Проклятие ульфхеднара

Асвейг просто привалилась затылком к дереву, стараясь дать хоть немного отдыха уставшей от вечного сидения в неудобной позе спине. Звучали со стоянки тихие голоса. Кто-то смеялся: уже позабылось разочарование того момента, когда напавшие начали разбирать вещи гостей и не нашли там тех богатств, на которые рассчитывали. Снова всколыхнулись разговоры о том, чтобы просто расправиться со всеми и не тащить их аж до Скодубрюнне. Но хозяйка настояла. Уж неизвестно, почему так сильно хотела поступить по совести хотя бы в этом. Асвейг часто замечала направленный на Ингольва задумчивый взгляд Фьётры. Она даже, бывало, присаживалась рядом с ним на привалах и говорила о чём-то. Викинг хранил холодность, но не молчал. После он рассказывал, что она выведать хотела, куда делось остальное добро, которое наверняка было у тех, кто прибыл со службы василевсу. А он только руками разводил, мол, что было, всё забрали. Обиднее всего оказалось потерять оружие: его тоже никто возвращать не собирался. Оно разошлось по рукам воинов, что теперь носили его, как своё собственное. Асвейг чудом удалось сохранить амулет: благо, обыскивать её не стали. Не было уверенности в том, что она сможет сдерживать силы без него, и проверять сейчас это вовсе не хотелось.

Асвейг устала наблюдать за вялой в преддверии сна жизнью лагеря и перевела взгляд на Ингольва, что сидел неподалёку, но всё же на достаточном, чтобы невозможно было разговаривать, расстоянии от неё. Викинг тут же вскинул голову. Они смотрели друг на друга долго, до того, что сердце встревоженно заколотилось и сбилось дыхание. Асвейг словно окунулась вновь в тот день, когда порвала невольно протянутую между ними связь. И вдруг на один короткий миг захотелось вернуть её обратно. Ингольв словно неведомым образом почувствовал её желание и, вздохнув, отвернулся.

Наутро всё тело, уже изрядно измученное в пути, ныло и отказывалось шевелиться, как надо. Саднили стёртые веревками запястья. Благо пленители напиться дали да поесть немного ячменной каши. Кормили их ровно столько, чтобы не померли с голоду по дороге.

После снова пришлось садиться в ненавистную телегу. Одно облегчение: можно было привалиться к сильному плечу Ингольва. Мужчины, что ехали рядом с повозкой, упомянули, что к полудню, если не рассусоливать, можно и добраться до Скодубрюнне. К тому же, если дорогу не размыло слишком сильно: поговаривали, что непогода и скудные урожаи случались и там тоже.

Истерзанная скверно проведенной ночью, Асвейг то и дело проваливалась в тяжёлую дрему. Неприветливо серое небо сыпало моросью на лицо, отяжеляя и без того опостылевшую и уже грязную одежду. Жалко было всех вещей, что остались в поместье Фьётры. И рунных дощечек было жаль, хоть за всё время, что довелось прожить на Фьермонте, Асвейг запомнила их наизусть. Теперь уж они, можно сказать, и без надобности. Еле-еле найдя силы, чтобы вынырнуть из забытья, она вдруг увидела вдалеке знакомые очертания Скодубрюннских домов. Вокруг и без того обширного поместья выросли новые постройки. Сновали в округе едва различимые издалека фигурки людей. А вдоль берега яркими пятнами виднелись шатры и палатки уже прибывших на тинг бондов, их семей и соседей.

Ещё через полмили начали попадаться жители хутора и путники, что следовали в ту же сторону. И многие с интересом поглядывали на тех, кого гордая Фьётра, словно рабов, везла в телеге. Мало кто узнавал Ингольва в заросшем и порядком потрёпанном за время пути мужчине. Асвейг наверняка никто не помнил, а остальных и вовсе — никто не знал. Оно и хорошо.

