Победитель получает

"Игровой модуль остаётся с игроком до окончания Игры и обеспечивает синхронный перевод с любого языка в непрерывном режиме. Приносим извинения за задержку перевода имени собственного. Возникла сложность с подбором аналогии. Виновный будет наказан."

Маше показалось, что время остановилось, и эти слова, произнесённые уверенно и неторопливо, вторгшиеся в её сознание, как раньше объявление о начале Игры, — заняли всего секунду — никак не больше.

Нет! — обжигающее чувство протеста волной затопило Машу, — не надо никого наказывать!

И тут же чужая боль вспыхнула факелом — где-то совсем рядом, где именно — не понять, и самой боли как таковой Маша не ощущала, но она точно знала, что нечто — нет, всё-таки некто, — корчится в безмолвных спазмах раздирающей боли. Её желания никого не интересовали…

У Маши перехватило дыхание, к горлу подступила тошнота. Да, ещё совсем недавно она испытывала отвращение и чуть ли не ненависть к этому самому "игровому модулю", но таких мук она ему не желала, нет… Это жестоко, несправедливо!

Кажется, Маша покачнулась да и побледнела должно быть, во всяком случае, её состояние встревожило Владилена Эдуардовича настолько, что он перестал изображать радушного хозяина, встречающего дорогого гостя, а решительно усадил Машу на ближайший стул, быстро налил что-то в высокий стакан и всунул ей в руку.

Жидкость выглядела как вода и ничем не пахла, но доверия всё равно не внушала, тем более что Маша успела заметить: стакан этот был наполнен из большой бутылки с бледно-голубой этикеткой, на которой что-то было написано чёткими, строгими буквами. Что именно — не разобрать, может, конечно, "вода питьевая", но Владилен Эдуардович кинул цепкий взгляд на этикетку, прежде чем наливать. Так смотрят, опасаясь перепутать лекарства. Может, конечно, по привычке… А если нет?

Под всё тем же цепким взглядом, но теперь уже устремлённым на неё, Маша обхватила губами край стакана, едва коснувшись жидкости, сделала вид, что сглотнула, лихорадочно пытаясь сообразить, как быть дальше.

— Пейте, пейте, голубушка, не бойтесь — не отравлено, — масляно проворковал Владилен Эдуардович, вспомнивший о своих "голубиных" повадках.

Вот только острый, холодный взгляд никуда не делся, а продолжал вонзаться в Машу, отчего она уже заранее чувствовала себя подопытным кроликом… Девушка поёрзала на стуле. Ей и на самом деле хотелось в туалет, так может это даст ей небольшую отсрочку.

— А можно мне… — проблеяла Маша нарочито робко. — Я хочу… в туалет…

— Конечно же, дорогая моя, вам всё можно, — Владилен Эдуардович небрежно махнул рукой в сторону незаметной белой двери. — Но сначала всё же выпейте водички, это пойдёт вам на пользу, — нетерпение придало его ласковой улыбке хищный оттенок, сделав её похожей на оскал.

Маша крепче стиснула стакан и понесла его ко рту, понимая, что на этот раз фокус с имитацией питья у неё не пройдёт. А если выплеснуть содержимое и сделать вид, что разлила случайно, Владилен Эдуардович ей точно не поверит, и что он тогда предпримет знать не хотелось. Совсем.

И тут… — прямо как в кино, в котором в нужный момент всегда "вдруг" что-нибудь происходит, — раздался резкий писк и безэмоциональный голос произнёс:

— Профессор, ваше присутствие необходимо в боксе номер четыре. Зафиксировано резкое изменение жизненных показателей объекта. Повторяю: срочный вызов. Бокс номер четыре…

Владилен Эдуардович досадливо поморщился, прикоснулся к серо-серебристому кружку на груди своего свободного одеяния, напоминающего костюм врача-хирурга, и голос оборвался.

Маша смотрела на него откровенно заинтересованно — старательно делала вид, что только этот интерес и помешал ей опустошить стакан. Ну и ещё… она снова поёрзала и взгляд её стал жалобным и преданным одновременно. Мол, я всё для тебя сделаю, выпью хоть всю бутылку, только в туалет отпусти!

— Я скоро вернусь, дорогая моя, — пообещал Владилен Эдуардович, нажимая что-то на стене, отчего белая дверь с едва слышным шорохом уехала в стену, открывая вид на стерильно блестящий санузел.

Напоследок профессор окинул Машу ласково-хищным взглядом, каким волк мог бы смотреть на ягнёнка, и быстро выскочил в коридор, не забыв закрыть за собой дверь.

ГЛАВА 15. Неожиданная встреча

Оставшись одна, Маша быстро осмотрелась. Интересно, здесь есть камеры наблюдения? Может и нет, ведь это, кажется, кабинет этого мерзкого профессора, а не бокс для подопытных… животных. Но тогда странно, что он так легко её здесь оставил.

По пути в ванную Маша поинтересовалась этикеткой на той бутыли, из которой Владилен Эдуардович налил ей "водички". Крупный шрифт названия складывался в одно незнакомое и непонятное слово; ниже, очень мелко, было напечатано много чего интересного: состав, рекомендуемые дозы и тому подобное. Но времени на столь занимательное чтение не было, и Маша устремилась дальше — к стерильной чистоте непривычных, но всё же интуитивно узнаваемых приспособлений.

Одно ясно — это точно не вода! — думала Маша, выливая в раковину содержимое стакана и вновь наполняя его водой из-под крана. Оставалось только надеяться, что хотя бы в водопровод здесь ничего не добавляют. Хотя… эти — могут, — думала Маша, опустошая уже второй стакан. Запросто могут. Но тут уж ничего не поделаешь — пить-то надо.

Единственный выход — закончить раунд, признать своё поражение и, судя по всему, скоро придётся это сделать. Но пока ей ничего не угрожает, надо использовать любую возможность, чтобы хоть что-то узнать, понять, выяснить.

Дверь, через которую вышел профессор, как и следовало ожидать, оказалась заперта, и ни уговоры, ни попытки насилия не произвели на неё впечатления.

Маша вернулась в ванную комнату — там, на противоположной от входа стене, за перламутрово-розовой ёмкостью, похожей на мини-бассейн, на стене угадывались очертания дверного проёма. Едва заметный контур, на который Маша поначалу не обратила внимания, и впрямь оказался дверным проёмом, да к тому же — вот ведь удача! — здесь не было никаких запоров.

Часть стены просто растворилась от одного прикосновения, хотя скорее всего, никакой стены не было вовсе, а была лишь иллюзия, создающая её видимость.

Спальня, еще какая-то комната и ещё… Роскошно-вычурная обстановка, говорившая о немалых амбициях и полном отсутствии вкуса, разительно отличалась от всего, что Маше уже довелось увидеть в этом негостеприимном странном мире.

Она вихрем промчалась через личные апартаменты Владилена Эдуардовича и оказалась в коридоре, опасливо удивляясь лёгкости, с которой удалось это проделать.

Маша попыталась вернуться обратно — дверь не поддалась. Ага… понятненько… Изнутри открывается свободно, а снаружи — не пускает.

Ну что ж… может это и не ловушка, и ей удалось выбраться из кабинета в результате удачного стечения обстоятельств и некоторой небрежности профессора…

Маша осмотрелась. Если от "королевских покоев" Владилена Эдуардовича веяло удушливой приторно-карамельной сладостью, то от этого теряющегося вдали коридора — ледяным бездушным холодом. Они были словно из разных миров, но в то же время удивительным образом отлично сочетались друг с другом.

Маша непроизвольно прижала сумку к груди и медленно двинулась вдоль матово поблёскивающей стены, мимо закрытых дверей, каждая из которых таила неведомую опасность. Здесь она чувствовала себя ещё более одинокой, чем на той пустынной свалке, когда думала, что, может статься, в этом мире нет ни единого живого существа, кроме неё.

Надо взять себя в руки. Продержаться здесь несколько дней она явно не сумеет, значит, можно расслабиться и… открыть первую попавшуюся дверь, — вдруг получится? А не получится, — так вон их сколько. Надо идти…

Маша ускорила шаг, проходя мимо тронула одну дверь, другую — не поддаются… Впереди коридор делал крутой поворот, и Маша устремилась к нему, решив пока не трогать двери, а заглянуть за угол, — и не прогадала.

Перед ней открылось средних размеров помещение, похожее на холл в какой-нибудь недешёвой клинике, где пациенты ждут приёма или записи, или… чего они там обычно ждут.

Особого опыта в таких делах у Маши не было — только нечастые посещения районной поликлиники в детстве и ранней юности, оставившие по себе весьма тягостные воспоминания, так что в дальнейшем Маша предпочитала самолечение всем прочим видам медицинского обслуживания. К счастью, в её фирмочке можно было обойтись и без больничного.

В первый момент Маше показалось, что холл пуст. Она обежала взглядом удобные диванчики и многочисленные кресла, перемежавшиеся низкими столиками и неизвестными раскидистыми растениями в кадках. Всё было тихо, неподвижно.

Но вдруг из дальнего угла раздался жалобный всхлип, там, за широкими перистыми ветками что-то шевельнулось, зашуршало чуть слышно, закопошилось, снова всхлипнуло…

Маша не задумываясь ринулась к источнику звуков, в них так явственно слышалась беспомощность, что ни малейшего страха не было. Но когда Маша увидела девушку, съёжившуюся в кресле, то всё-таки испугалась… Не за себя — за неё…

Это было совсем еще юное создание, заплаканное, бледное, худенькое, но с огромным животом, чьи размеры настолько резко контрастировали с тоненькими ручками и ножками, что действительно становилось страшно.

Беременные всегда вызывали у Маши умиление. Если они плохо себя чувствовали или выглядели неухоженными и несчастными, — сострадание. Если курили, пили или вели себя недостойно, — сожаление, главным образом, о судьбе будущего ребёнка. Но никогда прежде, ни разу, Маша даже приблизительно не испытывала того, что испытала сейчас.

Этот неестественно огромный живот вдруг показался ей мерзким паразитом, вытягивающим жизненные соки из несчастного хрупкого создания. Как же она рожать-то будет? — с ужасом подумала Маша, осторожно, чтобы не испугать, приближаясь к незнакомке.

Хотя… наверное, кесарить будут. И всё равно… — подспудно Маша ощущала, что это — беременность с фатальным исходом, и никакое кесарево не спасёт, — но не хотела в это верить.

Взгляд у девушки был испуганным, но этот испуг относился не к Маше, а скорее к жизни вообще, к каждой следующей минуте и тому, что она несёт или может принести. Лично к Маше, пожалуй, относилась лишь некоторая доля удивления, даже немного потеснившая страх, плескавшийся в васильковых глазах.

На худеньком, бледном личике с мелкими невыразительными чертами они казались огромными и были единственной запоминающейся деталью, помимо устрашающего живота, разумеется.

Маша осторожно села в стоящее рядом кресло — опустилась на самый краешек; стараясь не делать резких движений, протянула руку, кончиками пальцев коснулась острой коленки, обтянутой светло-серым комбинезоном.

— Как тебя зовут? — спросила тихо.

Девушка не отвечала, молча смотрела на Машу с тревогой и всевозрастающим удивлением. Но тревога, судя по всему, была её обычным состоянием, и даже в том, как вздрогнула от лёгкого прикосновения худая коленка, ощущался не страх, а какое-то, пока не вполне понятное Маше изумление.

— Меня зовут Маша. А тебя? — эта новая попытка еще больше повысила градус удивления, но девушка наконец ответила:

— Я — носитель альфа уровня. Разве ты не видишь?

— Ну, если ты об этом, — Маша кивнула на живот, — то вижу, конечно. Только я всегда думала, что это называется "беременность" и не имеет никакого отношения к имени.

— Беременность, — протянула девушка, словно пробуя незнакомое слово на вкус. — Нет… — она судорожно вздохнула и спрятала лицо в большой полотняной салфетке, заменявшей ей носовой платок. — Я слышала такое слово, — продолжила она, выныривая из недр салфетки с покрасневшими глазами и ещё более несчастным видом, чем прежде.

— Так иногда говорят носители гамма уровня, но только по секрету — это же запрещено, — она горько усмехнулась, так горько, что разом показалась древней старухой.

Молодые не могут так усмехаться! Не должны. Не должны мочь…

— Говорят, это одно из старых слов, — из тех, что запретили серые…

— Серые?.. — насторожилась Маша. — А кто это?

Девушка посмотрела на неё недоверчиво и промолчала. Маша решила, что пора делать "ход конём". Вдруг повезёт?!

— Я не притворяюсь, — сказала она твёрдо. — Я правда ничего не знаю. Не понимаю, что у вас тут происходит. Я даже не знаю, как я сама здесь оказалась. Так получилось, понимаешь?

Девушка вряд ли понимала, но она смотрела на Машу с таким жадным интересом, что волей-неволей надо было продолжать.

— Ввязалась я во что-то… нехорошее, в игру какую-то, и меня сюда… закинуло.

— Значит, ты из другого мира? — почти разочарованно протянула девушка. — Может, из добровольно присоединившегося? Или даже из союзного? Потому и выглядишь так… странно, — она косо усмехнулась, глядя на Машу с возрастающей неприязнью и даже отодвинулась немного.

— Потому и прикасаться ко мне не брезгуешь, как наши. Может ещё расскажешь, какая мне выпала честь… великая! Прям — не унести! — такая великая… — она снова всхлипнула и зло, но бессильно ударила тонкой слабой ручкой по огромному животу.

Маша отчаянно затрясла головой:

— Да нет же! Я вообще не понимаю, о чём ты говоришь! Вот ни слова не понимаю! Я не из какого не из "присоединившегося" и не из "союзного". Я из самого простого! И про этих серых и про носителей какого-то там уровня — впервые в жизни слышу! Ну зачем мне тебе врать?!

— А и правда — зачем… Мне ведь всё равно — хана… — тихо, обречённо прошелестело несчастное создание.

Казалось, вспышка злости отняла у неё последние силы, и сейчас она просто растает в воздухе, а в кресле останется только этот чудовищный, какой-то зловеще бугристый живот.

— Почему — хана? — шёпотом спросила Маша. — Может… обойдётся ещё…

— Не обойдётся. У носителей бета уровня иногда обходится — так говорят… Хотя вообще-то об этом лучше вовсе не говорить, а то в лабораторию заберут, для опытов своих, гады проклятые… Или вот — носителем сделают, если подойдёшь, конечно… — девушка снова судорожно вцепилась в салфетку.

Было видно, как она изо всех сил сдерживает подступающие рыдания.

— Если ты и правда ничего не знаешь и если не боишься, я тебе расскажу, — прошептала она с мрачной решимостью.

— Я правда — не знаю, и оттого ещё больше боюсь, — честно призналась Маша. — Рассказывай!

ГЛАВА 16. Страшная правда

Девушка уставилась куда-то в сторону, сосредоточенно закусив губу, — думала с чего начать, но потом сердито тряхнула головой, так и не сумев достичь желаемого результата, и заговорила торопливо и сбивчиво:

— Эти гады серые у нас всем заправляют — через механов своих… ну и еще всякие есть… вот профессор, например… Заливает всем, что он местный, здесь, у нас родился. Смотрите, мол, чего можно достичь, если как следует стараться и подчиняться всем правилам! Ага, как же… Теперь-то я вижу, что он тоже гибрид. Когда становишься альфа-носителем, можно мно-о-го интересного узнать! Только ни к чему всё это… и слушать всё равно никто не хочет, — она так горько вздохнула, что Маша не могла не спросить:

— Почему? — хотя и помимо этого у неё было множество вопросов, более важных для того, чтобы понять, что здесь вообще происходит.

Но подарить хоть капельку тепла и внимания этому несчастному существу, "носителю", у которого нет даже имени, — показалось важнее.

— Как же… — девушка горестно всхлипнула, — разговаривать с альфа-носителем — примета плохая! Прикоснуться — вообще — хуже не бывает! — могут тоже в альфа-носители отобрать. Да что там, я их понимаю… — девушка махнула рукой, — и сама вот так же боялась… Только не помогло. Ерунда все эти приметы. Но надо же верить во что-то, хоть на что-то надеяться… Вот и придумали…

— Это я понимаю, — вставила Маша, воспользовавшись паузой, — я не понимаю, что значит альфа-носитель.

— Серые размножаться сами не могут, — глухо уронила безымянная девушка, опустив глаза. — Впаривают нам, что это у них приключилось от большого ума и высокой духовности. И теперь этот свет негасимый они несут всем отсталым народам, вроде нас… А мы должны считать за великое счастье, что можем хоть чем-то быть полезными для наших… просветителей. Ну вот… — она мельком взглянула на Машу, словно проверяя, готова ли та убежать прочь с криками ужаса или ещё послушает.

Маша явно никуда бежать не собиралась, а слушала не без ужаса, конечно, но с жадным вниманием, и носитель продолжила:

— Дельта-носители — это те, что в инкубаторе живут. Им даже завидуют, потому что к ним мужчин привозят. Они производят обычных детей — без примесей. Я тоже там родилась, — девушка быстро взглянула на Машу, снова проверяя её реакцию, потом опустила глаза и продолжила:

— Вообще-то так нельзя говорить. Надо говорить: была произведена дельта-носителем. Но я в инкубаторе много запрещённых слов слышала — и беременность, и даже… мама… — прошептала она едва слышно, склонившись к Маше.

— Ты никому не говори! Я не за себя боюсь — мне терять нечего. А ты поберегись. За такое живо загремишь на промывание мозгов и в скотину превратишься. О промывании мозгов тоже говорить нельзя, — девушка сморщила носик и махнула рукой.

— Лучше вообще помалкивать! Хотя они сами иной раз как пристанут с вопросами. И на каждом слове подловить норовят… Так вот — про носителей: гамма-носители оплодотворяются в лаборатории… И кто их знает, что там и как. Но производят они обычно гибридов с невысоким процентом гибридизации, вроде нашего профессора.

— Бета-носители производят гибридов от серых, то есть — это уже наполовину серые получаются. Говорят, эти гибриды и оплодотворяют гамма-носителей, — девушка замолчала.

Она сидела, низко опустив голову, казалось, что её оставили последние силы.

— Говорят, бета-носители иногда выживают, — прошептала она и затихла.

Маша, в общем-то, уже и сама догадалась, что означает альфа-носитель, и задавать новые вопросы просто не могла.

Так хотелось хоть чем-то утешить это несчастное юное создание, выросшее в инкубаторе, где произнести слово "мама" — страшное преступление; и само обречённое стать живым инкубатором для размножения мерзких чужаков; обречённое отдать жизнь, ради прирастания племени поработителей…

Девушка вдруг резко подняла голову, всматриваясь в Машу жадно, требовательно:

— А у вас не так? — спросила она с непонятной, отчаянной надеждой. — У вас нет серых? И вы… как вы без них живёте?

— У нас — не так, и серых нет… вроде бы… но живём мы… не сказать чтоб уж очень хорошо, — виновато призналась Маша.

— Вроде бы? — уточнила носительница. — То есть, ты не уверена, что их нет?

Маша нахмурилась, вспоминая.

— Что-то я такое слышала… Кажется, так называют пришельцев… У них тщедушное тело, большая голова, огромные чёрные глаза без радужки и… кажется, о них ходят слухи, что они похищают людей, проводят какие-то эксперименты, а потом стирают им память. Но я всегда думала, что это ерунда, дурацкие страшилки, которые придумывают ненормальные, желая привлечь к себе внимание.

— Зря… — убито прошептала поникшая фигурка напротив.

— Что зря? — не поняла Маша.

— Зря ты так думала. Всё правда. С этого всё начинается. Вернее… начинается с другого… — носитель отвела глаза в сторону, едва шевеля побелевшими губами.

— С чего? — поторопила её Маша, приблизившись вплотную, стараясь поймать ускользающий больной взгляд. — С чего всё начинается?