Автобиография

Глава 3

АК ТОЛЬКО ВО ФРАНЦИИ стало известно, что я уехала, это вызвало всеобщее негодование. Отец де ля Мот написал мне, что все набожные и образованные люди единодушно меня осуждают. Чтобы испугать меня еще больше, он сообщил мне, что моя свекровь, которой я доверила своего младшего сына и состояние моих детей, впала в состояние детства. Это, однако, было неправда.

Я ответила на все эти устрашающие письма так, как Дух меня вдохновлял. Мои ответы на все их упреки были сочтены весьма справедливыми, и вскоре яростные восклицания сменились аплодисментами. Отец де ля Мот, казалось, сменил свое негодование на почитание, но это продолжалось недолго. Его личные интересы вновь восторжествовали, ибо он не получил пенсии, которую как он ожидал, я должна была ему назначить. Сестра Гарнье также изменилась и высказывалась против меня, по какой–то лишь ей одной известной причине. Я спала и ела очень мало. Пища, которой нас кормили, была гнилой и переполненной червями из–за весьма жаркой погоды и слишком длительного хранения. То, на что раньше я смотрела с огромным отвращением, теперь стало моим единственным источником питания. Однако мне легко было все это переносить. Все больше и больше я находила в Боге все то, чего я ради Него лишилась. То духовное состояние, которое мне казалось утерянным в некоем странном душевном оцепенении, было вновь восстановлено с немыслимыми преимуществами. Я поражалась самой себе. Я находила, что не было такой деятельности, для которой я бы не подходила и в которой не имела бы успеха. Наблюдавшие за мной со стороны, говорили, что мне присущи потрясающие способности. Но я прекрасно знала, что мои способности ничтожны, и лишь только в Боге мой дух обрел то качество, которого он никогда ранее не имел. Я думала, что переживаю состояние, подобное тому, что имели апостолы после получения ими Святого Духа. Я просто знала, понимала и осознавала внутри своего естества, что имею способность ко всякому необходимому делу. Я обладала всяким благом, и при этом, ни в чем не нуждалась. Когда в душе человека формируется образ вечной мудрости Иисуса Христа, что происходит после смерти первого Адама, то она обретает все те блага, которые покоятся в этой мудрости.

Через некоторое время после моего прибытия в Геке, Епископ Женевы приехал встретиться с нами. Его вдруг озарила такая убежденность мысли, что он не мог не выразить своих ощущений. Он открыл мне свое сердце, говоря о том, что Бог от него требовал. Он исповедал мне свое отступление от Бога и неверность Ему. Каждый раз, когда я с ним беседовала, он глубоко вникал в сказанное мною и признавал мои слова абсолютной истиной. Действительно, сам Дух истины вдохновлял мои слова, без которого я бы оставалась простачкой. Однако когда с ним говорили люди, искавшие собственного превосходства, и воспринимавшие только благо, исходившее от них самих, он проявлял слабость обманываться представлениями, противоречащими истине. Эта слабость помешала ему совершить все то добро, которое, в другом случае, он мог бы совершить. После нашего разговора он сказал, что намеревался мне предложить в наставники Отца ля Комба, ибо он был человеком просвещенным Богом, прекрасно понимавшим внутреннюю духовную стезю и обладал уникальным даром умиротворять человеческие души. Я радовалась, когда Епископ назначил именно его, видя, что в этом случае власть пребывает в единении с благодатью, которая уже даровала его мне в наставники, посредством союза сверхъестественной жизни и любви.

Моя усталость и постоянная забота о дочери повергли меня в жестокую болезнь, сопровождавшуюся острой болью. Врачи опасались за мою жизнь, однако сестры этого дома совершенно оставили меня. Управительница была так бедна, что не давала мне необходимого для поддержания жизни. У меня же не было ни пенни, ибо я ничего не сохранила для себя лично. Кроме того, они получали все деньги, пересылаемые мне из Франции, которые были довольно значительными. Я же пребывала в бедности и остро нуждалась, даже находясь среди тех, кому я пожертвовала все. Они написали Отцу ля Комбу, прося его приехать ко мне, так как я была очень больна. Узнав о моем положении, он испытал такое сострадание, что решил идти пешком всю ночь. Он не путешествовал иным образом, стараясь в этом, как и во всем остальном, подражать нашему Господу Иисусу Христу.

Как только он вошел в дом, мои боли утихли, а когда он помолился и благословил меня, положив руку мне на голову, я была совершенно исцелена, к великому изумлению моих врачей, которые не желали признавать это чудо. Эти сестры советовали мне вернуться к дочери. Отец ля Комб возвращался вместе со мной. Ужасная буря поднялась на озере и моя болезнь стала возвращаться. Казалось, корабль вот–вот пойдет ко дну. Но рука Провидения замечательно явила свою силу, защитив нас настолько, что это было замечено даже моряками и пассажирами корабля. Они смотрели на Отца ля Комба как на святого. Так мы прибыли в Тонон, где я настолько окрепла, что вместо приготовления и применения тех лекарств, которые мне предлагали, я пробыла в уединении дней двенадцать.

Тогда я взяла на себя обеты вечного целомудрия, бедности и послушания, обязуясь повиноваться всему, что я буду считать волей Божьей, а также повиноваться церкви и почитать Иисуса Христа так, как Ему угодно. В это время я полагала, что имею совершенную чистоту любви к Господу, которая была лишена ограничений, разделений или каких–либо личных интересов.

Мне была присуща также абсолютная бедность посредством лишения всего, что было моим, как внешне, так и внутренне. Но еще было то совершенное послушание воле Господней, подчинение церкви и почитание Иисуса Христа в любви только к Нему, последствия чего не заставили себя долго ждать. Когда, лишившись самих себя, мы помещены в Господа, наша воля становится одним целым с Его волей, как сказано в молитве Христа: «…как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Иоанна 17:21). Именно тогда эта воля становится наиболее восхитительной. Во–первых, потому, что она состоит из воли величайшего Господа. Во–вторых, потому, что она в Нем совершает чудеса. Ибо если Сам Господь проявляет Свое желание в душе человека, такая воля имеет свое действие. Стоит только пожелать, и дело совершено. Но некоторые могут сказать: зачем переживать столько гонений? Почему эти души, имея в себе такую силу, не освободили себя от них? Но ответ наш в том, что если бы они имели в себе волю к совершению чего–либо противного божественному провидению, это была бы уже воля плоти, воля человеческая, а не воля Божья (Иоанна 1:13).

Я обычно просыпалась среди ночи в определенное время. Но если я заводила будильник, то мне не удавалось проснуться в нужное время. Я понимала, что Господь проявляет по отношению ко мне как отеческую, так и супружескую заботу. Когда я ощущала некоторое недомогание, и мое тело нуждалось в отдыхе, Он не будил меня, но в такие моменты я даже во сне чувствовала Его необычайное присутствие. В течение нескольких лет я имела только половину сна, но моя душа пробуждалась больше для Господа, нежели для себя самой. Ибо мне казалось, что сон лишал меня этого важного общения. Господь явил многим людям, что Он предназначил мне быть матерью людей великих, но при этом простых и по–детски доверчивых. Они воспринимали эти послания в буквальном смысле и думали, что это относится к какому–то учреждению или определенной церкви. Но мне казалось, что те люди, которых Господу было угодно через меня приобрести, и для которых по Его благости я должна была стать духовной матерью, должны были бы иметь со мной такое же единение, какое дети имеют к их родителям. Этот союз должен был быть глубже и крепче, дабы я могла наделять их всем необходимым, приводить их к пути, по которому Он будет вести их, как я и покажу это далее.

Глава 4

 БЫ С УДОВОЛЬСТВИЕМ УМОЛЧАЛА о том, о чем собираюсь писать дальше, если бы что–то из этого повествовании было моим личным делом. Также я умолчала бы по причине того, что мне сложно выразить свои мысли, ибо немногие души способны уразуметь пути Божьи, так мало известные и столь непонятные людям. Мне самой никогда не доводилось читать ничего подобного. Но я буду говорить о вещах, касающихся внутреннего состояния, в котором я пребывала. Я буду уверена, что не зря потратила время, если это как–то послужит тем из вас, кто желает войти в число моих детей.

Это уже служит тем, кто является моими детьми, ибо это побуждает их предоставлять Богу возможность прославлять Себя по Его изволению, а не по их собственной воле. Если в моих словах будет нечто им непонятное, пусть они умру! для самих себя. Они найдут, что им будет легче учиться на собственном опыте, нежели из моих слов, ибо слова никогда не сравнятся с пережитым опытом. После того как я вышла из испытания, о котором рассказывала, я заметила, что оно очистило мою душу, вместо того чтобы запачкать ее, как я того боялась. Теперь мое обладание Богом было таким чистым и огромным, что ничто другое не могло с ним сравниться. Что касается мыслей и желаний, го все они были чисты, обнажены, потеряны в божестве, так что в душе не было заметно ни одного эгоистичного движения, каким бы правдоподобным и деликатным оно не было. Все силы разума и чувств были дивно очищены. Иногда я даже удивлялась, что не появлялось ни одной эгоистичной мысли. Мое воображение, прежде столь неугомонное, теперь меня ничуть не беспокоило. Мне не случалось больше бороться с путаницей в мыслях или неприятными воспоминаниями. Воля, будучи совершенно мертвой для всех ее желаний, была склонна только угождать Богу и Его планам.

Эти простор и обширность, ничем не ограниченные, каким бы простым и банальным это ни казалось, возрастали с каждым днем. Моя душа, разделяя все качества своего Супруга, казалось, разделяла с Ним Его безмерность. Когда я молилась, то ощущала непостижимую открытость и целеустремленность. Я была вне своего тела, возносилась ввысь. Я верю, что Богу было угодно благословить меня таким опытом. В начале этой новой жизни Он дал мне понять, заботясь также о благе других душ, насколько простым и притягательным является переход души в лоно Божье. Когда я шла на исповедь, то ощущала такую погруженность души в Него, что с трудом могла говорить. Это вознесение духа, в котором Бог так сильно привлекает душу к Самому Себе, а не к ее собственным глубинным тайникам, возможно только после смерти собственного я. Душа, на самом деле, как бы выходит из самой себя, чтобы перейти в свой божественный объект. Я называю это смертью, или другими словами переходом из одного места в другое. Это действительно счастливое перемещение для самой души, ибо это ее переход в землю обетованную. Дух, сотворенный для пребывания в единстве со своим божественным Источником, обладает теперь таким могущественным к Нему притяжением, что если бы не постоянное чудо, его движущая сила заставляла бы и тело следовать за ним, по причине силы его устремленности и прекрасного восхождения.

Но Бог даровал духу земное тело, дабы оно служило ему противовесом. Этот дух, созданный для единения с его Источником, чувствуя себя притягиваемым своим божественным объектом безо всякого посредничества, стремится к нему с таким огромным рвением, что Бог поддерживает некоторое время силу тела, обязанного удерживать дух, за которым оно так неистово рвется. Когда дух недостаточно очищен, чтобы перейти в Бога, он постепенно возвращается к самому себе, по мере того, как и тело обретает вновь свои способности и возвращается на землю. Самые совершенные святые, стремившиеся к этому уровню, так и не достигали ничего подобного. Некоторые теряли его к концу своей жизни, ведя жизнь уединенную и чистую, как другие. Они обрели ощущение постоянства и реальности того опыта, который они воспринимали, как ранние переживания перехода, ибо их тело стало доминировать и преобладать над побуждениями духа. Это правда, что душа, умирая для самой себя, переходит в свой божественный Объект. Именно это я тогда и пережила. Я находила, что чем дальше я продвигаюсь, тем больше мой дух теряется в Его Суверенной воле, которая все сильнее привлекает его к Себе. Ему было угодно, чтобы я познала этот опыт ради блага других, а не ради самой себя. Действительно, Он все глубже погружал мою душу в Самого Себя, пока она совершенно не скрылась из собственного поля зрения, и уже не могла себя воспринять. Казалось, что она перешла в Него. Это подобно тому, как река впадает в океан, теряясь в нем. На некоторое время ее воды отличаются от морских вод, но вскоре они уже превращаются в море, обладая всеми его качествами.

Так и моя дупш была потеряна в Боге, который сообщил ей Свои качества и удалил ее ото всех ее собственных наклонностей. Ее жизнь теперь полна непостижимой невинности, неизвестной или непонятной всем тем, которые все еще закрыты в себе или живут лишь ради себя. Радость, обретаемая такой душой в Боге настолько велика, что она способна испытать истину слов царя–пророка «Все пребывающие в Тебе, о Господь, это люди восхищенные радостью». Именно к такой душе обращены слова нашего Господа: «…и радости вашей никто не отнимет у вас» (Иоанна 16:22). Это похоже на погружение в реку мира. Душа пребывает в постоянной молитве. Ничто не способно удержать ее от молитвы или от любви к Богу. Она абсолютно свидетельствует о достоверности слов, сказанных в Песнях Песней: «Я сплю, а сердце мое бодрствует», ибо она находит, что даже сон не властен прервать ее молитву. О неизъяснимое счастье! Кто бы мог подумать, что душа, которая ранее пребывала в крайней нищете, смогла обрести счастье подобное этому? О, блаженная бедность, счастливая утрата, сладостное ничтожество, приобретающие ни что иное, как Самого Бога в Его необъятности, Который более не связан ограниченной природой творения, но способен всегда привлекать его, полностью погружая его в Свою божественную сущность.

Тогда душа понимает, что все состояния приятных видений, откровений, экстаза и восхищения, являются скорее препятствиями, ибо они не служат тому иному высшему состоянию. Известно, что человек, находясь в состоянии, когда он имеет чью–то поддержку, обычно болезненно с ней расстается, однако и не способен обрести нечто лучшее без подобной потери. Здесь истинны слова одного опытного святого, который говорит: «Когда любовь к самому себе ничего мне не дала, тогда лишение ее дало мне все». О блаженная смерть пшеничного зерна, что заставляет его принести плод во сто крат больший! Просто поражает душа, когда она пассивна, и всегда готова принять из руки Божьей как доброе, так и злое. Она принимает как первое, так и второе без проявлений каких–либо эгоистичных эмоций, позволяя им течь и исчезать, как только они появляются. Они исчезают, не коснувшись ее.

После того как закончилось время моего уединения с Урсулинками в Тононе, я возвращалась через Женеву. Не найдя никаких других средств передвижения, я воспользовалась лошадью, которую дал мне один француз. Поскольку я не была обучена верховой езде, мне поначалу пришлось трудно. Но так как он заверил меня, что лошадь очень спокойная, я рискнула на нее сесть. Как только я села в седло, один кузнец, посмотрев на меня злым взглядом, ударил лошадь с такой силой, что это заставило ее встать на дыбы. Она сбросила меня на землю, и все думали, что я погибла. Я ударилась виском. Одна из лицевых костей и два зуба были сломаны. Но незримая рука поддерживала меня, и вскоре я уже взобралась, как могла, на другую лошадь, а один человек сбоку поддерживал меня в седле.

Родственники оставили меня в покое в Гексе. Они услышали в Париже о моем чудесном выздоровлении, ибо эта история произвела много шума там. Многие люди, известные своей святостью, написали мне тогда. Я получила письма от мадмуазель де Ламуаньен, а также от другой молодой дамы, которая была столь тронута моим ответом, что прислала мне сотню пистолей для нашей обители. Кроме того, она сообщила мне, что если я буду нуждаться в деньгах, то мне стоит только написать ей, и она сразу вышлет мне столько, сколько я пожелаю. В Париже говорили о том, чтобы напечатать рассказ о моем пожертвовании, упомянув в нем о чуде моего внезапного исцеления. Я не знаю, что этому способствовало, но таково непостоянство творений, ибо эта поездка, которая в то время принесла мне столько одобрительных отзывов, позже послужила поводом для странным образом обрушившегося на меня осуждения.

Глава 5

ОИ БЛИЗКИЕ РОДСТВЕННИКИ не желали моего возвращения. Через месяц после моего прибытия в Геке они предложили мне не только отказаться от опекунства, но также переписать все свое состояние на детей, оставив себе лишь ежегодную ренту. Это предложение, исходившее от людей, руководствующихся лишь своими собственными интересами, многим показалось бы весьма неприятным, но нисколько не было таковым для меня. У меня не было друга, чтобы спросить совета в этой ситуации. Я не знала никого, с кем бы я могла проконсультироваться по поводу этого вопроса, ибо ощущала совершенную свободу и желание поступить именно так, как меня просили.

Мне казалось теперь, что у меня есть все необходимое для исполнения моего горячего желания стать сосудом, угодным Иисусу Христу, будучи бедной, нагой и лишенной всего. Мне прислали договор, составленный под их надзором, который необходимо было подписать. Я наивно подписала его, не заметив некоторых, включенных в него пунктов. В нем говорилось, что когда мои дети умрут, то я ничего не унаследую из собственного состояния, так как все оно отойдет к моей родне. Были еще другие аспекты, которые таким же образом ставили меня в невыгодное положение. Хоть оставленных мне средств было достаточно для жизни на моем нынешнем месте, однако их едва хватало, чтобы жить где–то в другом месте. Но тогда мой отказ от состояния принес мне больше радости, помогая мне преображаться в образ Иисуса Христа, нежели тем, кто просил меня об этом. Я никогда об этом не сожалела и не раскаивалась.

Какое счастье в том, чтобы лишиться всего ради Господа! Любовь к бедности, подтвержденная таким способом, есть обретение царства умиротворения. Я забыла упомянуть о том, что к концу периода лишения меня всего, когда я уже была почти готова вступить в обновленную жизнь, наш Господь даровал мне чудесное просветление. Мне легко давалось понимание того, что все мои внешние крестные страдания исходили от Него, и что мне было не под силу удерживать в себе какое–либо недовольство против людей, которые служили инструментом их совершения. Напротив, я испытывала нежность, сострадая им, и терпя больше мук из–за тех бедствий, которые я им доставляла, нежели из–за тех, которые взваливали на меня они. Я видела, что эти люди слишком боялись Господа, чтобы угнетать меня так, как они это делали прежде. Я видела в этом Его руку, и чувствовала боль, которую они терпели, из–за противоречивости своего душевного состояния. Трудно осознать всю ту нежность и огромное искреннее желание доставить им всякое возможное благо, которые Господь вложил в мое сердце.

После несчастного случая (падения с лошади), от которого я вскоре чудесно поправилась, дьявол стал все более явно показывать свое ко мне враждебное отношение, срываясь с цепи и проявляя себя как никогда возмутительно. Однажды ночью, когда я менее всего об этом думала, нечто чудовищное и ужасающее предстало передо мной. Это походило на лицо, освещенное отблесками мерцающего голубоватого света. Я не знаю, из самого ли огня состояло это ужасное лицо или его подобие, ибо оно было нечеткое и промелькнуло так быстро, что я не успела его рассмотреть. Моя душа пребывала в своем прежнем покое и уверенности, и видение более не появилось. Когда я проснулась в полночь, чтобы помолиться, то услышала в своей спальне какие–то пугающие звуки. После того как я встала на колени, они стали еще отчетливее. Моя постель вдруг начинала трястись, и так продолжалось в течение четверти часа, все оконные рамы трещали. Пока эти явления происходили, оконные рамы в моей комнате каждое утро находили разбитыми или поврежденными, однако я не ощущала никакого страха. Я вставала и зажигала восковую свечу в лампе, которая была в комнате.

В то время я взяла на себя служение ризничего, что предписывало мне будить сестер в нужное время. Мне ни разу не случалось нарушить эту обязанность из–за какого–либо своего недомогания, ибо я всегда была первой в соблюдении правил. Зажегши свечу, я осматривала всю комнату и оконные рамы, когда шум был наиболее сильным. Так как он увидел, что я ничего не боюсь, то внезапно прекратил эти действия, и больше не атаковал меня лично. Но он возбуждал против меня людей, достигая в этом большего успеха, ибо всегда находил их готовыми к подобным действиям. Они считали, что совершают добро, действуя ревностно, хоть на самом деле причиняли мне худшие из страданий. Одна из сестер, очень красивая девушка, которую я привезла с собой, имела связь с одним из священников, пользующимся авторитетом в своем приходе. Сначала он внушал ей антипатию по отношению ко мне, прекрасно понимая, что если она станет мне доверять, то я посоветую ей не принимать его визиты так часто. В то время она проходила период религиозного уединения. Священник пытался полностью завоевать ее доверие, что послужило бы прикрытием его частых к ней визитов. Епископ Женевы назначил Отца ля Комба управителем нашей обители. Так как именно он предписывал прохождение уединения, я хотела, чтобы девушка дождалась его решения.

Поскольку она все–таки питала ко мне некоторое уважение, она подчинилась мне, даже против своей воли, ибо желала проводить уединение под присмотром этого священника. Я начала беседовать с ней о внутренней молитве и посоветовала ей практиковать ее. Тогда наш Господь даровал такое благословение, что эта девушка самым серьезным образом и от всего своего сердца отдала себя Богу, ибо уединение полностью одержало над ней верх. Она стала более сдержанной и теперь всегда настороженно относилась к священнику, что крайне его раздражало. Это возбудило его ненависть как к Отцу ля Комбу, так и ко мне. Позже эта ненависть оказалось источником гонений, которые на меня обрушились. Шум в моей спальне, который был делом рук дьявола, прекратился именно тогда, когда началась эта история. Священник стал говорить обо мне с большим презрением. Мне это было известно, но я не обращала внимания. Один монах нищенствующего ордена, который питал смертельную ненависть к Отцу ля Комбу из–за его приверженности установленным порядкам, приехал к этому священнику. Они объединили свои усилия, побуждая меня уехать из обители, дабы стать здесь хозяевами. Все возможные средства были пущены ими в ход, чтобы добиться нужной цели.

Мой образ жизни был таким, что я не вмешивалась ни в какие отношения, предоставляя сестрам самим решать второстепенные дела так, как им было угодно. Вскоре после моего прибытия в эту обитель, я получила тысячу восемьсот ливров, которые мне одолжила одна моя знакомая для пополнения дома необходимой мебелью. Вскоре я вернула эти деньги из части своего состояния. Они получили эту сумму денег, как и то, что я давала им раньше. Иногда мне приходилось беседовать с теми, кто приходил сюда, желая стать католиками. Наш Господь настолько благословлял мои слова, что некоторые женщины, с которыми до этого было неизвестно, как поступить, становились настолько благоразумными и серьезными, что могли служить примером благочестия. Я понимала, что испытания во множестве ожидают меня. В то же самое время мне вспомнились эти слова: «Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление» (Евр. 12:2). На долгое время я опускалась на колени, будучи готовой принять все Твои удары. О Ты, не пощадивший Своего собственного Сына! Он единственный, оказался достойным Тебя, и Ты все еще ищешь в Нем угодные Тебе сердца.

Спустя несколько дней после моего прибытия в Гекс, я видела загадочный и мистический сон (ибо я легко определила его предназначение). Я видела Отца ля Комба, привязанного к огромному кресту, лишенного одежды так же, как обычно изображают нашего Спасителя. Вокруг него я увидела ужасающую толпу людей, которая приводила меня в замешательство. Бесчестие этого наказания они переносили и на меня. Казалось, он терпел больше боли, но я терпела больше упреков, нежели он. С того времени я могла наблюдать исполнение этого сна.

Священнику удалось склонить на свою сторону одну из сестер, которая была управительницей обители и была второй после настоятельницы. Я была очень хрупкой, так как те строгости, которые я соблюдала, не способствовали укреплению моего организма. Мне прислуживали две служанки. Однако поскольку община нуждалась в помощи одной из них на кухне, а другая могла понадобиться как придверница или для другой работы, я отпустила их, думая, что мне позволят иногда пользоваться их услугами. Кроме того, я позволила им получить весь мой доход, при том что они уже получили первую часть моей годовой ренты. Но они не позволяли ни одной из моих служанок делать что–либо для меня. Исполняя обязанности ризничего, я должна была подметать помещение церкви. Помещение было огромным, и никому не позволялось мне помогать. Несколько раз я теряла сознание с веником в руках и была вынуждена немного отдыхать, сидя в углу. Это заставило меня умолять их, чтобы они иногда разрешали подметать некоторым сильным сельским девушкам из Новых Католиков. Они наконец–то милостиво дали на это согласие. Более всего меня смущало то, что я никогда прежде не занималась стиркой. Теперь же мне приходилось стирать всю ризничную одежду. Я брала с собой для помощи одну из служанок, потому что, пытаясь стирать, я делала это слишком неуклюже. Эти сестры вытаскивали ее за руки из моей комнаты, говоря, что ей велено заниматься своей работой. Я смирялась с этим, не словом не возражая им. Другая добрая сестра, девушка, которую я только что упомянула, становилась все более ревностной по Богу. Практикуя в своем посвящении молитву Господу, она стала с большей нежностью относиться ко мне. Это раздражало священника. После всех его безуспешных попыток, он уехал в Аннеси, для того чтобы посеять раздор и этим нанести больше вреда Отцу ля Комбу.

Глава 6

Н ОТПРАВИЛСЯ ПРЯМО к Епископу Женевы, который до сих пор проявлял ко мне большое уважение и доброту. Ему удалось убедить епископа в том, что будет разумным принудить меня к постригу и склонить к отказу от годовой ренты, которую я оставляла для себя, а назначение меня настоятельницей общины вовлечет меня в активную деятельность. Ему удалось обрести такое влияние над епископом, что народ в округе называл его Маленьким Епископом. Таким образом, он вызвал в нем охоту и ревность к осуществлению своего предложения и решимость воплотить его в жизнь, во что бы то ни стало.

Этот священник так далеко зашел в осуществлении своего плана, что, гордясь своим успехом, уже не стеснялся в выборе мер направленных против меня. Он начал с того, что стал останавливать все письма, как приходившие ко мне, так и посланные мной. Это было сделано с целью управлять общественным мнением, от которою многое зависело. Также я не имела возможности ни узнать о мнении людей, ни защитить себя, ни сообщить своим друзьям о ситуации, в которой оказалась. Одна из служанок, которую я привезла, пожелала вернуться домой. Она не могла обрести покоя в этом месте. Другая же была слишком слабой и слишком зависимой от других, чтобы помогать мне в чем–либо. Поскольку Отец ля Комб должен был скоро приехать, я надеялась, что он смягчит дерзкий нрав этого человека и даст мне нужный совет. В то же самое время они предложили мне принять постриг и занять пост настоятельницы. Касательно пострига я ответила, что принять его я не могу, поскольку призвана быть в другом месте. Также, согласно правилам, я не могла быть настоятельницей. Это было возможно лишь после прохождения этапа послушничества, в котором все они служили два года, прежде чем принимали постриг. Только после прохождения этого испытания я смогу понять, благословляет ли меня Бог к вступлению в члены общины или нет. Настоятельница колко ответила, что если я намереваюсь оставить общину, то будет лучше, если я сделаю это немедленно. Однако, не соглашаясь на постриг, я продолжала вести себя как и прежде. Я видела, что тучи постепенно сгущаются и на меня со всех сторон надвигается буря. Тогда настоятельница стала действовать мягче. Она уверяла меня, что, как и я, имеет желание, ехать в Женеву. Она говорила, что мне не следует соглашаться на постриг, но только пообещать, что я возьму ее с собой, если туда поеду. Она всем своим видом желала показать, что очень мне доверяет и питает ко мне глубокое уважение. Поскольку я ощущала себя свободной и способной говорить открыто, я дала ей знать, что мне не по душе образ жизни Новых Католиков из–за интриг, исходящих извне. Мне не нравились несколько вещей, так как я хотела видеть честность во всем. Она сказала, что сама не одобряет эти вещи, но терпит их, так как священник сказал, что необходимо сними мириться для поддержания популярности обители в отдаленных концах страны и привлечения благотворительных пожертвований из Парижа. Я ответила, что если бы мы поступали честно, то Господь бы никогда нас не предал. Он с еще большей вероятностью совершал бы для нас чудеса. Я отметила, что когда вместо искренности они прибегали к выдумкам, то благотворительные пожертвования становились вялыми или вовсе прекращались. Ибо лишь Сам Бог силен вдохновлять милостыню. Может ли она быть побуждаема лицемерием?

Вскоре после этого разговора Отец ля Комб прибыл в общину для уединения. Это был третий и последний его визит в Гекс. Перед прибытием, после многих безуспешных попыток меня переубедить настоятельница написала ему длинное письмо. Получив ответ и показав мне его, она теперь решила спросить Отца ля Комба, не лучше ли ей будет поехать со мной в Женеву на один день. Он ответил на это с его обычной прямотой: «Наш Господь сообщил мне, что вы никогда не обоснуетесь в Женеве». Вскоре после этого она умерла. Когда он сделал это заявление, она, казалось, обозлилась как против него, так и против меня. Она пошла прямо к священнику, который в то время был в комнате со слугой, и они вместе спланировали, как принудить меня вступить в члены их общины или уехать. Они полагали, что я, скорее, приму постриг, нежели уеду, и поэтому наблюдали за моей перепиской. Желая устроить ему ловушку, священник попросил Отца ля Комба произнести проповедь. Он проповедовал на следующий текст: «Дочь царя прекрасна изнутри». Священник, который присутствовал на проповеди со своим доверенным лицом, заявил, что проповедь была направлена против него и к тому же полна ошибок. Он выискал восемь высказываний и вставил в них то, чего в проповеди не было сказано. Затем он отослал их одному из своих друзей в Рим, дабы предоставить их на рассмотрение Священному Собранию и Инквизиции. Несмотря на то, что он сформулировал их, употребив весь свой злой умысел, в Риме они вызвали одобрение. Это чрезвычайно огорчило и обозлило его. После такого поступка и ряда унизительных оскорблений со стороны этого человека, Отец, со свойственной ему мягкостью и смирением, сказал, что отправляется в Аннеси по каким–то делам монастыря. Он сказал, что если священник желает что–либо написать Епископу Женевы, то он позаботится об отправлении его письма. Тогда священник попросил его подождать какое–то время, собираясь что–то написать.

Добрый Отец ожидал терпеливо более трех часов, не получая никаких уведомлений. Сам же священник обошелся с ним настолько дурно, что имел наглость выхватить из его рук письмо, написанное мною тому достойному отшельнику, о котором я уже упоминала. Услышав, что Отец еще не ушел, но все еще находится в церкви, я пошла к нему, умоляя его разузнать, не готово ли послание священника. День уже клонился к вечеру, так что ему пришлось бы остановиться в пути на ночлег. Тогда прибыл посыльный. Он сказал, что видел слугу священника верхом на лошади, с приказом гнать, что есть мочи, дабы оказаться в Аннеси прежде Отца ля Комба. Тот ответил, что ему не велено было доставлять каких–либо писем. Это было нарочно так изобретательно подстроено, чтобы он смог выиграть время и добиться расположения Епископа для достижения своих целей. Тогда Отец ля Комб отправился в Аннеси и по приезду нашел, что Епископ был уже предупрежден и пребывает в плохом расположении духа. Вот в чем состояла суть беседы.

ЕПИСКОП. Вам необходимо немедленно склонить эту даму принять постриг и отдать свою собственность обители в Гексе, сделав ее настоятельницей обители.

ОТЕЦ ЛЯ КОМБ. Милорд, вам известно то, что она Вам лично говорила по поводу своего призвания, как в Париже, так и в своей стране. Поэтому я не думаю, что она примет постриг, и не вижу никакой возможности для подобного решения. Оставив все и надеясь отправиться в Женеву, она, скорее всего, станет членом другой общины, ибо не от нее зависит совершение Божьего плана относительно ее жизни. Она предложила этим сестрам принять ее в качестве пансионерки. Если они согласятся принять ее в таком качестве, то она останется у них. Если же нет, то она уединится в каком–нибудь другом монастыре, пока Бог не посчитает нужным распорядиться ею иным образом.

ЕПИСКОП. Мне все это известно, но также мне известно и то, что, будучи столь послушной повелениям, она наверняка выполнит то, что Вы ей прикажете.

ОТЕЦ ЛЯ КОМБ. Именно по этой причине, милорд, человеку нужно быть весьма осторожным, слушая те повеления, которые исходят от других людей. Могу ли я склонять женщину–иностранку, у которой из всей ее собственности остались лишь прибереженные для себя жалкие гроши, чтобы она отдала их на благо еще не устроенного заведения, которое, возможно, никогда не будет устроено? Если общине случиться распасться, или оказаться больше ненужной, на что тогда жить этой женщине? Ехать ли ей в лечебницу? Действительно, вскоре отпадет необходимость в существовании этого заведения, ибо ни в одной из ближайших частей Франции нет протестантов.

ЕПИСКОП. Эти доводы ничего не стоят. Если вы ее не заставите сделать то, что я сказал, я понижу вас в сане и временно отстраню от деятельности.

Такой стиль беседы несколько удивил Отца. Он прекрасно знал правила отстранения от деятельности, которое обычно не совершалось по таким причинам. Он ответил: «Милорд, я готов, не только принять отставку, но даже и смерть, только бы не сделать что–либо противное моей совести». Сказав это, отец удалился. Он немедленно послал мне письмо, описав эту беседу, чтобы я приняла необходимые меры предосторожности. У меня не было иного выхода, как только укрыться в каком–нибудь монастыре. Я получила письмо, сообщавшее, что монашка, которой я доверила свою дочь, заболела. Она просила меня приехать к ней на некоторое время. Я показала это письмо сестрам нашей обители, сказавт им, что имею намерение поехать, и если они перестанут оказывать на меня давление, а так же оставят в покое Отца ля Комба, я вернусь назад, как только наставница моей дочери выздоровеет. Вместо того чтобы прислушаться к моей просьбе, они стали относиться ко мне еще более жестоко, писали против меня в Париж, перехватывали все мои письма и рассылали клеветнические заявления обо мне по всей стране.

На следующий день после моего прибытия в Тонон, Отец ля Комб отправился в долину Ауст, чтобы проповедовать там во время Великого Поста. Он приходил со мной проститься, говоря, что отправится в Рим, откуда, возможно, уже не вернется. Старшие настоятели могли задержать его там. Он сожалел, что оставляет меня без помощи и всеми гонимую в этой чужой стране. Я ответила: «Отец мой, это не причиняет мне боли, я общаюсь с творениями только для Бога и по Его приказу. По Его милости, я также прекрасно могу без них обходиться, когда Он их удаляет. Я буду прекрасно себя чувствовать, даже если больше не увижу Вас или буду посреди гонений, если такова будет Его воля». Он сказал, что уезжает удовлетворенным, видя меня в таком расположении духа, и затем отправился в путь.

Как только я прибыла к Урсулинкам, один очень пожилой и набожный священник, который в течение более двадцати лет не выходил из своего уединения, пришел, чтобы со мной встретиться. Он сказал мне, что получил видение относительно меня, в котором видел женщину в лодке на озере, а Епископ Женевы с некоторыми из своих священников, употребляли все свои усилия, чтобы потопить лодку, в которой она была, желая утопить и ее саму. Это видение стояло перед его глазами в течение двух часов и даже больше, причиняя ему страдания, ибо иногда казалось, что женщина уже совершенно утонула, так как совершенно исчезла из виду. Но после она появлялась снова, готовая избежать опасности, в то время как Епископ неустанно ее преследовал. Эта женщина все время была одинаково спокойна, но он не видел, чтобы ей удалось полностью освободиться от гонений епископа. Отсюда я заключаю, добавил он, что Епископ будет преследовать вас беспрерывно.

У меня была очень близкая подруга, жена губернатора, о котором я упоминала ранее. Она ощутила страстное желание последовать моему примеру, когда увидела, что я все оставила ради Бога. Старательно распорядилась всей своей собственностью и уладив все дела, она уже была готова совершить переезд. Но услышалв о преследованиях, побоялась приезжать гуда, откуда, как она думала, мне скоро придется уехать. Вскоре она умерла.

Глава 7

ОСЛЕ ТОГО, КАК ОТЕЦ ЛЯ КОМБ УЕХАЛ, организованные против меня гонения стали еще более яростными. Однако Епископ Женевы все еще продолжал обращаться со мной вежливо, пытаясь, насколько это ему удавалось, возобладать надо мной, чтобы склонить меня к исполнению его желания. А чтобы готовить почву во Франции и настраивать против меня общественное мнение, он лишал меня возможности получать посланные мне письма. Священник и его окружение имели на своем столе двадцать два перехваченных и прочитанных письма. Среди них было одно, весьма срочного характера, право на подписание которого, было дано мне нотариусом. Они были вынуждены положить его в другой конверт и переслать его мне. Епископ написал Отцу ля Моту, и без труда привлек его на свою сторону.

Тот был недоволен мною по двум причинам. Во–первых, потому что я не назначила ему пенсии, как он ожидал, и о чем он мне несколько раз грубо напоминал. Во–вторых, потому что я не принимала его советы. Он сразу же высказался против меня. Епископ сделал его своим доверенным лицом. Именно он с этого времени рассказывал и распространял обо мне новости за границей. Они представляли себе, что после моего возвращения во Францию, где у меня есть поддержка друзей, я смогу найти способ и аннулировать свое пожертвование. Но именно в этом они глубоко ошибались. У меня и в мыслях не было любить что–либо, кроме бедности Иисуса Христа. В течение некоторого времени, Отец все еще активно действовал в Женеве. Они согласились между собой, что он единственный человек, советы которого я способна принимать. Он написал мне несколько писем, в каждом из которых весьма лестно отзывался о Епископе, и на которые я дала очень трогательные ответы. Но вместо того, чтобы быть тронутым ими, епископ был еще более раздражен против меня. Он продолжал относиться ко мне с видимым уважением, но в то же самое время, как и сестры нашей обители, писал многим набожным людям в Париже, с которыми я состояла в переписке, пытаясь создать у них предвзятое мнение обо мне. Сестры также хотели избежать чувства вины, которое неизбежно пало бы на них за столь недостойное обращение с человеком, всем для них пожертвовавшим и посвятившим себя служению в этой епархии.

После всего, что я сделала, и будучи не готовой возвратиться во Францию, они обращались со мной крайне оскорбительно. Не было ни одной басни или лживой клеветы, которую бы они не употребили с целью завоевать доверие людей и унизить меня. Кроме того, что у меня не было возможности сделать правду обо мне известной во Франции, наш Господь вызвал во мне желание перенести все гонения, не пытаясь как–то оправдаться, допуская, чтобы в отношении меня было слышно только осуждение безо всякой защиты. Находясь в этом монастыре, и более не имея возможности встретиться с Отцом ля Комбом, я видела, что они не переставали печатать самые скандальные истории, как обо мне, так и об Отце ля Комбе. Эти истории были абсолютно лживыми, ибо тогда Отец находился за сто пятьдесят лье от меня. Некоторое время я не знала об этом. Но так как мне было известно, что все мои письма от меня скрывают, я перестала удивляться, что не получаю их. Я жила со своей маленькой дочерью, пребывая в сладостном покое, который был великой милостью Провидения. Моя дочь уже забыла свой французский и, живя среди маленьких девочек из горных деревень, несколько одичала, приобретя плохие манеры. Ее ум, суждение и здравый смысл, были поистине удивительными, а ее характер был чрезвычайно положительным. Иногда она выказывала некоторые нотки капризности, которые своими противоречивыми действиями и неумелыми ласками в ней вызывали окружающие. Она стремилась получить хорошее воспитание. И Господь позаботился о ней. В течение всего этого времени мой разум пребывал в совершенном покое и единении с Богом. Впоследствии одна добрая сестра постоянно прерывала мое уединение, но я отвечала на все вопросы, которые она мне задавала, как из снисходительности, так и из принципа, согласно которому, я всегда повиновалась как ребенок. Когда я была в своей комнате, не имея рядом никакого другого наставника, кроме нашего Господа, который присутствовал там Святым Духом, а один из моих маленьких детей стучал в мою дверь, Господь требовал, чтобы я принимала подобные вмешательства в мое уединение. Он показывал мне, что Ему угодны не сами действия, но постоянная готовность быть послушным познанию Его воли. При этом необходимо обладать такой гибкостью, чтобы ни к чему не прилепляться даже в вещах мелких, но всегда отвечать на каждый Его зов. Мне казалось, что моя душа была тогда подобна листочку или перышку, гонимому ветром, куда ему будет угодно. Но Господь не допускает, чтобы душа столь от Него зависимая и столь Ему преданная, была обманута.

Я полагаю, что многие люди неблагоразумны в том, что с готовностью вверяют себя какому–либо человеку, считая это предусмотрительностью. Они верят людям, которые ничего собой не представляют и смело говорят: «Такой человек не может обмануть». Но если речь идет о душе полностью преданной Богу, которая верно за Ним следует, они восклицают: «Этот человек обманут в своем посвящении». О божественная Любовь! Нужна ли тебе сила, верность, любовь, или мудрость, чтобы вести тех, кто тебе верит и кто является твоими самыми дорогими детьми? Я видела, как люди достаточно смело заявляли: «Следуй за мной и ты не собьешься с пути». Как печально видеть тех, которые ввели себя в заблуждение, самонадеянно положившись на себя! Я скорее обратилась бы к тому, кто будет бояться ввести меня в заблуждение, и кто не доверяя ни своим знаниям, ни опыту, будет полагаться только на Бога! Наш Господь показал мне во сне два пути, которые души выбирают для своего следования, отобразив их в двух каплях воды. Одна казалась мне каплей несравненной красоты, яркости и чистоты, а другая хоть и яркая, имела в себе много маленьких прожилок. Обе капли были пригодны для утоления жажды, но первая была приятна на вкус, тогда как вторая не обладала столь совершенным вкусом. Первая капля представляла собой путь чистой и обнаженной веры, очищенной и лишенной всякого самолюбия, что более всего угодно Супругу. Путь эмоций и дарований не таков, однако, именно ему отдают предпочтение многие просвещенные души. Именно на этот путь им удалось склонить Отца ля Комба.

Бог показал мне, что Он даровал его мне, чтобы обратить на путь чистоты и совершенства. Однажды в его присутствии я говорила сестрам о пути веры. Я говорила о том, каким славным является этот путь в глазах Божьих, и сколько преимуществ в нем кроется для души, нежели во всех тех дарах, эмоциях и ощущениях, которые всегда побуждают нас жить для себя. Это сначала разочаровало как его, так и сестер. Я чувствовала, что они испытывали муки, да и они сами признались мне в этом позже. Больше в этот день я не говорила об этом. Но, будучи человеком великого смирения, Отец ля Комб попросил меня раскрыть больше из того, что я хотела ему донести. Я рассказала ему часть своего сна о двух каплях воды, однако тогда он не смог глубоко проникнуться моими словами, ибо еще не пришло время.

В Гекс с целью уединения он прибыл позже. Когда я рассказала ему о событиях, происшедших некоторое время тому назад, он вспомнил, что это было время сверхъестественного прикосновения Господня, и что тогда он был преисполнен раскаяния. Это принесло ему такое внутреннее обновление, что, удалившись помолиться и пребывая в возбуждении разума, он был исполнен радости и охвачен сильнейшим чувством, которое позволило ему встать на тот путь веры, о котором я говорила. Я сообщаю эти факты по мере того, как они приходят мне на память, не заботясь о порядке, в котором они следовали.

После Пасхи, в 1682 году, Епископ приехал в Тонон. У меня была возможность побеседовать с ним. Господь дал мне такие слова, что епископ казался абсолютно убежденным в моей правоте. Но люди, которые ранее оказывали на него влияние, вернулись. Тогда он сильно убеждал меня возвратиться в Гекс и занять пост Настоятельницы. Я привела ему доводы против этого. Также я обратилась к нему как к епископу, прося его во всех наставлениях взирать лишь на Божью волю. В этот раз он ощутил некое замешательство и затем сказал мне: «Поскольку вы говорите со мной, таким образом, я не могу вам давать советы. Не ради себя я прошу вас поступить вопреки вашему призванию, но я умоляю вас сделать это ради блага этой общины». Я пообещала ему сделать это. Получив свою пенсию, я отослала им сотню пистолей с намерением поступать так все время, пока буду находиться в епархии. Епископ сказал мне: «Я люблю Отца ля Комба. Он истинный слуга Божий и он сказал мне многие вещи, с которыми я вынужден был согласиться, ибо я чувствовал их в своем сердце. Но, — добавил он, — когда я рассуждаю так, то мне говорят, что я ошибаюсь, и что не пройдет и шести месяцев, как Отец ля Комб сойдет с ума». Епископ сказал мне, что одобрил духовный уровень монашек, которые получали наставления от Отца ля Комба, увидев, что они действительно отвечают тем характеристикам, которые он о них слышал. Поэтому я воспользовалась случаем, чтобы сказать ему, что он во всем должен советоваться со своей собственной душой, или с повелениями, получаемыми ею, а не с другими людьми. Он согласился с тем, что я сказала, признав мои суждения верными, но стоило ему возвратиться к себе, как он ощутил сильное недомогание и вернулся к своим прежним взглядам. Он направил того же самого священника убеждать меня остаться в Гексе, ибо он считал это верным решением. Я ответила, что решила последовать его совету, когда он говорил со мной от имени Бога, но теперь его вновь вынуждают говорить, исходя из его человеческих убеждений.

Глава 8

ОЯ ДУША пребывала в состоянии абсолютной покорности и великого удовлетворения посреди такой жестокой бури. Священник и его единомышленники рассказывали мне сотни невероятных историй, пытаясь настроить меня против Отца ля Комба. Но чем более они чернили его, тем большее уважение я испытывала к этому человеку. Я отвечала им: «Возможно, я больше никогда его не увижу, но я всегда буду счастлива поступать справедливо по отношению к нему. Не он является тем, кто удерживает меня оттого, чтобы обосноваться в Гексе. Меня удерживает знание о том, что это совершенно не соответствует моему призванию лучше чем епископ?» Далее они говорили мне: «Вы обмануты, и ваше состояние никуда не годится». Но такие слова не причиняли мне беспокойства, ибо я отдала Богу заботу о том, что от меня требовалось, об уточнении деталей и способе исполнения Его требований. В таком состоянии душа не ищет чего–либо для самой себя, но лишь того, что угодно Богу. Некоторые могут сказать: «Что же тогда остается делать душе?» Она предает себя водительству Божьего провидения и Божьих творений. Внешне ее жизнь выглядит обычной, но внутри она полностью покорена божественной воле. Чем более враждебным и даже отчаянным кажется положение, тем в большем покое она пребывает, несмотря на неприятности и страдания исходящие от чувств и человеческих творений, которые некоторое время вначале новой жизни, привносят в нее некую облачность и определенные помехи. Но когда душа полностью перешла в свой Первоисточник, все эти явления уже не вызывают ее разделения с Богом. Ее уже больше не оскверняет все то, что исходит от искания своего блага, от человеческой манеры поведения, от небрежности в словах, от всякого живого чувства или стремления. Ибо именно все это вызывало тот туман, который невозможно было ни предотвратить, ни удалить. Душа убедилась, что собственные усилия бесполезны и даже приносят вред, ибо они не производят ничего кроме дальнейшего осквернения. В таком случае нет иного средства или способа, кроме как ожидать, чтобы Солнце Правды рассеяло эту мглу. Весь труд очищения исходит только от Бога. Впоследствии такое поведение становится естественным, и тогда душа может сказать вместе с царственным пророком: «Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться». Ибо тогда, даже осаждаемая со всех сторон, она продолжает быть непоколебимой как скала. Имея лишь волю для исполнения Божьих повелений, какими бы они ни были, высшими или низшими, великими или маленькими, сладкими или горькими, требующими отдать почет, богатство, жизнь, или что–либо иное, что может поколебать ее мир? Это правда, что наша плоть столь хитра, что находит себе лазейки везде.

Эгоистичное отношение похоже на василиска, и эгоистичный взгляд разрушает как василиск. Испытания всегда подстроены под состояние души, производятся ли они с помощью озарения, даров, экстаза, или же посредством полного уничтожения своего «я» путем следования за простой верой. Оба эти состояния мы видим в жизни апостола Павла. Он говорит нам: «И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтоб я не превозносился». Он трижды молился, и ему было сказано: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». Но он также свидетельствовал и о другом состоянии, когда он говорил: «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» На что он сам же и отвечает: «Благодарю Бога (моего) Иисусом Христом, Господом нашим». Именно Он, Иисус, побеждает в нас смерть посредством Своей собственной жизни. Тогда уже больше нет жала смерти, или колючих игл во плоти, способных причинять боль и страдания. Действительно, в самом начале и еще какое–то время, душа видит, как во время испытаний стремится проявить себя плоть. Именно тогда верность души проявляется в ее удержании, чтобы, не давая ей ни малейшей поблажки, предать, наконец, весь ход жизни Богу и жить в исходящей от Него чистоте. Пока душа пребывает в этом состоянии, она всегда загрязняет действия Бога собственной сущностью, подобно тем речушкам, которые набираются грязи в тех местах, через которые протекают. Но, протекая в чистом месте, они пребывают в чистоте своего источника. Если Бог не научит душу Своему водительству посредством переживаемого ею опыта, то она сама никогда не будет в состоянии его понять. О, если бы души имели достаточно мужества предать себя труду очищения, не проявляя к себе слабой и глупой жалости, какой превосходный, быстрый и счастливый прогресс они бы совершили! Но немногие решаются расстаться с благами земли. Стоит им сделать всего несколько шагов, как море возмущается, и они бросают якорь, чувствуя себя подавленными. В результате они часто отказываются от совершения плавания. Такому беспорядочному поведению мы обязаны эгоистичным интересам и проявлению самолюбия. Посему очень важно не слишком углубляться в собственное состояние, не терять мужества, не давать пищи своему самолюбию, которое коренится слишком глубоко, чтобы его владычество можно было легко уничтожить. Часто ложное представление человека о величии его следования путем божественного опыта вызывает у него желание быть известным и искать в других то же самое совершенствование. Он слишком низкого мнения о других и слишком высокого о самом себе. Затем ему становится даже мучительно общаться с людьми, в которых так много человеческого, в то время как душа, истинно умершая и смиренная, желает скорее общаться с людьми худшего порядка, подчиняясь повелению Провидения, нежели с людьми лучшего порядка, следуя своему собственному выбору. Она желает видеться и говорить лишь с теми, к которым Провидение ее направляет, хорошо понимая, что всем остальным помочь невозможно. Им можно лишь навредить, так как их обращение может оказаться неэффективным. Что же составляет абсолютное удовлетворение такой души? Она не стремится узнать и не знает ничего, кроме того, к чему Бог ее призывает. Таким образом, она наслаждается Божьим покоем, наблюдая внешние события во всей их обширности, громадности и независимости. Она более удовлетворена, когда все творения уничижают и противостоят ей, действуя по повелению Провидения, нежели когда пребывает на троне собственного выбора. Именно так начинается жизнь апостола. Но все ли достигают подобного состояния? Очень немногие, насколько я понимаю. Есть путь озарения, даров и благодати, жизнь в святости, в которой творение выглядит восхитительным. Поскольку такая жизнь видна окружающим, то она и вызывает больше уважения у тех, кто не имеет такого чистого света. А души, идущие по другому пути, часто малоизвестны, ибо так же было долгое время с Иисусом Христом, вплоть до последних лет Его жизни. О, если бы я могла сказать то, что думаю об этот состоянии! Но мне под силу говорить о нем лишь с помощью бессвязных слов.

Глава 9

АХОДЯСЬ с Урсулинками в Тононе после разговора с Епископом Женевы, и увидев изменения, вызванное воздействием на него других людей, я написала ему и Отцу де ля Моту. Но все мои усилия казались тщетными. Чем больше я пыталась улучшить сложившееся положение дел, тем больше священник стремился расстроить его, поэтому вскоре я перестала вмешиваться. Однажды я узнала, что священник одержал победу над той хорошей девушкой, которую я так нежно любила. Мне слишком дорого обошлось мое сильное желание способствовать ее совершенствованию. Смерть своего собственного ребенка я бы не переживала так остро, как ее потерю. В то же самое время мне сказали, каким образом можно было бы помешать злому умыслу, но этот человеческий способ действия был неприемлем для моего внутреннего человека. Тогда в моем сердце всплыли слова: «Если Господь не созиждет храма, напрасно трудятся строящие его». И действительно, Он Сам совершенно удивительным образом позаботился об этой ситуации, удержав девушку от подчинения этому лживому человеку и совершенно расстроив как его планы, так и планы его сообщников.

Пока я была рядом, девушка все еще казалась колеблющейся и испуганной. Но как велика бесконечная благость Божья, способная уберечь и без нашей помощи то, что без Его помощи мы бы неизбежно потеряли! Как только я рассталась с ней, ее дух стал непоколебим. Что касается меня, то не проходило и дня, чтобы мне не наносились все новые оскорбления, ибо их атаки обрушивались на меня совершенно неожиданно. Новые Католики, по наущению Епископа Женевы, священник и сестры в Гексе настраивали против меня всех набожных людей. Но моя собственная участь беспокоила меня очень мало. Если я и могла иметь некоторые переживания, то они касались лишь Отца ля Комба, которого, несмотря на его отсутствие, так низко оклеветали. Они даже пользовались его отсутствием, чтобы извратить все благо, принесенное им стране посредством многих миссий и благочестивых трудов, значение которых было непостижимо огромным. Поначалу у меня возникало желание его защищать, ибо я считала это вполне справедливым. Я делала это вовсе не для себя, но наш Господь показал мне, что я должна прекратить это делать даже для Отца ля Комба, для того чтобы способствовать его абсолютному уничижению. Ибо именно из поражения он сможет извлечь большую славу, нежели ту, которую он извлекал из своей хорошей репутации. Каждый день они изобретали какую–нибудь новую хитрость. Они не упускали ни единой уловки, ни одного злобного приема, осуществить которые было в их власти. Они даже стали улавливать меня в моих собственных словах. Но Бог столь зорко меня хранил, что и в этом они обнаружили лишь свое собственное злорадство.

Я не видела утешения ни в ком из творений. Женщина, на попечении у которой была моя дочь, поступала со мной грубо. Таковы люди, которые в своей жизни полагаются лишь на собственные способности и чувства. Они не видят удачи в делах, оценивая их лишь по степени успешности. Когда совершают ошибки, то, не желая допустить оскорбления своих притязаний, они начинают искать поддержку извне.

Что до меня, то я ни на что не претендовала, и для меня все было успешным, тем более, что все происходящее способствовало моему уничижению. С другой стороны, служанка, которую я привезла с собой, и которая оставалась со мной все это время, окончательно измучилась. Желая вернуться назад, она донимала меня своими жалобами, расстраивая и попрекая меня с утра до ночи, браня меня за то, что я все оставила, а теперь ни на что не гожусь. Я была вынуждена сносить ее дурное настроение и болтовню. Мой брат, Отец ля Мот, писал мне, что я восстаю против воли Епископа, и причиняю ему боль, даже просто оставаясь в его епархии. Я понимала, что мне действительно нечего здесь делать, тем более, что Епископ настроен против меня. Я делала все, что было в моих силах, чтобы завоевать его расположение, но это было невозможно ни при каком другом условии кроме требуемого им пострига и исполнения обязанностей, которые не были для меня предназначены. Все это вместе с плохим воспитанием моей дочери, тревожило мое сердце. Когда появлялся мерцающий луч надежды, он вскоре исчезал, и я набиралась силы из своего же отчаяния.

В течение этого времени Отец ля Комб находился в Риме, где его приняли с такими почестями, а его учение было оценено так высоко, что Священная Конгрегация охотно приняла его рекомендации по некоторым доктринальным вопросам. Посчитав их весьма ясными и справедливыми, они даже последовали им. В то же время вышеупомянутая сестра и вовсе перестала заботиться о моей дочери. Но стоило мне самой заняться ею, как она выказывала свое недовольство. Я никоим образом не могла ее заставить дать мне обещание в том, что она будет стараться предотвращать развитие плохих привычек у моей дочери. Однако я надеялась, что Отец ля Комб, по своем возвращении, все поставит на свои места и снова принесет мне утешение. Я все предала Богу.

Примерно в июле 1682 года, моя сестра, которая была Урсулинкой, получила разрешение приехать. Она привезла с собой служанку, что было как нельзя кстати. Теперь моя сестра помогала мне в воспитании дочери, но у нее случались частые ссоры с ее преподавательницей, и я напрасно пыталась их помирить. На примере некоторых случаев, с которыми я здесь сталкивалась, я ясно видела, что великие дарования не освящают, если только они не сопровождаются глубоким смирением. Я также поняла, что умереть для всего намного более благотворно. Здесь была одна особа, которая считала себя достигшей вершины совершенства, но когда на нее стали обрушиваться испытания, она обнаружила, что еще слишком далека от него. О мой Бог, как истинно то, что, обладая Твоими дарованиями, мы можем быть так несовершенны и исполнены своего я! И сколь узки врата, ведущие к жизни в Боге! Насколько человеку нужно быть умаленным, чтобы пройти через них, ибо это есть ни что иное, как смерть для самого себя! Но когда мы прошли через них, какая обширная картина раскрывается перед нашим взором! Давид сказал: «Он вывел меня на пространное место» (Псалом 17:20). Именно посредством уничижения и смирения он был приведен туда.

По своем прибытии Отец ля Комб пришел повидать меня. Первое, что он сказал мне, касалось его собственной слабости. Также он говорил мне о необходимости вернуться. Он добавил: «Все выглядит слишком мрачно, и не похоже, чтобы Бог желал употребить меня в этой стране». Епископ Женевы написал Отцу ля Моту о том, чтобы он уговорил меня вернуться, и тот в свою очередь говорил то же самое. Во время первого Великого Поста, который я провела с Урсулинками, я страдала от сильной боли в глазах. Тот самый нарыв, который был у меня раньше между глазом и носом, воспалялся три раза. Затхлость и шумная комната, в которой я жила, также этому способствовали. Мое лицо ужасно распухла, но внутренняя радость была велика. Так удивительно было видеть много добрых творений, которые, не будучи осведомленными, любили и жалели меня, в то время как остальные были исполнены против меня ярости. Большая часть этой ненависти основывалась на абсолютно ложных слухах, ибо они не знали меня и не понимали причины своей ненависти ко мне. Вдобавок ко всем моим скорбям, моя дочь заболела и уже была близка к смерти. Когда ее воспитательница также слегла, то оставалось слишком мало надежды на выздоровление. Но моя душа, предоставив все Богу, продолжала пребывать в состоянии мира и покоя. О главный и единственный предмет моей любви! Не будь в этом мире никакого другого воздаяния за те небольшие поступки, которые мы совершаем или за те знаки поклонения, которые мы Тебе оказываем, разве не достаточно для нас этого прочного умиротворения перед лицом превратностей жизни? Чувства действительно иногда желают отойти в сторону или удалиться в своей праздности, но перед душой, полностью подчиненной Богу, неизменно идет страдание. Говоря о прочном умиротворении, я не имею ввиду человека, который неспособен уклониться в сторону или упасть, ибо совершенное умиротворение возможно только на Небесах. Я называю его прочным и постоянным в сравнении с теми состояниями, которые ему предшествовали, исполненные превратностей и изменчивости. Я не исключаю того, что чувства могут подвергаться страданиям, не исключаю также пробуждения поверхностной неправедности, ибо ее еще необходимо победить. Это может быть сравнимо с очищенным, но тусклым золотом. Оно уже не нуждается в очищении огнем, пройдя через эту операцию, но нуждается только в дополнительной полировке. Как раз это со мной тогда и происходило.

Глава 10

ОЯ ДОЧЬ ЗАБОЛЕЛА ОСПОЙ. Они послали в Женеву за врачом, который затем оставил ее. Тогда Отец ля Комб прибыл с визитом, чтобы помолиться с ней. Он дал ей свое благословение, после которого она вскоре чудесно выздоровела. Гонения Новых Католиков против меня продолжались и даже усиливались. Но, несмотря на это, я не переставала делать для них все то доброе, что было в моих силах.

Воспитательница моей дочери часто приходила со мной побеседовать, но в ее высказываниях было видно много несовершенства, хоть она и говорила на религиозные темы. Отец ля Комб все устраивал для моей дочери, и это вызвало такую сильную досаду у воспитательницы, что ее прежнее дружелюбие превратилось в холодность. Она обладала милостивым характером, но слишком часто природа преобладала над ним. Я поделилась с ней своими мыслями по поводу ее недостатков, ибо внутренне чувствовала побуждение к этому. Бог вразумил ее, чтобы она могла увидеть истинность моих слов, и с этого времени она стала более просветленной. Однако вскоре последовало возвращение ее холодности по отношению ко мне. Споры между нею и моей сестрой становились более острыми и резкими. Моя дочь, которой тогда было всего шесть с половиной лет, с помощью своих маленьких хитростей находила способ угодить им обоим, стараясь делать вдвое больше, нежели от нее требовалось. Сначала она общалась с одной, затем с другой, что продолжалось недолго. Ибо поскольку преподавательница обычно пренебрегала ею, один раз занимаясь, а в другой раз нет, ей оставалось учиться лишь тому, чему учили ее я и моя сестра.

Изменчивость моей сестры была такой сильной, что без употребления благодати человеку было трудно угодить ей. Однако мне казалось, что она во многом себя превозмогала. Раньше я бы едва перенесла ее манеры, но с тех пор, как я научилась любить все в Боге, Он даровал мне способность легко переносить недостатки ближнего. Вместе с этим Он дал мне готовность угождать и делать одолжение всякому, а также такое сострадание к их бедствиям или переживаниям, которого у меня не было раньше. Мне не трудно снисходить людям несовершенным, и меня втайне мучит совесть, если я этого не делаю. Но по отношению к душам исполненным благодати, я не могу употреблять эту человеческую манеру поведения, как не могу и переносить долгих и частых бесед. На это способны немногие. Некоторые религиозные люди говорят, что эти беседы оказывают большую помощь. Я думаю, что для некоторых это действительно так, но не для всех. Ибо бывает время, когда это приносит вред, особенно когда мы делаем это по собственному выбору, ибо человеческая склонность портит все. Те же самые вещи, которые могут быть полезны, когда их совершает Бог, Святым Духом, становятся совершенно иными, когда мы сами являемся их инициаторами. Мне это кажется столь очевидным, что я предпочитаю провести весь день с худшими из людей, повинуясь Богу, нежели провести один час с лучшими, руководствуясь лишь своим собственным выбором или наклонностями. Божественное провидение полностью руководит и направляет душу преданную Богу. И до тех пор, пока она будет верно предоставлять себя Ему, все будет получаться правильно и хорошо. Душа будет иметь все, в чем нуждается, не прилагая к этому собственных усилий. Ведь Бог, которому она доверилась, побуждает ее каждое мгновение исполнять то, что Он требует, и устраивает соответствующие для этого обстоятельства. Бог любит то, что исходит из Его собственного порядка и воли, а не то, что является результатом идей обычного разумного или даже просвещенного человека. Он прячет одних людей от взоров других для того, чтобы сохранить их для Себя в сокрытой чистоте. Но как случается, что такие души могут совершать проступки из–за своей неверности, отдавая себя власти настоящего мгновения? Зачастую питая к чему–либо сильную склонность, или желая показать свою чрезвычайную верность, они впадают во многие грехи, которые им не под силу предвидеть или избежать. Но оставляет ли Бог души, доверившиеся Ему? Разумеется, нет. Он вскоре совершил бы чудо, если бы они смирились под Его руку. Они могут смиряться в общем, но не умеют смиряться в каждый конкретный момент времени. И находясь вне Божьего порядка, они терпят поражение. Такие падения повторяются вновь и вновь до тех пор, пока они пребывают за пределами божественного порядка. Когда же они возвращаются в него, все снова идет правильно и хорошо. Можно сказать с уверенностью, что если бы такие души были достаточно верны в том, чтобы не допускать своего выхода из Божьего порядка в каждый момент своей жизни, они бы не терпели поражений. Мне это кажется ясным как день. Подобно тому, как кость, вывихнутая из того места, куда поместила ее божественная мудрость, причиняет постоянную боль до тех пор, пока не будет вправлена на свое место, многие жизненные неприятности случаются, если душа не пребывает на должном месте, не будучи довольна ни порядком Божьим, ни теми возможностями, которые ей время от времени предоставляются. Если бы люди знали этот секрет, они бы были совершенно удовлетворены и вполне счастливы. Но, увы! Вместо того чтобы быть довольными тем, что имеют, они всегда желают того, что не имеют, в то время как душа, вошедшая в божественный свет, начинает испытывать райское блаженство.

Но в чем же состоит это райское блаженство? Это порядок Божий, делающий всех святых бесконечно довольными, хоть они и не равны во славе! Как получается, что многие очень бедные люди весьма довольны, а принцы и властелины, наслаждающиеся изобилием, столь жалки и несчастны? Это оттого, что человек, недовольный тем, что имеет сейчас, никогда не избавится от страстных желаний. Будучи жертвой неутоленного желания, он никогда не сможет быть довольным. Все души имеют более или менее сильные и страстные желания, за исключением тех, чья воля потеряна в воле Божьей. Некоторые имеют хорошие желания, такие как принять мученичество для Бога. Другие жаждут спасения своего ближнего, а некоторые мечтают увидеть Бога в Его славе. Все это превосходно. Но тот, кто покоится в божественной воле, даже будучи лишенным всех этих желаний, бесконечно более доволен и больше прославляет Бога. Об Иисусе Христе, когда он изгонял из храма оскверняющих его людей, написано: «Ревность по доме Твоем снедает Меня» (Иоанна 2:17). Именно в тот момент Божьего порядка данные слова возымели свое действие. Сколько раз Иисусу Христу приходилось бывать в храме и раньше, когда он не вел себя подобным образом? Не случалось ли Ему говорить, что Его час еще не настал?

Глава 11

ОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ОТЦА ЛЯ КОМБА из Рима, где он получил поддержку и много свидетельств о жизни и учении, он как обычно исполнял свои обязанности проповедника и исповедника. Я рассказала ему о том, что я делала и пережила в его отсутствие, и как Бог позаботился обо всех моих проблемах. Я видела, как Провидение беспрестанно проявляло себя даже в мельчайших делах. Не имея в течение нескольких месяцев никаких новостей о моих бумагах, когда некоторые люди торопили меня с письмами и винили за небрежность, невидимая рука удерживала меня, и мой мир и уверенность были велики. Дома я получила письмо от священника, из которого узнала, что ему поручено приехать и встретиться со мной, так как у него были мои бумаги.

Я послала в Париж за охапкой вещей для своей дочери. Но вскоре я услышала, что они утонули в озере, и не могла узнать больше никаких подробностей. Но я не сокрушалась по этому поводу, так как всегда верила, что они найдутся. Человек, который взялся найти вещи, искал их во всех окрестностях целый месяц, ничего о них не слыша. По окончании трех месяцев мне их привезли, найдя в доме одного бедняка, который не открывал их и даже не знал, каким образом они к нему попали. Как только я послала за суммой денег, которой мне должно было хватить на целый год, человек, обязавшийся получить их по чеку наличными, положив деньги в два мешка на лошади, забыл о том, что они там были, и доверил вести лошадь какому–то мальчишке. Мешки с деньгами упали с лошади посреди рынка в Женеве. В тот момент я там оказалась, идя с противоположной стороны. Первое что я обнаружила, посветив фонарем, были мои деньги. Удивительно, что большая толпа народу так их и не заметила. Со мной происходили многие подобные вещи. Но и этих рассказов достаточно, чтобы показать постоянную защиту Бога.

Епископ Женевы продолжал меня преследовать. Когда он писал мне, его письма были исполнены вежливости и благодарности за все мои благодеяния в Гексе, но в то же самое время он говорил другим, что я «ничего не оставила этой обители». Он писал против меня Урсулинкам, с которыми я жила, повелевая им запрещать мне встречаться с Отцом ля Комбом. Игумен обители, достойный человек, и настоятельница, равно как и вся община, были столь раздражены всем этим, что не могли не сообщить ему об этом. Тогда он принес извинения с видимым уважением, говоря, что не имел в виду ничего плохого. Они написали ему, что «видят в Отце лишь исповедника, а не собеседника, а мое присутствие оказывает столь созидающее действие, что они счастливы меня принимать, почитая это великим благом Божьим». Но то, что было сказано ими из чистого милосердия, не было приятно Епископу, ибо, видя меня, окруженную любовью в этой обители, он сказал, что я привлекла всех на свою сторону, и что он желал бы меня видеть за пределами епархии. Несмотря на то, что мне было известно все это, и добрые сестры были этим встревожены, я не испытывала беспокойства по причине стойкого умиротворения, в котором пребывала. В воле Божией все мне виделось в одном свете. Какими бы неразумными или несдержанными не казались творения, человек веры рассматривает их не самих по себе, но видит их в Боге без различий. Поэтому, когда я вижу недоумение бедных душ, вызываемое спорами, смущающими их объяснениями, мне их становится жаль. Я знаю, что у них есть на то свои причины, которые под действием самолюбия выглядят очень справедливыми.

Для того чтобы немного отдохнуть от утомительных постоянных бесед, я попросила Отца ля Комба об уединении. Именно тогда я позволила себе быть поглощенной любовью весь день напролет. Также я ощущала в себе качества духовной матери, ибо Господь даровал мне то, что я даже не могу выразить, ибо это служит для совершенствования душ. Я не могла это скрыть от Отца ля Комба. Мне казалось, что я вошла в тайники его сердца. Наш Господь показал мне, что Отец является Его слугой, избранным из тысячи исключительно для Его прославления. Но Он проведет его через абсолютную смерть и полное крушение человека в старости. Господь желал, чтобы в этом был и мой вклад, дабы я послужила инструментом, направляющим его на путь, на который и он меня когда–то поставил. А для того, чтобы я была в состоянии вести других, я должна была рассказывать им о пути, которым мне самой довелось пройти. Господь желал видеть нас соответствующими друг другу, чтобы мы стали единым целым в Нем. Хоть моя душа теперь ушла немного вперед, ему было суждено опередить ее однажды в смелом и быстром полете. Богу известно, с какой радостью я наблюдала, когда мои духовные дети опережали свою мать.

Находясь в уединении, я чувствовала сильное желание писать, но сопротивлялась ему, пока не заболела. Я не знала о чем писать, не было ни единой мысли, с которой можно было бы начать. Но это был толчок свыше, столь исполненный благодатью, что ее трудно было вместить. Я открыла свое настроение Отцу ля Комбу. Он ответил мне, что у него было сильное побуждение повелеть мне писать, но он еще не осмеливался сказать мне о нем по причине моей слабости. Я сообщила ему, что «эта слабость и является результатом моего сопротивления, и что она уйдет, стоит мне только взять перо». Он спросил: «Но что же ты напишешь?» Я ответила: «Я ничего не знаю об этом, и даже не желаю знать, предоставляя Богу во всем меня направлять». Он повелел мне так и поступить. Когда я взяла перо, я не знала даже первого слова, которое я должна написать, но когда начала, то мысль потекла обильно, безостановочно и стремительно. По мере того как я писала, я постепенно успокоилась, и мне стало лучше. Я написала целый трактат о внутреннем движении веры, сравнивая его с потоками, течениями и реками. Поскольку тот путь, которым теперь Бог вел Отца ля Комба, очень отличался от того, по которому он ранее следовал (где были знание, весь свет, пыл, уверенность, чувство), теперь же бедность, унижение, презираемая тропинка веры, и обнаженность души, ему было очень сложно покориться такому пути. Кто бы мог сказать, через что довелось пройти моему сердцу, прежде чем оно покорилось воле Божьей? В то же самое время владение Господом моей душой становилось с каждым днем все сильнее, так что я проводила целые дни не в состоянии проронить хотя бы слово. Господу было угодно посредством моего абсолютного внутреннего преобразования поместить меня в Себя полностью. Он все более становился абсолютным хозяином моего сердца до такой степени, чтобы не позволять мне ни единого собственного движения. Но это состояние не мешало мне снисходить к моей сестре и к другим людям в обители. Тем не менее, те бесполезные вещи, которыми они были заняты, не могли меня интересовать. Именно это побудило меня просить об уединении, чтобы отдать себя во владение Тому, кто совершенно невыразимым образом держал меня так близко к Себе.

Глава 12

 ТО ВРЕМЯ У МЕНЯ было столь ревностное желание способствовать совершенствованию Отца ля Комба и видеть его абсолютно умершим для своего я, что я желала ему всех крестных испытаний и мук, которые только можно было себе представить. Я надеялась, что они смогут привести к желанной и благословенной цели. Если он в чем–то проявлял неверность или смотрел на вещи в ином свете, нежели в свете истинном, и это препятствовало полному умерщвлению, я чувствовала себя как на иголках, что меня очень удивляло, ибо до сих пор я была ко всему безучастна. Я пожаловалась моему Господу, и Он милостиво меня ободрил, как в этом вопросе, так и в отношении дарованной мне полной от Него зависимости, которая была во мне подобна состоянию новорожденного младенца.

Моя сестра привезла мне служанку, которую Богу было угодно послать мне для моего дальнейшего изменения согласно Его воле, не без предназначенного мне распятия. Я верю, что не может быть, чтобы Господь посылал мне кого–то из людей, не побуждая их причинять мне страдания, будь это с целью привлечь их к духовной жизни или же с целью не лишать меня испытаний. Она была человеком, на которого Господь излил совершенно особые милости. В этой стране она слыла женщиной высокой репутации, и все считали ее святой. Наш Господь привел ее ко мне, дабы она смогла увидеть разницу между святостью, заключенной и выражаемой в дарах, которыми она была наделена, и святостью, которая обретается путем полного уничтожения, даже если это сопровождается потерей тех самых даров и всего того, что подымает нас в человеческих глазах. Наш Господь даровал ей ту же самую зависимость от меня, которую я имела в отношениях с Отцом ля Комбом.

Однажды эта девушка серьезно заболела. Я старалась оказать ей всякую помощь, которая была в моих силах, но вскоре поняла, что мне остается только запретить ее телесному недугу или подавленному умственному состоянию. Все что я сказала, совершилось. Вот тогда я узнала, что значит, повелевать Словом и повиноваться Слову. Во мне пребывал Иисус Христос, который в равной степени повелевал и повиновался. Тем не менее, она еще оставалась слабой некоторое время. Однажды после ужина у меня было побуждение ей сказать: «Встань, и больше не будь больной». Она встала и была тотчас исцелена. Монашки были поражены. Они ничего не знали о случившемся, но видели в добром здравии ту, которая еще утром, казалось, находилась на исходе сил. Они приписали ее недомогание слишком живому воображению.

Я во многих случаях испытала и ощущала в самой себе, насколько Бог чтит свободу человека, всегда требуя его добровольного согласия. Ибо когда я говорила: «Будь исцелен», или «Будь свободен от своих мучений», если люди соглашались, то Слово производило свое действие, и они исцелялись. Если же они сомневались, или противились, даже основываясь на разумных предлогах, и, говоря: «Я исцелюсь, если это будет угодно Богу, но не исцелюсь, пока Он этого не пожелает». Или же если они находились в отчаянии, говоря: «Я не могу быть исцелен, ибо мое состояние никогда не изменится». Тогда Слово не имело действия. Я чувствовала в себе, что божественная сила во мне отступала. Я испытала то, о чем сказал наш Господь, когда к Нему прикоснулась женщина, измученная истечением крови. Он немедленно спросил: «Кто прикоснулся ко мне?» Апостолы сказали: «Наставник! народ окружает Тебя и теснит, и Ты говоришь: кто прикоснулся ко Мне?» Но Он ответил: «Ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня» (Луки 8:45,46). Иисус Христос побуждал эту исцеляющую силу течь через меня посредством Его Слова. Но когда эта сила не встречала согласия в человеке, я ощущала, что она задерживалась в своем источнике. Это причиняло мне некоторое страдание. Как и следовало, я была недовольна такими людьми, но когда не было сопротивления, а было полное согласие, то божественная сила производила свое совершенное действие. Исцеляющая сила имеет огромную власть над вещами неодушевленными, и все же даже малейшее сопротивление в человеке способно ограничить или полностью остановить ее.

Одна добрая монашка была очень болезненной и измученной искушениями. Она пошла рассказать о своем положении одной сестре, которую она считала весьма духовной и способной оказать ей помощь. Но совершенно не найдя поддержки, она была весьма разочарована и подавлена. Упомянутая сестра отнеслась к ней с пренебрежением и оттолкнула от себя, сказав ей презрительным и безжалостным тоном: «Не вздумай ко мне подходить, если ты такая». Эта несчастная девушка, в страшном отчаянии пришла ко мне, считая себя погибшей из–за того, что ей сказала эта сестра. Я успокоила ее, и наш Господь немедленно ее освободил. Но я не могла не сказать ей, что та монашка теперь будет наказана и окажется в состоянии еще худшем, чем она. Эта сестра, которая поступила с первой, таким образом, также пришла ко мне, весьма довольная своим поступком. Она сказала, что «ей отвратительны такие искушаемые творения. Что до нее самой, то она полностью неподвластна искушениям такого рода, ибо у нее никогда не появлялось плохой мысли». Я сказала ей: «Сестра моя, питая к Вам дружеское чувство, я желаю Вам тех же мучений, о которых она говорила, и даже больших, нежели ее мучения». Она сказала высокомерно: «Если бы вы попросили этого для меня у Бога, а я бы попросила о противоположном, я верю, что Господь услышал меня скорее, чем Вас». Я ответила с большой твердостью: «Если бы в том, чего я прошу, была доля моего личного интереса, я бы не была услышана, но если это только в интересах Бога и Ваших, я буду услышана скорее, нежели вы думаете». В ту же самую ночь она впала в такое сильное искушение, что едва ли было известно о подобном. Именно тогда у нее появилось предостаточно возможности осознать свою слабость и понять, кем бы она была без благодати. Сначала она затаила против меня жестокую ненависть, говоря, что я являюсь причиной ее страдания. Но это послужило ей подобно брению, которое просветило того, кто был рожден слепым. Вскоре она очень хорошо поняла, что привело ее к такому ужасному состоянию.

Как–то я очень серьезно заболела. Но болезнь оказалась лишь средством для прикрытия тех великих таинств, которые Богу было угодно во мне совершить. Едва ли заболевание бывало когда–либо более необычным, а кризис до такой степени длительным. Несколько раз во сне я видела Отца де ля Мота, возбуждающего против меня гонения. Наш Господь уведомил меня, что это произойдет, и что Отец ля Комб оставит меня во время гонений. Я написала ему об этом, и мое письмо надолго лишило его покоя. Он считал, что его сердце соединено с волей Божьей и исполнено слишком большого желания служить мне, дабы ему было возможно оставить меня. Однако прошло время, и это оказалось правдой. Сейчас же он должен был проповедовать во время Великого Поста, и его проповеди пользовались таким огромным успехом, что люди приходили за пять лье, не боясь потратить несколько дней ради его служения. Затем я услышала, что он заболел и был при смерти. Я молилась Господу о восстановлении его здоровья и укреплении сил для проповеди людям, которые жаждали его услышать. Моя молитва была услышана, ибо вскоре он выздоровел и возобновил свои благочестивые труды.

В течение этой необычной болезни, которая длилась больше шести месяцев, Господь постепенно научил меня, что между душами, полностью принадлежащими Ему, существует иной способ общения, нежели просто человеческая речь. Ты позволил мне постичь, о Божественное Слово, что подобно тому, как Ты говоришь и действуешь в глубине души, где Ты являешь себя в глубокой тишине, в такой же невыразимой тишине возможно общение и между Твоими творениями. Тогда я услышала язык, который ранее был мне неизвестен. Когда вошел Отец ля Комб, я постепенно ощутила, что больше не могу говорить. В моей душе в отношениях с ним сформировалось такое же молчание, которое у меня было и в отношениях с Богом. Я осознавала, что Бог желал показать мне, как люди еще в этой жизни могут научиться языку ангелов. Постепенно мое общение с ним было сведено к общению в молчании. Именно тогда мы стали понимать друг друга в Боге, что было совершенно неописуемо и божественно. Наши сердца говорили друг с другом, передавая друг другу благодать, которую не могут выразить никакие слова. Это походило на новую страну, существующую лишь для нас двоих, и страна эта была столь небесного качества, что мне не под силу ее описать. По началу это совершалось настолько ощутимо, ибо Бог проницал нас Собой в сладостной чистоте, что мы могли проводить целые часы в этом глубоком молчании, всегда исполненном общения, не имея сил произнести хотя бы слово. Именно в нем мы на собственном опыте познали, как небесное Слово сводит души в единство с самим собой, а также, какую чистоту все это производит в человеке еще в этой жизни. Мне было дано общаться таким образом и с другими добрыми душами, но несколько отличным образом. Я лишь передавала им благодать, которой они наполнялись, находясь рядом со мной в этом священной молчании. Это вливало в них сверхъестественную силу и блаженство, но я ничего не получала от них. В то время как с Отцом ля Комбом происходил как прилив, так и отлив общения благодати, которую он получал от меня, а я получала от него в состоянии величайшей чистоты.

Во время этой длительной болезни любовь Божья, и только она одна, занимала все мое существо. Мне казалось, я настолько глубоко, полностью потеряна в Нем, что совершенно не вижу саму себя. Мне также представлялось, что мое сердце никогда не выходило из этого божественного океана, погруженное в него в результате опыта глубоких уничижений. О блаженство потери, осуществляющее счастье, хоть оно и достигается путем крестных мук и умирания! Во мне теперь жил Иисус, и я уже больше не жила. Эти слова были выгравированы во мне, как то истинное состояние, к которому мне должно было прийти, когда «лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мтф.8:20). Я пережила эту реальность во всей ее полноте, не имея ни верного пристанища, ни убежища среди друзей, которые меня стыдились и открыто от меня отрекались. Всеми порицаемая, я не имела убежища и среди родственников, большинство из которых объявили себя моими врагами и были моими злейшими гонителями, в то время как остальные смотрели на меня с презрением и возмущением. Я могла бы сказать подобно Давиду: «Ибо ради Тебя несу я поношение, и бесчестием покрывают лице мое. Чужим стал я для братьев моих и посторонним для сынов матери моей». Бог показал мне, что весь мир ополчился против меня. Ибо никто не пришел ко мне и не утвердил меня в невыразимом молчании Его вечного Слова в том, что Он дарует мне множество детей, которых я смогу родить в крестных страданиях. Я предоставила Ему совершать то, что Ему угодно, считая, что меня должно интересовать единственно только то, что есть в Его божественной воле. Он также дал мне увидеть, как Дьявол собирался возбудить ожесточенное гонение против молитвы. Однако именно это и должно было подтвердить истинность источника этой молитвы, или же скорее средства, которыми Бог воспользуется, чтобы ее установить. Он дал мне увидеть дальше, как Он поведет меня в пустыню, где будет питать меня некоторое время. Крылья, принесшие меня туда, были смирением всего моего существа перед Его святой волей.

Я думаю, что и сейчас нахожусь в этой пустыне, отделенная от всего мира в моем заключении. То, что было мне показано, уже частично совершилось. Смогу ли я когда–нибудь описать все те милости, которые мой Бог на меня излил? Нет. Они должны навсегда остаться в Нем Самом, обладая неописуемой в своей безмерности и чистоте природой. По всем признакам я часто была на пороге смерти. От жестоких болей меня мучили судороги, которые продолжали неистово владеть мною долгое время. Отец ля Комб совершил для меня причастие, так как Настоятельница Урсулинок попросила его сделать это. Я была вполне согласна умереть, равно как и он, ожидая моего ухода. Ибо смерть не могла разлучить тех, которые были слиты в Боге таким чистым духовным образом. Напротив, она бы еще теснее связала нас. Отец ля Комб, стоявший на коленях у моего ложа, увидев изменение моего лица и угасание глаз, казалось, был готов со мной расстаться. Но вдруг Бог вдохновил его поднять руки и сильным голосом, который был услышан всеми людьми, находящимися в комнате, приказал смерти разжать свои тиски. Она была остановлена в то же мгновение. Таким образом, Богу было угодно вновь восстановить меня, хоть я еще находилась в чрезвычайной слабости долгое время, в течение которого наш Господь дал мне новые свидетельства Своей любви.

Сколько раз Он употреблял Своего слугу, чтобы вернуть меня к жизни, когда я была на грани абсолютного угасания! Поскольку окружающие увидели, что мой недуг и боли полностью не прекратились, они рассудили, что воздух озера, на берегу которого был расположен монастырь, был слишком вреден для моего организма. Тогда они пришли к выводу, что мне необходимо переехать. Во время моей болезни наш Господь положил на сердце Отцу ля Комбу открыть на этом месте больницу для страдающих от болезней бедняков. Также Он побудил его открыть общество для женщин, которые не в состоянии оставить свои семьи и поехать в больницу. Здесь они могли бы получать средства для существования на время их болезни, так как это было во Франции, ибо в этой стране еще не было подобного заведения. Я с огромным желанием присоединилась к этому проекту, и мы начали его осуществлять, не имея никакого другого источника средств, кроме Провидения и нескольких нежилых комнат, которые дал нам один джентльмен из города. Мы посвятили заведение святому младенцу Иисусу, ибо Ему было угодно даровать первые кровати из моей пенсии. Он настолько благословил нас, что к нам в этом благотворительном деле присоединились еще несколько человек. Через небольшое время мы уже имели двенадцать кроватей, и три очень набожных человека изъявили желание служить в больнице. Они безо всякой платы посвятили себя на служение бедным пациентам. Я обеспечивала больницу мазями и лекарствами, которые бесплатно поставлялись нуждающимся беднякам города. Добрые женщины так искренне относились к исполнению дела, что благодаря их милосердию и заботе в этой больнице поддерживался прекрасный порядок и обслуживание. Эти женщины решили вместе заботиться о бедняках, которые не могли лечь в больницу. Я дала им некоторые советы из того, что мне удалось наблюдать во Франции, которым они продолжали следовать с нежностью и любовью. Успеху всех этих мелочей, стоивших такую малость, мы были обязаны Божьему благословению, но этим самым мы навлекли на себя новые гонения.

Епископ Женевы был более чем когда–либо оскорблен моим поведением, в особенности видя, что подобные незначительные действия снискали мне всеобщую любовь. Он говорил, что я завоевала всех. Он открыто заявлял: «Я не могу переносить ее присутствия в епархии», несмотря на то, что я делала одно лишь добро, или скорее Бог совершал его через меня.

Епископ распространил свои гонения также и на этих добрых религиозных женщин, которые были моими помощницами. Настоятельница, в частности, получила в гонениях свою долю, хоть это и не длилось слишком долго.

После того, как я, после двух с половиной лет пребывания на этом месте, по причине неподходящего климата была вынуждена переехать, они жили в большем мире и покое. С другой стороны, моя сестра слишком устала от обители, и когда приближалось время паводка, они, воспользовавшись им, отослали ее вместе со служанкой, которую я брала с собой, и которая чрезвычайно меня донимала во время моей последней болезни. Я держала возле себя только ту, которую Провидение послало мне через мою сестру. Я всегда думала, что Бог тогда устроил поездку моей сестры единственно для того, чтобы она привезла ее мне, как Им избранную и соответствующую тому состоянию, которое Ему было угодно мне дать. Пока я еще была очень слабой, Урсулинки вместе с Епископом Версаля, весьма просили Отца настоятеля Варнавитов найти среди набожных людей достойного человека, равно благочестивого и образованного, которому бы он доверял, и кто бы мог послужить ему, как помощник и советник. Сначала он обратил внимание на Отца ля Комба, но прежде чем тот приступил к этому служению, он написал ему письмо, чтобы узнать, не имеет ли он возражений против такого служения. Отец ля Комб ответил, что его воля состоит единственно в послушании настоятелю, и что он может располагать им так, как посчитает лучше всего в этом случае. Отец рассказал мне об этой ситуации и о том, что мы будем полностью разлучены. Я была рада узнать, что наш Господь желает его использовать под началом епископа, знакомого с ним и склонного поступать по справедливости. Однако до его отъезда не все вопросы еще были улажены.

Глава 13

ОЗЖЕ Я ПОКИНУЛА УРСУЛИНОК.

Они нашли для меня жилье недалеко от озера. Там был только один пустой дом, вид которого говорил о крайней нищете. Дымоход был только в кухне, через которую приходилось проходить. Я взяла с собой свою дочь и отвела ей и ее служанке самую большую комнату. Сама же расположилась на соломе на маленьком чердаке, куда я поднималась по лестнице. Поскольку кроме кроватей у нас не было другой мебели, хотя бы даже самой простой и незатейливой, я привезла несколько плетеных стульев и голландскую глиняную и деревянную утварь. Никогда мне не приходилось быть более довольной, чем на этом маленьком чердаке, который казался столь уютным для положения Иисуса Христа. Мне все представлялось намного вкуснее на деревянной посуде, нежели на тарелках. Я запаслась необходимыми продуктами, надеясь оставаться здесь долгое время. Но дьявол не оставил меня надолго в таком сладостном мире. Мне сложно описать те гонения, которые были против меня возбуждены. В мои окна бросали камни, и они падали у моих ног. Мне удалось привести в порядок мой маленький садик. Тогда они пришли ночью и уничтожили его, сломав беседку и, перевернув в ней все, как если бы там бесчинствовали солдаты. Каждую ночь они приходили под дверь, выкрикивая оскорбления, устраивая такой грохот, как будто собирались проломать дверь. Позже эти люди признались мне, кто повелел им заниматься таким делом.

Несмотря на то, что время от времени я продолжала оказывать благотворительную помощь Гексу, меня преследовали из–за него не меньше. Они дали распоряжение одному человеку принудить Отца ля Комба остаться в Тононе, думая, что в противном случае, он будет для меня поддержкой во время гонений. Но мы воспрепятствовали этому. Тогда мне были неведомы планы Божьи, и что вскоре Он вытащит меня из этого одинокого бедного жилища, где я радовалась в сладостном и стойком удовлетворении, невзирая на оскорбления. Здесь я ощущала себя счастливее, нежели любой монарх на земле. Для меня это было гнездом отдыха, и Христос желал, чтобы в этом я уподобилась Ему.