Принц Галлии

— Вы правы, дон Альфонсо, — с готовностью согласился падре. — И удивление, и недовольство королевского величества вполне понятны. Но вы должны учесть, что когда дон Фелипе приехал из Гаскони в Кантабрию, дон Фернандо во главе своей армии находился в Андалусии. Господин граф лишь недавно женился и, конечно, не мог поехать с молодой женой, даже слишком молодой, царство ей небесное...

— Этого никто не требовал, дон Антонио, — заметил дон Альфонсо. — Однако с марта прошлого года длится перемирие, так что в распоряжении дона Фелипе было достаточно времени, чтобы наведаться в Толедо.

— С прошлого года, — задумчиво повторил падре. — Как раз в прошлом году, милостивый государь, все и пошло кувырком. Год назад... Да, да, скоро исполнится ровно год, как умерла донья Луиза, и с тех пор дон Фелипе никак не придет в себя.

— Вот как? — осторожно произнес дон Альфонсо. — А при дворе говорят совсем другое. Утверждают... я, конечно, прошу прощения, но при дворе говорят, что потеря жены не очень огорчила господина графа. И хотя госпожа графиня была не слишком знатного рода, и этот брак никто не одобрял, все же образ жизни, который начал вести дон Фелипе вскоре после ее смерти... э-э, вызывает недоумение, а кое-кого даже шокирует.

Преподобный отец снова вздохнул:

— Еще бы! Я с самого начала опасался, что многие, в том числе и король дон Фернандо, чья щепетильность в этих вопросах общеизвестна, превратно истолкуют поведение дона Фелипе. Вижу, мои опасения были не напрасны.

Горечь, прозвучавшая в голосе падре, тронула дона Альфонсо. Он вовсе не был толстокожим и черствым человеком; к тому же он ни в коей мере не разделял ханжеских воззрений своего отца, короля Фернандо IV, прозванного современниками Святошей.

— Боюсь, вы преувеличиваете, дон Антонио, — с удвоенной осторожностью заметил он. — Его величество далек от того, чтобы считать дона Фелипе порочным и распущенным юношей. Он более склонен полагать, что его безответственное поведение проистекает из легкомыслия, которое в той или иной мере присуще всем молодым людям.

Падре угрюмо покачал головой:

— Увы, не от легкомыслия это, но скорее от отчаяния. Когда умерла донья Луиза, дону Фелипе еще не исполнилось пятнадцати лет, он был сущим ребенком... да и сейчас он еще мальчишка — и на него свалилось такое горе, которое способно сломить и взрослого человека... Гм. По сути дела, так ведь и случилось с его отцом. И вот ирония судьбы: мать дона Фелипе умерла при его родах, а его жена — при родах его ребенка. В этом я усматриваю нечто большее, чем простое совпадение. Дон Фелипе тоже так считает, он убежден, что на него и его бедную жену с их не родившимся ребенком обрушилась кара Божья за грехи отца. А тут еще родители доньи Луизы... Я, конечно, понимаю их горе — они потеряли дочь. Но даже в горе не следует забывать о сострадании. Негоже причинять боль другим только потому, что самому больно. Господин герцог всю жизнь смотрел на дона Фелипе, как на убийцу своей жены, а отец доньи Луизы напрямую обвинил его в смерти дочери. К счастью, у дона Фелипе хватило мужества не возненавидеть в ответ весь мир. — Падре печально взглянул на гостя. — Знаете, дон Альфонсо, хоть я ни в коей мере не одобряю поведение дона Фелипе, постоянно пытаюсь образумить его, убеждаю, что пора уж остепениться, но... Да простит меня Бог, но я предпочитаю, чтобы он и дальше предавался греху распутства, чем пошел по стопам своего отца.

Дон Альфонсо понимающе кивнул:

— Да, я слышал эту историю.

— То-то и оно. Господин герцог отравил жизнь не только себе, но и окружающим. Дон Фелипе пострадал больше всех остальных, однако и другим приходилось несладко. Я не отрицаю, что среди владык земных мало найдется таких мудрых и справедливых мужей, как нынешний герцог Аквитанский, и тем не менее в частной жизни он человек тяжелый, порой невыносимый... Я, дон Альфонсо, лишь рядовой священнослужитель. Возможно, это дерзость с моей стороны — по-своему толковать Священное Писание, и все же я склонен ставить заповедь Господню «Возлюби ближнего своего» гораздо выше, чем «Не прелюбодействуй». Вы можете не согласиться со мной, но я искренне убежден, что коль скоро перед доном Фелипе возникла прискорбная необходимость выбирать между нарушением одной из этих заповедей, то он, в отличие от своего отца, сделал не самый худший выбор.

— Я всецело разделяю ваше мнение, дон Антонио, — сказал дон Альфонсо, и не только из одной лишь вежливости: рассуждения преподобного отца явно пришлись ему по душе. — Среди прочих грехов грех сладострастия самый простительный, ибо это наиболее распространенный человеческий порок, и мы должны относиться к нему со снисхождением и христианской терпимостью.

Еле заметная улыбка тронула губы падре Антонио.

«Да уж, — подумал он, — Слыхал я, что вам, монсеньор, не грозит унаследовать прозвище вашего царственного отца».

— Да, кстати, — вновь отозвался дон Альфонсо. — Если не секрет, где сейчас господин граф?

Падре натянуто усмехнулся:

— Какой уж там секрет! Ясно где...

Гость непринужденно рассмеялся. Глядя на веселое лицо дона Альфонсо, слушая его жизнерадостный смех, падре улыбнулся по-настоящему, даже морщины на его лбу чуть разгладились. Во всяком случае, подумал он, в славившемся на всю Европу своим твердолобым ханжеством королевском доме Кастилии и Леона у Филиппа нашелся один доброжелатель. И не кто-нибудь, а сам наследник престола!

А в это же время к замку приближалась довольно странная процессия. Впереди бешеным галопом неслась лошадь со всадником, на котором из одежды были только штаны, сапожки и небрежно натянутая, причем навыворот, рубашка. Шагах в ста – ста пятидесяти позади его преследовала группа из девяти человек возрастом от двенадцати до тридцати лет, в полном боевом снаряжении, качество которого, впрочем, оставляло желать лучшего. Немилосердно подгоняя лошадей, они грозно размахивали мечами и бросали вдогонку беглецу угрозы и проклятия, а время от времени пускали стрелы, которые, к счастью, не достигали своей цели.

Приближаясь к мосту, преследуемый громко крикнул:

— Педро, это я! Открывай!

Когда подковы застучали по дубовым доскам подъемного моста, ворота с тугим скрипом начали отворяться. В образовавшуюся между створками щель, едва не сбив с ног старого привратника, влетела покрытая пеной лошадь. Всадник, молодой человек лет шестнадцати, резко остановил ее и опрометью спешился.

— Опускайте решетку! — отрывисто произнес он. — Живо!

Но было уже поздно. Погоня ворвалась во двор, и старый Педро снова едва успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта лошадей.

Тогда Филипп (а юношей в рубашке навыворот был именно он) бросился к ближайшему стражнику и выхватил из его ножен меч. Стражник никак не отреагировал на действия своего господина и только тупо таращился на людей, которые столь нагло и бесцеремонно вторглись в замок правителя Кантабрии.

— Ну! — обратился Филипп к своим преследователям. — Кто первый? И решайте скорее, не то мои люди соберутся.

Предупреждение было не лишним: как только часовой на башне дал сигнал тревоги, весь замок наполнился разноголосым шумом, топотом ног, бряцанием стали о сталь — воины гарнизона и слуги спешно вооружались.

— Негодяй! — гневно выкрикнул старший из непрошеных гостей. — Развратник! Ты ответишь за все, похотливая скотина! Ты еще горько пожалеешь о том дне, когда впервые увидел Терезу.

— Сомневаюсь, — невозмутимо ответил Филипп. — Боюсь, это вам придется пожалеть о той минуте, когда в ваши глупые головы пришла мысль выслеживать меня. А с вами, Диего де Сан-Хуан, — обратился он непосредственно к старшему, — у меня особые счеты. Если вы полагаете, что я оставлю безнаказанными ваши гнусные оскорбления, то глубоко заблуждаетесь. Мы с вами еще поговорим об этом — но в другое время и в другом месте. А теперь убирайтесь вон, или я прикажу страже разоружить вас и выпороть плетьми.

— Мы еще посмотрим, кто кого выпорет, — огрызнулся Диего де Сан-Хуан. Ослепленный яростью, он не замечал, что соотношение сил складывается не в его пользу, и готов был ввязаться в неравный бой.

Но тут, в самый критический момент, раздался властный голос:

— Минуточку, господа! Что здесь происходит?

