Помоги проекту - поделись книгой:
Уже набрав в легкие воздуха, чтобы поднять тревогу, я замер: за спиной послышались мягкие, словно крадущиеся шаги.
– Господин Торог?!
Голоса двух воинов графа Скарда (я хорошо помню, что именно эта пара бойцов пришла к нам из его личной дружины) полны слащавой предупредительности, но глаза… При мерцающем свете факелов в них отражаются, если я не ошибся, страх… и отчаянная решимость. А руки воинов лежат на рукоятях сабель – с чего бы вдруг в донжоне, самом защищенном месте цитадели?!
Сердце мгновенно пускается вскачь, разгоняя по телу застоявшуюся кровь, а мышцы вздуваются под кожей. Ближайший ко мне воин, чья улыбка слетела с лица словно сброшенная маска, замечает это и, уже крепче схватившись за саблю, начинает тянуть ее из ножен. Второй пока еще стоит на месте, его неуверенность бросается в глаза.
Вдруг в коридоре из-за их спин доносится громкий вскрик и тут же лязг металла. Оба предателя (я уже не сомневаюсь!) на мгновение обернулись, одновременно с этим уже не таясь выхватывая клинки из ножен.
Там мои покои! Лейра, Александр!!!
Рывок вперед, к ближнему сопернику. Одним прыжком преодолеваю разделяющее нас расстояние, левой рукой успеваю перехватить кисть с зажатой в ней саблей – клинок успел лишь покинуть ножны, но и только, – а кулак правой привычно врезается в солнечное сплетение врага.
Тварь!!!
Кисть правой руки немеет – у предателя под одеждой кольчуга, – но все же мой удар выбивает из него дух. Наваливаюсь на противника всем телом и рывком толкаю на второго. Последний сбросил оцепенение и так же рывком прыгнул навстречу, но сабельному замаху помешал врезавшийся в него товарищ.
– Тревога!!! – кричу одновременно со скачком вперед. Чудом успев зайти сбоку, перехватываю вооруженную саблей руку во время удара, намертво вцепившись в нее, тут же сбиваю врага с ног хлесткой подсечкой.
Свист клинка прямо перед носом – в последний миг успеваю отпрянуть, пропустив перед собой рубящий сверху удар сабли. В спину больно впиваются каменные зубцы стены. Оттолкнувшись от них, врезаюсь в противника. Левый бок обжигает сталь клинка.
Зверея от боли, хватаюсь правой рукой за кадык противника и что есть силы сжимаю пальцы. Противно хрустят раздавленные хрящи…
Выстрел самопала прогремел оглушительно громко. Второй предатель, уже занесший саблю для сокрушительного удара, вскрикнув, упал ничком. В проеме коридора застыл Эдрод с дымящимся самопалом в руках – сегодня была его очередь дежурить у моих покоев.
– Господин, они напали внезапно, убили Мартына…
– Что с Лейрой?!
– Все хорошо, я зарубил обоих…
С плеч словно гора свалилась!
– Эдрод! Ты заслуживаешь высшей награды! Но сейчас иди к покоям и никого не впускай к моей семье. Никого! В замок проникли предатели, эти, – носком сапога толкаю ближнее ко мне тело, – из числа людей графа Скарда. Но могут быть и другие! Я пошлю к тебе людей из ближней дружины, но в покои не пускай даже их! А если в коридоре появится еще кто-то, предупреди, а после – бей на поражение! Ты понял?!
– Так точно!
Что есть силы бросаюсь в коридор: во дворе цитадели уже гремят выстрелы, раздаются крики сражающихся и звон клинков…
Рывком распахнув дверь в покои, еле успеваю отпрянуть: выпущенная из составного лука {34} стрела с дикой силой вонзается в притолоку, на вершок выше макушки. Шипящая словно камышовая кошка Лейра грациозно выхватывает вторую стрелу из колчана и тут же накладывает на тетиву.
Оторопев, я еле сумел выдавить из себя:
– Не знал, что ты так умеешь…
– Учжерде! Торог! Я еле успела направить ее выше головы!
