Помоги проекту - поделись книгой:
И Ко начал рассказывать: — Один самурай пришел доложить своему господину о делах. Он сделал положенный ему поклон и стал докладывать, опустившись перед ним на колени. Потом он замолчал, а его господин произнес: «У вас на лице комары. Смахните их». Самурай повел головой и несколько комаров, напившихся крови так, что они стали похожи на маленькие ягоды, упали на деревянный пол. Тогда он достал из-за пазухи кусочек ткани, завернул их в неё, положил рукав и стал ждать. Потом его господин сказал: «Вы можете идти отдыхать». И самурай ушел.
— И какая во всем этом мораль? — спросил его удивленный Володя. — Или ты что-то не так рассказал, или это я не понимаю, но что-то до меня ничего не дошло.
— Ну как же? — в свою очередь удивился Ко. — Самурай вел себя, как подобает, то есть был терпелив. А его господин это отметил, позволив смахнуть ему комаров, которые, безусловно, ему досаждали, то есть проявил о нем заботу. Самурай отплатил ему тем, что забрал их с собой, чтобы не испачкать кровью пол в его доме. Вот и все. И в этом вся мудрость!
— Да-а-а, — протянул Володя, — не так-то это сразу и поймешь. Ну да ничего вот пуд соли вместе съедим, тогда и ты, может быть, заговоришь по-другому, а пока веди себя так, как привык. Неволить я тебя не стану.
— Спасибо, господин Во! — очень серьезно ответил ему Ко. — Но как ваш слуга, я хотел бы вам сразу напомнить ваши же слова, что учиться можно и за работой. Поэтому давайте мы начнем прямо сейчас. По-японски «да» — хай, «нет» — иэ, хорошо — «ёкатта», плохо — «вару», «аригато» будет спасибо… Попробуйте это запомнить, господин Во.
На следующий день Володя и Ко вместе отправились на охоту и хотя ходили весь день, добыли большущего лося. Мяса оказалось так много, что им пришлось навьючить его на лошадей, а самим идти пешком. По дороге они о многом разговаривали, вспоминали свою прошлую жизнь, и Володя наконец-то рассказал Ко, почему он вынужден был уехать из России сюда, в Америку, а Ко рассказал ему о своей семье и о той тяжелой участи, что выпала на долю всех тех, кто в битве при Сэкигахара поддержали не того, кого следовало. «Мы все надеемся на перемены, что Бакуфу решится на реформы в стране, потому, что так дальше нельзя, потому что иначе нас просто завоюют англичане и американцы. Но в тоже время очень многие страшатся их, потому, что боятся, что они разрушат нашу культуру и погубят Страну Богов. У вас вот, я вижу все точно также. Одни не хотят никаких перемен, а другим, напротив мало того, что для народа уже сделано. Но то, что среди вас уже нашлись люди, пусть даже один человек, дерзнувший поднять руку на императора, говорит о многом. У нас были покушения на сёгунов, но на императора — никогда. Его особа священна! А вот у вас это теперь может своего рода традицией — не один, так другой вслед за первым попытается убить его и… может быть даже и убьет!»
Затем вслед за первой охотой последовала вторая и столь же удачная, а потом Володе удалось убить ещё и большого жирного кабана. Часть его сала они перетопили, сделали два окорока и принялись их коптить, а часть мяса засолили в бочке. Кроме этого, Володя предложил сделать колбасу и Ко вместе с ним занялся её приготовлением: варил рис и нарезал обнаруженный ими поблизости дикий лук и чеснок. Володя же обрабатывал свиные кишки, а затем набивал их приготовленной смесью из риса, мяса и накрошенной зелени. Готовые колбасы они перевязывали сухожилиями, отваривали в большой кастрюле и затем ещё и коптили, подвесив в трубе очага. Такой еды Ко ещё не знал и с недоверием к ней принюхивался, однако Володя ему объяснил, что так можно хранить мясо очень долго, тем более, что впереди у них долгая зима. Рядом с их каменной хижиной, которую они уже понемногу начали обживать, оказался небольшой чулан, туда они и сложили всю свою колбасу, развесив на колышках её аппетитные кружки по стенам. «У нас так в деревне при имении делали крестьяне, — поведал он своему японскую другу одну из историй своего детства, — а мне было очень интересно узнать, что это они едят. Ну, я и утащил одну такую связку через окошко. Отец, конечно, сразу же обо всем догадался по запаху, едва только зачем-то зашел ко мне в комнату, потому, что дома у нас закопченной таким образом колбасы не ели. Поругался он на меня, велел отнести тем, у кого я её украл, деньги. А после, если уж она мне так нравится — велел научиться делать её самому. Вот какое было у меня наказание! Только там у нас в неё клали не рис, а гречку. Ну да, по-моему, это все равно, ведь и то, и другое все равно — крупа.
— А у нас мясо не едят, вернее, едят, но не самураи, а эта — неприкасаемые. Самурай может есть рыбу, птицу, но никак не мясо, — сказал Ко. — Но у нас там много рыбы и много овощей, а здесь есть только рис.
Часть добытого мяса они превратили в консервы, о приготовлении которых прочитали все в той же купленной Володей газете. Хорошенько обжарили и потушили мясо, после чего положили его в жестяные кастрюли и залили кипящим свиным салом. Что до добытых шкур, то Володя приноровился их продавать и, хотя давали ему за них немного, это были живые деньги, на которые они могли хотя бы что-то купить в сеттльменте — например, те же кофе, чай и сахар.
Что касается Ко, то он попробовал ловить её удочкой с берега, и у него это получилось! Теперь у них были и мясо, и рыба, а в качестве гарнира к ним — рис и бобы. Темнело теперь очень рано. В замершей степи завывал ветер, было холодно и тоскливо, однако скучать им обоим было просто некогда. Заготовка дров на зиму — каждый день Володя валил в лесу по одному дереву и вез их к хижине, где разрубал на поленья. Охота — ради мяса и шкур, поездки в поселок, поскольку им нужно было ещё и запасти корм для лошадей, а сделать это можно было, только обменяв шкуры на деньги, а на те в свою очередь купить овес. Потом шли работы по дому — причем они сначала сделали себе стол, потом два табурета, и только после этого принялись за кровати, — которые также отнимали у них много времени. Зато потом, зажегши два сильных светильника, они сидели и разговаривали, и было это так интересно и занимательно, что Володя даже немного этому удивлялся: неужели жизнь робинзонов может быть столь интересной, а их общение друг с другом настолько захватывающим?!
Впрочем, он скоро сообразил, что молодой японец был человеком по-своему очень образованным, и своими знаниями и начитанностью практически ему не уступал, хотя его знания и были несколько иного плана. Например, — и Володю это очень удивляло, — он знал множество коротких стихов трехстиший — хоку, читал их наизусть и требовал от Володи, чтобы тот не только их переводил, но и пробовал бы сам составлять. Кроме того, он не упускал случая, чтобы не потренироваться со своими мечами, а когда Володя как-то спросил его, зачем он это делает, ведь теперь у него есть револьвер, очень серьезно ответил, что меч это душа самурая, и что, занимаясь с мечом, он этим самым укрепляет свою душу. Потом он рассказал, что считает себя принадлежащим к школе Ити, и что обучался он в традициях фехтовальщика Миямото Мусаси, который сам свою технику называл «два меча, как один».
— Если вы днем и ночью практикуете стратегию школы Ити, ваш дух будет укрепляться естественным путем. Это касается и стратегии на поле сражения или обыкновенного поединка с одним врагом или несколькими врагами, — сказал молодой самурай. — А ещё есть Путь для тех, кто хочет достичь высот мастерства, и он заключается в следующем: не допускать неискренности в мыслях; тренироваться каждый день; глубоко входить в любое свое действие; изучать любое ремесло, и стремиться к тому, чтобы в нем преуспевать; развивать интуицию; учиться замечать то, что трудно заметить; обращать внимание на пустяки; не делать ничего бесполезного!
Володя, услышав такое, только лишь развел руками — вот, оказывается, какие глубокие мысли скрывались в голове его молодого спутника. И он не просто обо всем этом думал, он ещё и старался жить в соответствии со всеми этими заповедями! И уж совсем удивительно, какие он читал ему стихи. Например, вот эти, поэта Басё:
Вроде бы и нет в них ничего особенно, а вот, поди ж ты — берет за душу! А поэт Кюкоку описал все так, как будто бы побывал у нас в хижине:
Зима была снежная, холодная, но пережили они ее неплохо. Благодаря тому, что осенью у них было время и деньги, они успели сделать запасы. Так что в самые сильные морозы иди снегопады, они могли сидеть дома и никуда не выходить. Ну, а после, уже ближе к весне, Володе пришел денежный перевод от отца, и они смогли пополнить запасы провизии, сделав покупки в сеттльменте. Несколько раз Володя встречал там индейцев и уговорил их ему кое-что продать из их экипировки, так что в итоге Ко получил пару отличных мокасин для зимы и для лета, головную повязку украшенную вышивкой из игл дикобраза, кобуру для револьвера целиком отделанную бисером, и большое, и как-то хитроумно разукрашенное орлиное перо, чтобы носить в волосах. Бусы себе Ко сделал сам и как-то раз, надев все это, превратился в настоящего индейца и потом долго смеялся, разглядывая себя в большое зеркало в салуне, причем никто из тех кто при этом присутствовал, даже и бровью не повел, настолько его поведение показалось им естественным. Нашелся только лишь один местный житель, который спросил Володю: «Откуда он у тебя и какого он племени?»
— Я спас ему жизнь, — нимало не покривив душой против правды, ответил Володя, — а из какого племени он не говорит.
— А-а-а, — протянул тот и на этом все расспросы и закончились.
Теперь они могли покупать не только еду, но и газеты, которые Володя читал вечерами вслух и объяснял Ко непонятные места, а Ко в свою очередь все также продолжал обучать его японскому языку. Однажды он очень подробно описал для Володи японскую сцену любви, чем поразил его необычайно: «Ведь об этом же не говорят?!»
— Почему не говорят? — удивился Ко. — Как раз говорят, потому, что как же иначе можно достичь в любви совершенства? Ты спрашиваешь её, она отвечает тебе и все это возбуждает обоих. Это касается и мужа, и жены, и наложницы — если хозяин дома может её содержать, и даже тех куртизанок, которые развлекают мужчину в веселых домах. Вот послушай, что обычно говорят в таких случаях, потому, что если вдруг ты когда-нибудь окажешься у нас в Японии, тебе это наверняка пригодится! Я буду говорить, а вы, господин, повторяйте…
— Я хочу тебя: — Кими-га хосий (причем учтите, что девушка должна быть более вежлива и вместо «кими» говорить «аната»!).
— Я люблю тебя! — Айситеру! (Только учтите, господин, что на самом деле это слово ничего кроме страсти не означает и жениться на девушке после этих слов совсем не обязательно!).
— Обожаю тебя! — Сугоку суки!
— Ты красивая! — Кирэй да ё! (Женщины любят, когда им так говорят!).
— Прошу тебя — будь со мной нежен! — До-дзё, ясасику ситэ нэ!
— Я не хочу ребенка! — Ака-тян хосикунай но! (Тебе это могут сказать, чтобы ты проявлял осторожность).
— Как именно ты хочешь? — Донна фу-ни ситэ хосий? — …ситэ хосий, — повторил Володя и покраснел до кончиков волос.
— Пристройся сзади! — Баку-дэ си ё!
— Потрогай меня! — Саваттэ!
— Поцелуй меня в шейку! — Кубисудзи-ни кису-о си ё!
— Так, так! — Со, со!
— Укуси меня! — Кандэ!
— Ещё сильнее! — Мотто цуёку!
— Теперь нежнее… — Има мотто ясасику…
— Когда же ты проникнешь в неё — не важно как спереди или сзади, продолжал получать его Ко, — девушка обязательно скажет: «Больно!» — Итай! А после ещё несколько раз: Итай! Итай! — чтобы на самом деле показать, как ей с тобой хорошо. Потом она тебе скажет: «Хаяку!» — Быстрее! Потом — «Мотто хаяку! — Ещё быстрее! Глубже! — Фукаку! И, наконец — Ику ику — Я кончаю! А ты можешь сказать ику-со — поскольку ты мужчина. А вот если она скажет — юккури, то это означает, что ты должен двигаться медленнее… Если же тебе покажется мало, то следует сказать так: — Табун, мо-иккай?
— Э-э, а если мне больше не хочется, — чуть заикаясь, спросил Володя, — а она… ну, все ещё проявляет настойчивость? Так ведь тоже случается? Что следует говорить в этом случае?
— Скажи просто: — Дзяма синай-дэ курэ! — Отстань от меня! — и это для любой женщины этого будет достаточно!
— Однако, как у вас с этим все просто, — задумчиво произнес Володя, немного подумав. — У нас не так.
А потом началась весна и ледоход, посмотреть на который Володя с Ко отправились уже с утра. Реки они не узнали, настолько она поднялась за ночь. Вода плескалась чуть ли не у самого порога их хижины, хотя построена она была очень высоко, кругом громоздились ледяные торосы. И тут, приглядевшись, они увидели на упиравшейся в берег льдине скорчившуюся фигурку мальчика, державшегося за вмерзший в лед ствол поваленного дерева с ветками и корнями. Хорошо, что здесь из-за отмели образовался ледовый затор и эта льдина как раз в него-то и уперлась. Подумав, что мальчик может быть ещё жив, Володя вместе с Ко, прыгая с одной льдины на другую, перебрались к нему и сразу убедились, что да — он жив! Тогда Володя подхватил его на руки и той же дорогой вернулся назад, причем уже через каких-то полчаса все льдины, сгрудившиеся возле их берега, разметало течением.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В которой речь идет о жизни и смерти, а также о том, как Ко, Солнечный Гром и Во-Ло-Дя пытались научиться понимать друг друга
Володя внес мальчика в комнату и положил его на кровать.
— Мальчишка совсем замерз, — сказал он, стаскивая с него холодную и мокрую одежду. — Давай, Ко, скорее грей воду, ставь вариться бульон, а я пока буду его растирать.
Он с жаром принялся за дело и с радостью увидел, что спасенный им мальчик открыл глаза и потом даже что-то сказал, хотя слов его он и не понял. Он начал растирать ему грудь, и ноги, но тут к нему подошел Ко и сказал, что, конечно, Володя его господин, но то, что он делает это все неправильно. После чего принялся за дело сам. Прежде всего, он достал пакетик красного молотого перца и натер им мальчика от бедер до кончиков пальцев ног. Затем он положил ему в рот одну горошинку черного перца и велел её жевать, а потом дал ему выпить крепкого кофе с сахаром. Вода в большой кастрюле к этому времени достаточно нагревалась, и они прямо в ней устроили мальчику ножную ванну, которую он принимал, сидя на кровати и весь закутанный в одеяло. Лицо и руки у него покраснели, и было видно, что ему очень нехорошо, однако он внимательно наблюдал за всем, что с ним происходит, и даже раза два их о чем-то спросил. «Нет, нет! Не понимаю! — воскликнул Володя. — Только английский, если ты его знаешь! Язык белых людей!»
— Язык васичу? — вдруг проговорил мальчик на довольно-таки сносном английском. — Значит вы оба не духи?
— Нет, мы не духи! — рассмеялся Володя, глядя на удивленное лицо мальчика.
— Тогда как же вы меня спасли?! — неожиданно спросил он и, видимо, вновь потерял сознание, потому, что чуть было не упал с кровати, и они его едва-едва успели подхватить. Потом они обтерли ему ноги, уложили на кровать, покрыли шерстяным одеялом, и стали думать, что делать.
— И как это его угораздило оказаться на льдине? — не то спросил, не то подумал вслух Володя. — Из какого он племени и где его сородичи?
— Кто знает? — философски заметил Ко. — Очень может быть, что он приплыл издалека. Но если он знает английский, то он нам, конечно, все расскажет, если только не умрет, потому, что промерз он очень сильно.
— Эх, жаль, что у нас в доме нет ни виски, ни коньяку. А то бы ему сейчас дали немного, и это бы сразу согрело его изнутри.
— Ну, с этим господин, мы уже опоздали. А сейчас у него и без того жар.
— Да, я вижу, — заметил Володя. — Не дай бог это у него горячка, потому что у нас ведь нет никаких лекарств.
— Я приготовлю ему настой ивовой коры, — сказал Ко. — Это хорошее средство, а за ивой ходить недалеко, они здесь растут по всему берегу.
— Да, так и сделаем, а если не поможет, то я съезжу в сеттльмент за доктором. Кстати, Ко, а откуда ты столько всего знаешь о лечении больных? Это что же, у вас всех самураев этому учат?
— Да, господин, учат. Но не всех. Есть такая очень ценная книга «Зобьё моноготари» — «Рассказ солдата». Она была издана в 1854 году, за год до моего рождения, но когда я обучался в школе в Эдо, то мы её читали. Там рассказывается, как воин должен вести себя в походе, даются советы по лечению больных и раненных, а, кроме того, нам все это показывали, как делать на практике. Так что я хотя и ни разу не был в походе, и я не врач, но все-таки я понемногу знаю обо всем, как и советовал Миямото Мусаси.
Потом Ко отправился собирать ивовую кору, а Володя сел рядом с мальчиком и, видя как ему плохо, воспользовался чуть ли не единственным известным ему лечебным средством — разрезал на полосы кусок ткани, и намочив их холодной водой, стал по очереди накладывать ему на лоб.
— Что мне ещё сказать тебе, бледнолицый, о тех днях, когда я находился между жизнью и смертью? Я помню, что видел низкий потолок, сделанный из досок, и очень удивлялся, почему это я нахожусь в доме у васичу, а не в родном типи. Два человека, которых я видел около себя, тоже казались мне очень странными, потому, что один из них был явно индеец, но он почему-то не понимал моих знаков, а говорить с ним я не мог из-за слабости. Второй вроде бы был васичу, но тоже какой-то странный, потому, что у него не было ни усов, ни бороды, как у других васичу из форта, да и одежда у него была другой.
Временами мне было так плохо, что вся комната начинала кружиться у меня перед глазами и тогда мне клали холодную мокрую тряпку на лоб и давали мне пить горький настой ивовой коры. Так я догадался, что сильно болен, потому, что вкус его уже знал, так как в раннем детстве, когда я как-то раз уже прихварывал, мне его давала пить мать. Потом в хижине появился какой-то человек с большим кожаным ящиком в руках, из которого он достал блестящую трубку и приложил её к моей груди. И это меня тоже совсем не напугало, потому, что я догадался, что это был знахарь белых людей и что он пришел сюда изгнать болезнь из моего тела. После его ухода мне дали выпить вкусного красного вина и потом давали его регулярно, до тех пор, пока я не поправился. Оказалось, что Во-Ло-Дя — это так звали этого человека из-за моря, — несколько раз специально ездил за ним в поселок белых людей, потому что доктор велел мне его давать по нескольку раз в день, чередуя с настоем из коры и мясным отваром.
Я был так слаб, что, когда я пил, они по очереди поддерживали мне голову и зажимали мне рот, когда я пытался заговорить. С тем, которого я принял было за индейца, он говорил на языке васичу, но так быстро, что я почти ничего не понимал. Но временами они говорили на каком-то другом языке, при этом этот странный индеец явно учил ему молодого бледнолицего. При этом они не отходили от меня ни днем, ни ночью и даже спали по очереди, чтобы едва мне становилось хуже, положить мне на лоб сменную мокрую тряпку или же дать целебное питье.
А потом духи болезни, видимо, устали бороться с тем количеством ивового настоя и красного вина, что мне приходилось пить, и они вышли из меня вместе с потом, которого оказалось так много, что мне показалось, будто я в нем тону. «Ну, слава Богу! — сказал тогда Во-Ло-Дя. — Наступил кризис!» И мне тут же дали выпить прохладной чистой воды, и я сразу уснул, и спал очень долго, а когда проснулся, то почувствовал себя куда лучше, чем до этого.
Молодой васичу отсутствовал и около моей постели сидел тот, которого я принимал за индейца.
Я подумал, что мне легче будет объясниться с ним на языке знаков, чем на языке васичу. И я жестом привлек его внимание, а потом все также жестами спросил: к какому племени он принадлежит? Но к большому моему удивлению он так ничего из моих знаков не понял, и только улыбнулся и покачивал головой.
— Меня зовут Ко! — сказал он на языке васичу и ткнул себя в грудь пальцем. — А кто ты и как твое имя?
«Разве ты не видишь моих мокасин, что стоят вон там, возле самого входа? — спросил я его опять на языке знаков. — Ведь это мокасины дакота и это значит, что дакота я сам. А вот кто ты такой, что делаешь вид, будто ты не понимаешь языка знаков, которыйпонимают все племена краснокожих от одного берега соленой воды до другого?»
— Я — Ко! — повторил он в ответ. — И я не понимаю, что это ты показываешь мне руками и что ты этим хочешь сказать! Если хочешь говорить, то говори по-английски, а знаками я говорить с тобой не могу.
Можешь себе представить, как я был изумлен, когда я услышал и понял эти слова. Ведь передо мной сидел явный индеец и, тем не менее, он отказывался разговаривать знаками. Тогда я посмотрел на его мокасины и удивился ещё больше. Судя по ним, он принадлежал к племени оседжей — наших врагов, и в тоже время он явно не был оседжем, потому, что в ушах у него не было серег, да и прическа у него была совсем другая. «Кто же этот странный человек и, кто вообще эти люди?» — думал я, но так и не нашел ответа.
Впрочем, некоторые мои знаки он понимал хорошо и когда я показал, что хочу пить, то дал мне воды.
Тут неподалеку раздались выстрелы, следовавшие буквально один за другим. Ко тут же выхватил револьвер из висевшей на стене вышитой индейской кобуры и выбежал наружу. Прогремело ещё несколько выстрелов, после чего Ко и молодой бледнолицый вскоре вернулись, о чем-то оживленно разговаривая. Увидев, что я привстал на кровати и смотрю на них, Во-Ло-Дя обратился ко мне: — Волки! Ты понимаешь? Волки! Хотели загрызть наших лошадей! Я пустил их попастись на свежей траве, а они их увидели и начали к ним подкрадываться. Хорошо ещё, что я оказался неподалеку, а то бы нашим конягам не поздоровилось.
Я понял почти все, что он сказал, и меня это очень обрадовало. Но я удивился, как это он мог стрелять по этим волкам с такой быстротой. Когда мы зимовали у форта, я видел ружья у солдат и знал, что для того, чтобы выстрелить, необходимо было сначала открыть их сзади, потом вложить туда заряд, и снова закрыть. И хотя они проделывали это все довольно быстро, на это требовалось время. К тому же нужно было прицелиться. А тут получалось, что этот бледнолицый стрелял с такой скоростью, как будто бы всего этого и не делал. Что это было? Умение или колдовство? Тогда я этого не знал, но решил, что обязательно узнаю и научусь стрелять точно также.
Впрочем, я не стал торопиться, а начал с того, что попытался объяснить им кто я и откуда. И они поняли, что зовут меня Солнечный Гром, и что я принадлежу к племени дакота. Но тут я опять почувствовал сильную слабость, и они это заметили и показали мне знаками, чтобы я замолчал.
Вот так, мой друг, и началась эта моя странная жизнь у бледнолицых из-за моря, благодаря которой я столько всего узнал. Выздоравливал я медленно. Их доктор, которого они потом ещё раз привезли, вообще сказал, что уже и не надеялся увидеть меня в живых, настолько серьезной была моя болезнь, и что это их забота и хороший уход спасли мне жизнь. Целыми днями я лежал на кровати или сидел у входа в их жилище, а кто-нибудь из них со мной разговаривал и с каждым разом мы все лучше и лучше понимали друг друга, а там, где нам не хватало слов, там мы прибегали к рисункам на белой бумаге.
Так я узнал, что оба они пришли из-за моря с той стороны, где живут Духи Грома и что один из них — тот которого звали Ко, — действительно приехал из страны в которой от их гнева постоянно дрожала земля, а горы извергали огонь и раскаленные камни. Он также объяснил мне, что по собственной воле пошел за тем, кого звали Во-Ло-Дя, и который был родом из далекой России и приехал сюда, потому что там его должны были посадить в тюрьму за знакомство с человеком, который стрелял в их верховного вождя. Сам он этого не одобрял, но не сказал об этом остальным, и потому за это тоже должен был подвергнуться наказанию. Что же касается индейской одежды, то он носит её потому, что иначе его тоже постигнет гнев бледнолицых, но только уже здесь, в этой стране, а он никак иначе не может себя от него защитить.
Все это для меня, мальчишки, тогда было очень сложным и непонятным, но я внимательно слушал и старательно запоминал все новые слова, чтобы поскорее научиться языку васичу. Когда я понемногу начал вставать, Ко начал заставлять меня делать разные упражнения и делал их со мной вместе сам, а потом с нами вместе их начал делать и Во-Ло-Дя и всякий раз повторял при этом, что в здоровом теле, здоровый дух.
Они оба регулярно чистили своё оружие: Ко — два револьвера и длинный, очень длинный нож, и ещё один — немного покороче, а Во-Ло-Дя — большой револьвер с двумя стволами и большое длинное ружье с рычагом подле приклада и коробкой из желтой латуни, из которой тоже торчали сразу два ствола.
— Ты так быстро стреляешь, потому, что в твоем оружии по два ствола? — спросил я, глядя на то, как он ловко разбирает и смазывает маслом свой револьвер.
— Что? Ах, нет, конечно, не только поэтому, — ответил он мне не задумываясь. — Просто вот в этой трубке, которая называется магазин, находятся запасные патроны, а этим рычагом я могу очень быстро отправить их в ствол — вот смотри! Теперь стоит мне нажать вот на этот крючок — триггер — сказал я, и он согласно кивнул мне головой: — ну, да, триггер! — как тут же последует выстрел. При этом мне даже не нужно отрывать руки от скобы, а приклад от плеча, а это значит, что мне куда легче целиться и попадать, куда мне нужно, чем, если бы у меня было простое однозарядное ружье.
— Ты сам его сделал? — спросил я.
— Нет, чтобы такое ружье сделать, необходима целая фабрика — много людей, из которых каждый делает что-нибудь одно, но зато, в конце — концов, получается готовое изделие в виде вот такого ружья или револьвера.
— То есть когда работают на этой фабрике они не охотятся?
— Конечно, нет, потому, что им приходится работать на ней с утра до вечера, причем не только мужчинам, но и женщинам.
— Скво?
— Да, скво тоже работают на таких предприятиях, причем работают очень хорошо.
— Где же они тогда берут еду?
— Покупают за деньги! А деньги им дают в награду за их работу. А те другие работают на полях, пасут скот и тоже обменивают свою работу на деньги и деньги эти дают тем другим за оружие или, скажем, одежду, которую тоже делают на фабриках или в больших мастерских.
— А сами деньги что-нибудь стоят?
— Ну, да, стоят, конечно, особенно, если они из золота или серебра, а если деньги из бумаги, то сама по себе их стоимость невелика, но важно другое, — какому количеству золотых денег они равны.
— А золото — это тот самый желтый металл, который так ищут все васичу?
— Да, золото пытаются найти очень многие, потому что его всегда можно обменять на деньги, а на деньги ты можешь купить все, что пожелаешь. И если они у тебя есть, то ты можешь сам уже не работать, а покупать услуги других людей и любые вещи, сделанные их руками.
Теперь я знаю, что Во-Ло-Дя сказал мне правду. Но тогда все сказанное им показалось мне настолько странным, что я подумал, было, что я ещё не очень хорошо знаю язык васичу, и потому понял его неправильно.
Тем временем апрель — месяц, первой травы, подошел к концу, а за ним и июнь — месяц, когда звери нагуливают жир. Теперь я уже полностью поправился, хорошо понимал, о чем говорят на языке васичу, и даже благодаря Во-Ло-Де научился стрелять из его скорострельного ружья. Но мне хотелось поскорее вернуться домой к отцу и матери, по которым я сильно тосковал. Однако оказалось, что сделать это совсем нелегко. Во-первых, выяснилось, что форт, возле которого была наша зимняя стоянка, находится от дома моих спасителей на расстоянии в несколько дней пути, так далеко унесла меня тогда реки Миссури. Путь туда был труден ещё и потому, что последовавшее за ледоходом половодье, вызванное таянием обильных снегов, почти на месяц залило водой и грязью все её берега, сделало непроходимыми овраги, а ехать напрямик через прерию Во-Ло-Дя опасался, так как не знал дороги. Среди жителей близлежащего городка сухопутной дороги туда тоже никто не знал, и пришлось дожидаться начала июля, когда в ту сторону отправился первый пароход. Однако, когда мы приехали к форту, то оказалось, что стоянки нашего клана там уже нет, зато возле форта устроили свой лагерь наши враги — пауни.
Во-Ло-Дя пошел к начальнику форта и попросил его помочь найти мне своих родителей, однако тот то ли не захотел, то ли и вправду не мог этого сделать. Он сказал, что сейчас вообще не знает, что делать. Потому, что в Вашингтоне решено подписать мир с индейцами и для этого приехала комиссия, но что находится она в форту Ларами и там же сейчас верховные вожди дакота Красное Облако и Пятнистый Хвост. Вот только договор, может быть, будет, а может быть, и нет, и тогда может сразу же начаться война. Поэтому он не может отправить со мной даже одного солдата, а тут ведь одного будет явно мало и что же это — из-за одного потерявшегося мальчишки посылать в эдакую даль не меньше десяти солдат?!
— Вот так, — сказал мне тогда Во-Ло-Дя, — хотел я тебе, брат, помочь, да что-то никак не получается, так что какое-то время тебе придется пожить у нас.
Я не очень хорошо понял, что же мешало им отправить меня к моему племени, но было очевидно, что спорить с начальником белых людей бесполезно и что я на какое-то время должен буду остаться с Во-Ло-Дей и Ко.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В которой Солнечный Гром совершает свой первый ку и продолжает свое знакомство с жизнью белых, а поручик Владимир Бахметьев получает индейское имя
Несмотря на то, что комендант форта сказал, что присутствие здесь пауни его юному спутнику ничем не угрожает, Володя видел, как тот насторожен и какие взгляды бросают на него индейцы, которые им встречались.
Поделиться книгой: