Антон Горский
РУССКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Предисловие
В 2004 году автор этих строк опубликовал книгу «Русь: От славянского Расселения до Московского царства», которая состояла из двух десятков очерков, рассматривавших спорные и узловые проблемы истории русского Средневековья. Эта работа была рассчитана на специалистов и издана тиражом 1000 экземпляров. Недавно издательство «Олимп» предложило подготовить на основе некоторых ее глав книгу, рассчитанную на широкий круг читателей. Результатом стало появление предлагаемого издания. В процессе написания получилось, что некоторые разделы вышли далеко за рамки простой переработки в научно-популярном ключе очерков книги 2004 года, включили в себя переложение более поздних статей автора, в том числе еще не опубликованные.
Название книги подчеркивает направленность ее составных частей: речь пойдет о тех традиционных представлениях о Средневековой Руси, которые не выдерживают проверки внимательным анализом исторических источников. Автор этих строк предпочитает хронологически неопределенному термину «Древняя Русь» понятие «Средневековая Русь», вводящее историю страны в общеевропейскую периодизацию. Средними веками в истории Европы принято называть период с V по XV столетие н. э. Соответственно русское Средневековье — это период от возникновения русской государственности до XVI века.
Глава 1
О так называемых племенах восточных славян
Каждому, кто интересовался ранней историей нашего Отечества, хорошо знакома картина расселения восточных славян, рисуемая «Повестью временных лет» — киевской летописью начала XII столетия. Эта картина многократно воспроизведена к тому же на исторических картах, в том числе в атласах, предназначенных для учащихся средней школы. Таким образом, если не с самим летописным текстом, то как минимум с воспроизведением содержащейся в нем информации на карте должно быть знакомо вообще практически все население страны.
Согласно «Повести временных лет» на Среднем Днепре, в районе будущего Киева, поселились
Что представляли собой перечисленные славянские общности? Такой вопрос может показаться излишним и даже странным. Наверняка любой человек, сколько-нибудь знакомый с исторической литературой, ответит: ну разумеется, они были племенами! Ведь коль скоро это еще не государства, значит — племена. И в самом деле, в исторической науке данные догосударственные образования славян постоянно именуются «племенами». Этот термин присутствует иногда даже в заголовках исследовательских трудов: так, книга видного советского археолога П. Н. Третьякова (изданная в 1941 и вторично в 1953 годах) называлась «Восточнославянские племена». Нередко, правда, историки предпочитают называть восточнославянские общности, перечисленные «Повестью временных лет», не племенами, а «союзами племен», утверждая, что они включали в себя более мелкие образования, которые и были собственно «племенами». Но сути дела это не меняет: все равно основой общественной структуры признается племя.
Но откуда собственно ведет начало столь непоколебимое убеждение, что восточные славяне делились именно на племена? В исторической литературе названные в летописи общности именуется племенами с такой уверенностью, что у читателя-неспециалиста может сложиться впечатления, что они называются «племенами» в самих исторических источниках, в той же «Повести временных лет» или в иных памятниках древнерусской письменности. Это тем более должно казаться вероятным, поскольку слово «племя» — древнее и общеславянское.
Однако на самом деле восточнославянские догосударственные общности
Но, может быть, хотя слово «племя» и не встречается в источниках по отношению к полянам, древлянам и подобным им общностям, оно применимо к ним именно в смысле научного понятия?
В науке «племенами» принято называть общности, основанные на кровнородственных связях, а именно — объединения родственных
На деле все оказывается не так элементарно. Чтобы разобраться, необходимо взглянуть на карту расселения раннесредневековых славян в целом, включая западных и южных, причем взглянуть с точки зрения их этнонимов — так называемых племенных названий.
Источники VII–XII веков — византийские, западноевропейские, древнерусские, чешские, польские — донесли названия около сотни славянских догосударственных общностей. Традиционно считается, что они подразделяются с точки зрения особенностей словообразования на две группы — на названия «топонимические» и «патронимические». Первую составляют наименования с суффиксом
Однако такие представления, мягко говоря, не вполне точны. Рассмотрение всех догосударственных славянских этнонимов показывает, что названия на
Вывод о преобладании среди славянских этнонимов раннего Средневековья названий, связанных с местностью обитания, влечет, между тем, за собой умозаключения, полностью подрывающие представление о славянских догосударственных общностях этой эпохи как о «племенах».
В VI–VIII веках происходит так называемое Расселение славян, явившее собой завершающий этап так называемого Великого переселения народов — грандиозного миграционного движения, охватившего европейский континент в середине I тысячелетия н. э. и полностью перекроившего этническую и политическую карту континента. Расселение славян осуществлялось по трем основным направлениям: 1) на Юг, за Дунай, на Балканский полуостров, на территорию Восточной Римской (Византийской) империи; 2) на Запад в Среднее и Верхнее Подунавье и междуречье Одера и Эльбы (на территории, с которых ушли на Запад германские племена, у которых миграции начались раньше, чем у славян); 3) на Восток и Север по Восточно-Европейской равнине (на земли балтских и угро-финнских племен). В результате славянами был заселен весь Балканский полуостров, лесная зона Восточной Европы до Финского залива на севере, Немана и среднего течения Западной Двины на западе, верховьев Волги, Дона и Оки на востоке, нижнее и среднее течение Дуная, междуречье Одера и Эльбы, южное побережье Балтийского моря от Ютландского полуострова до междуречья Одера и Вислы. Так вот, большинство этнонимов раннесредневековых славян встречаются на
Между тем самоназвание — один из важнейших индикаторов этнической общности. Это главный показатель самоидентификации этноса — группы людей, осознающих общность происхождения. У славян же после Расселения происходило, получается, в массовом порядке появление новых самоназваний. Это может свидетельствовать только об одном: славянские образования, которые складывались после миграций, не были в большинстве случаев поначалу связаны представлениями об общем происхождении. Очевидно, в ходе Расселения происходила ломка племенной структуры, и осколки прежних племен, объединяясь в ходе миграций или уже на месте нового поселения, создавали новые общности, имевшие уже чисто территориальную основу.
В пользу такой трактовки событий говорит и терминология, применяемая по отношению к славянским догосударственным общностям в византийских источниках (т. е. в памятниках, созданных в наиболее развитом европейском государстве той эпохи). Если, говоря о славянах эпохи миграций, VI–VII веков, византийские авторы употребляют понятия «этнос» и «генос», указывающие на этническую близость, то для конкретных славянских общностей, занимающих определенную территорию, с VII столетия используется другой термин — «славинии» (от слова «славяне»), с указанием названия того или иного образования. Причем это касалось не только славян южных, соседей и частично подданных Византии, но также и западных и восточных славян. Так, император Константин VII Багрянородный, составляя в середине X столетия трактат «Об управлении империей», писал в главе, посвященной Руси как соседу Византии, о восточнославянских общностях, зависимых от киевских князей. При этом он определял их не как «народы» («этносы»), а как «славинии древлян, дреговичей, кривичей, северян и прочих славян».
Констатация неплеменного характера славянских догосударственных общностей раннего Средневековья, разумеется, никоим образом не противоречит положению о родоплеменном строе как закономерной стадии в развитии всех народов. Славяне, несомненно, эту стадию прошли. Но существовали у славян племена не накануне образования государств, как традиционно считается, а гораздо ранее, в эпоху до начала Расселения — до VI столетия. Проблема в том, что об этом периоде славянской истории мы практически не имеем данных. Само имя «славяне» появляется в исторических источниках только в VI столетии. Исследователи до сих пор не пришли к единому мнению даже о регионе обитания славян в более ранние эпохи, о времени их выделения как этноса с особым языком из индоевропейской языковой семьи. Что уж говорить об общественном устройстве…
Тем не менее некоторые суждения на этот счет могут быть высказаны, и опять-таки благодаря наблюдениям над славянскими этнонимами.
Почти все названия славянских общностей раннего Средневековья имели суффиксы:
Во-вторых, в раннее Средневековье фиксируется еще несколько бессуффиксных славянских этнонимов. Это
Таким образом, в период Расселения VI–VIII веков у славян происходил слом старой, племенной структуры общества[4]. В результате сформировались новые общности, носившие уже территориально-политический характер (их можно, отталкиваясь от византийской терминологии, условно именовать «славиниями»). Этот вывод важен постольку, поскольку традиционное представление о племенном устройстве славян, в том числе восточных, накануне образования государств ведет к неоправданной архаизации их общественного развития, подталкивает к представлению о некоей общественной «неразвитости», «дикости»[5]. На деле славянские государства складывались не на племенной основе, а на основе переходной структуры, которая уже не являлась племенной, но еще не была государственной. Время, которое отпустила этой структуре история, было (для большинства славиний) небольшим. Так, по совокупности данных письменных источников и археологии, формирование известной по «Повести временных лет» структуры восточной ветви славян можно датировать VIII — первой половиной IX века, а уже к концу X столетия все ее составляющие — славинии Восточной Европы — вошли в состав государства Русь.
Следует отметить, что славяне не были единственным этносом, у кого между классическим племенным строем и государством прослеживается промежуточное звено политического развития. Аналогично развивалась история германцев, ранее славян включившихся в процесс Великого переселения народов. Если сопоставить этнонимы, перечисленные в «Германии» Тацита — посвященном германцам трактате римского историка I века н. э., и те, которые фигурируют у них в IV–VI веках, накануне и во время формирования государств, общего почти не найти. У континентальных германцев совпадут практически только два названия — фризы и свевы (у славян, напомню, к «дорасселенческому» периоду можно гипотетически возвести три этнонима — сербы, хорваты и дулебы), при этом второе обозначает лишь осколок прежнего большого племени. Германские государства также складывались не на фундаменте классического племенного строя, а на основе структуры, носившей характер переходной от племенного устройства к государственному.
В связи с выводом о неплеменном характере славянского общества накануне образования государств по-новому видится и проблема так называемой «родоплеменной знати» у славян. Еще недавно в историографии не вызывало сомнений, что такой слой, состоявший в первую очередь из старейшин родов и племен, у славян раннего Средневековья, в том числе восточных, не только существовал, но играл ведущую роль в обществе. Сплошь и рядом можно было встретить утверждения, что в первую очередь именно из родоплеменной знати формировался в славянских государствах, в том числе на Руси, «класс феодалов». В конце XX столетия, однако, утвердилось представление, что ведущую роль на Руси в эпоху государствообразования играла другая категория знати — служилые люди князя, носившие наименование
Сложность состоит в том, что исторические источники не содержат сведений, из которых можно было бы вывести не только тезис о ведущей роли родовых и племенных старейшин в славянском обществе, но и самый факт их существования… Причем таких сведений нет не только для IX–X веков, для эпохи складывания Руси и других славянских государств: ясные известия о родоплеменной знати отсутствуют даже для периода славянского Расселения, для VI–VIII столетий!
Дело в том, что наличие у славян родоплеменной знати как видной общественной силы ученые постулировали по аналогии: такого рода категория на определенном этапе развития известна у всех народов. А поскольку признавалось, что у славян накануне образования государств существовал племенной строй, постольку несомненным представлялось и наличие в этих якобы «племенах» (делящихся на роды) племенных и родовых старейшин. Их как бы не могло не быть; и если источники их не упоминают, тем, что называется, хуже для источников…
Однако если признать, что племенное устройство у славян рухнуло в эпоху Расселения, что известные нам раннесредневековые общности сложились на обломках родоплеменного строя, то молчание источников о родоплеменной знати перестает быть загадочным и представлять проблему. Родовые и племенные старейшины у славян несомненно существовали и играли важную роль в обществе, но тогда, когда господствовала племенная структура — до начала масштабных миграций, до Расселения VI–VIII веков. В ходе же Расселения, по мере того как племена распадались, а из их обломков на местах нового поселения формировались новые общности, уже не на племенной, а на территориальной основе, на первый план выдвигалась новая знать — княжеские дружины, а старая племенная знать теряла свои позиции. Если она и сохранялась в новых, территориально-политических общностях («славиниях»), то играла настолько второстепенную роль, что источники ее практически «не замечают».
Формирование у славян государств отталкивалось от постплеменной территориальной структуры, от структуры «славиний». Причем имели место два основных типа государствообразования.
1. Подчинение одной славинией других. По этому типу шло складывание государства в IX веке в Великой Моравии и в IX–X веках — на Руси, в Польше и Чехии. В Моравии ядром образующегося государства была славиния мораван, в Польше — гнезненских полян, в Чехии — чехов, на Руси — полян киевских.
2. Формирование государства в рамках одной крупной славинии. Этот путь характерен для северо-запада Балканского полуострова (Сербия IX–XI веков, Хорватия IX–X веков), Карантании (государство, созданное предками современных словенцев, VIII век) и ободритов — славинии, обитавшей на правобережье Нижней Эльбы (X–XI века).
Из всего сказанного можно кратко сделать следующий вывод.
В ходе Расселения VI–VIII столетий у славян произошло крушение племенного строя. Славянские догосударственные общности, известные начиная с VII века, в том числе восточнославянские группировки, о расселении которых повествует «Повесть временных лет», племенами (равно как и союзами племен) не являлись. Это были общности территориально-политического характера. Именно на их основе формировались славянские государства.
