Помоги проекту - поделись книгой:
Гущина Дарья
Ведьмина сила. Тропой палачей
Пролог
Верховная ведьма напряженно ходила из угла в угол. Уже скоро… Девочку должны привезти уже очень скоро… Она остановилась у окна. На подоконнике цвели белые орхидеи, на улице шумел поздними машинами полночный город, а из темного стекла смотрела моложавая, уставшая женщина.
Высокий лоб в глубоких морщинах, нахмуренные брови, запавшие глаза, поджатые губы, черные с проседью волосы, выбивающиеся из строгого пучка. Не больше сорока, решит, посмотрев на Верховную, человек. Давно за сотню и уже
Шаги за дверью. Она оглянулась. Тихие, нерешительные… замершие на пороге. Верховная быстро поправила прическу, села за стол и включила настольную лампу. И чихнула аллергично. Проклятые орхидеи и чужой кабинет… Но — девочка могла взбрыкнуть, а отдавать на растерзание свой кабинет Верховной не улыбалось.
— Заходи, — велела негромко.
За дверью завозились, и отчетливо послышалось отчаянное «Не хочу, пусти!..». Ведьма усмехнулась и сразу стала серьезной.
— Инга, заходите, — повторила она негромко.
Дверь открылась, и в кабинет буквально впихнули девчонку лет тринадцати. Едва исполнилось. А взгляд взрослый. Понимающий. И тьма в крови — мощная… чужая.
— Извини, задержались, — Инга, высокая, худая, с воспаленными глазами и ожогом на левой щеке, крепко сжала дрожащие плечи своей подопечной.
А та едва не рычала. Рыжеватые волосы дыбом, в черных глазах… ненависть. Недетская, жгучая ненависть. Ко всему. К миру — за странную силу. К ведьмам — потому что не успели. И лично к Верховной — за то, что… позволила. Да, честно призналась себе старая ведьма, но ничем этого не выдала. П
— Как тебя зовут? — спросила она спокойно. — Маргаритой, кажется?
Девочка промолчала, только смотрела не мигая. Грязные джинсы, мятый свитер с разорванными рукавами. И ненависть.
— Покажи руки, — велела Верховная. —
Лохмотья рукавов разошлись, как от дуновения ветра, и на худеньких предплечьях обнаружились ожоги. Багровые, вспухшие отпечатками ладоней. Так, словно кто-то напал на девочку со спины и схватил за руки раскаленными перчатками. Верховная удовлетворенно улыбнулась. Получилось.
— Вы… — девочка сглотнула, и ненависть сменилась испугом, но лишь на секунду. — Вы знали!.. Вы заодно! — и дернулась, но Инга по-прежнему держала ее за плечи мертвой хваткой.
— Нет, — резко возразила Верховная, — не заодно, — и подалась вперед, прошипев: — Я охочусь за Ехидной сотню лет, детка. Она убила людей — и ведьм, моих ведьм! — больше, чем ты можешь себе представить. Во время последней облавы, пять лет назад, гадина убила восемнадцать круговых ведьм. Самых сильных, самых лучших, опору Круга. А теперь всё, — и она откинулась на спинку кресла, повторив: — Всё! Больше она никого не убьет. Побоится рисковать. Она заляжет на дно и будет ждать. Тебя.
Девочка вздрогнула.
— Да, тебя, — ведьма сложила пальцы домиком. — И теперь нам не нужно бегать за ней по всей стране. Когда ты подрастешь и наберешься сил, она сама придет. К тебе. За тобой. Вернее, за твоим телом. По метке, — и посмотрела на ожоги. — А мы будем наготове.
— Только вы этого не увидите, — девочка смотрела зло и проницательно. — Вы умрете. Завтра. В полдень. И за это, — и протянула руки, — заплатите.
— Да, — Верховная устало кивнула. — Ты права. Во всем. Но я защищаю свой Круг, и это мне тоже зачтется.
— В нашем округе уже нет места для темной ведьмы, ни в Круге, ни на периферии. А Рита темная. Ее придется отдать наблюдателям, — подала голос Инга.
— Не просто придется. Она изначально принадлежала им и принадлежит сейчас. Правда, хорошую ведьму они воспитать не способны, но вот сберечь ценность — вполне. Они охотятся за Ехидной дольше нас и давно приготовили для нее хворост. Позже мы… договоримся. К тому же при Павле есть ведьма с такой же сферой силы, как у Риты, — темный целитель. Научат. Защитят. И лет через тридцать… — она замолчала, выдержала паузу и выдохнула: — Всё закончится, — и старая ведьма вернулась к окну, рассеянно дотронулась до цветка орхидеи и сразу отпрянула, задохнувшись.
Девочка со злой иронией посмотрела на Верховную и опустила взгляд.
Ну и зря. Зря хотят сберечь. Ехидна вернется — Круг умрет. Никто против нее не выстоит.
А может… и не зря. Может, заодно. Может, ее
Девочка поджала губы. Тридцать лет… Откуда такая цифра?.. Дата взросления тела, ведь слабое не вместит дух сильной ведьмы? Или дело в чем-то еще?.. И много это или мало, когда на кону — собственная жизнь? И много. И мало. Но… Она непроизвольно обхватила ладонями предплечья и сморщилась от боли. Руки всегда будут болеть, пообещала Ехидна. Всегда. И чем она ближе — чем ближе время ее возвращения, тем будет больнее. Но она не сдалась без борьбы сегодня, не сдастся и потом.
А все, кто против… сами виноваты. Темных ведьм, выбирающих сферой силы целительство, в простонародье не зря называют палачами. И пусть этот путь привит насильно. Пускай. Мама учила верить в себя и цепляться за любую возможность. И не останавливаться. Никогда не останавливаться и не сдаваться. И идти к цели, несмотря ни на что.
Тридцать лет, значит?..
Тридцать лет…
Дорасти, выучиться, набраться опыта… дожить.
Дожить, чтобы выжить.
Я вышла на балкон, оставив открытой дверь, и следом за мной на весеннюю улицу вырвались клубы вонючего зеленоватого дыма. Да, зелье вредное… во всех смыслах этого слова. Но необходимое. И именно для сегодняшнего мероприятия.
Едкий дым оплел студенистыми щупальцами балконные перила, завонял тухлыми яйцами. Рядом сразу же захлопали двери.
— Это ж сколько будет продолжаться-то, а?.. Это жить же невозможно!.. С утра же с самого!.. — заголосила соседка слева, наспех завязывая халат. — Маргарита Вла…
— Мара, — меланхолично поправила я, отмахиваясь и от дыма, и от соседки. — Сколько нужно.
— Послушайте, вы, так сказать, ведьма!.. — перехватил эстафету старичок справа. — Вы нарушаете общественный порядок! Милицию вызову!
— Прокляну, — пообещала привычно.
Как замечал мой начальник, миром правят предрассудки и деньги. И первое, то бишь предрассудки, были моим основным оружием против людей. Одно «прокляну» из уст темной ведьмы затыкало рты недовольным лучше мешка баксов. И, кстати, исключало дальнейшие варианты шантажа и провокаций.
Соседи, разумеется, сочли за лучшее промолчать, только засопели в унисон, гневно и недовольно. А дым потемнел, сгустился и повис на перилах рваной тряпкой.
— Что это за дрянь, а? — старичок поправил очки и брезгливо поджал губы.
— Вы же не спрашиваете об этом, Валерий Дмитриевич, когда приползаете за мазью от суставов, — я потерла руки и начала осторожно отдирать студенистую «тряпку» от перил, подтягивая ее к себе и скручивая в рулон.
Сосед нервно закурил. Соседка засопела еще недовольнее, бдительно наблюдая за каждым моим движением, одной рукой крестясь, а вторую, сложив пальцы в кукиш, спрятав за спину. Я усмехнулась про себя. Да, предрассудки — наше ведьминское всё… А они ведь даже не знают,
Я скатала свой «студень» и ласково улыбнулась соседям:
— Валерий Дмитриевич, еще одна сигарета — и вызывайте скорую, давление подскачет под двести. Марина Станиславовна, позвоните дочке, ей скоро рожать. И не пейте за здоровье малыша… водку точно не пейте. У вас же печень. А больше сегодня сюрпризов не будет. Доброго дня, — и степенно удалилась.
А беспечный майский ветер уже разгонял тухлую вонь, и снова одуряюще запахло цветущими вокруг дома яблонями и черемухой. Оставив дверь на балкон открытой, я подобрала юбку, села на колени в углу комнаты и раскатала темно-зеленый «коврик» по полу. Сто раз готовила, а никак нужный момент поймать не могу — «убегает», мерзость… Достала иглу и быстро написала на «пластилиновой» поверхности сдерживающее заклятье. Одно хорошо — на воздухе «остывает» быстро, да и от создательницы далеко не удрать.
Встав, я отступила и критически осмотрела угол, темно-зеленый от «коврового покрытия» с пола до потолка и исписанный заклятьями. Перечитав и перепроверив, я улыбнулась, убрала иглу на место и отправилась на кухню. Та тоже была зеленой с пола до потолка, вернее, белой в зеленую крапинку. Да, гости требуют подготовки… Подготовка закончена, осталось притащить «гостя».
С минуту я рассматривала грязно-зеленую плиту и размышляла — сейчас убраться или после «гостей», но все решил случай. Зазвонил сотовый, и я выбрала «гостей». Коллега без дела звонил редко, значит, надо в больницу. А «гость» как раз рядом с ней прячется.
— Слушаю.
— Мар, привет, — голос у Стёпы был такой жизнерадостный и веселый, что сразу понималось — дело дрянь. — Занята?
— Не особо, — я насторожилась. — А что случилось?
— Баба Зина! — торжественно ответил он.
Я раздраженно фыркнула. Стёпа засмеялся.
— Давай, ведьма, спасай нас, несчастных. Она уже достала и терапевта, и кардиолога, и психолога, и теперь требует подать ей патологоанатома. А Анатоль Михайлович, представь себе, очкует страшно и отказывается покидать любимый морг.
— Зачем ей патологоанатом? — я вздрогнула. Этот человек вызывал не слишком приятые воспоминания о «крещении» больничной работой.
— Напомнить, что по закону никто не имеет права изымать органы умершего без подписанного разрешения. И она с того света вернется, если узнает, что он продал «черным» трансплантолагам хоть кусочек ее бесценной печёнки.
Я хмыкнула.
— Весело тебе? И нам весело, да. Приходи, вместе развлечёмся.
— Уже.
До больницы — четыре дома, но баба Зина… Я быстро переоделась в длинное черное платье. Баба Зина — местная достопримечательность и очень подозрительная для меня как для ведьмы личность. Ей давно и серьезно за восемьдесят, а она патологически, неприлично здорова. И даже медицина в ее случае была бессильна. Бабку не брало ни одно лекарство, а от слоновьей дозы снотворного она только зевала и с утроенной силой жаловалась на «ой, чой-то в боку-то колет…». И требовала ведьму. В современную медицину она давно не верила, зато в собранные на закате травки, к облегчению больничного персонала, — вполне.
Обувшись, я надела плащ, прихватила сумку, закрыла квартиру и отправилась в больницу. Медленно и величаво, ибо я тоже местная достопримечательность, а темной ведьме не к лицу нестись сломя голову.
Цокая каблуками, я проходила под цветущими яблонями и обдумывала план действий. Без антуража и ритуалов бабку не пронять, а если не пронять, то она застрянет в больнице с ее извечным «ой, чой-то…» на несколько дней, персонал сляжет с истерикой, работа встанет… И с антуражем и ритуалом работа тоже встанет, да, но по другой причине — народ сбежится поржать за моей спиной. Какое унижение… Но раз выбрала такую роль и маскировку…
Охранник встретил меня стоя и нервно.
— Маруся… — и чуть не прослезился.
А со второго этажа неслось привычное и громкое: «Ой, умираю, милок, ой, Христом-Богом прошу, спаси! Ой, где ведунья-то наша?.. Ой…»
— А подать сюда Ляпкина-Тяпкина… — я вздохнула, собираясь с духом для представления. — Добрый день, Николай Васильевич. Что, желудок прихватило? Это от нервов, ничего серьезного.
— Маруся… — повторил он с облегчением, дежурно выдал халат с бахилами и перекрестил меня.
Будто это поможет… Беса из мира живых изгнать проще, чем бабу Зину из больницы, когда ее настигло внезапное «Ой…».
Поднявшись по лестнице на второй этаж, я скрылась в Стёпкином кабинете, распахнула шкаф и вытащила «антуражную» коробку. Из-под чьих-то туфель, но у меня там хранились килограммы бижутерии и косметика. Цирк…
В дверь предупредительно стукнули.
— Заходи, — я быстро красила правый глаз. Поярче и пострашнее.
Ахи-охи стали громче и сменились замогильным завыванием. И так — сутки напролет, и даже мне не всегда удавалось быстро их унять… Стёпа просочился в кабинет и плотно закрыл дверь. Не помогло. Казалось, баба Зина стонет из каждой щели.
— Всё, Мар, — он привалился плечом к косяку, — мы деморализованы, обескровлены, обессилены… Твой выход.
— Угу, — я взялась за второй глаз.
В коридоре громко хлопнула дверь, баба Зина завопила благим матом «Ой, умираю-у-у, спаситя-а-а!..», а мимо нас с истеричным ревом пронеслась медсестричка. Стёпа, махровый атеист, чуть не перекрестился.
— Слушай, а может в нее вселился кто, а? — спросил встревожено. — Может, отцу Федору позвонить?.. Только ему до нас пилить из своей деревни, но а вдруг…
— Не надо, — я закончила со «штукатуркой» и зарылась в коробку, звеня браслетами. — Нет у нее никакого «авдруга». У нее острый недостаток внимания и общения. Она здоровее всего больничного персонала вместе взятого. Ты кому больше веришь — мне, своему врачебному опыту или бабе Зине?
— Сложный вопрос, — признал он.
— А если ты снова заржешь в самый ответственный момент, я больше никогда сюда не приду, даже из уважения к тебе.
Стёпа, взрослый тридцатидвухлетний мужчина с двумя высшими образованиями и солидным «хирургическим» стажем, расплылся в глупой детской ухмылке. Взъерошенные светлые волосы, серьга в левом ухе, смешливые зеленовато-карие глаза, джинсы и очень популярная в городе майка. С черного фона из-под белого халата душевно улыбался маньяк с бензопилой, а кровавая надпись над и под его «фото» гласила: «Заболели? Тогда я иду к вам!». Шпана. Но руки золотые. И если человек хочет в свободное от работы время быть несерьезным — это его право.
— Стёп, прокляну.
— Ты не для этого меня от машины отскребала и собирала по кускам, — он нагло улыбнулся.
Да, было дело. Так и познакомились. На ночной улице. Он, обалдевший от того, что, расплющив машину (и себя) о забор, отделался синяком на скуле, и я, ошалевшая от того, что впервые удалось исцелить кого-то сходу, качественно, быстро и не… не калеча предварительно. Обычно мое темное целительство работало только на «уборку» за собой. Но когда от страха отключается мозг, порой случаются чудеса. И только он один знал, что я не просто городской экстрасенс.
Баба Зина, предчувствуя ведьму, перешла на ультразвук. Я распустила и взъерошила волосы, глянула недовольно в зеркало, вдохнула-выдохнула и доблестно отправилась в палату бабки спасать коллег. Стёпа не отставал.
— Как же вы без меня-то справлялись?.. — пробормотала, ежась.
— Годовым запасом успокоительных, — отозвался он. — Пару дней она голосила, а мы — истребляли транквилизаторы. Их Валя теперь даже закупать больше стала. А потом бабка нас посылала, садилась на велик и укатывала под свою «Катюшу»…
— …до следующего «ой», — я остановилась у палаты. — Ладно, благословляй.
Поделиться книгой: