Помоги проекту - поделись книгой:
Борис Батыршин
День ботаника
Пролог
I
Тополь взбесился. По стволу, покрытому светло-серой корой, пробегали судороги. Дерево раздирали рвущиеся изнутри силы, и после каждого приступа корчей оно вытягивалось к небу, выворачивало комьями землю, раздаваясь в толщину, шире раскидывало крону. Этой зимой бензопилы коммунальщиков прошлись по дворам с целю уберечь жильцов окрестных домов от грядущего «снегопада» тополиного пуха. И теперь дерево бунтовало против произвола двуногих, заковавших его в асфальт и устроивших принудительное обрезание.
Мостовая треснула, вспучилась горбом. Из пролома навстречу солнцу ринулся тополёк. Серёга Бечёвников, житель дома номер семь по улице Строителей, испуганно попятился. Деревце прибавляло по десятку сантиметров в секунду, словно на видео, демонстрирующем его рост в ускоренном темпе. Серый, стремительно одевающийся листвой ствол вытянулся уже на метр… пять… семь…
Ветви зацепились за провода, и те лопнули, рассыпая искры. Резко, свежо запахло озоном.
Вокруг, по всему двору творилось то же самое. Тополя, клёны, липы рвались к небу. Макушка ели, самого старого дерева во дворе, оставшегося со времён, когда здесь была подмосковная деревенька, поравнялась с крышей двенадцатиэтажки. Разросшийся в толщину ствол смял стену гаража, ещё недавно отделённого от дерева узкой полосой асфальта.
«Я сплю… – ошарашенно подумал Серёга. – Или под какой-нибудь психотропной дрянью. Подсыпали порошка в бутылку с минералкой, мазнули по фильтру сигареты…»
Но в последний раз он закупался куревом вчера вечером, в магазинчике, расположенном возле самого подъезда в небольшом павильончике, том самом, который сейчас доламывала пробившаяся сквозь кровлю липа. И никто, кроме продавщицы, к его покупкам не прикасался. Вон она, кстати – бегает перед магазинчиком, истошно вопя и тыча пальцем в экран смартфона.
Асфальт под ногами содрогнулся, из-под корней клёна, проклюнувшегося сквозь тротуар, ударил фонтан горячей воды. Серёга нырнул в подъезд, спасаясь от внезапного душа.
«Разорвало трубу горячего водоснабжения! А рядом газовая магистраль, что будет, когда порвёт и её? А ведь порвёт – слишком густо лезет из-под земли взбесившаяся поросль, слишком стремительно липы и тополя превращаются в чудища, которых не постеснялся бы и кэмероновский „Аватар“.»
– Серёженька, помогите!
Он обернулся. Лидия Михайловна, немолодая, грузная тётка, жила на шестом этаже, в квартире с восьмидесятилетней матерью и тремя котами. Серёга, обитавший этажом выше, проклинал такое соседство – летом в открытую балконную дверь настойчиво лезла едкая кошачья вонь.
– Голубчик, умоляю вас! – зачастила женщина. Словно боялась, что он вставит слово – и откажет, конечно…
– По радио сказали – этот ужас по всей Москве, и надо срочно выбираться из города. А мама не может встать, её ночью было плохо. Лифт не работает, помогите спустить её на каталке!
Наманикюренные ногти впились в предплечье, и незачем было щипать себя в попытках развеять галлюцинацию. Не бывает в галлюцинациях пожилых соседок в атласных халатах и тапочках на босу ногу…
– Конечно, Лидия Михайловна, пойдёмте…
Соседка что-то благодарно проблеяла и потрусила по лестнице вверх. Серёга двинулся за ней. Навстречу потоком спускались люди, навьюченные сумками, прижимающие к себе плачущих детей, удерживая рвущихся с поводков собак. Пришлось прижаться к стене, пропустить.
«…радио! Она что-то сказала насчёт радио…»
Значок сети помигал «лесенкой» индикатора и пропал. Ну конечно – сотовая связь завязана на мачты-ретрансляторы, и вряд ли взбесившаяся флора пощадила кабели. А вот ФМ-радио от сети не зависит…
II
Он выбрал кукри, длиной в пятнадцать дюймов и сразу же пустил его в ход. Они и пробыли внутри магазина всего-то четверть часа, а вьюн уже успел перебросить через дверной проём свои крепкие, как стальная проволока, плети.
С Гошей Серёга познакомился на углу Ломоносовского, когда потрошил тамошнюю «Азбуку Вкуса». Делить было нечего, запасов консервов, круп и спиртного в магазине хватило бы на десяток лет, так что они разговорились. Новый знакомый оказался бомжом – он явился на Ленинский, чтобы поселиться в своей старой квартире, потерянной несколько лет назад из-за банальной истории с микрокредитом.
– А что будешь делать, если хозяева всё ещё там?
Гоша задумчиво поскрёб в бороде.
– С чего бы? Из Москвы все уже сбежали.
– А если сам дом – как этот?
Цокольный этаж здания на противоположной стороне проспекта пропорол могучий, метра два толщиной, древесный корень. В проломе, виднелись опрокинутые банкоматы – раньше здесь был офис какого-то банка.
– Глянь-ка… – бомж ткнул узловатым пальцем. – В каждом, в сменных кассетах, семь-восемь тысяч купюр.
– Так чего стоишь? – сощурился Серёга. – Сигнализации нет, подцепил ломиком – и всё твое. Гуляй, не хочу!
– Вот я и не хочу… – насупился Гоша. – Нет, врать не стану, поначалу была мысль. А потом прикинул: ну чего я там, снаружи, не видел? Документов нет, деньги отберёт первый же патруль, их, говорят, сейчас на МКАД как собак…
– Говорят? Интересно, кто?
– Есть люди. Шарят по ювелирным магазинам, банкоматы взламывают. Мародёры, одним словом. Только их мало – почти у всех, кто суётся в город, начинаются дикие головные боли и приступы аллергии: из носа и глаз течёт, сыпь, зуд, отёки. Кое-кто даже помер. Вояки пытались зайти в костюмах химзащиты, с изолирующими противогазами – не помогает! Если и дальше так пойдёт, в Москве совсем людей не останется, я, да может, ещё ты.
– С чего ты взял, что я останусь в городе? Может, я выжидаю, а сам ценности домой стаскиваю?
Гоша недоверчиво посмотрел на него и широко улыбнулся щербатым ртом.
– Не, ты не такой, меня не обманешь…
Серёга вздохнул. Бомж затронул больную тему.
– Я, Гош, может, и хотел бы остаться, но что-то сомневаюсь. А ну как зарядят по Москве чем-нибудь термоядерным?
– Это с какой стати?
– А с такой, что лес может начать расползаться. И что тогда? Бульдозерами и танками его не остановить, пакистанцы уже пробовали.
– Погоди… – Гоша замер на месте. – Ты серьёзно насчёт ядерных бомб?
– Клык на холодец! По радио передали, о китайцах. Они запаниковали из-за Шанхая и заявили, что готовы применить, если ситуация выйдет из-под контроля.
– Так ты наладил радио? – оживился Гоша. – Молодца̀! А я вот давеча забрался в «М-Видео», включал приёмники – молчат, заразы!
– Ещё бы им не молчать, полупроводники-то накрылись! Я нашёл в соседской квартире старую радиолу, ламповую, и ловлю помаленьку на средних волнах. Только помехи с каждым днём сильнее, так что, боюсь, долго эта лафа не продлится.
III
Зелёная лампочка индикатора мигнула и погасла. Серёга по инерции сделал ещё пару оборотов. Каждый «радиосеанс», приходилось запускать генератор, переделанный из позаимствованного в «Спортмастере» электровелосипеда и крутить педали, поддерживая жизнь, едва тлеющую в антикварной радиоле «Минск». Попытка приспособить автомобильный аккумулятор результата не дала – он разряжался до нуля за считанные минуты.
Но и это вот-вот потеряет смысл: сквозь какофонию атмосферных помех пробиваются только обрывки фраз. Может, виной всему древесные гиганты, чьи кроны смыкаются высоко над разрушенными многоэтажками? Уже и не вспомнить, когда он в последний раз видел над головой небо без ветвей и листьев…
Серёга дотянулся до бледно-зелёного нароста, свисающего с толстого стебля, сделал надрез и подставил рот под хлынувшую струйку. Полезная штука эта «пожарная лоза»: и чистая вода под рукой и, случись возгорание – уродливые, похожие на болезненные опухоли, наросты, лопаются, заливая водой всё вокруг. И вода чистейшая, видимо, диковинное растение фильтрует высосанную из загаженного московского грунта влагу…
Удивительно только, откуда она взялась – насколько Серёга знал, раньше такого растения в средней полосе не было и в помине, а теперь чуть ли не в каждом доме, в каждой квартире. Впрочем, проволочного вьюна раньше тоже не было. Вот и Гоша рассказывал о какой-то невиданной растительности на Ломоносовском проспекте – чуть ли не о пальмах и древовидных папоротниках.
Но Гоша уже месяц, как пропал. Зато стали появляться люди, навьюченные научной аппаратурой. Серёгу это встревожило: если высоколобые умники нашли способ справляться с «Лесной Аллергией», то скоро за дело возьмётся армия – и примется отвоёвывать у Леса пядь за пядью.
Волновался он зря. Вылазки учёных, обосновавшихся в Главном здании МГУ, носили характер спорадический, да и заходили они недалеко – максимум, до проспекта Вернадского.
В окно потоками вливался весенний воздух. Необычайно тепло для апреля – похоже, понятие «времена года» теряет в Лесу привычный смысл. Серёга не заметил, когда наступила осень, а за ней зима. Громадные деревья и непроходимые кустарники, пришедшие на смену чахлой московской флоре, стояли зелёными – листья осыпались с них одновременно с появлением новых. Снега тоже не было, температура ни разу не опускалась ниже десяти по Цельсию.
Серёга пролистал тетрадь, куда он заносил всё, что вылавливал из эфира.
Всё-таки, они решились. Три боеголовки мегатонного класса – наверное, сейчас на месте Шанхая озеро застывшего радиоактивного стекла, из которого торчат оплавленные скелеты небоскрёбов.
И больше ничего за четверо суток: похоже, последняя ниточка, связывающая его с миром за МКАД, вот-вот оборвётся. И тогда Сергей сложит своё барахло в старенький рюкзак, заткнёт за пояс ножны с кукри. Запрёт дверь квартиры, где прожил всю сознательную жизнь, спрячет ключ, повесит на плечо отцовскую двустволку и пойдёт вниз по лестнице, перешагивая через бледные, в пупырчатых наростах, плети пожарной лозы.
День первый
I
Обойные гвоздики, крепящие холст к подрамнику, поддавались один за другим. Сергей подцеплял шляпки и поворотом ножа выдёргивал их из дерева. Очень хотелось бросить это занятие и выкроить чёртову супрематическую[2] мазню из рамы несколькими взмахами лезия, оставив неровные кромки – и чтоб с запасом, с запасом!
Увы, заказчик потребовал, чтобы с картиной обращались бережно. Ещё бы, за такие-то деньги!
Про некоторые экспонаты Третьяковки в своё время ходило немало жутковатых баек. Например, говорили, что на портрет Марии Лопухиной девушкам на выданье нельзя смотреть подолгу – якобы, её отец, мистик и магистр масонской ложи, заманил дух дочери в полотно. А больше всего жаловались на «Русалок» Крамского: легенда гласила, что московские барышни, увлёкшиеся картиной, теряли рассудок, а одна и вовсе утопилась в Яузе. Сотрудники музея уверяли, что по ночам от картины несутся печальные вздохи – русалки горевали по утопленнице. А может, наоборот, сокрушались, что слишком мало юных девиц попадает в их тенёта.
Вот и об этом, прости господи, произведении искусства, болтали чёрт-те что…
Покончив с последним гвоздём, Сергей скатал картину в трубку и засунул в тубус. Его изготовили специально для этой вылазки из толстой провощённой кожи, не пропускающей внутрь ни капли воды. Затянул ремешки и привычно усмехнулся: современные рюкзаки, эргономичные, из прочнейших материалов давным-давно сожрала плесень, а брезентовый, выгоревший до белизны «Ермак» оставался в полном порядке. Пришлось, правда, заменить пластиковые заглушки труб деревянными, но в остальном Лес пощадил ветерана советского туризма.
Удобный рюкзак для егеря – первое дело. Большинство коллег Сергея предпочитали станковые рюкзаки и, не имея возможности раздобыть подобный раритет, мастерили их сами – благо, найти дюралевые трубки в Лесу не проблема.
Или, скажем, ботинки. Сергей, как и прочие лесовики, не доверял обуви, оставшейся от прежних времён или привезенной из-за МКАД. Слишком много в нитках синтетики, к которой Лес беспощаден. Походишь в таких день-другой, а они и расползутся по швам.
Можно, конечно, прошить обувку дратвой – кручёной конопляной нитью, пропитанной воском или дёгтем – но лучше всё-таки заказать новые. Сапожников в Лесу хватает, тот же брат Паисий из Новодевичьего Скита. Сергей носил его башмаки второй год и горя не знал.
Залы постоянной экспозиции освещались через подвесные потолки, пропускающие в дневное время достаточно света. Но полимерная полупрозрачная плёнка давно раскисла, с решётчатых переплётов стеклянных крыш-фонарей свешивались толстые жгуты вездесущего проволочного вьюна и пожарной лозы. Зелень карабкалась по стенам, оплетала рамы картин, пружинила под подошвами сплошным ковром мха. В одном из залов ствол граба – не слишком толстый, метра три в поперечнике – взломал пол и торчал посредине громадной корявой колонной. Из пролома тянуло трупным запахом и гнилью – там обосновались лианы-трупоеды. Порченая растительность Чернолеса расползалась по подвалам и коммуникациям за пределы Болотного острова. Тамошний грунт издырявлен как швейцарский сыр, иные ходы прокопаны ещё в шестнадцатом веке.
Сергей обходил жгуты лиан, стараясь ни в коем случае не задеть сторожевые волоски, обильно усеивающие бледно-лиловые стебли. А те чуяли животное тепло: ближайший жгут среагировал на его приближение и потянулся к добыче. Сергей взмахнул рогатиной, брызнула гнойно-белая жижа, дохнуло невыносимой вонью, и он опрометью бросился из зала, на бегу уклоняясь от конвульсивно задёргавшихся стеблей.
В вестибюле первого этажа света было ещё меньше. Сплошная завеса проволочного вьюна затягивала окна, и даже малая толика солнечных лучей, пробивавшихся сквозь многоярусные кроны, сюда не попадала. Сергей пошарил в кармане и извлёк фонарик-жучок в форме обмылка, с алюминиевой скобой динамки. Фонарик был отцовский – тот возил его по экспедициям со времён учёбы в Геологоразведочном институте.
Хорошо, что в СССР пятидесятых годов прошлого века не злоупотребляли пластмассами, обходясь бакелитом и штампованной жестью…
Луч раритетного гаджета скользнул по заросшим стенам, по монументальным балкам потолка, задержался на стойке справочной службы, нашарил арки, за которым располагался когда-то буфет. Сергей вздрогнул – в тускло-жёлтом конусе света мелькнула неясная тень.
Обычно
Но на тварей Чернолеса
Первый шипомордник бросился справа, из-за стойки. Сергей припал на колено, выставив упёртую в пол рогатину. Лезвие вошло между передними лапами, но тварь всё же сумела дотянуться до жертвы – один из украшающих верхнюю челюсть роговых шипов задел егерю щёку. Шипомордник конвульсивно изогнулся и хлестнул длинным хвостом, целя в затылок. Спас «Ермак» – удар пришёлся на торчащую над плечами раму. Сергей с натугой, словно фермер, поднимающий на вилах охапку сена, отбросил издыхающую гадину в сторону и едва успел высвободить оружие, чтобы встретить вторую. Удар обратным концом древка по вытянутой морде – тварь грохнулась на пол, перекатилась и замерла, припав на передние лапы. Сейчас она походила на щуку, заимевшую каким-то образом две пары конечностей. В глубоко утопленных зенках сверкнула лютая злоба, гребень вдоль спины угрожающе поднялся, демонстрируя треугольные шипы.
Если шипомордник припадает перед атакой на передние лапы и поджимает хвост – он будет прыгать. Но не охотничьим прыжком, а свернувшись в «колобок», подставив врагу спину, укрытую роговыми пластинами. Если рубануть по ним рогатиной, то лезвие бессильно соскользнёт, и колючий шар весом в полсотни килограммов собьёт жертву с ног. И сразу, с боков кинутся другие – рвать, терзать. Инстинкты охоты в стае у шипомордников развиты великолепно.
Сергей отскочил, вскинул ружьё. Сдвоенный выстрел прозвучал глухо – подушки мха и зелени на стенах и потолке съели почти весь звук. Шипомордник, получив в бок две порции свинцовой сечки, отлетел в угол. Сергей подскочил к нему и с размаху всадил рогатину между роговыми пластинами. Тварь издала пронзительное верещание и с треском развернулась, словно лопнувшая гусеница танка.
– Ну что, с-суки, взяли?
Троица уцелевших шипомордников разочарованно вереща, попятилась в темноту арки. Вид у них стал какой-то заискивающий – мол, мы случайно сюда забрели, не трогай нас, добрый человек…
Сергей знал, что больше они не нападут – во всяком случае, пока. Твари придерживаются раз и навсегда принятого ритуала: сначала жертву испытывает на прочность вожак, если он терпит неудачу – за дело берётся «второй номер», конкурент за главенство над стаей. Остальные стоят в сторонке и почтительно наблюдают, готовые в любой момент присоединиться к забаве. Но если потерпит неудачу и второй – остатки стаи покинут поле боя. Дождутся, когда торжествующий победитель уберётся прочь, и займутся бывшими лидерами, внезапно оказавшимися в самом низу пищевой цепочки. А если те к тому моменту ещё дышат – ну так естественный отбор штука жестокая.
Следовало, однако, поторопиться: Петюня мог услышать стрельбу и запаниковать. Сергей нашарил фонарик, перезарядил ружьё, убрал в карман рюкзака стреляные гильзы и вышел во двор. Позади неуверенно верещали шипомордники.
II
– Поздновато прибыл, парень. – Виктор Иванович Кузьменков, секретарь приёмной комиссии Московского Университета, отложил бумаги. – Вступительные экзамены заканчиваются в августе, а сейчас уже конец сентября.
Гость замялся.
– К вам не так-то просто попасть…
– Не получил разрешение на въезд?
Молчание.
– В твоём паспорте нет отметок ни с КПП «Север», ни с Химок/ – секретарь пролистал документ, будто рассчитывал обнаружить там что-то, пропущенное в прошлый раз. – Значит, ты проник сюда нелегально. Не хочешь объяснить, как?
Обычно законопослушные граждане попадали в Лес либо по Ярославскому шоссе, либо по воде, каналом имени Москвы. На этих маршрутах Лесная Аллергия, охраняющая Лес лучше любых патрулей и колючей проволоки, давала некоторое послабление, позволяя добраться до Северного Речного вокзала или ВДНХ. А если повезёт – то и до Воробьёвых гор.
– Я заплатил одному типу, он спрятал меня в машинном отделении буксира. На Речвокзале сошёл на берег и…
– Можешь не продолжать. – великодушно разрешил Кузьменков. – Ты договорился с речниками, и они доставили тебя сюда на лодке.
Парень кивнул.
– Так что, Жа̀лнин Егор Семёнович…
– Жалнѝн.
Поделиться книгой: