Сердце умирает медленно

Он будто хотел сказать что-то еще, но не знал, как это произнести.

— Послушай. — Мне пришлось на секунду закрыть глаза и перевести дух. Силы и так слишком быстро меня покидали, а еще этот непонятный, ведущий куда-то не туда разговор. — Мы можем дружить на расстоянии. Ты должен думать об учебе, о своей будущей карьере, Райан. О родителях, которые очень хотят гордиться тобой и возлагают большие надежды. А обо мне позаботятся мои мама с папой. Ты же видишь, они не отходят от меня ни на шаг. Они всегда справлялись.

Райан не шелохнулся.

— Но я хочу думать не о карьере, а о тебе, Эмили. Быть частью твоей жизни, твоего будущего…

— Оу… — Теперь я, наконец, поняла, куда он клонит. Отчетливо увидела это в его глазах, таких искренних и добрых. — Так ты… в этом смысле…

«Нет, сердечко, не разгоняйся так быстро… Не нужно…»

— Ты мне нравишься, Эмили. Все из-за этого. Я здесь из-за этого.

— Но… — Бросив опасливый взгляд на открытую дверь, я закусила губу. Парень ждал от меня какого-то ответа, но какого? Что он хотел от обреченной на смерть девчонки, когда вокруг так много здоровых и полных жизни? — Это неправильно, Райан. Ты ведь знаешь, я не… я не…

— Я тебе не нравлюсь? — Спросил так хитренько, словно знал, что не смогу ответить «нет».

— Не в этом дело…

— Так в чем?

Я захлопала глазами.

— А Шейла?

— Что Шейла?

У меня пересохло в горле.

— Я думала, вы с ней…

Райан вытаращил глаза, а затем громко рассмеялся.

— Мы? Не-е-ет! — Его обаяние лишало меня силы воли.

— Но ведь ты ей нравишься… — Попробовала сопротивляться я.

— И?

«Боже, ну как ему сказать, что я не разбираюсь во всей этой фигне с дружбой, любовью, свиданиями, и не понимаю, как все это у нормальных людей делается?»

— Она сказала, что ты провожал ее пару раз.

— И что с того? По-дружески. Она ведь твоя подруга, не так ли?

— Да. Но… — Пожала плечами. — Шейла думает, что нравится тебе.

Он перевернулся на спину и снова плюхнулся рядом со мной.

— А мне нравишься ты.

— Кхм… — Слова застряли у меня в горле.

Со стороны коридора послышались шаги, и Райан тот час подскочил и сел в метре от меня.

— Все хорошо? — На пороге возникла мама.

После двух бессонных ночей, с темными кругами под глазами и растрескавшимися губами она выглядела старше обычного.

— Да, миссис Уилсон, мы как раз обсуждаем наше будущее. — Заметив, как непроизвольно дернулась у нее челюсть, Райан поправился: — Университет, колледж, пересадка сердца, ну, знаете… все, что беспокоит современного подростка.

— А-а… — Недовольно поджала губы она.

Если бы не впитанная с молоком матери вежливость, мамочка с удовольствием обозвала бы его клоуном.

— Все хорошо, мам.

— Угу. — Она нехотя развернулась.

— Так как там поживает лист ожидания? — Поинтересовался Райан, когда мама вышла, оставив нас наедине.

Он имел в виду очередь на донорский орган.

— Движется потихоньку…

Мне не хотелось огорчать его тем, что тысячи человек по всему миру умирают ежегодно, так и не получив заветное сердце. А уж мои шансы в этой толпе желающих выжить кажутся и вовсе ничтожными.

— Тогда… — Райан потянул на себя сумку и стал по очереди доставать из нее тетради. — Покажу тебе, чем я сегодня хотел заняться.

Я наблюдала за каждым его движением с особым интересом и радовалась, что парень не смотрит сейчас на меня. Потому что мне на него смотреть было трудно. Очень. Ведь он красивый. Даже больше, чем просто красивый. Он живой и настоящий.

— Ничего, если я разложу карандаши прямо на твоей постели? — Продолжая рыться в сумке, поинтересовался он.

Я быстро перевела взгляд на свои руки. Тощие кривые пальцы, выпирающие венки, бледно желтоватая кожа в тусклом свете ламп. «Пусть Райан отвернется и не смотрит на меня, а то становится еще тяжелее дышать».

— Ничего. — Ответила.

А сама подумала: «Что означал наш разговор? И кто мы теперь друг другу? Мы встречаемся? Нет. Не-е-ет. Наверное, это так не бывает. Это должно быть как-то по-другому. В фильмах все выглядит проще: герои не договариваются, кем они приходятся друг другу. Они просто целуются. И просто делаются очень счастливыми от этого. Но я так не хочу. Поцелуй меня точно доконает. И встречаться с Райаном тоже не хочу. Глупо это, и ни к чему не приведет. Нет, это точно не вариант».

[1] Кросс-Фелл — гора, являющаяся наивысшей точкой Северных Пеннинских гор, Великобритания

Глава 3

Райану пришло письмо из Дарема. Его зачислили.

Но об этом он мне еще не говорил. Его мама проболталась. Прибежала к моей, вся такая счастливая, сияющая. Они отослали документы несколько недель назад, сразу, как стали известны результаты итоговых тестов. Это было еще до того, как Райан решил туда не ездить. И его родители о его решении явно не подозревали.

Я видела это по тому, как держалась миссис Джонс, сидя за столиком во дворе нашего дома. Они с мамой пили чай на свежем воздухе, пользуясь тем, что весенняя погода давала городу передышку от затяжных дождей, и без умолку болтали. Мне пришлось встать с кровати, чтобы видеть их через окно. Не было слышно ни слова, но по тому, как горели глаза его матери, когда она размахивала письмом из университета, и по ее широкой улыбке, можно было догадаться, что давняя мечта дать сыну достойное образование была на пороге исполнения.

Приникнув носом к стеклу, я наблюдала за ними. Женщины сидели друг напротив друга. Худощавая миссис Джонс, прямо державшая спину и манерно оттопыривающая мизинчик за распитием чая. И усталая, с поседевшими, наспех убранными в хвост волосами, моя мать, кажущаяся не в меру располневшей на фоне худобы своей собеседницы. Такие разные. Никогда не ставшие бы приятельницами, не будь они соседями по улице, и не дружи их дети.

Но, похоже, это общение приносило маме хоть какую-то отдушину на фоне постоянных переживаний. Она улыбалась, слушая рассказы миссис Джонс, и кивала, поэтому я была относительно за нее спокойна. Хотя и понимала, как тяжело, наверное, ей слышать об успехах Райана и осознавать, что ее дочери не доступны даже простые радости взросления, такие как пешие прогулки, не то, что учеба или планы на будущее.

Я отошла от окна и прилегла на постель. Обвела взглядом розовые обои, призванные поднимать мне настроение своим озорным девчачьим стилем, светло-зеленые занавески с рюшами, разноцветные горшочки на подоконнике и устало закрыла глаза.

Интересно. То, что я задумала проделать… как оно отразится на моем здоровье? Что я буду чувствовать? И так ли сильно хочу того, что планирую сделать?

В худшем случае, умру на несколько дней-недель-месяцев раньше того срока, который мне отмерен. В лучшем — попаду в больницу в тяжелом состоянии. Где тоже, вероятно, умру. Потому что, даже если мне станет хуже, и я поднимусь в листе ожидания, это не означает, что для меня найдется сердце.

Каждый день кто-то умирает, не дождавшись донорского органа. Потому что, чтобы кто-то жил, кто-то другой должен умереть, а его родственники должны дать согласие на изъятие. Слишком много условий, слишком мало времени.

Нет, не подумайте. Я не задумала чего-то противозаконного. Всего лишь то, чего хочет каждая смертельно больная девочка моего возраста. Хотя бы недолго побыть нормальной и не думать о приближении конца. Хотя бы сделать вид.

Хотя бы раз не думать о последствиях и насладиться одним единственным мигом своей нормальности.

Это сумасбродно. Опасно. Неразумно.

Знаю.

Но таков мой выбор.

* * *

— Хочешь, посмотрим какой-нибудь фильм? — Предложила мама.

— Давай. — Я постаралась выдавить очень правдоподобную улыбку.

Она поерзала в кресле:

— Комедию? Мелодраму?

— Выбирай сама.

Было ошибкой так говорить. Они с папой тут же переглянулись.

— Ну, в смысле… — Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы улыбнуться еще раз. — Не могу решить. И то, и другое было бы замечательно.

— Тогда пощелкаем по каналам. — Тихо сказала мать, продолжая сверлить меня взволнованным взглядом.

Ей очень нужно было знать, сильно ли я расстроена, что не могу присутствовать на выпускном. И пусть к ребятам, которые сегодня прощались со школой, я имела весьма опосредованное отношение, но многие из них меня помнили, а некоторые даже интересовались, смогу ли прийти на торжество. Если быть точной, двенадцать — столько сообщений с вопросами я получила на прошлой неделе.

— Тебе не холодно? — Отец потянулся, чтобы подоткнуть мне одеяло.

— Нет.

Он укрыл мои ноги, поправил подушку и, решив, что мать не заметит, быстро глянул на часы.

— Спасибо, — произнесла я.

Папа кивнул.

— Чарльз, — строгим тоном обратилась к нему мать, — если ты куда-то торопишься, то мы тебя не держим.

Он тут же потупил взор:

— Я никуда не тороплюсь.

Мама открыла рот, чтобы в очередной раз выплеснуть на него свои обиды, но, заметив мольбу в моем взгляде, тут же закрыла и отвернулась.

Я считала минуты до того момента, когда можно будет, сославшись на привычную усталость, отправиться спать.

* * *

Сообщение от Райана пришло, когда мое волнение уже достигло предела. Телефон находился в беззвучном режиме, поэтому я, сидя на кровати в полной темноте, просто гипнотизировала глазами черный экран. Где-то за окном, вдали, послышался ровный шум двигателя, затем дисплей зажегся светом: «Я на месте».

А, значит, отступать было поздно.

Зажав смартфон в руке, я медленно поднялась с постели. Выровнять дыхание не получалось. Сердце в груди прыгало так отчаянно быстро, что сильно кружилась голова. Взяв свободной рукой туфли, я босиком, крайне медленно и осторожно прокралась в коридор и направилась к кухне. Отец спал на втором этаже, он не мог услышать моих шагов, но мама лежала на диване в гостиной. Она всегда так делала, чтобы быть ближе ко мне и суметь прийти на помощь в любой момент.

Я двигалась вдоль стены, ощущая невероятную слабость. Мой безумный план, больше походивший на попытку самоубийства, чем на попытку побыть хоть недолго нормальной, могло сорвать в этот момент все, что угодно: от скрипнувшей внезапно половицы до нарастающего гула в моих собственных ушах.

Только подумайте, я собиралась покинуть дом на целую ночь!

И только сейчас ясно понимала, насколько идея на самом деле была дикой и опасной. Обычно мне и во внутренний-то дворик тяжело было выйти, а тут — поездка на выпускной. Теперь прибавьте ко всему этому невероятное волнение, страх, тревогу. И что получим? Меня — на грани потери сознания, бледной тенью в темноте кухни пошатывающуюся в сторону двери.

Стараясь не выронить туфли, из последних сил я повернула замок и нажала на ручку. Свежий ночной воздух ударил в нос, защекотал ноздри запахом влаги и свежескошенной травы. Мягкий свет фонаря скользнул по моему лицу и заставил зажмуриться.

— Ой, прости, — прошептал Райан, спешно отводя фонарик от моего лица. — Думал, эта штука пригодится. Мне еще никогда не приходилось врываться в чей-то дом в полночь с черного хода!

Почувствовала, как его сильные руки подхватили меня под локоть.

«Безумие, чистейшее безумие!» — кричал мой разум, когда я переступила порог и оказалась на улице.

— Первый раз вижу тебя в платье, — хрипло сказал Райан, прикрыв за мной дверь. Он взял меня под руку и повел по узкой дорожке. — Ты сегодня очень красивая, Эмили.

— Спасибо, — я смущенно опустила взгляд.

Ступала по холодным камням осторожно. Дышать становилось все труднее. Наверное, так чувствует себя атлет, пробежавший марафон. Грудь давит, она высоко вздымается, вздохнуть практически невозможно, но ты все равно открываешь рот, чтобы протолкнуть воздух в легкие. А через несколько секунд уже дышишь так глубоко и так часто, что не можешь отдышаться. Сердце колотится, большое и тяжелое, по лбу сбегает пот, перед глазами плывет.

— Давай свою обувь. — Парень забрал из моей руки туфли.

А мне хотелось отдать ему и телефон тоже. Не была уверена, что не выроню его в следующий момент и не разобью об асфальт. Но сдержалась. Только сжала крепче в кулаке. Так крепко, насколько хватало сил моим дрожавшим пальцам. Не хотелось подавать вида, что мне плохо, чтобы не напугать Райана еще сильнее.

Говорят, что обычный здоровый человек не чувствует своих внутренних органов, пока они не заболят. Свое же сердце я чувствовала всегда. Еще в детстве, лежа на кровати, могла слышать его стук, отдающийся толчками в венах, а при малейшей нагрузке начинало казаться, что оно рвется из груди все настойчивее, все больнее толкается, гудит и даже бьет набатом.

— Карета подана. — Райан открыл мне дверцу автомобиля своего отца, который был припаркован в тени дерева через дорогу от моего дома. — Прошу.