Честное комсомольское!

– Но, нам кажется, он никого не боится…

– А Мединский сам отобьется…

– Это же он вас призвал в Общественный Совет?

– Вообще-то, меня избрали. Но было бы хорошо, если бы где-то в управлении кадрами Администрации президента имелся такой аппарат с дырочкой: приходишь за новым назначением, суешь палец, и выскакивает надпись: «Патриот». Или: «Патриот условный». Ну, или: «Антипатриот».

– Вы шутите?

– Конечно, но, как говорится, в каждой шутки есть доля шутки. Во власти антипатриоты работать не должны. В бизнесе – ради Бога, только все в офшоры не утаскивайте… Я сталкивался с очень высокопоставленными людьми, слово «патриотизм» их губы еле-еле артикулируют! Если бы вы знали, как им тяжело это делать…

– Можете назвать их имена?

– Да, конечно – сейчас закончим разговор, я вам набросаю по алфавиту… Они во власти ради себя и ради своего клана, а не ради страны и народа. Это чувствуется. И вот у нас в кои-то веки появился министр не только с отчетливо патриотическим взглядом – такие были у нас и раньше – но еще и с хорошей деловой хваткой. Но вы же понимаете, что все в конечном счете делает среднее звено.

– То есть, скандалы, которые сейчас кипят в отношении культуры… Вот дело Серебренникова…

– Ну, к делу Серебренникова, насколько я понимаю, министерство культуры не имеет отношения.

– Как, не имеет?

– Ну, не они же ему советовали вот так обходиться с государственными деньгами?

– Как? А деньги кто выделил?

– Напомню, этот проект в свое время горячо поддерживался Администрацией президента, как образец современного культурного кластера.

– То есть, все то же самое, как бы сценарий – один, а на сцене – голые актеры?

– Ну, конечно, и то же самое там с Райкиным. Ну, как не выделить деньги на реконструкцию театра? Но никто ж не знал, что рядом вырастет торговый центр, понимаете? А театр будет стоять в лесах…

– А законы вообще в культуре существуют какие-то?

– Нет, особых законов в культуре при использовании государственных средств нет. Как для всех остальных.

– Что вы будете советовать на Общественном совете Мединскому?

– А что советовать? И так все ясно. Если деньги выделили на театр, значит, их надо тратить на театр. Если – на ремонт, значит, их надо расходовать конкретно на проекты, стройматериалы, рабочих… Если – на постановку современной драматургии, надо ставить именно ее, а не глумиться над классикой!

– А что, если и вам – ну, чтобы вот с вами рассчитаться – скажут, что у Поляков, ну, к примеру, образ женщины-Президента России списал … с Ксюши Собчак? Я вот смотрел «Чемоданчик» – ну, очень похоже… Хотя спектакль этот поставили в «Сатире» еще два года назад!

– Ну, если буду сильно активничать, могут и такую запустить утку. Эта «либеральная жандармерия» – публика серьезная.

– Вы уж поосторожнее там – в своем Общественном-то совете!

– Ну, «Комсомольская правда» за меня заступится в случае чего? Или не факт? (смеется)

– Смотря как далеко вы зайдете… (тоже смеемся)

* * *

– … И вот теперь у Юрия Полякова, нашего любимого писателя и драматурга, останется время, чтобы обогатить нашу культуру?

– Кто хочет убедиться в том, что я не только в «Комсомольской правде» смелый и острый, но и в драматургии, внимание: 14 декабря будет премьерный показ во МХАТе имени Горького моей комедии «Золота партии», которая в версии театра называется «Особняк на Рублевке».

… И о памятниках

– В последнее время в нашей стране все чаще и чаще открывают памятники… Александру Третьему в Крыму, до этого – Ивану Третьему в Калуге.

В Москве вот Стена скорби появилась и памятник конструктору Калашникову. А до этого Сергей Степашин открыл несколько памятников, как глава Императорского Православного палестинского общества…

– А вы знаете, что памятник Ростроповичу стоит на том месте (это Сверчков переулок), где должен был стоять, и он уже был утвержден соответствующей комиссией московской власти, – памятник Николаю Карамзину, великому историку. Но Карамзину к 200-летию не поставили – денег не собрали. А на Ростроповича деньги собрали. И я всегда спрашиваю – а почему вот Плисецкой памятник есть, а Улановой нет? Мне отвечают – потому что Плисецкой деньги собрали, а Улановой не собрали. И это неправильно, потому что памятник – не коммерческое предприятие. Свиридову, кстати, к 100-летию тоже не поставили памятника.

– Может быть, вам, как председателю Общественного совета Минкульта, и поднимать теперь эти вопросы?

– А почему бы и нет? Может, мы и поднимем этот вопрос.

– А вы уже конспект приготовили для своего выступления?

– Да, приготовил, но, когда к вам собирался, забыл на столе.

– Вы что-нибудь добавите из того, что мы вам вот предлагаем?

– Конечно. Как вернусь домой, сразу добавлю!

«У меня цензура дома есть, моя жена. Но я ее обманываю»

– Юрий, одна из главных претензий к «Матильде» была в том, что там есть постельная сцена… А почитайте Полякова, у него секс, эротика – через каждую страницу…

– Да, да, я смолоду интересуюсь этими вопросами… (смеется) Главное, что это замечаете не только вы, моя жена тоже замечает… Ее, кстати, больше, чем вас, это удивляет.

– А вы свои произведения супруге Наталье показываете еще в рукописи?

– Нет, когда уже напечатаны и ничего нельзя сократить. У меня цензура дома есть, но я ее обманываю, у меня свои способы. Почему Учителю можно за казенные деньги придумывать разные сексуальные фантазии про Николая Второго, а мне – нет? За свой счет…

– Да? И вы, как председатель Общественного совета, вот с этими сценами сексуальными пропустите ваши сценарии?

– Я вам скажу больше. Как председатель Общественного совета, я заканчиваю новый роман, где события происходят в 1983 году, и называется он «Веселое время», – и там столько секса, что, боюсь, выгонят из дома.

– Нет, у вас же – в смысле, в книгах, – и представители власти этим занимаются…

– Они с особым энтузиазмом этим занимаются… Если вернуться к «Матильде». Я человек православный, крещен в младенчестве бабушками. Но… Нельзя при оценке произведения путать реальную историческую фигуру и канонизированного мученика. Если мы почитаем про то, что делали некоторые святые до того, как стали святыми (тот же Владимир-креститель, та же Мария Магдалина) мы лишь подивимся чуду просветления и преображения. По сравнению с ними молодой горячий Николай Александрович, будущий император, – просто, знаете ли, монах. Ну, был у цесаревича роман с балериной! И что? Меня куда больше огорчает, что он допустил в стране разрушительную смуту, погубившую всю империю, миллионы людей и царственную семью. Вот о чем надо фильмы снимать…

03.12.17

«Хотите завоевать доверие молодежи? Разберитесь с коррупцией, а не имитируйте борьбу с ней»

Знаменитый писатель, который начинал с «ЧП районного масштаба» – в эфире Радио «Комсомольская правда» – о том, чего не хватает сегодняшним девушкам и парням…

«И мы были юны. Но самопогрома не хотели»

Знаменитый писатель и главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков – один из любимых наших героев, никогда не приходит в «Комсомолку» с пустыми руками. Его новая книга называется «По ту сторону вдохновения».

– Юрий, мы так поняли, что это публицистика?

– Я назвал этот жанр «публицистические мемуары». Я рассказываю историю написания, публикаций, как правило, драматическую, моих книг, начиная со скандальных «100 дней до приказа», «ЧП районного масштаба», описываю, как мой «Демгородок» запрещали уже победившие демократы, рассказываю о моих сложных отношениях с нашим театральным миром, пораженным грибком «Золотой маски».

– Вы правильно начали, Юрий, потому что мы вас всегда воспринимали как литератора для молодежи и о молодежи. А сегодня есть у нас ощущение, особенно после молчаливых митингов конца марта, что произошел разрыв между поколениями.

– Когда я сам и мои сверстники были юны, и мой жизненный опыт тоже был юн, мои книги, действительно, адресовывались в основном молодежи и продвинутым представителям старшего поколения. Но по мере того, как я старел и, надеюсь, умнел, естественно, менялась и моя аудитория. Теперь меня читают в основном старшие поколения, а также продвинутая молодежь. Впрочем, постоянно переиздают и «Работу над ошибками», и «ЧП районного масштаба». «Работу…», например, недавно перевели в Чехии. Им оказались интересны отношения учителей, учеников, школьные проблемы, а они вечны… Хотя эта вещь написана, страшно сказать, в 1986 году.

Что касается разрыва… Понимаете, молодежь всегда склонна к максимализму. Она остро воспринимает несправедливость, обидные несовершенства общества: незаслуженное богатство и незаслуженную бедность, незаслуженную славу и незаслуженное забвение. Это нормально и понятно.

Так и должно быть. Но из-за этого максимализма, из-за того, что в жизни много несправедливого, что и мне не нравится, – совсем не обязательно сносить существующее устройство социума до основанья. На обломках жизнь станет еще несправедливее. И мы, пережившие 1990-е, это хорошо помним. Лучше все-таки менять что-то в рамках существующего миропорядка. Опыт той же Америки, счастливо избежавшей после гражданской войны социальных революций, показывает: стабильность и преемственность приводит к лучшим результатам. Вот я, например, был категорически против того, что произошло в 1991 году – против слома всех основ тогдашнего общественного строя.

– Сам готовил, готовил Поляков перестройку, а потом, когда она произошла, он говорит – ой…

– Правильно, писатели готовят перемены, а мятежники устраивают под видом обновления хаос. Мы все хотели перемен во благо, а не самопогрома. Не наша вина, что политический класс оказался безответственным, а наши протесты использовали и возглавили горлопаны, вроде Коротича (в годы перестройки главный редактор главного перестроечного журнала «Огонек» – Авт.), который потом уехал и прекрасно живет за границей. Даже Евтушенко, который обещал, «если будет Россия, значит, буду и я», как только увидел, что все посыпалось, тут же уехал в Америку. А разгребали и расхлебывали все то, что наворочали в 90-е годы, мы, – те, кто остался в своей стране.

Сегодня страна идет к повторению драмы 1990-х. А что вы хотите? Государство не только совершало ошибки в экономике и социальной сфере, оно из казны двадцать лет оплачивало моду на фронду всячески лелеяло в творческой и медийной среде именно тех, кто прямо или исподтишка настраивал общество, особенно молодежь, на новой самопогром. К сожалению, им давали премии в театре, в кино, в литературе. Им помогали снимать фильмы, ставить спектакли, издавать книги. Когда один из главных идеологов страны сказал мне, что исторические компиляции Акунина – это круче Карамзина, Соловьев и Ключевского, я понял: к нашим стенам уже подвезли катапульты. В результате воспитано поколение молодежи, готовой снова свергать, демонтировать, пускать под нож все, что, по ее мнению, мешает. А те, кто предупреждает: погодите, через год после переворота вы будете локти себе кусать, для этой молодежи – увы, не авторитет… Потому что таковых отсеяло, оттерло само государство. Мой голос не слышат те, кому сейчас 20–22 года, для них авторитетна Ксения Собчак с кофемолкой вместо мозгов…

– Да уже и не Ксения Собчак, а более молодые ребята, которые пишут залихватские блоги в соцсетях и имеют собственных менеджеров по рекламе…

– Для меня Собчак – это собирательный тип, вроде куклы Барби. Когда я налетаю на какой-нибудь блог, я поражаюсь тому, насколько невежественны эти молодые люди: ничего не читали и ничего не знают за исключением узкотусовочной информации. Кроме уверенности в себе, нет ничего, к сожалению. Но есть безоговорочно доверяющая блогеру такая же юная и малообразованная аудитория…

«Посадки тех, кто ссорится с УК, снимут 90 % напряжения»

– А что теперь делать? Как завоевать доверие молодежи? Какой-то новый комсомол создавать?…

– Конечно, сеть молодежных организаций, нацеленных на образование и социальную адаптацию, не помешала бы. Но куда эффективнее устранить из нашей жизни то, что всех злит. Коррупцию, прежде всего. Чтобы вернуть доверие к себе, власть должна провести очень жесткую ревизию своих кадров. Ты не можешь объяснить, откуда у тебя такие деньги, почему твои дети ездят по Москве на миллионных авто и сшибают зазевавшихся граждан, почему у тебя собственность и семья за границей, а здесь «вахтовая шарашка»? Не можешь. Тогда извини, освободи кресло и посиди в другом месте. Те, кто не ссорились с Уголовным кодексом, а просто использовал несовершенство, иногда нарочитое, нашего законодательства, должны просто уйти. Мы живем в правовом государстве, и, конечно, не можем посадить человека, если он нашел бреши в законе, но осудить его морально можем.

Если ты залез на склад, воспользовавшись дыркой в заборе, тебя не обвинят в краже со взломом. Но хвалиться тут нечем. И это снимет 90 % претензий оппозиции. Не мешало бы почаще напоминать с экрана не только о мужьях престарелой певицы, но и о том, что страна развивается, строится, восстанавливает промышленность и армию. Слава Богу, империалисты помогли сельское хозяйство реанимировать…

– А, санкциями?

– Санкциями, да. Вашингтон помог – спасибо ему – сделать то, чего не мог Кремль за 20 с лишним лет. Нерешительность, неспешность государства в борьбе с коррупцией нестерпима для молодежи. Это нам с вами, тертым волкам эфира, можно объяснять нюансы и обстоятельства. А молодые этого не понимают. Говорят: этот – вор. Почему не в тюрьме? Украл? Понастроил дворцов на неизвестно как к нему попавшей земле? Почему он еще во власти? Вот и все. Молодежь не станет копаться в оттенках серого. Им скажут: все чиновники – воры. Они верят – все воры. Ату их! Особенность психологии молодости дает возможность нечистоплотным «вождям», нечистым на руку, манипулировать сознанием, тасуя и подтасовывая факты.

– А лично вас удивило то, что произошло в начале весны, когда было холодно в Москве и вдруг молодежь поперла из метро, а полиция не знала, что делать: задерживать, не задерживать?

– Нет, меня не удивило. Я понимал, новая «болотная» волна неизбежна. Это, если хотите, лишь предгрозье. Ведь власть почти не сделала выводов из прежних событий. Не поняла или недооценила, что с помощью политтехнологий, манипуляций молодым сознанием, с помощью различных организаций, которые финансируются из-за рубежа, можно устроить бурю. Не заметил я особых изменений в информационной и молодежной политике. Взывающим не верят, за зовущими не идут. Власть может совершать самые непопулярные поступки, но она должна их объяснять. К сожалению, в последние годы она все реже раскрывает мотивы некоторых свои поступков, например – в сфере коррупции, в отношении компромата на персон высшего звена. И этим сразу воспользовались. Накрутить молодого человека легко. А вот привести в норму, в сознание – очень сложно. В ухо дать проще, чем долго втолковывать… Прежде, чем дать в ухо, Макаренко долго объяснял.

– В ухо – это вы про что?

– В годы моего детства и юности часто приводили пример знаменитого советского воспитателя Антона Макаренко, который руководил колонией малолетних преступников. Был у него один воспитанник, которого он никак не мог убедить вести себя, как положено, и Макаренко в какой-то момент просто дал ему в ухо. Помогло. Но дело в том, что Макаренко, перед тем, как дать в ухо, очень долго все объяснял… Оплеуха была крайней мерой. А у нас дали молодежи в ухо, практически ничего не объяснив.

– Вы имеете в виду те «педагогические воспитательные разборки», которые устроили в некоторых школах с учениками, вышедшими на протестные акции?