Древнерусский текст
Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша в лесехъ; а друзии седоша межю Припетью и Двиною и нарекошася дреговичи; инии седоша на Двине и нарекошася полочане, речьки ради, иже втечеть въ Двину, имянемъ Полота, оть сея прозвашася полочане. Словени же седоша около езера Илмеря, и прозвашася своимъ имянемъ, и сделаша градъ и нарекоша и Новъгородъ. А друзии седоша по Десне, и по Семи и по Суле, и нарекошася северъ…
И по сихь братьи (по смерти Кия, Щека и Хорива — легендарных основателей Киева. —
Се бо токмо словенескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, северъ, бужане, зане седоша по Бугу, поел еже же велыняне…
Поляномъ же живущимь особе, якоже рекохомъ, сущимъ от рода словеньска, и нарекошася поляне, а деревляне от словенъ же, и нарекошася древляне; радимичи бо и вятичи оть ляховъ. Бяста бо 2 брата в лясехъ, Радимъ, а другий Вятко, и пришедъша седоста Радимъ на Съжю, и прозвашася радимичи, а Вятько седе съ родомъ своимъ по Оце, оть него же прозвашася вятичи. И живяху в мире поляне, и деревляне, и северъ, и радимичи, вятичи и хрвате. Дулеби живяху по Бугу, где ныне велыняне, а улучи и тиверьци седяху по Днестру, приседяху кь Дунаеви. Бе множьство ихъ; седяху бо по Днестру оли до моря, и суть гради ихъ и до сего дне, да то ся зваху оть грекъ Великая Скуфь…
Перевод
Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие — древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем — славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами…
И после этих братьев стал род их держать княжение у полян, а у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое, а другое на реке Полоте, где полочане. От этих последних произошли кривичи, сидящие в верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город — Смоленск; именно там сидят кривичи. От них же происходят северяне…
Вот только кто говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами…
Поляне же, жившие сами по себе, как мы уже говорили, были из славянского рода и только после назвались полянами, и древляне произошли от тех же славян и также не сразу назвались древляне; радимичи же и вятичи — от рода ляхов. Были ведь два брата у ляхов — Радим, а другой — Вятко; и пришли и сели: Радим на Соже, и от него прозвались радимичи, а Вятко сел с родом своим по Оке, от него получили свое название вятичи. И жили между собою в мире поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты. Дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне, а уличи и тиверцы сидели по Днестру и возле Дуная. Было их множество: сидели они по Днестру до самого моря, и сохранились города их и доныне; и греки называли их «Великая Скифь»…
Глава 2
Причуды «варяжской проблемы»
В истории русского Средневековья особое место занимают две проблемы. Особое в том смысле, что они оказывают сильнейшее эмоциональное воздействие на широкие круги людей, интересующихся историей Отечества. Одна из них — проблема подлинности «Слова о полку Игореве», к которой мы обратимся позже, в главе 7 книги. Другая — так называемая варяжская, или норманнская, проблема.
В массовом историческом сознании господствует представление, что по поводу образования государства на Руси в науке идет многолетняя, а точнее уже многовековая дискуссия между «норманистами» и «антинорманистами». Первые считают, что Древнерусское государство образовали скандинавы (в раннее Средневековье называемые в Западной Европе по-латыни норманнами — nortmanni, т. е. северными людьми), а вторые с ними не согласны. Началась дискуссия в середине XVIII столетия, когда русский ученый-энциклопедист М. В. Ломоносов оспорил точку зрения на возникновение Древнерусского государства, высказанную немецкими историками, работавшими в России, — Г. З. Байером и Г. Ф. Миллером. В дореволюционной историографии перевес был у норманистов, в советское же время господствовал антинорманизм, в то время как норманизм расцвел в XX веке в зарубежной, западной исторической литературе. Так или примерно так видят суть дела и студенты, приходящие в вуз со школьной скамьи, и взрослые люди, не занимающиеся историей профессионально, но интересующиеся ею.
Как говаривал в 1970-е годы по другим поводам один из профессоров исторического факультета Московского университета, все это «в общем правильно, но неточно, поэтому совершенно неверно». Приведу пример. В исторической науке советского периода одним из главных борцов против «норманизма» был Борис Александрович Рыбаков, видный археолог и историк. В его трудах можно встретить немало выпадов против этого течения как лженаучного направления в буржуазной историографии. Однако если бы труды Рыбакова смог прочитать кто-то из историков XIX столетия, то, исходя из того, как в них представлен конкретный исторический материал, он сделал бы однозначный вывод: автор — банальный норманист.
Почему? Дело в том, что никакой единой дискуссии между норманистами и антинорманистами с XVIII века до наших дней не идет. В любой дискуссии главное — ее основной вопрос. А с этой точки зрения по проблеме роли норманнов в истории Руси можно говорить не об одной, а о двух дискуссиях, и дискуссиях совершенно разных.
Первая началась действительно в 1749 году с полемики Ломоносова и Миллера. Миллер (ученый, позднее много сделавший для развития российской исторической науки — он первым начал изучение истории Сибири, издал «Историю Российскую» В. Н. Татищева, при жизни автора не публиковавшуюся) выступил с диссертацией «О происхождении имени и народа российского». До него статью, касавшуюся проблемы образования Древнерусского государства, опубликовал в 1735 году в Санкт-Петербурге на латыни другой историк немецкого происхождения, работавший в России, — Байер; еще одна его статья на эту тему была опубликована там же посмертно, в 1741 году. В те времена еще не была развита такая историческая дисциплина, как
И Байер, и Миллер достаточно педантично, в духе немецкой науки, проштудировали известные в то время источники. Обнаружив в древней русской летописи — «Повести временных лет», — что основатель династии русских князей Рюрик и его окружение были
Но дело происходило в стенах Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. Эта территория на памяти большинства участников событий конца 1740-х годов была отвоевана Петром I у шведов — т. е. потомков раннесредневековых норманнов. Более того, совсем уж недавно, в 1741–1743 годах, Швеция вела новую войну с Россией, в начале которой ею вынашивались планы возвращения утерянных прибалтийских земель. И вот в такой ситуации историки — иностранцы по происхождению утверждают, что русскую государственность создали предки этих самых шведов![7] Такой подход не мог не вызвать протеста, и его выражением стала позиция Ломоносова. Ученый-энциклопедист, до этого специально историей не занимавшийся (свои исторические труды он напишет позднее), раскритиковал работу Миллера как унижающую историю России. При этом он не сомневался, что приход в Восточную Европу Рюрика был актом образования государства. Но происхождение первого русского князя и его людей Ломоносов истолковал иначе, чем Байер и Миллер: он утверждал, что варяги были не норманнами, а западными славянами, жителями южного побережья Балтийского моря.
Начавшаяся в середине XVIII века дискуссия[8] перетекла в XIX столетие. Сторонники отождествления варягов с норманнами (к ним принадлежали крупнейшие представители российской историографии — Н. М. Карамзин, М. П. Погодин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский) пытались подкрепить свое мнение новыми аргументами, их оппоненты, «антинорманисты», множили версии о «нескандинавском» происхождении варягов: предлагались отождествления их с западными славянами (наиболее распространенная версия), финнами, венграми, хазарами, готами… Но по-прежнему все спорящие не сомневались: именно варяги, пришедшие в Восточную Европу в 862, по летописи, году и основали государство на Руси.
К началу XX века дискуссия практически затихла. Причиной этого было в первую очередь накопление научных знаний, особенно в области археологии и лингвистики — науки о языке. К тому времени начались археологические исследования русских древностей, и они показали, что на территории Руси в конце IX–X веке присутствовали тяжеловооруженные воины скандинавского происхождения. Это коррелировало с известиями письменных источников, летописей, согласно которым иноземными воинами — дружинниками русских князей были
Казалось бы, дискуссия была исчерпана: «норманизм» победил.
Действительно, в XX столетии авторов, утверждавших, что варяги не являлись норманнами, было немного. Причем в большинстве своем это были представители русской эмиграции. В советской историографии сторонники «ненорманства» варягов исчислялись буквально единицами (это А. Г. Кузьмин и с оговорками В. Б. Вилинбахов). Так откуда же взялось традиционное представление о господстве «антинорманизма» в исторической науке советского периода?
Дело в том, что так называемой антинорманизм советской историографии — это принципиально иное явление, чем «старый», дореволюционный «антинорманизм». Ранее обе спорящие стороны — и «норманисты», и «антинорманисты» — сходились в том, что приход Рюрика и его варяжской дружины явился актом создания государства Русь. Полемика шла по поводу происхождения варягов. Теперь же основной вопрос дискуссии был поставлен иначе: вместо «Кто были варяги?» — «Создали ли варяги Древнерусское государство?» Тождество варягов и норманнов стало признаваться практически всеми исследователями, но тезис об образовании ими государства стал отвергаться. Формирование государства начали рассматривать как длительный процесс, для которого требовалось вызревание предпосылок в местном обществе; государственность невозможно принести извне, это не под силу никаким пришельцам; соответственно появление Рюрика стало трактоваться как не более чем эпизод в длительной истории формирования государственности у восточных славян, эпизод, приведший к появлению правящей на Руси княжеской династии. Такой подход, при котором появлению князей варяжского происхождения не придавалось решающего значения в истории становления Древнерусского государства, виден еще у В. О. Ключевского. Но, конечно, господствующим он стал в результате утверждения в отечественной историографии марксистского подхода к истории, при котором приоритет отдавался социально-экономическому развитию общества, что не оставляло возможности для «экспорта государственности». «Государство появляется там и тогда, где и когда появляются общественные классы» — этот тезис Ленина очень трудно совместить с представлением о привнесении государственности князем-пришельцем. Советские историки были «антинорманистами» именно в таком смысле: признавая, что варяги были норманнами, они отказывали им в решающей роли в образовании Древнерусского государства, противостоя тем самым как «старым» «антинорманистам», так и «старым» «норманистам»[9].
Представление о незначительности роли варягов в государствообразовании на Руси утвердилось к концу 1930-х годов. Параллельно с общим тезисом о складывании государства как длительном процессе, для которого необходимы внутренние предпосылки, сложилась (в духе тех лет) тенденция к идеологизации проблемы. «Норманизм» стал рассматриваться как направление буржуазной науки, суть которого — доказать неспособность славян к созданию своей государственности. Здесь сыграло роль использование легенды о призвании Рюрика в гитлеровской пропаганде: получили известность высказывания Гитлера и Гиммлера о неспособности славянской «расы» к самостоятельной политической жизни, о всегдашнем решающем влиянии на них германцев[10], из-за чего славяне вынуждены были «приглашать Рюриков». После победы над фашистской Германией этот фактор отпал, но начавшаяся «холодная война» подставила на его место новый: «норманизм» стал рассматриваться как применяемое в западной буржуазной историографии средство искажения, принижения истории страны, первой сделавшей шаг к новой, коммунистической общественной формации.
В конце XX — начале XXI столетия можно было ожидать снятия идеологических наслоений с «варяжского вопроса», перехода к объективному рассмотрению роли норманнов в процессах, шедших в раннее Средневековье в Восточной Европе. Но вместо этого наблюдается иное — активизация «крайних» точек зрения.
С одной стороны, появляются работы, в которых под формированием Древнерусского государства понимается исключительно деятельность норманнов в Восточной Европе, а участие славян в этом процессе практически игнорируется. Работы такого рода выходят как в зарубежной историографии (К. Хеллер, Дж. Шепард, Г. Шрамм, не говоря уже о дилетантах типа Р. Пайпса), так и в отечественной (Р. Г. Скрынников, с оговорками — В. Я. Петрухин). Такой подход являет собой по сути пренебрежение научными результатами, достигнутыми современной славистикой, из которых следует, что на всей славянской территории после славянского Расселения VI–VTII веков складываются устойчивые политические (а не племенные в классическом смысле) образования («славинии»), на основе которых и шли процессы формирования государств (см. об этом главу 1 настоящей книги).
С другой стороны, возрождается точка зрения, свойственная «старому антинорманизму», — что варяги не были скандинавами. Если в 1970—1980-е годы ее отстаивал практически один А. Г. Кузьмин, то ныне на подобных позициях стоит целая группа авторов (А. Н. Сахаров, В. В. Фомин и др.). Этот феномен может вызвать удивление, поскольку в течение XX столетия был накоплен значительный материал (в первую очередь археологический), оставляющий ныне намного меньше сомнений в тождестве варягов и норманнов, чем на рубеже XIX–XX вв. (а точнее, не оставляющий никаких сомнений[11]). На территории Руси зафиксированы многочисленные погребения конца IX–X века, захороненные в которых люди были выходцами из Скандинавии (об этом говорит сходство погребального обряда и инвентаря с теми, которые известны из раскопок в самих скандинавских странах). Они обнаружены и на севере Руси (район Новгорода — Ладоги), и на Среднем Днепре (район Смоленска), и в Среднем Поднепровье (район Киева и Чернигова) — т. е. там, где располагались главные центры формирующегося государства. По своему социальному статусу эти люди были в основном знатными воинами, дружинниками. Чтобы отрицать в такой ситуации «норманство» летописных варягов (а летописи этим термином — «варяги» — именуют как раз дружинников иноземного происхождения), надо допускать невероятное: что о воинах — выходцах из Скандинавии, от которых остались археологические свидетельства их пребывания в Восточной Европе, письменные источники умолчали, и наоборот — те иноземные дружинники (не-скандинавы), которые в летописях упоминаются под именем «варягов», почему-то не оставили следов в материалах археологии…[12]
Столь явное несоответствие тезисов нынешних адептов «старого антинорманизма» современному уровню научных знаний естественно ведет к попыткам объяснить феномен возрождения отрицания тождества варягов с норманнами причинами, лежащими вне науки[13]. Однако вряд ли такое объяснение исчерпывающе. Представляется, что отчасти этот возврат к «старому антинорманизму» провоцируется своего рода «победной эйфорией» представителей противоположной крайности, объявляющих (уже в духе «старого норманизма») норманнов единственной государствообразующей силой в Восточной Европе. По сути же сторонники обеих крайних точек зрения — и те, кто отрицает, что варяги были норманнами, и те, у кого государство Русь является исключительно результатом деятельности скандинавов — подменяют реальную проблему роли неславянских элементов в генезисе древнерусской государственности прокламированием давно опровергнутых развитием науки положений. При внешней противоположности суждений и те и другие сходятся в основополагающем — государственность к восточным славянам была привнесена извне.
Что же говорят о роли варягов в возникновении государства Русь исторические источники?
Согласно древнейшим русским летописным памятникам — так называемому Начальному своду конца XI века (текст его донесен Новгородской первой летописью) и «Повести временных лет» (начало XII в.) — около середины IX столетия[14] в наиболее развитых «славиниях» Восточной Европы — у словен в Новгороде и у полян в Киеве — к власти пришли князья варяжского происхождения: в Новгороде Рюрик, в Киеве — Аскольд и Дир. Рюрик был призван на княжение словенами, кривичами и финноязычной общностью (по Начальному своду — мерей, по «Повести временных лет» — чудью) после того, как эти народы изгнали варягов, бравших ранее с них дань. Затем (по «Повести временных лет» — в 882 году) преемник Рюрика Олег (по версии Начального свода — сын Рюрика Игорь, при котором Олег был воеводой) захватил Киев и объединил северное и южное политические образования под единой властью, сделав Киев своей столицей.
Летописные рассказы отстоят от описываемых событий более чем на два столетия, многие их известия явно основаны на легендах, устных преданиях. Встает естественный вопрос, насколько достоверна донесенная летописными памятниками информация о событиях, происходивших в IX веке. Проверить это могут помочь, во-первых, сведения иностранных источников, во-вторых, данные археологии.
Как уже говорилось, с конца VIII века у скандинавских народов начинается так называемое движение викингов — военные набеги норманнских дружин на соседние территории континентальной Европы, иногда приводившие к оседанию
В середине IX века среди предводителей викингов известен из западных источников тезка Рюрика — датский
Таким образом, значительная роль норманнов в событийном ряду периода образования Древнерусского государства сомнений не вызывает: скандинавское происхождение имела древнерусская княжеская династия, а также значительная часть окружавшей первых русских князей знати (дружинное окружение первых киевских князей, видимо, в значительной мере состояло из потомков дружинников Рюрика, перешедших с Олегом в Киев). Но есть ли основания говорить о норманнском влиянии на темпы и характер формирования русской государственности? Здесь в первую очередь следует сопоставить государствообразование на Руси и у западных славян и посмотреть, не было ли в формировании Древнерусского государства специфических черт, которые могут быть связаны с воздействием варягов[16].
Что касается темпов складывания государства, то ранее Руси, в первой половине IX в., возникло первое западнославянское государство — Великая Моравия, погибшее в результате нашествия венгров в начале X столетия. Западнославянские государства, сохранившие независимость, — Чехия и Польша — складывались одновременно с Русью, в течение IX–X веков. Говорить об «ускорении» норманнами процесса государствообразования на Руси, следовательно, исходя из сравнения со славянскими соседями, оснований нет. Сходны были и характерные черты в формировании Древнерусского и западнославянских государств. И на Руси, и в Моравии, и в Чехии, и в Польше ядром государственной территории становилась одна из славиний (на Руси — поляне, в Моравии — мораване, в Чехии — чехи, в Польше — гнезненские поляне), а соседние постепенно вовлекались в зависимость от нее. Во всех названных странах основной государствообразующей силой была княжеская дружина. Везде (кроме Моравии) наблюдается смена старых укрепленных поселений (градов) новыми, служившими опорой государственной власти. Таким образом, нет следов воздействия норманнов и на характер государствообразования. Причина здесь в том, что скандинавы находились на том же уровне политического и социального развития, что и славяне (у них также государства формировались в IX–X столетиях), и сравнительно легко включались в процессы, шедшие на восточнославянских землях[17].
Все же существует одна черта в складывании Древнерусского государства, которую можно в определенной степени связать с ролью варягов. Это объединение всех восточных славян в одном государстве. Этот факт обычно воспринимается как само собой разумеющийся. Между тем он уникален: объединения в одном государстве не произошло ни у западных, ни у южных славян — у тех и других сложилось по нескольку государственных образований. Формирование на восточнославянской территории одного государства, вероятно, в значительной мере связано с наличием сильного политического ядра — дружины первых русских князей, первоначально норманнской по происхождению. Она обеспечивала киевским князьям заметное военное превосходство над князьями других славиний. Не будь этого фактора, скорее всего у восточных славян к X столетию сложилось бы несколько государственных образований: как минимум два (у полян со столицей в Киеве и у словен и их соседей со столицей в Новгороде), а может быть и более[18]. Следует в связи с этим иметь в виду, что дружину Рюрика (если верно его отождествление с датским Рериком) составляли люди, хорошо знакомые с самой развитой в то время западноевропейской государственностью — франкской. Дело в том, что Рёрик много лет (почти четыре десятилетия, с конца 830-х до 870-х годов) держал в качестве ленника франкских императоров и королей, потомков Карла Великого, земли во Фрисландии (территория современной Голландии). Он и его окружение (значительная часть которого была уроженцами уже не Дании, а Франкской империи), в отличие от большинства других норманнов той эпохи, должны были обладать навыками государственного управления; возможно, это сказалось при освоении преемниками Рюрика огромной территории Восточной Европы. Но это влияние на складывание древнерусской государственности вернее считать не скандинавским, а франкским, лишь только «пропущенным» через людей скандинавского происхождения.
Рюрик стоял во главе полиэтничного по сути объединения на севере Восточной Европы, в которое кроме славян — ильменских словен и кривичей — входили финноязычные племена чуди (предки эстонцев), веси (в Юго-Восточном Приладожье), возможно и мери (обитавшей в Волго-Клязьминском междуречье). В результате же обоснования преемников Рюрика на Юге, в глубине славянских земель, возглавленное ими государство стало славянским, а скандинавская по происхождению часть элитного слоя быстро ассимилировалась в славянской среде. Уже представитель третьего поколения князей — сын Игоря Святослав носил славянское имя: а ведь надо иметь в виду, что именословы правящих династий носили сакральный характер, и обычно в случаях, когда династия была пришлой, долгое время сопротивлялись ассимиляции. Например, в правившей с конца VII века в Болгарском царстве тюркской династии славянские имена появляются только в середине IX столетия. В середине X века император Византии Константин Багрянородный, описывая в своем трактате «Об управлении империей» объезд дружинниками киевского князя подвластных «славиний» (древлян, северян, дреговичей, кривичей) с целью сбора дани, называет это мероприятие славянским словом «полюдье». В скандинавском языке существовал свой термин для обозначения такого рода объезда — «вейцла», однако употреблен Константином именно славянский термин, при том, что царственный автор получал информацию явно не от восточнославянских плательщиков дани, а от получателей ее — представителей киевских князей, прибывавших в Константинополь с дипломатическими и торговыми целями. В том же рассказе присутствует в греческом переводе славянский глагол «кормитися» — дружинники, выходящие из Киева, в течение зимы «кормятся», по словам автора, на территориях подчиненных славиний. Очевидно, основная масса элитного слоя Руси к середине X столетия уже пользовалась славянским языком[19].
В рамках дискуссий по «варяжскому вопросу» имеет место фактически отдельная дискуссия о происхождении названия
И въсташа словене, и кривици, и меря, и чюдь на варягы, и изгнаша я за море; и начаша владети сами собе и городы ставити. И въсташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беше в них правды. И реша к себе: «Князя поищем, иже бы владел нами и рядил ны по праву». Идоша за море к варягом и ркоша: «Земля наша велика и обидна, а наряда у нас нету; да пойдете к намъ княжить и владеть нами».
И восстали словене, и кривичи, и меря, и чудь против варягов, и изгнали их за море; и начали сами собой владеть и города строить. И стали сами между собой воевать, и была между ними большая война и усобица, и встал город на город, и не было у них правды. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и управлял нами по праву». Пошли за море к варягам и сказали: «Земля наша велика и обильна, а порядка у нас нет. Приходите к нам княжить и владеть нами».
«Повесть временных лет»:
Изъгнаша варяги за море, и не даша имъ дани, и поча-ша сами в собе володети, и не бе в нихъ правды, и въста родъ на родъ, и быша в нихъ усобице, и воевати почаша сами на ся. И реша сами в себе: «Поищемъ собе князя, иже бы володелъ нами и судилъ по праву» И идоша за море кь варягомъ,
Изгнали варягов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие (варяги) называются шведы, а иные норманны (в данном случае — норвежцы.
Текст, выделенный курсивом, является отступлением, разрывающим фразу Начального свода: «Идоша за море к варягомъ и ркоша». Вставной характер его в «Повести временных лет» очевиден. Соответственно встает вопрос, достоверно ли эта вставка, достоверно ли отождествление варягов Рюрика с
Проливают ли свет на вопрос о происхождении названия
Если обратиться к иностранным источникам IX–X веков (арабским, византийским, западноевропейским), в них можно обнаружить известия, в которых понятие «русь» прилагается к группам людей, скорее всего, имеющим скандинавское происхождение. Однако речь идет всегда о выходцах из Скандинавии, действующих в Восточной Европе. А коли так, нельзя исключить, что они восприняли здесь местное наименование, возникшее до их появления. Таким образом, зарубежные источники не дают решающих аргументов для решения вопроса о происхождении названия
Исследователи, занимавшиеся этой проблемой, обычно старались опереться на данные лингвистики. Многие убеждены в справедливости указания «Повести временных лет» на тождество руси и варягов, и соответственно ищут прототип названия
Другие исследователи ищут корни названия
Таким образом, вопрос о происхождении названия государства и народа восточных славян остается спорным. При этом обращает на себя внимание, что уже в начале X столетия, т. е. вскоре после прихода князя Олега в Киев, все подвластное киевским князьям население, независимо от своего этнического происхождения, называлось «русью». В договорах Олега и Игоря с Византией (соответственно 91 1 и 944 годов) не упоминаются ни славяне, ни варяги — только