В свете факелов между противниками появился наш давешний знакомый, молодой вельможа. Гордо вскинув голову, он устремил на вторгшихся пронзительный взгляд.

— Черт тебя подери! — еще пуще разозлился Диего де Сан-Хуан.— А ты кто такой?

— Вы невежа, сударь. Я Альфонсо Кастильский. Советую принять это к сведению.

И взглядом, и осанкой, и голосом он разительно отличался от того дона Альфонсо, который несколько минут назад вел вежливую, неторопливую беседу с преподобным Антонио.

Ответом на это заявление было девять почти одновременных прыжков с лошадей. Все незваные гости разом обнажили головы.

— Ваше высочество, — растерянно пробормотал Диего де Сан-Хуан, наглая самоуверенность которого мигом улетучилась в присутствии старшего сына короля. — Ваше высочество, мы же не знали...

— Теперь знаете. Кто вы такие?

— Я Диего де Сан-Хуан, а это мои братья — Хуан Антонио де Сан-Хуан, Энрике де...

— Хватит, достаточно. А теперь отвечайте: по какому праву вы вторглись в чужой замок? Тем более в замок вашего сеньора.

— Мы требуем справедливости! — вскричал один из братьев де Сан-Хуан. — Этот негодяй обесчестил наш дом, опозорил нашу семью.

— Опозорил, говорите? И как же? — спросил наследник престола, догадываясь, впрочем, о подоплеке происходящего. — Изложите мне ваши претензии, а я уж постараюсь рассудить вас с доном Фелипе.

— Ваше высочество, — неуверенно заговорил Диего де Сан-Хуан. — Я уже давно подозревал, что этот... сеньор дон Фелипе соблазнил нашу сестру, а сегодня мы выследили его. Он был... был... — Старший брат запнулся.

— Где он был, по нему видно. — Тон кастильского принца оставался суровым, однако чувствовалось, что комизм ситуации начинает его забавлять. — И что же вы требуете?

— Наказать бесчестного развратника, вот что! — вмешался двенадцатилетний мальчишка, младший из братьев.

— Даже так? — Дон Альфонсо вопросительно поглядел на Филиппа.

«Ай, какой красавец! — подумал он. — Неудивительно, что женщины наперебой цепляются ему на шею».

Филипп с вызовом смотрел на него — смело и даже дерзко.

«Если мне удастся заманить его в Толедо, многие наши дамы по гроб жизни будут благодарны мне за эту услугу, — решил дон Альфонсо; очевидно, он неплохо знал столичных дам. — Гм... Зато от их мужей я благодарности не дождусь».

— Итак, вы утверждаете, — он опять повернулся к братьям, — что дон Фелипе обесчестил вашу сестру.

— Да! — ответил хор в девять глоток.

— И наш дом, — добавил Диего.

— О доме пока речь не идет. Разберемся сначала с сестрой. Она жаловалась вам на дона Фелипе?

Диего де Сан-Хуан изумленно вытаращил глаза.

— Что-что? — сиплым голосом переспросил он.

— Жаловалась ли она, повторяю, что дон Фелипе наглумился над ней?

Братья были ошарашены таким толкованием их обвинения.

— Нет, ваше высочество, не жаловалась, — первым опомнился Диего. — Боюсь, вы превратно поняли нас. Он не глумился над ней... То есть, на самом деле он наглумился, но он не...

— Так что же он сделал, в конце-то концов?

— Он... э-э... Сестра сама... э-э...

— Полно вам мычать! — прикрикнул дон Альфонсо, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — Вы хотите сказать, что она по своей воле спала с ним?

— Ну...

— Так да или нет?

— Да, ваше высочество. Но...

— Тогда я ничего не понимаю, господа. — Дон Альфонсо скривил озадаченную гримасу. — Какие у вас могут быть претензии к дону Фелипе? Он вел себя как истинный кабальеро, в чью обязанность вменяется всячески угождать даме.

Диего громко застонал, сообразив наконец, что ни о каком правосудии речи быть не может. Королевская Фемида повернулась к нему спиной, а его семья стала объектом насмешек со стороны первого принца Кастилии.

— Но ведь он соблазнил ее! — воскликнул младший де Сан-Хуан, еще не понявший, что к чему. — Он обесчестил нашу сестру, наивную, неопытную, доверчивую...

— Ладно, — как от назойливой мухи, отмахнулся от него дон Альфонсо. — Я сам займусь этим соблазнителем, — он кивнул в сторону Филиппа. — А вы ступайте разбирайтесь с сестрой. Боюсь, ее ожидают весьма неприятные минуты.

— Но...

— Никаких «но»! Прошу освободить замок, господа. Я уже сказал вам, что сам разберусь с доном Фелипе. Вы чем-то недовольны?

Разумеется, братья были недовольны. Тем не менее возражать сыну своего короля они не осмеливались и лишь бросали на Филиппа злобные взгляды.

Когда они, подталкиваемые пиками хохочущих стражников, убрались восвояси, и ворота замка за ними захлопнулись, дон Альфонсо, весело посмеиваясь, подошел к Филиппу.

— Рад познакомиться с вами, дон Фелипе, — сказал он.

Филипп сдержанно поклонился:

— Я весь к вашим услугам, дон Альфонсо.

К ним приблизился падре Антонио. Лицо его выражало глубокое облегчение.

— Да благословит Бог ваше высочество, — сказал он. — Если бы не вы, эти дикари затеяли бы бойню. Само Провидение привело вас в наш дом.

— Ну, если вы считаете моего отца Провидением, то так оно и есть, — улыбнулся дон Альфонсо. — И между прочим. Как раз перед тем, как начался весь этот сыр-бор, нас пригласили к столу. Надеюсь, ужин еще не остыл.

Ужин прошел почти без разговоров. Лишь после того, как подали десерт, дон Альфонсо, потягивая небольшими глотками вино, хитровато прищурился и обратился к Филиппу:

— А вы весело проводите время, как я погляжу. И часто вы попадаете в такие истории?

— Да нет, — смущенно ответил Филипп. — Это впервые.

— И, небось, только потому, что остолопы, вроде братьев де Сан-Хуан, большая редкость в этих Богом забытых краях. Если я не ошибаюсь, скоро исполнится год, как вы перебрались сюда из Сантандера. Вам здесь еще не наскучило?

Филипп нахмурился и промолчал.

Тогда дон Альфонсо попытался подступиться к нему с другой стороны:

— И вообще, я не могу понять, как вам удается управлять графством из этой глуши.

— И все-таки удается, — немного оживился Филипп. — Притом весьма успешно. Сейчас дела в Кантабрии обстоят как никогда хорошо. Можете сами убедиться. — Он повернулся к падре, который молча слушал их разговор: — Дон Антонио, каков был общий доход графства за прошлый год? Хотя бы приблизительно. И в галльских скудо, пожалуйста.

— Тридцать три тысячи восемьсот пятьдесят один скудо и девять сольдо, — тот же час ответил преподобный отец. — Вчера я просматривал отчеты, поэтому помню точную цифру.

На лице дона Альфонсо появилось выражение искреннего удивления.

— Тридцать три тысячи скудо? Не может быть! Мои личные владения, а они почти вдвое больше Кантабрии, даже в лучшие годы не приносили столько прибыли.

— Тем не менее, таков мой доход за минувший год, — с самодовольной улыбкой констатировал Филипп и вновь обратился к падре: — Какая часть этой суммы была истрачена на содержание замков, войска, чиновников и слуг, снаряжение кораблей, расширение хозяйства — ну, и на все прочее?

— Ни единого динара, монсеньор.

— Как же так?

— Вы забыли, что еще с позапрошлого года в вашей казне оставалось не востребованными свыше пятнадцати тысяч скудо. Из них семь я ссудил под проценты евреям Шимону из Мадрида и Ицхаку из Билибао, а оставшиеся восемь тысяч пошли на уплату налога в королевскую казну и на текущие расходы. Две недели назад был получен первый взнос от упомянутых мной ростовщиков. Вот на эти деньги мы сейчас и живем.

— Таким образом, — произнес Филипп, с улыбкой глядя на озадаченного дона Альфонсо, — в данный момент активное сальдо моей казны превышает тридцать тысяч скудо — целая гора золота, которая просто лежит в моих сундуках... Э, нет, преподобный отец качает головой. Видимо, нашел еще несколько евреев, чтобы дать им ссуду под грабительские проценты... Нет?.. Ах, да, вспомнил — индийские пряности. По подсчетам дона Антонио, в течение следующих двух лет эти вложения принесут полтораста тысяч чистой прибыли. Правда, это довольно рискованное предприятие, зато очень выгодное. Так что риск оправдан... Гм, я сказал что-то смешное, дон Альфонсо?

Кастильский принц действительно украдкой ухмылялся, и это не ускользнуло от внимания Филиппа.