– Я почувствовал! Ты что, собралась сражаться? – Мой взгляд упал на разложенные на столе перед ней пару самопалов и легкую саблю заурской выделки. А Олек между тем все так же сладко спит…
– А ты сомневаешься? Оставил меня тут с ребенком одну, а я просыпаюсь от бешеных криков за дверью и лязга стали! Как прикажешь себя вести?! Торог, стой… У тебя же кровь!
Действительно, хоть встречный полуукол-полуудар врага и пришелся вскользь, порезал он меня основательно. На ходу туго затянув бок остатками распоротого халата, накидываю на себя кольчугу, сверху подпоясываюсь, заткнув за пояс один из двуствольных самопалов с колесцовым замком, и бросаю в ножны саблю. Кажется, все…
– Лейра, нас предали. Я должен идти, за дверью останется Эдрод, я пришлю еще людей как только смогу. Приказ отдал никого сюда не впускать, кроме меня! Так что будь готова, если мы не сумеем…
Последние слова застревают в горле. Если враги сюда ворвутся, они не пощадят ни жены, ни ребенка… А значит, они не должны сюда ворваться!
Но супруга понимает меня и коротко кивает:
– Береги себя!
– Постараюсь.
Резко подойдя к жене, жадным поцелуем впиваюсь в ее горячие губы – и тут же отстраняюсь, сохранив, впрочем, сладость ее поцелуя на своих устах.
– Я люблю тебя, милый…
Обернувшись в дверях, отвечаю на полное тревоги полупризнание-полупрощание жены:
– И я тебя люблю! Не бойся, я вернусь!
Во двор цитадели я ворвался во главе четырех десятков телохранителей, еще десяток направил к покоям, в усиление Эдрода. Но, кажется, моя помощь здесь уже никому не нужна: допустив объявление тревоги и начало самой схватки, противник потерял шанс внезапно захватить крепость. Полторы тысячи воинов гарнизона, за исключением дежуривших на стенах, отдыхали в казармах внутри цитадели. Защитники крепости поднялись под лязг клинков и грохот выстрелов и легко задавили пытающихся удержать врата лехов.
Увы, последние сумели захватить примыкающие к воротам башню и надвратную галерею, и теперь лехские стрелки ведут из бойниц прицельный огонь по мечущимся во внутреннем дворе воинам. Но самое страшное – они опустили кованую решетку! Это плохо не только тем, что мы не сможем проникнуть во внешний двор крепости, мы даже собственные ворота закрыть не сможем, они располагаются за решеткой! Зато если лехи удержатся, чуть позже они поднимут решетку уже для своих.
– Прекратить метания! Сотники! Полностью вооружить людей, поднять на стены! Первая сотня мечников – взять надвратные башни! Спустите две пушки и разнесите двери в щепу! Стрелки – прижмите ублюдков, бейте по вспышкам, не дайте им и носа высунуть!!!
Только две небольшие группы воинов пытались с помощью импровизированных таранов сломать двери, ведущие в превратные укрепления. Но, кажется, мой крик подействовал – и офицеры, не до конца еще пришедшие в себя от шока, вызванного внезапным нападением, наконец-то начали полноценно организовывать подчиненных, раздавая зычными голосами уже более-менее вразумительные команды.
Я же поспешил к ближайшей башне, имеющей выход на стену. Не обращая внимания на пару вжикнувших рядом пуль – вражеские стрелки в большей степени ориентировались на голос, – вбегаю в дверной проем и вскачь прыгаю по лестничным пролетам наверх.
Только бы успеть, только бы успеть…
Нет!
Мы не успели – в пламени костров внутри редутов можно еще различить фигуры сражающихся и редкие вспышки выстрелов. Но мимо укреплений к крепости, со скоростью хорошей конской рыси следует многочисленная вражеская колонна с зажженными факелами. И ее голова уже практически поравнялась с внешними воротами замка, настежь распахнутых перед захватчиком…
– Артиллеристы! Залп по колонне, бейте по факелам!!! И кто-нибудь, возьмите уже эти проклятые башни!!!
Часть вторая
Пламя войны
Глава 1
Мерный шаг тысяч пехотинцев, разворачивающихся в боевые порядки, заставляет землю ощутимо дрожать. И эта самая дрожь земли отражается в сердце чем-то иным – чем-то, что заставляет расправить плечи и молодецки выхватить саблю из ножен. И несмотря на всю неуверенность и даже страх – страх за жизни тысяч воинов, идущих на смерть по одному моему слову, неуверенность за исход битвы со столь серьезным и именитым противником, – несмотря на все это, сейчас откуда-то извне приходит вдруг понимание: я выиграю!
Я выиграю… Как же хочется в это поверить! Но противник также разворачивает боевые порядки мобильного, прекрасно обученного и беспредельно верящего в своего полководца войска. Войска, раза в полтора уступающего в численности моей армии, но на порядок превосходящего ее по боевым качествам.
А главное, сам полководец, его личность. Бергарский не знал поражений за всю свою долгую и блестящую полководческую карьеру – и он не боится схватки! Иначе сейчас он не строил бы воинов, а спокойно заперся бы в вагенбурге, прикрывшись артиллерией, – беспроигрышное решение! Примерно на две недели… Потому что я не стал бы атаковать укрепленный лагерь без артиллерии, а просто блокировал бы, лишив противника подвоза провианта. Голод вынудил бы врага на вылазку – что же, я бы дождался. К тому моменту подошедшие резервы усилили бы мое войско и я без труда выиграл бы битву, пусть и завалив противника трупами новобранцев. Но Бергарский готовится к битве прямо сейчас…
Итак, четыре тысячи пикинеров-новобранцев в центре – сырая, плохо обученная пехота, лишь слегка разбавленная опытными бойцами. Пушечное мясо, только благодаря своей многочисленности они если не остановят, то хотя бы притормозят атаку врага. На флангах – по пятьсот стрелков с огнестрелами, прикрытые гиштанскими рогатками, за их спинами еще по тысяче пикинеров, но уже имеющих боевой опыт и способных на равных тягаться с ландскнехтами фрязей. Во второй линии на флангах замерла многочисленная конница воевод юга – по полторы тысячи всадников в каждом отряде. Но качество этой кавалерии… мягко говоря, даже торхам большинство из них не соперники. Увы, снимать с границы хорошо обученных стражей я не счел возможным, а эти… на что-то сгодятся. И наконец, центр второй линии – моя ставка на позиции двух тысяч гвардейцев, тяжелых кирасир.
Каков мой план битвы? Да никакого плана нет, будь он неладен! Ввязаться в бой, а там посмотрим. Буду импровизировать! По крайней мере, марш-бросок моей рати к Данапру и ускоренное форсирование реки ниже по течению главных бродов, героически удержанных Аджеем, застали Бергарского врасплох. Он начал спешно отступать и лишь некоторое время спустя изменил маршрут, вновь отступив к реке – теперь уже ближе к верхним бродам.
С некоторой горечью вынужден признать, что противник построил свое войско более умело – что, впрочем, скорее зависит от качества его воинов и их боевого опыта, а не собственного полководческого таланта. Но тем не менее пикинерские сотни разбиты на мобильные баталии, каждая со своим командиром, построенных подобно румским манипулам с разрывами по фронту, а не сплошной линией-фалангой, как мой центр. Протяженность его войска по фронту не уступает моей армии, фланги чуть скошены к Данапру и упираются в реку. В центре наемников Бергарского прикрывают две артиллерийские батареи, на флангах пикинеры усилены многочисленными аркебузурами. Вся кавалерия польного гетмана компактно расположилась между батареями, готовая в любой момент контратаковать сквозь разрывы в пехотных построениях. Умело, ничего не скажешь… И самое хреновое то, что мой план спровоцировать противника на атаку заранее обречен. А значит, придется вчерашних крестьян гнать под орудийный огонь да на пики опытных фряжских головорезов.
А ведь это те самые рабочие руки, в коих так нуждается сегодня королевство… Думать о том, что эти люди еще и чьи-то родные, я себе запретил.
– Ваше величество?
Предупредительный голос Эрода, ставшего после моего спасения командиром гвардейцев, а по совместительству и правой рукой, вывел меня из тяжелых дум. Все правильно, армии построены, необходимо отдать приказ об атаке – если начать прямо сейчас, вечером, глядишь, и определимся, кто в битве победитель…
– Барабанщики! Отбейте сигнал «отмена атаки». Пусть воеводы крыльев пришлют посыльных для уточнения задач.
– Здесь все просто: расходитесь к реке, на безопасном расстоянии от вражеских батарей, разворачиваетесь фронтом к флангам противника, сами упретесь правым крылом – и соответственно левым, в зависимости от собственного месторасположения, – в Данапр. Далее сближаетесь с лехами и открываете частый огонь. После восьми – десяти залпов врага атакуют пикинеры.
Что касается орудий – у Бергарского их не так много, не более тридцати, и большая часть пушек приспособлена для стрельбы по фронту. Так что, если противник не совсем глуп, он будет вынужден разворачиваться к вам, иначе вы просто задавите их числом на узких флангах. Но как только лехи перестроятся, я атакую их крылья кавалерией, а одновременно с началом вашего движения ввожу в бой центр. Вопросы?
– Никак нет, ваше величество!
– Тогда галопом к командирам!!!
– Есть!
Начало битвы отложилось примерно на час. Но вот стрелки и лучшие пикинеры заняли исходные позиции для атаки, а центр моей армии растянулся, при этом монолитную массу фаланги я рискнул также разбить на десять коробочек-баталий по пятьсот воинов. Однако и противник не терял времени даром и вполне грамотно среагировал на мои перестроения: развернул фланги лицом к моим ударным отрядам, а с фронта прикрыл их пикинерами. Впрочем, это перестроение еще более утончило их порядки в центре. Также противник развернул часть орудий к новой опасности – но меньшую часть.
Солнечный луч, отразившийся от стальной кирасы стоящего впереди гвардейца, больно ударил по глазам. На мгновение зажмурившись, я устремил свой взгляд к небу, ища светило. А оно уже в зените… Еще чуть-чуть, и будет бить моим воинам в лицо, слепя их.
Пора!
– Барабанщики! Сигнал флангам и центру – в атаку!!!
Дум-дум-дум-дум-дум!!!
Удары здоровенных бил звонко отразились от туго натянутых на медные котлы воловьих шкур. Одновременно с ними впереди заиграли многочисленные рожки, и огромная масса пехоты, чеканя шаг, двинулась с места…
Орудия ударили, когда до позиций вражеских пикинеров моим воинам осталось менее половины пути. Бергарский не стал мелочиться, и среди боевых порядков баталий оглушительно взрывались бомбические ядра, сея вокруг смерть. Когда до моего слуха донесся леденящий душу крик тяжело раненных, сердце болезненно сжалось.
– Быстрее бы… Сойдетесь с фрязями в рукопашной, и они уже не смогут использовать артиллерию!
Но бежать, сохраняя строй, невозможно – и коробочки моих воинов продолжают сближаться с врагом, оставляя позади десятки покалеченных и убитых.
На мгновение мне стало страшно, даже жутко. Я представил, как сам неспешно марширую в шеренге пикинеров, стараясь не сбиться с ноги и не нарушить равнение, а с фронта по мне жарят вражеские орудия. На их огонь нечем ответить, и в каждый миг мое тело может на куски порвать разрыв бомбы… Я уже видел, как падает мой товарищ, который еще утром разговаривал с тобой, нервно, не смешно шутил, но я все равно заливался, надрывая живот. Ведь смех позволяет хоть немного сбросить жуткое напряжение перед боем… А минуту назад меня обдало фонтаном его крови: бомба на излете оторвала ему голову и взорвалась где-то позади. Оттуда по ушам ударил дикий крик нечеловеческой боли…
В это мгновение я не смог себе ответить, хватило бы мне мужества идти вперед, как они, каждое мгновение ожидая неминуемой, жуткой смерти, не имея возможности хоть что-то с этим поделать. Может быть… Хотя я воин, не раз глядевший в глаза смерти. А что держит в строю их – вчерашних крестьян, только научившихся ходить строем да наносить пикой самые простые уколы? Что держит их в строю сейчас, в первую их битву, когда враг безнаказанно расстреливает их боевые порядки?! Да на них даже кирас нет – не хватило! Нет даже тонкой стальной пластинки, способной защитить хотя бы от случайного осколка! Так что их держит?! Всплывшая вдруг из сознания воинская честь? Память крови тех поколений, что жили в полубылинные времена древнего княжества, когда каждый мужчина был воином? Или глубокое осознание необходимости защищать Отечество? Любовь к родной земле или близким, что пострадают от врага, желание жить свободно от захватчика?
Или, может, их держит сам строй? То самое чувство товарищества, осознание себя и своих сослуживцев единым целым, боевым организмом, что появилось за время короткой службы? Но если так, гибель большинства бойцов сложившихся десятков – или тех командиров, на которых они держались, – лишит новоиспеченных воинов мужества.
Но пока они все еще идут вперед.
Дистанция сокращается, еще чуть-чуть, и рогорцы достигнут боевых порядков лехов. Мои пикинеры невольно ускоряются, ломая шеренги, несмотря на предупредительные крики командиров…
Чистый, пронзительный звук боевых труб, раздавшихся в тылу лехов, – и пикинеры Бергарского ровно, не ломая боевых шеренг, начинают оттягиваться к батареям. Мои же воины, теряя рассудок при виде пятящегося противника, ломают строй – кто-то продолжает держать равнение, а у кого-то сдают нервы, и часть бойцов побежало навстречу врагу.
Ловушка! Сейчас они сломают строй наших, как румляне мармедонцев в битве при Пиде! {35}
– Барабанщики! Играйте команду «равнение»! Что есть силы!!!
Билы с утроенной мощностью обрушились на кожу барабанов. Офицеры пикинеров в центре услышали их (или сами поняли опасность сломанного строя) и истошными призывами восстановили равнение. Тех же, кто бросился вперед, фрязи с легкостью приняли на пики и алебарды.
Но вот вражеская пехота остановилась – у самого подножия земляного вала, на котором расположены батареи. И в тот же миг они окутались дымом – пушки извергли пуды картечи в моих воинов, буквально выкосив первые три шеренги. А через мгновение фрязи сами бросились в атаку, чуть ли не бегом сократив расстояние до рогорцев, и дружно, синхронно, только четырехгранные наконечники сверкнули на солнце, ударили в пики.
Это стало последней каплей – до врага дошло примерно две трети начавших движение пикинеров, но сейчас больше половины их бросились бежать. Еще чуть-чуть, и я проиграю битву.
– Полковник Карчев!
– Да, ваше величество!
Здоровенный, на голову выше меня и вдвое шире рубака, выбившийся в командиры кирасир благодаря личному мужеству и отменному воинскому чутью, сегодня возглавил всю гвардию. И именно на него теперь я должен положиться.
– Я иду вперед с телохранителями.
– Нельзя!
– Что?!
– Ваше величество, мы не можем рисковать вами!
– Забываешься, полковник! Я король! И я решаю, что можно, а что нельзя! А сегодня нам нельзя проиграть битву!
– Но, может быть, стоит бросить в бой кирасир…
– Если повести сейчас кирасир в атаку, мы лишь подставим их под лехские пушки! Я же могу остановить бегство пикинеров, а вы поведете в бой гвардию, как только мой знаменщик даст сигнал флажками. Если же погибну, бейте в удобный момент на свое усмотрение – в открывшийся фланг или же встретьте атаку гусарии. Вы меня поняли?
Седой вояка с грубым, обветренным лицом, испещренным шрамами, коротко кивнул – и в глазах его застыло одобрение. Уже иным, более мягким, и в то же время исполненным искреннего почтения голосом он произнес:
– Удачи вам, ваше величество.
С усмешкой киваю в ответ и, пришпорив тяжелого, белого как снег жеребца, коротко бросаю Эроду:
Поделиться книгой: