— Забирай, змей. И больше чтобы я тебя не видел до зарплаты!
— Йес, могучий кормчий! Пошли, Женька, я все тебе покажу и расскажу. Ты как вообще-то сюда попал?
Генри одной рукой схватил бумажку со стола, другой обнял Женьку и потащил его на улицу.
Вторую бутылку друзья допивали уже в сумерках, сидя на скамеечке у деревянного барака с табличкой «Общежитие».
— Не, Женька, теперь нам к Александру Васильевичу никак нельзя. Ты посмотри на себя, ты же в хлам. Женька!
— У?
— Ты зачем нажрался как медведь? Сейчас в берлогу заляжешь?
Женька отрицательно помотал головой.
— А к нему, к Александру Васильевичу, — нельзя. Почему? Это такой человечище, у-у! Начальник. Тебя к нему определили? А меня прямо на заряды…
— На какие заряды?
— Ты что, старик, не знаешь? Тут история вершится! Я вот хочу историю вершить. Я член партии! Мне положено. Женька, ты член партии?
— Не… Я комсомолец.
— Ну что ты, ну сколько можно в игрушки играть? Ну кому ты, комсомолец, нужен? КПСС — вот сила! Меня прежде и на симпозиумы не отправляли, только членов партии, понимаешь? А батя сказал: пока не вступишь и не покажешь себя в деле — ничего не добьешься, понимаешь? И вот я здесь, на великих свершениях! Только тут такая скука, баб нет. А что есть — ну это не-е-е… Ну ты помнишь, как у нас на физфаке, не женщины, а… — Генри сделал конвульсивное движение ртом.
Женька кивнул. Закусил огурцом. Отпил из трехлитровой банки невкусного магазинного рассола.
— А в деревне вообще одни чудища! Или старые, или толстые, или беззубые. Ну некуда взор кинуть! Вот и езжу в Пермь, там есть очень даже ничего. Мы тогда не остались, помнишь, когда в поход за золотом ездили? А зря. В Перми есть симпатичные тетки.
— Так чем тут занимаются-то, Генри?
— Тс-с! Военная тайна! Завтра к полковнику Иванову сходишь, он тебе все расскажет, покажет и объяснит, а сейчас спать, Жентос, спать…
Наутро Генри довел Женьку до военной части с солдатами, однообразными зелеными заборами и зелеными зданиями. Внутри, как и должно быть, тоже все переливалось защитной окраской. За зеленой деревянной дверью с красной табличкой «Командир части» сидел краснорожий от жары офицер с красными, как его лицо, петлицами, остальное его тело покрывали зеленые одежды.
— Кто такой? Документы! — потребовал офицер.
Женька подал бумаги. Офицер долго на них смотрел, после произнес:
— Так. У тебя служба измерений. Твой допуск вот от этого КПП до вот того КПП. На объект только с конвоем или при сопровождении с допуском, — офицер подвигал пальцами по какой-то схеме, для Женьки непонятной. — Подпиши.
Женька подписал бумажку, получил в обмен другую — на ней было написано «Пропуск» — и вышел. Генри уже ждал его.
— Идем к Филатову.
Из зеленого царства они переместились в свежеструганое, дощатое, некрашеное, пахнущее смолой и стружкой. Домик был новый, на нем краской было обозначено «Группа физизмерений».
Начальник группы Александр Васильевич Филатов устало посмотрел на вошедших. Одного он не знал, второй — известный раздолбай из группы подготовки. Турнуть бы его с объекта — так нет, сам руководитель проекта академик Забабахин за него просил. Вроде родственники в ЦК, что ли. Александр Васильевич вздохнул. Судьба у него такая — быть всегда на вторых ролях: кто-то премии, награды получает, а кто-то работает. Вот этот балбес подрастет, пойдет по служебной лестнице вверх, квартиру получит в Москве, «Волгу» по госцене, заграничные командировки… А он тут, в лесу, в болоте сиди, корми комаров. И квартира только в Челябинске-семьдесят, и то пока жив. Там же и земли будет бесплатно две сажени. И медаль на юбилей. А ну все к черту!
Александр Васильевич посмотрел на незнакомого молодого человека.
— Вы ко мне?
— Да, меня направили к вам, вот пропуск и бумаги.
— A-а, новый сотрудник из ЛГУ. Говорили. Ну что же, введу вас в курс дела, садитесь. А вы, Геннадий… не помню отчества?..
— А я пойду, у меня смена скоро, — Генри исчез за дверями.
— Ну-с, вот так, молодой человек, у нас тут ядерные взрывы готовятся. Быстрыми темпами.
— Какие взрывы?
— Ядерные.
— Это как?
— Очень просто. Как говорил Ричард Фейнман, берете в две руки по куску урана, соединяете их и — ба-бах, как бы сказал наш уважаемый академик Забабахин. Вы читали фейнмановские лекции?
— Нет.
— Зря, прекрасный учебник. Так вот, здесь наш НИИ готовит площадку для серии подземных ядерных взрывов в мирных целях.
— А в каких именно?
— Молодой человек, вы задаете много вопросов. Это в корне неверно. В нашей замечательной стране лучше просто делать то, что говорят. Вот я вам буду говорить, а вы делать. С завтрашнего дня будете коммутировать провода датчиков, устанавливаемых в скважинах и рядом с ними, с измерительной аппаратурой. Аппаратура находится в автомобилях. Скважины — вон в том направлении, отсюда километров двадцать. До площадки ходит тепловоз по узкоколейке, уходит в шесть утра, не успеете — пойдете пешком. Машины физизмерений стоят на другом берегу озера. Вот к ним и ведите провода. Ясно?
— Но это же работа для идиотов, а я физик!
— Молодой человек, не всякий идиот имеет доступ к секретным разработкам. Хотя, если считаете, что работа вам не по силам, пишите заявление.
Женька подумал. Писать заявление было равносильно уходу с кафедры, и тогда плакала его диссертация, а значит, прощай мечты о науке, здравствуй, школа. А быть учителем в каком-нибудь захолустном городишке ему совсем не хотелось. Он кивнул головой.
— Ну вот и хорошо. Завтра приступим. Жду вас на площадке.
Проводов было много, путь до машин — длинный, и Женька провозился с нудной работой все лето, осень и зиму. А зима была суровая. Хорошо, что к самым морозам все кабели были заведены в теплые кунги армейских грузовиков, и он уже просто соединял их с измерительными блоками. Генри все чаще пропадал в Перми, благо самолеты летали почти каждый день, за что бывал лишен премии и талонов на питание, но не унывал. Талоны на питание стрелял у Женьки, кормя его рассказами о любвеобильных студентках местного мединститута, а премию презирал как явление, соря деньгами в ресторане. Женька видел это, когда пару раз летал с ним в Пермь на выходные. Премия составляла от десятки до двадцати рублей и для Женьки была значительна, оклад у него был всего сто, правда обещали начислить еще за полевые, но обещаниям он не верил.
Однажды, уже когда снег покрыл болота и сосны, стоявшие на возвышенности у площадки, а на речке и озере встал лед, Женька вышел покататься на лыжах по окрестностям. Дошел до школы, встал на пробитую школярами лыжню и покатил под белыми отблесками луны и звезд. Вечер был морозный, снег скрипел, на елках блестели пелеринки снежинок. Лыжня вела чуть в гору, потом вниз, заворачивала за научный городок-деревеньку, петляла по полям и возвращалась к школе. Запыхавшись при подъеме, ведущем к школе, Женька случайно врезался в одинокую темную фигурку. Та ойкнула и упала. Женька начал извиняться, снимая лыжи, помог подняться деревенской бабище, которая чего-то застряла тут, посреди улицы. А из-под пухового платка вдруг глянули веселые серые глаза совсем не деревенского существа. Платок сполз на плечи, из-под него появилась хорошенькая девичья головка.
— Ой, да ничего, это я, ворона, тут встала, на звезды засмотрелась. Вы из научного городка?
— Да, — Женька залюбовался профилем девушки, — а я вас не знаю, не видел. Вы тоже физик?
— Нет, я местная.
«Да какая местная, что я, местных не видел? Тут таких точно нет, хоть Генри и любит приврать, но по поводу местных дам он прав». Женька недоверчиво покачал головой.
— Я в городе училась, в «педе», потом по распределению попала в другую деревню. Пока упросила облоно меня домой отправить — время прошло, вот, сейчас приехала. Первоклашек учу.
«Потому еще и не попала в цепкие лапы Генри», — подумал Женька и почему-то обрадовался этому факту.
— Вы тут осторожно катайтесь, у нас волков зимой видимо-невидимо. От деревни далеко в лес не уходите, — девушка придвинулась ближе, и Женька разглядел жемчужные зубки и морозный румянец на щеках.
— Да я тут, по лыжне.
«Как она красива».
— Завтра в клубе кино, давайте вместе сходим?
Девушка кивнула, тихо сказав:
— Рита.
— Евгений. Завтра в школу зайти?
— Да, у меня вторая смена, заходите, я подожду.
И они разбежались так же внезапно, как и столкнулись, с искоркой в сердцах, которая вспыхнула то ли от столкновения, то ли от недостатка тепла в декабрьской ночи, и никто этого не видел, кроме бородатого старика, который стоял на краю лесной возвышенности и сверху смотрел на поселок, возникший по желанию людей среди тайги, на мужчину и женщину, встретившихся в тусклом свете фонаря. А подле ног старика сидел громадный седой волк.
Женька сидел в кунге, грелся и ждал Александра Васильевича. День был морозный, январский, солнце едва проглядывало из-за низких туч. Практика эта Женьке уже изрядно поднадоела, тем более что появилась Рита.
Генри, увидев Риту, поначалу хлопал глазами и отпускал скабрезные шутки, но затем, шепнув Женьке: «Если бы не ты, я б за ней ухлестнул», — оставил свои слабые притязания. Нынче он все пропадал у скважин на площадке. Проект подходил к своей кульминации, ждали тягачи с новыми зарядами, на складах посреди тайги лежали горы графита и мешки цемента. Генри работал в группе подготовки, ему, как доверенному лицу руководителя проекта, поручили проверку скважин и, возможно, установку изделий. Под начало Генри отдали целую роту солдат стройбата, которые копали, рубили, носили. У Женьки солдат не было. Вернее, солдаты были, но на постах у площадки, все время требовали пропуск. А потом пропускали, но в сопровождении часового с автоматом, от которого разило сивухой.
Вот сегодня Александр Васильевич решил прогнать все датчики. В соседнем кунге уже были готовы радиоактивные материалы в свинцовых контейнерах, кувалда и передатчики помех. Наконец Женька дождался: в машину ввалились исходящие морозным паром люди — сам Александр Васильевич, пара спецов-сейсмологов и радиометрист.
— Ну, молодой человек, что тут у вас? — ласково спросил руководитель группы физизмерений.
— Все готово.
— Вот сейчас и проверим, что готово, а то скоро эксперимент, приедет сам Борис Ильич, шеф проекта, в грязь лицом ударить нельзя. Первое — сейсмограммы. Евгений, вы с Павлом идите на тот берег, кувалду в руки, проверим датчики.
Они прошли три километра на лыжах по метели, у поста обнаружили расчищенное место.
— Тут будем. Первые датчики в ста метрах. Давай, Женя, долби землю-матушку, — весело хлопнул его по плечу сейсмолог.
Женька долбил. Пот катился градом, под полушубком все взмокло.
— Вроде хватит, пошли обратно.
Обратно три километра. А там опять Филатов. Ну что он издевается, можно же сразу!
— Так-с, вроде в порядке сейсмограф. Теперь датчики Гейгера. Евгений! Берите пушки с излучающим материалом — и туда, пропуск не забудьте! Датчики сами ставили? Вот, установите рядом пушки.
Женька прошел еще пять километров на лыжах. Датчики присыпало снегом. Пока разгребал, пока расставлял пушки — свинцовые цилиндрики с дырочками, внутри которых находились колбы с радиоактивным материалом, — стемнело. Когда доплелся до кунга, там все пили чай.
— Молодец, Евгений! Все датчики работают, трещат, родимые. Давайте-ка, скидывайте шубу, да чайком побалуемся.
Женька с удовольствием взял горячую эмалированную кружку, потянул губами чай. Один из сейсмологов вытащил бутылку, вопросительно глянул на Филатова. Тот махнул рукой: разливай. Выпили, пошли разговоры.
— Вот скажите, ядерные устройства — это добро или зло? — вопрошал радиометрист, особо некрепкий на алкоголь.
— Ну конечно добро, неоспоримая помощь народному хозяйству страны, — отвечал еще практически трезвый сейсмолог.
— А ведь все мы работаем в секретном НИИ, а НИИ это в первую очередь делает все для армии, а стало быть, для убийства! — не унимался радиометрист.
— Убийцы не мы, а американцы, они напасть хотят, мы лишь сдерживаем их напор, в том числе и атомными ракетами. А мы — вот сейчас, конкретно — помогаем стране, обеспечиваем водой засушливые регионы.
— Чего делаем? — не поверил собственным ушам Женька.
— Реки поворачиваем!
— Александр Васильевич, это правда?
— Вроде да, Печору в Волгу запустить хотят. Тут до нее недалеко, канал сделаем, и потечет… наверное.
— Но это же смешно!
— Что же смешного? При имеющихся у человечества знаниях и ресурсах сейчас многое возможно. Мы теперь как боги.
— Да не может человек быть богом! Потому что он не может постичь сущность бытия, природы, Вселенной! — Женька выпалил это и пожалел, мысли свои он старался держать при себе, да и тут не по рангу выступил. Еще подумают, что он в Бога верит, а он не верит после расставания с Катей. Просто таковы его выводы.
Александр Васильевич удивленно посмотрел на молодого сотрудника, который только что пробежал на лыжах километров пятнадцать. Может, перепил или перебегал?
— Молодой человек, вы семинарию заканчивали или физфак? Вы находитесь на острие науки, человеческих знаний. Вы видите, что физика шагает вперед семимильными шагами. Еще пятьдесят лет назад мы жгли уголь в печах, а сейчас расщепили атом и подчинили его себе. Даже космос уже не представляет для нас что-то недосягаемое.
— А как появилась Вселенная? — допустил еще одну ошибку Женька.
— Ну-с, это смешно! Экстраполяция гравитационной теории Эйнштейна дает нам представление о рождении Вселенной из бесконечно плотного и горячего тела. Потом — бах! — взрыв. Насколько я помню, даже в постановлении Академии наук, одобренном Центральным комитетом, теория Большого взрыва принята за основную. Вы должны это знать, вы физик!
Тут Женьку понесло. Сейсмологи сидели тихо, а радиометрист давно лежал на стуле, погрузившись в свою собственную Вселенную пьяного сна.
— Александр Васильевич, а как же тогда утверждение Хокинга о том, что ваша вышеназванная сингулярность не подчиняется законам физики? Как быть с бесконечной плотностью и энтропией? Вы хотите сказать, что при максимальной энтропии у вас будет максимальная температура?
— Ну… А кто такой Хокинг? Я его не знаю.
Женька осекся. Читать запрещенную литературу было нехорошо, а проклятого Хокинга с его нелинейными взглядами на космологические проблемы подсунул ему Генри в ответ на просьбу достать что-нибудь по теме его будущей диссертации.
— Ну, это такой физик… Дело не в том, Александр Васильич, вы просто сформулируйте принцип Гейзенберга, например.
— А что тут формулировать, это мой хлеб, извольте: произведение неопределенностей координаты и импульса больше или равно половине постоянной Планка. И что? Это вы у меня экзамен принимаете? Славно, однако.
— Нет, вы только что сами сказали, что не можете определить параметры частицы. Стало быть, вы не можете все знать. Значит, человек не Бог. Вы не можете понять, какова была материя в состоянии сингулярности перед Большим взрывом, — стало быть, вы не знаете, кто поднес спичку. Мы не можем управлять природой. Смешно поворачивать реки, если неизвестен результат. У нас тут есть специалисты по повороту рек?
Александр Васильевич нахмурился, сейсмологи приканчивали бутылку, запивая водку остывшим чаем.
— Знаете что, молодой человек, этак мы можем дойти и до того, что вера в коммунизм — это ошибочно, а путь в развитой социализм не приведет нас к цели. Остыньте. Сбегайте к датчикам, соберите пушки. Может, что-нибудь более конструктивное в голову придет, чем богоискательство посредством физики.
Женька вздохнул, выругал себя за длинный язык, поклялся больше не пить при начальстве, надел полушубок и вышел из кунга. Ночь была темная, сквозь тучи не просвечивали ни звезды, ни луна, лыжню частично замело, пришлось ее нащупывать, шел медленно. Пока снимал датчики, почувствовал сзади какое-то движение, повернул голову. Под грибком спал часовой, освещенный тусклым фонарем. Никого не было. Женька поднял тяжелый мешок со свинцом, повернул в обратный путь и встал как вкопанный, сердце прыгнуло в груди и свалилось куда-то в низ живота. Перед ним на лыжне стоял огромный волк и скалил зубы. Женька попятился, пытаясь понять, что делать, и прикидывая, докричится ли он до часового с автоматом, успеет ли отскочить от клыков, каждый из которых был, казалось, размером с его палец. Не успеть. Но тут из-за сосны вышел человек на лыжах, с бородищей, потрепал волка за шкирку: