Сказки острова Бали

— Раз ты не хочешь отвечать, я скормлю тебя своим петухам. Человеческое мясо приносит победу, это мне нашептал дух.

Жену охватил ужас, и она во всем созналась.

— Так-так, — проворчал муж. — А имя ребенка?

— Огуречик.

— Ну так иди и скажи Огуречику, чтобы она сейчас же шла домой.

Заплакала женщина и пошла к матери. Дочка сидела у ткацкого станка.

— Огуречик, деточка моя, отец хочет, чтобы ты вернулась домой.

Девочка отвечала:

— Подожди, мама, мне надо доткать плат.

Мать вернулась домой; муж ее усердно точит топор. Она сказала ему:

— Подожди немного, мой муж, девочка должна доткать плат.

Пудак отвечал, вращая глазами:

— Иди туда снова и приведи ее немедля. Женщина опять послушалась и пошла в дом своей матери; девочка, как прежде, сидела у ткацкого станка.

— Огуречик, дитя мое, отец требует тебя немедля.

— Еще немножко, мать, я должна отцепить основу от груза, — отвечала девочка. Снова мать вернулась домой и нашла мужа за тем же делом: он все еще точил топор.

— Сказала ты ей, чтобы она немедля шла?! — крикнул он жене.

— Потерпи немного, ей надо отцепить основу.

— Что еще ей взбрело? Иди сейчас же и приведи ее! Мать снова отправилась к дочери, и снова девочка попросила:

— Еще минуточку я должна снять ткань со станка! Мать вернулась, а Пудак все точил топор.

— Ты еще чуточку должен подождать, мой муж, она снимает плат со станка.

— Увертки, сплошные увертки! — закричал муж. — Тащи ее сюда, мне некогда слушать ваше вранье!

Наконец работа была окончена. Но девочка сказала матери:

— Отец должен еще немного подождать. Я понимаю, меня ждет смерть, и я должна совершить омовение!

Услышав это, отец зарычал от ярости:

— Если ты и на этот раз не приведешь ее, я раздроблю тебе все кости!

Снова поспешила женщина в дом своей матери; навстречу ей вышла девочка, готовая к смерти, с волосами, еще влажными после купания, одетая в белые погребальные одежды. Девочка сказала:

— Ты, наверное, устала, мать, бегать взад и вперед. Но вот я готова к смерти. Пойдем теперь домой.

Мать ответила, рыдая:

— Хорошо, доченька, но сперва простись со своей бабушкой.

Девочка подошла к бабушке и сказала:

— Я должна покинуть тебя, бабушка. Я, наверное, больше не вернусь есть твой рис, потому что отец хочет убить меня. Пусть боги дадут тебе долгую жизнь, бабушка.

Я ухожу.

— Дитя мое, иди, — сказала бабушка, плача. — Я беспомощная старуха и ничем не могу помочь тебе. Твою ткань я сохраню на память.

Девочка с матерью пошла вниз, по склону горы. Увидев ее, Пудак вскочил и спросил:

— Это и есть Огуречик?

— Да, мой муж, это твой ребенок.

— Иди за мной, девочка, — сказал отец и с топором в руках пошел впереди.

Девочка в погребальном платье шла за ним, а позади всех брела мать, едва передвигая ноги. Дорога шла вверх, лесом.

— Еще далеко, отец? — спросила девочка.

— Еще немножко, — ответил Пудак.

Через некоторое время девочка опять спросила:

— Куда же мы идем, отец?

— Уже недалеко, — отвечал он.

Они подошли к ограде, за которой стояла высокая темная пагода[29]. Перед воротами возвышалось гигантское святое дерево варингин[30]. Отец остановился и сказал:

— Теперь мы пришли. Здесь я убью тебя и скормлю своим петухам, потому что ты девочка.

— Что ж, отец, убей меня. Ты дал мне жизнь, а кто посадил дерево, может его вырвать. Убивай, отец.

Но тут как раз пролетала небесная дева[31]. Она увидела с неба, что отец собирается убить Огуречика, и пожалела ее.

— Ах, бедное дитя, без вины хотят тебя убить! Я спасу тебя, — сказала небесная дева.

В мгновение ока она невидимо спустилась на землю. И когда отец поднял топор, дева схватила Огуречика и улетела с ней на небо. А на место девочки она бросила обрубок бананового ствола, который околдованный Пудак принял за девочку.

Наконец у него было колдовское зелье для его петухов! Он изрубил дерево в мелкие щепки и бросил своим петухам. Петухи с жадностью набросились на еду. Но тотчас начались у них судороги, и оба издохли.

И вот, как только петухи подохли, безумие оставило Пудака. Он вернулся домой, плача об убитом ребенке. Такое охватило его горе, что не мог Пудак ни есть, ни пить, ни говорить. Наконец не смог он и жить в доме. Пошел Пудак по лесной дороге, по которой шел тогда с дочкой. Подошел к святому дереву варингин, сел под ним, сложил ладони в знак мольбы, ни крошки в рот не брал и все думал о невинно убитой дочке.

Огуречик увидела с неба, как он горюет и как исхудал. Она заплакала от сострадания, и небесная дева ее спросила:

— Отчего ты так горько плачешь?

— Я плачу от жалости к моему отцу; он уже месяцы постится и горюет обо мне под святым деревом.

Тогда небесная дева спустила девочку вниз, посадила под святое дерево и улетела. Огуречик подошла к отцу и сказала:

— Не горюй, отец. Я не умерла. Пойдем домой. Отец, увидев своего ребенка, разрыдался. Девочка приласкала его и сказала:

— Пойдем, отец, домой, очень мне хочется к бедной матери.

Как была счастлива мать, увидев воскресшую дочку! Сбежалась вся деревня поглядеть на девочку, которая вернулась после смерти и рассказывала о чудесном дворце небесных дев.

По всей земле заговорили об этом чуде. Когда раджа узнал, что у одного из его подданных дочь побывала на небе, он велел Пудаку с девочкой немедленно прибыть к себе и очень долго расспрашивал, что и как устроено на небе, во дворце небесных дев. На небе девочка стала красивее, чем была, и, пока Огуречик рассказывала, раджа в нее влюбился. И вот он взял ее в жены, а Пудака сделал сельским старостой[32].

4. Хитрый дурачок

В одной деревне жил дурачок. Лицо у него было глупое-преглупое, и вел он себя так, словно понятия не имел, где запад и где восток. Но чего только он не затевал, чего не проделывал! И все дурачку сходило с рук. Люди смеялись над ним, да и только.

Звали его Ангклунг Гаданг, и сперва он служил при дворе конюхом. Однажды раджа собрался проехаться и велел ему:

— Ангклунг Гаданг, оседлай моего коня, я хочу поехать в горы.

Конюх почтительно сложил ладони и ответил:

— Как прикажете, государь!

Тотчас пошел он и надел на коня седло и уздечку, подхвостник, стремена — все изукрашенное серебром. Когда дело было сделано, он доложил:

— Государь, все готово. Извольте садиться.

Раджа вскочил на коня и сказал Ангклунг Гадангу:

— Возьми мою сумку для бетеля[33] и иди за мной.

— Как прикажете, государь.

И они отправились — раджа на своем коне, за ним на своих двоих конюх, держа под мышкой плетеную сумку с бетелем, чтобы государь мог освежить рот.

По дороге упала серебряная бляшка с подхвостника, но Ангклунг Гаданг ее не поднял. Доехали они до ручья, где раджа хотел искупаться. Раджа спешился, осмотрел коня — не слишком ли вспотел тот на подъеме — и заметил, что на подхвостнике нет серебряной бляшки.

— Послушай, Ангклунг Гаданг, ты не заметил, не упала ли серебряная бляшка с подхвостника? Ведь ты шел за мною следом?

Конюх ответил, сложив ладони:

— В самом деле, государь, я это ясно увидел, но не посмел поднять, потому что вы не давали мне такого приказания.

— Ну и дурак же ты, Ангклунг Гаданг! Ты видишь, что серебро падает на землю, и тебе не приходит в голову поднять его! Как будто на это нужен особый приказ! Теперь, если опять будешь сопровождать меня и увидишь, что с коня что-то упало, то подбери и положи в сумку для бетеля.

— Как прикажете, государь, я выполню все в точности. Раджа выкупался в прохладном ручье и прилег отдохнуть. Конюх тоже отдохнул под деревом, пустив коня пастись. Потом они вернулись на равнину — раджа на коне, а конюх на своих двоих, с сумкой для бетеля под мышкой. Но около деревни из-под хвоста коня что-то полетело. Ангклунг Гаданг подбежал, подобрал и напихал это в сумку для бетеля. Подъехав ко дворцу, раджа спешился, бросил конюху уздечку и пошел в свои покои. Сумку с бетелем конюх передал служанке, а она положила ее на господскую скамью. Ангклунг Гаданг занялся конем: расседлал его и стер с него пот.

Раджа уселся, поджав ноги, на скамье и захотел освежиться бетелем. Он открыл сумку — но она была набита конским навозом. Разгневанный раджа велел позвать конюха. Тот вошел, поклонился и сел, сложив ладони, почтительно ожидая, что ему дадут остатки с царского стола — награду за утомительный день. Но раджа, увидев услужливого дурака, вскочил и дал Ангклунгу пинка. Потом он спросил:

— Скажи, Ангклунг Гаданг, кто тебя научил так служить мне? Может быть, твой дед или твой отец, которые служили при дворе, учили тебя пихать мне в сумку для бетеля конский навоз?

После этого раджа хотел дать ему еще один пинок, но конюх обхватил его ноги и смиренно попросил прощения.

— Государь, — сказал он плача. — Вы же мне сами повелели все, что падает с коня, класть в сумку. Я увидел: что-то падает, — и послушно запихал в вашу сумку с бетелем. Но если я виноват, прикажите казнить вашего слугу.

Сказав это, он взглянул на своего господина и повелителя, и тот, увидев его дурацкую рожу, не мог не расхохотаться. Ангклунг Гаданг был прощен.

На следующий день раджа опять решил искупаться в ручье и снова взял с собой конюха. Посреди ручья раджа присел на камень оправиться[34]. Слуга решил последовать примеру своего господина. С задранными одеждами он побежал вверх по ручью и справил там свою нужду. Дерьмо поплыло прямо на раджу. Тот вскочил, схватил слугу и окунул его лицом в воду, так что конюх почти задохнулся. Выпустив его наконец, раджа сказал:

— Это тебе за твое бесстыдство и грубость! Ангклунг Гаданг почтительно сложил ладони и смиренно попросил прощения.

— Государь, — сказал он, — я сделал это не от бесстыдства, а из скромности. Я подумал: «Ангклунг Гаданг, тебе всегда надлежит следовать за твоим господином; так пусть и твое дерьмо почтительно поплывет за дерьмом твоего господина, а не будет забегать вперед».

Это объяснение заставило раджу расхохотаться. Он сказал:

— Отлично задумано, Ангклунг Гаданг, но в слуги при дворе ты не годишься. Иди назад в свою деревню.

С этих пор Ангклунг Гаданг жил со своей женой и тощим псом в родной деревне. Однажды его позвали на общинную сходку[35]. Тут он вспомнил, что пропустил прошлую сходку и должен заплатить штраф — шестнадцать гобангов[36].

— Жена, не найдется ли у тебя двадцати гобангов? — спросил он.

Получив деньги, Ангклунг запихнул все монеты своей тощей собаке под хвост. Потом туго подпоясал саронг[37], кликнул пса и пошел с ним на собрание.

Все соседи уже были на месте, и казначей начал выкликать имена тех, кто должен был платить проценты по ссудам, полученным из общинной кассы.

— Сенди!

— Да, я плачу.

Сенди вытащил деньги из кушака и вручил казначею двести гобангов. Тот выкликнул следующего:

— Тампул!

— Здесь, подождите чуточку, я заплачу, — сказал Тампул, развязывая свой кошелек.

После процентов взыскивались штрафы с тех, кто не приходил на прошлое собрание.

— Ламбанг!

— Да, я плачу.

Ламбанг вытащил деньги из кушака и заплатил шестнадцать монет.