кабинке канатной дороги «Трам» вместе с сотней шумных туристов. Меня не покидало неприятное ощущение, что на меня пялятся все, кому не лень, а она подпрыгивала от восторга, глядя на панораму города внизу. После, она затащила меня в пиццерию, где мне пришлось есть пищу, к которой я не привык и пить пиво, которое никогда не пил. Андреа хохотала до упаду, когда я с умным видом начал рассказывать ей о правильном питании и вреде фастфуда. Я не мог понять, что смешного в моих словах, пока она не показала мне маленькое зеркальце. Усы из пивной пены «украшали» мое лицо, пока я пытался умничать. Я чувствовал себя неловко, а она, заметив мое смущение, только громче смеялась, держась за живот.

– Дино, ты точно с другой планеты, – захлебываясь смехом, говорила она, не осознавая, как, на самом деле, близка к истине.

Следующей, по плану Андреа, стала музейная миля и ее любимый дворец Фрика с его необычными залами и композициями. Мы добирались туда на метро, и могу признаться, что это был мой первый опыт поездки на общественном транспорте. Она не могла передвигаться спокойно, и мне приходилось бежать за ней, непоседливой, сумасшедшей девчонкой, которая с сияющими глазами расписывала всю уникальность дворца, восхищаясь фантазией и умением архитектора, приложившего руку к созданию палаццо, но совершенно обошла вниманием шедевральные полотна Чимабуэ, Пьеро де ла Франческо, Эль Греко, Гойи и Рафаэля, Пикассо и Пуссена.

Для встреч с Андреа, мне приходилось брать самый простой автомобиль из парка, который постоянно обновлял Лайтвуд. Сложная задача, при том, что Генри обожал самое эксклюзивное и дорогое. Темно-синий БМВ не выглядел так помпезно, как Астон Мартин, Бугатти или Ягуар, имеющиеся в моей коллекции, и я решил, что он больше всего подходит для менеджера среднего звена, которым считала меня Андреа Памер. Автомобиль не был единственной сложностью. Приходилось тщательнее выбирать одежду, чтобы избежать ненужных вопросов, отказаться от дорогих аксессуаров и люксовых ресторанов, в которых я привык питаться. Мне повезло, что она была слишком увлечена своими экскурсиями и не лезла ко мне с вопросами.

Я не знаю, почему она выбрала именно меня на роль слушателя, но замечал, как, раз за разом, она раскрывается и расцветает, делясь своими мыслями, идеями, мечтами. В семнадцать лет люди нуждаются в ком-то, кто готов их слушать, и они идеализируют выбранные на эту роль объекты. Ей необходимо было быть понятой, и я создавал обманчивое впечатление соучастия ее буйным юношеским фантазиями. На моем месте должен был быть другой парень, или подруга, или сестра, родители, да кто угодно… Но, как и у меня в мои семнадцать, рядом с Андреа не оказалось никого. Она была одинока по каким-то непонятным мне причинам, непонятая и неуслышанная, уязвимая, хрупкая, отчаянно нуждающаяся в том, чтобы ее любили.

Лучистая. Это первое, что приходит в голову, когда вспоминаю о ней за завтраком в ресторане отеля, или, когда лечу с Лайтвудом на очередные переговоры в качестве его личного помощника. Уверен, Генри без раздумий убил бы ее, узнав, что не ему адресована моя улыбка, когда я смотрю сквозь него, вспоминая, как маленькая Андреа танцевала под звуки саксофона в Центральном парке, строя мне забавные гримасы, пока я ел ее мороженное.

И когда мы оказываемся в Цюрихе, в одной из штаб-квартир конгломерата, я вычеркиваю воспоминания о юном личике Андреа, превращаясь в того, кем являюсь на самом деле. С тех пор, как я влился в «Изиду», став одним из его законспирированных участников, за мной закрепилось прозвище, которое никто ни разу не бросил мне в лицо, но я знал… Обладая властью и покровительством Генри, я всегда знал немного больше, чем остальные.

«Сучка Лайтвуда».

В «Изиде» не было ни одного человека, который не ненавидел бы меня, считая дни до полного охлаждения Генри. Немногие знали о его пристрастиях, но те, кто был в курсе, отчаянно ждали момент, когда смогут поставить меня на место. Но были и те, кто завидовал ему.

Я не знаю, что было во мне такого, но, изо дня в день, мне приходилось отбиваться от назойливого внимания мужчин и женщин, которым непременно хотелось пополнить свою личную коллекцию экземпляром, которым так дорожил Генри Лайтвуд. И я позволял им делать это. Не потому что хотел, а потому что был уверен, что Лайтвуд узнает, и ничего не сможет сделать, давясь от бессильной ярости. После смерти Сары, я не связывался с обычными людьми, которых он мог убрать одним кивком головы. Моими разовыми любовниками теперь были самые могущественные личности, обладающие не меньшей властью, чем Лайтвуд.

За каждую «измену» он по-прежнему мстил мне обычным способом. И, спустя годы постоянного физического насилия, я перестал ощущать боль, как дискомфортный аспект. И даже синяки на моем теле заживали быстрее, чем в пятнадцать лет.

Если человеку необходимо выжить, если у него есть цель – он непременно сделает это, даже если в конце от него самого ничего не останется.

Глава 3

Андреа

Мы смотрели «Пятьдесят первых поцелуев» в Brooklyn Bridge Park – в кинотеатре под открытым небом. Было трудно уговорить его пойти в столь многолюдное место. Я давно заметила, что Дино не из тех, кто любит толпу, и старалась найти для нас уединенные места, но выходило по-разному. Нью-Йорк – город одиноких сердец, но, на самом деле, побыть в одиночестве удается с трудом. Огромный мегаполис, как муравейник, где никому до тебя нет дела, где каждый суетится, пробегая мимо, не обращая внимания на окружающий мир. Я давно привыкла к ритму Нью-Йорка, наверное, потому, что выросла здесь. Я отправила Дино в бар за моим любимым фисташковым мороженым и напитками. Несмотря на жаркий день, вечер выдался прохладный, и сидеть на траве, несмотря на то, что подо мной лежал еще и плед, было не очень комфортно.

Я не бросила ни одного взгляда на огромный экран, зная наизусть фильм про девушку, которой каждое утро приходилось заново знакомиться со своим парнем, а потом уже и с мужем, отцом своих детей, которых она тоже забывала… Страшная история, на самом деле. И подана, как комедия вначале, незаметно для зрителя переходящая в трагедию. Я плачу каждый раз, когда смотрю этот фильм. Сама не знаю, почему. Просто представляю кошмар, с которым день за днем просыпается героиня, и не могу успокоиться. Но все равно смотрю. И Дино притащила, чтобы разделить с ним свои чувства. Мне, почему-то, жизненно важно делиться с ним всем, что хотя бы немного волнует меня, тревожит или радует. Может быть, со стороны я выгляжу глупо, бегая за взрослым мужчиной, названивая ему днем и ночью, уговаривая каждый день на новое свидание. Дино никогда не признает, и высмеет меня, если я вслух произнесу слово «свидание». Не знаю, зачем он, вообще, со мной связался. Может быть, ему скучно в городе, где он никого не знает, или просто пожалел глупую дурочку, которая ходит за ним, как навязчивый бездомный котенок, заглядывая в глаза и жадно улавливая каждое слово.

Я не смотрю на экран, не потому что знаю сюжет и мне уже неинтересно, я не могу думать ни о чем, кроме Дино Орсини, выискивая среди сидящих на траве парочек его высокую, стройную фигуру. Глупая! Сама же отправила его за мороженым. Мне так нравилось, когда он проявлял заботу, хотя бы в мелочах, хотя бы по моей просьбе, высказанной в умоляющей манере малолетней идиотки.

Идея с открытым кинотеатром ему сразу пришлась не по душе. Но я так красноречиво расписывала ему прелести бесплатного развлечения, что у него просто выхода не оставалось. И вот теперь мне казалось, что он сбежал. Однажды, он уже сделал это…

Три недели назад, мы гуляли в Центральном парке, считая его, совершенно не похожие друг на друга, мосты, мимо замка Бельведер, катались на лодке по озерам, любуясь видами «Маленькой Венеции». Потом я пригласила его на очередной небольшой пикник прямо на лужайке в парке. Мне нужно было вернуться домой еще два часа назад, чтобы подготовиться к экзаменам, но я не могла оторваться от Дино Орсини, одержимая им до такой степени, что самой становилось страшно. Мы гуляли до поздней ночи, я мечтала взять его за руку, и он ел мое мороженое. Наткнувшись на печального саксофониста, который играл что-то надрывное и лирическое, я принялась танцевать. Он улыбался, наблюдая за мной со стороны, не оставляя ни единой надежды, что от моего мороженого мне достанется хотя бы кусочек. Я дурачилась, кружась вокруг своей оси, как заведенная балерина, строя ему озорные рожицы, приподнимаясь на носочки и совершая па, которые прежде никогда не делала. Мне нравилось, когда он улыбался. Словно другой человек, более юный и беспечный, смотрел на меня, и я готова была сделать все, чтобы это мгновение длилось, как можно дольше. Ведь это была такая редкость, почти счастье – его улыбка. Я не могла оторваться от его выражения лица в эти короткие мгновения, и позже, уже дома, спрятавшись под одеялом, плакала от избытка чувств, вспоминая, как лучики крохотных морщинок бегут от уголков его выразительных черных глаз, когда он улыбается мне. Я ненавидела его телефон в те минуты, когда не я ему звонила. Звонки извне, на которые он всегда отвечал, отходя в сторону, превращали его в какого-то другого человека, пугающего мрачного незнакомца, но потом он возвращался, убирая телефон в карман пальто или брюк. Но не в тот раз. Дино сказал, что ему срочно нужно уехать, вызвал мне такси и отправил домой. А потом пропал на три недели, словно его и не было никогда.

Я звонила миллион раз, но длинные гудки были единственным ответом, который я получала.

Я не знала о Дино Орсини ничего, кроме того, что он сказал мне еще в нашу первую встречу. И, признаться, боялась узнать больше. Не было ни малейшей зацепки, кроме моей сестры, которая могла бы приоткрыть завесу тайны, но к Марии я не могла обратиться, не желая подводить доверие Дино. Он был из тех мужчин, взглянув на которых только один раз, никогда не забудешь. Несмотря на внешнюю замкнутость, холодность и высокомерие, которое он пытался маскировать под снисходительность, я чувствовала, внутри него живет буря, которая способна сокрушить любого, кто встанет на пути. А еще он обладал мощной энергетикой, которая притягивала к себе, как магнитом, взгляды незнакомцев. Поначалу меня это смущало, раздражало, а потом я смирилась, вспоминая, как сама пялилась на него, когда увидела впервые.

Вот и сейчас мое сердце замерло на пару секунд, чтобы потом помчаться вскачь, галопом, обгоняя скорость света, я едва успевала дышать, глядя, как он идет между парочек, которые сначала с раздражением смотрели на помеху, а потом застывали в потрясении, провожая его любопытными взглядами. Невероятный магнетизм и бьющая в глаза экзотическая красота, которая казалась настолько нереальной, фантастической, искусственной, что хотелось задержать на нем взгляд; убедиться, что недостатки и следы вмешательства пластического хирурга в совершенство его черт есть; искать их и не находить. Он родился таким, но его красота не воспринималась бы настолько мощно, если бы не обладала мрачной, чувственной энергией и словно тяготила его.

Они все на него пялились – мальчики, девочки, мужчины женщины, старики. Дети. И я… я тоже.

Мне повезло – я смогла дотянуться до солнца, прежде, чем сгореть.

Дино

– Ты пропустила самый интересный момент, – иронично заметил я, откусывая от ее мороженого. Я постоянно это проделывал. Покупал одно мороженое, только для Андреа и почти всегда съедал его. Черт его знает, почему именно ее мороженое мне казалось вкуснее. Андреа в очередной раз «залипла» на мне, забыв о происходящем на экране, и я хотел вернуть ее в реальность. Хотя бы ненадолго… Я знал, что больше пяти минут она не выдержит, снова вопьется в меня своим горящим взглядом, словно мое лицо для нее куда интереснее фильма, который она назвала своим любимым.

– Где ты был? Три недели… я звонила тебе, – тихо прошептала Андреа, но я услышал, хотя и не отвел взгляд от большого экрана.

– Я знаю. Несколько сотен пропущенных вызовов и столько же сообщений. Ты очень настойчива.

– Ты мог написать хотя бы одну смс…

– Если бы мог, то написал бы, – произношу я безапелляционным тоном. Мне не хочется вспоминать, как я провел последние три недели, но Андреа делает именно это – вытаскивает заблокированные воспоминания, заставляя переживать заново неприятные моменты.

– Ты так и не сказал, где живешь… И что это за работа такая, что ты не можешь ответить на звонок. – Ее взгляд впивался в мои черты, но я не боялся показать ей больше, чем обычно позволяю увидеть людям, с которыми не намерен быть откровенным.

Пожимаю плечами, отбирая у нее мороженое и откусывая большой кусок, а потом возвращаю обратно. Она пристально смотрит на меня. Ожидая ответа. Настырная маленькая девчонка.

– Я живу там, где работаю, Андреа. Пока я занят в Нью-Йоркском офисе. Я живу здесь.