Расположились на предназначенном для прибывших со всех херадов людей ровном, чуть уходящем в гору берегу. Так же, как и все, расставили палатки и шатер для Фьётры. Пленников на сей раз оставили сидеть в телеге. Только Ингольва повели к хозяйке, которая уже скрылась за пологом своего дорожного жилища. Не возвращался он долго, послышался даже резкий голос женщины, которая как будто угрожала ему или пылко пыталась в чём-то убедить. А после совершенно невозмутимого викинга привели обратно, но усаживать к остальным не стали. Наоборот, всех выгнали из повозки и, постоянно подгоняя, потащили к месту проведения суда. Располагалось оно на самом высоком месте, где удобно было бы постовить кресло конунга и собраться любопытствующему и заинтересованному люду. Там сейчас вовсю шумел спор между двумя мужчинами. Но он резко стих, стоило только приблизиться новоприбывшим. Хакон, бросив короткий взгляд на пленённого Ингольва, поднял руку, останавливая, судя по всему, затянувшуюся перепалку.

— Вот так встреча, — протянул он.

Сидящая рядом с ним в другом кресле Мёрд, проследила за его взглядом и обомлела, вмиг сделавшись белой, точно луна. И если муж её за эти два года не изменился, то воительница теперь выглядела едва не измождённой. Щёки её чуть ввалились, худая шея торчала из воротника платья. Руки, раньше крепкие, привыкшие к оружию, теперь выглядели едва не костлявыми. Неужто не подарила ей радости жизнь с конунгом? Не видела она достатка? Или печали её оказались столь велики, что пили жизненные соки. Женщина приложила руку к тяжело вздымающейся груди, неотрывно и открыто разглядывая Ингольва. Пожалуй уже за это её можно было бы упрекнуть в неверности. А после она вперилась в Асвейг и сжала зубы так, что заострившиеся скулы проступили ещё сильнее. Уж неизвестно, на что она надеялась, но явно её тут увидеть не ожидала.

Отвечать на приветствие конунга Ингольв не стал, как и на призывный взгляд Мёрд. Зато Фьётра вышла вперёд, вызвав недовольное ворчание мужчин: нехорошо женщине первой лезть в не предназначенные для них дела.

— Оставаться тебе целым, Хакон, сын Фадира, — не обращая внимания на окутавшее её негодование. — Позволь говорить вместо моего мужа, потому как он, хоть и собирался на тинг, а злой рок не позволил ему прибыть сюда.

— Говори, Фьётра, — разрешил молодой конунг, видно, хорошо зная женщину.

Всех пленников подвели ближе к нему. Хозяйка указала на них рукой и заговорила вновь:

— Эти люди пришли в мой дом под видом заплутавших путников, а ночью напали на меня и мо. семью. Он, — женщина махнула на Ингольва, — своими руками убил моего мужа, Види. И если бы не наши родичи, то лежать бы нам всем мёртвым в собственном жилище.

Викинг громко хмыкнул, когда она замолчала, но оправдываться не поспешил. Мужчина, что держал его, заметно вздрогнул, видно опасаясь, что именно в этот миг ему захочется освободиться. Хакон снова внимательно оглядел Ингольва, постукивая пальцами целой руки по подлокотнику.

— Что скажешь, Ингольв Радвальдссон? Чего ты хотел от этой семьи, что, как зверь, напал на них? Совсем обнищал, поживиться решил? Не зря, видно, тебя уже нарекли нидингом.

Тот повёл плечами, легко стяхивая со связанных за спиной запястий руки пленителя. Покосился на Эльдьярна и Блефиди, который хмурил брови, напряжённо вникая в то, что говорят.

— Я от той семьи хотел только узнать, где оказался, когда плыл сам на тинг. Чтобы встретиться с тобой, Хакон Однорукий. И с Альвином Белобородым, которому, признаться, задолжал. Но не потому, что трусливо укрывался в лесах, а потому, что служба, на которую я поступил, вынудила меня задержаться в чужих землях дольше положенного. Но как только смог, я вернулся. И, попав в беду вместе со своими друзьями, высадился на незнакомом берегу. А после спросил дороги у этих добрых людей. У хозяев, которые приняли нас с должным гостеприимством, а после созвали всю родню, чтобы перебить нас. Види попал под горячую руку, не спорю. Я убил его. Но только потому, что он хотел убить меня.

Мёрд, выслушав его, нетерпеливо посмотрела на мужа и даже вперёд подалась, будто всей душой ей сейчас хотелось подойти к Ингольву.

— Какие различные истории, — хмыкнул конунг, впрочем, вовсе не злобно. — Думается мне, у Фьётры найдётся много видоков для того, чтобы сказать, что всё было так, как говорит она.

— А моих видоков, которые несправедливо пленены и ограблены вместе со мной, никто и слушать не станет, — закончил за него викинг.

Конунг развёл руками.

— Я выслушаю всех, коли есть на то надобность. И попытаюсь понять, где кроется правда, — он вновь повернулся к Фьётре. — Так чего ты хочешь, какого суда за то, что Ингольв Радвальдссон, ранее уважаемый человек и сильный воин моего хирда, якобы из злого умысла убил твоего мужа?

— Я приму любое твоё решение, конунг. Любое наказание, какое ты посчитаешь справедливым для него и его спутников, — уже не так уверенно ответила та.

— И для женщин? — Хакон указал взглядом на Асвейг и стоящую рядом с ней Рагну. — Они сражались рядом с Ингольвом? Бросались с оружием на твоих родичей?

— Нет, — на удивление честно призналась Фьётра.

Кто-то из сопровождавщих её мужчин что-то недовольно буркнул ей в спину. Но она приподняла руку, останавливая возмущение.

— Тогда почему они связаны?

— Они были вместе с ним. Значит, разделяли его намерения.

Конунг покачал головой. Долгим взглядом он окинул Асвейг и чему-то усмехнулся.

— Вы можете идти. Завтра приходите сюда снова. Я обещаю подумать над вашим рассказом.

— Спасибо, — Фьётра благодарно наклонила голову.

Зря она дала слабину и не стала настаивать на смерти Ингольва. Или на его новом изгнании за убийство. Она даже не попросила вергельда, если уж остатки совести не позволили ей требовать казни. Всё это может дать повод Хакону усомниться в её словах. Асвейг завертела головой, пытаясь снова встретиться с Мёрд взглядом, но её силой повели обратно в лагерь. Показалось, воительница заинтересованно посмотрела ей вслед напоследок, но поймёт ли, что та хотела что-то сказать.

Большое становище гудело, как самый настоящий город. И народу здесь теперь было больше, чем в некоторых из них. Асвейг и Рагну вместе с ней оставили, привязав к одной телеге, а мужчин — ко второй. Как только надсмотрщики отошли на пару шагов, те начали переговариваться. Ингольв был явно недоволен тем, как прошла встреча с конунгом. К тому же, как они ни вглядывались, а никто, кажется, не увидел среди собравшихся ни Лейви, ни Гагара. Теперь ещё за них тревожиться, гадая, почему задержались.

— Кажется, конунг не очень-то поверил Фьётре, — усмехнулась Рагна, когда их тоже оставили без особого надзора. — Но если с Ингольвом он не ладит, то может её уважить.

— Хорошо, что сейчас нет Альвина Белобородого. Ярла, чьего сына Ингольв убил, — Асвейг вздохнула. — Иначе всё могло бы закончиться гораздо хуже.

Рыбачка заинтересованно посмотрела на неё через плечо, вывернув голову.

— А если он здесь и прознает обо всём?

— Тогда нам придется вовсе худо. Он давно требовал казни Ингольва. И теперь может снова взяться за своё.

Асвейг и правда надеялась, что Альвин ещё на тинг не прибыл или не прибудет вовсе. Может, увели его куда неотложные и очень важные дела. Может, задержали какие невзгоды. Уже теряя надежду на то, что с Хаконом всё же удастся поговорить, Асвейг принялась размышлять над другим способом хоть как-то повлиять на судьбу всех спутников. Конечно, Ингольв добровольно не сложит голову под топором. Но тогда здесь будет страшная бойня, и их всё равно не отпустят живыми. Как бы силён он ни был, как бы ни был могуч Эльдьярн, а людей здесь слишком много, чтобы разом совладать со всеми.

Нужного решения пока не приходило. В душе уже начало разрастаться отчаяние от бессилия, но вдруг Рагна, дотянувшись, толкнула Асвейг локтем.

— Посмотри, это не жена конунга идёт?

Та повернулась, стараясь выглянуть из-за телеги, которая закрывала обзор. И правда, со стороны поместья к ним шла Мёрд, придерживая подол расшитого по вороту, рукавам и краю юбки платья. Между золотистых фибул её хангерока покачивались крупные, украшенные оберегами бусы, плащ из тонкой шерсти стелился за спиной, поблескивали на пальцах крупные перстни. Она выглядела истинной женой конунга, да только в глазах её не было радости или хотя бы гордости. Будто она пыталась только не терять лица перед остальными. Не подводить мужа.

Мёрд прошла мимо пленников, едва повернув голову в их сторону, и скрылась в шатре Фьётры. Мужчины проводили её заинтересованными взглядами. Ингольв — мрачным. Блефиди что-то тихо сказал ему, вопросительно изогнув брови, а тот лишь плечом дёрнул. Ромей разочарованно покачал головой.

Женщины разговаривали недолго. Воительница откинула полог и вышла первой, так же не глядя по сторонам, а Фьётра, явно подавленная, подозвала одного из подручных и указала взглядом на Асвейг, бросив короткий приказ. Мёрд приблизилась, нависла, обрушивая на голову тяжёлый взгляд.

— Ты что-то хотела мне сказать? — проронила будто и не ей вовсе.

— Я хотела, чтобы ты помогла мне спасти Ингольва, — Асвейг поёрзала, усаживаясь так, чтобы было удобнее смотреть на воительницу. — Мне нужно поговорить с конунгом.

— Замахнулась, — фыркнула та, отворачиваясь, но не уходя.

— Твоё право мне отказать. Но я прошу не для себя. Знаю, добра мне ты не желаешь, но…

— Я поняла, — жена конунга властным жестом махнула в её сторону и распорядилась, обращаясь к мужчине, что стоял за её спиной: — Веди за мной. Приказ конунга.

Тот ни словом не возразил. Только схватил Асвейг под локоть и потащил за быстро удаляющейся Мёрд.

Она едва поспевала, спотыкаясь почти на каждой кочке. Затёкшие ноги слушались плохо. Зато на душе стало легче от надежды: Хакон выслушает и, возможно, согласится дать ей слово на тинге.

Её повели до самого поместья, каждый угол которого напоминал о не самых приятных месяцах, здесь проведённых. Мёрд свернула по протоптанной дорожке в сторону и вышла к дому, где проводились советы и разного рода важные разговоры правителя.

— Можешь идти, — воительница повернулась к сопровождающему. — Мои люди вернут её под надзор Фьётры очень скоро.

Тот заметно засомневался, чей же приказ ему выполнять теперь, но посчитал, видно, что перечить жене конунга выйдет дороже. Он молча ушёл, верно, придумывая на ходу, как будет оправдываться за скорое возвращение.

Мёрд открыла дверь и качнула головой, разрешая заходить.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — она не последовала за Асвейг, но вместо неё вошёл крепкий воин, с виду суровый и не готовый к разговорам.

Такой на уговоры не купится, если пленнице вздумается сбежать, и остановит — полшага не успеешь сделать.

— Думаю, знаю, — Асвейг с удовольствием размяла запястья, когда ей развязали руки.

Конечно, это не надолго, но хоть временное облегчение.

— Я согласилась помочь тебе только ради Ингольва, — наблюдая за ней, процедила Мёрд. — Надеялась, что тебя больше в жизни не увижу.

— У жизни другие планы на нас.

Мёрд фыркнула и закрыла дверь, ничем не дав понять, чего ждать теперь: то ли и правда встречи с Хаконом, то ли подлости очередной. А ну как теперь этот детина кинется?

По спине пронёсся холодок. Асвейг покосилась на стража, который даже не смотрел в её сторону, замерев у двери. Нет, он просто надзирать приставлен, а не творить бесчинство и унижать по приказу конунговой супруги. Время в ожидании потянулось, словно нить с прялки. Снаружи доносились голоса, едва слышное шуршание травы, когда кто-нибудь проходил достаточно близко от двери. И вдруг прозвучал отрывистый приказ не тереться здесь и идти работать: видно, любопытствующих, которые желали бы услышать хоть обрывок разговора с пленницей, набралось предостаточно.

Хакон резко открыл дверь и вошёл, исподлобья оглядев и стража, и Асвейг, которая сидела за столом в комнате дальше. Он тихо распорядился воину выйти, тот возразил было, но всё же послушался. Конунг неспешно подошёл и остановился напротив Асвейг, которая уже встала ему навстречу.

— Правду сказать, не думал, что Ингольв станет таскать тебя за собой так долго, — прикрыв обрубленную по локоть культю плащом, другую руку он заложил за спину.

— Так уж вышло, — Асвейг пожала плечами. — И раз уж он доверяет мне, я хочу попытаться оправдать его перед тобой. Потому как ни в чём, что говорит та женщина, он не виноват.

— Я догадываюсь, что она многое скрывает. И не верю, чтобы Ингольв решил начать разбойничью жизнь. Но у неё видоки. За её спиной родичи, которые подтвердят каждое её слово. И люди верят ей, — Хакон вздохнул. — К тому же скоро приедет Альвин Белобородый. Ты ведь помнишь его? Тогда Ингольву вряд ли удастся избежать казни. Его и так уже кличут нидингом. За трусость. Это только всё усложняет.

— Ты ведь не желаешь зла ему, конунг, — Асвейг пристально вгляделась в его спокойное лицо. — Так позволь мне вступиться. Дай слово на тинге.

— Ты пленница. И он обидел меня достаточно в своё время. Что, впрочем, не позволяет мне вредить ему нарочно.

— Вредить нарочно не позволяет тебе совесть. И благородство.

— Не льсти мне, женщина, — Хакон улыбнулся, и улыбка его оказалась приятной.

Не зря даже увечье когда-то не умаляло его привлекательности для девушек. Во время разговора с ним оно и вовсе забывалось как что-то незначительное. Что же не нравилось Мёрд в жизни с молодым, толковым и справедливым правителем? Неужто настолько сердце до сих пор сохло по Ингольву?

— На лесть у меня нет времени и желания, — Асвейг невольно улыбнулась в ответ. — Я хочу привлечь свидетеля, который лучше всех знает, что произошло. И он не сможет солгать.

Конунг заинтересованно оглядел её лицо, поиграл желваками, размышляя и, кажется, о чём-то уже догадываясь.

— Кто же он?

— Убитый Види, — не моргнув глазом уронила она. — Ты ведь наверняка знаешь, кто я. И каковы мои умения. Я могу как упокаивать мёртвых, так и призывать их вновь.

— Только за эти слова мне стоило бы сжечь тебя на костре, — Хакон чуть приблизился и сощурился плутовато, давая понять, что таких намерений вовсе не несёт в мыслях. — То, что ты совсем не обычная рабыня, мне стало понятно ещё тогда, когда Ингольв, не раздумывая, убил побратима ради тебя. А сейчас я вижу, что ты ещё опаснее, чем казалось.

— Мои способности весьма скромны, — Асвейг развела руками. — Но для того, чтобы воззвать к ответу погибшего Види, их будет достаточно. Он умер не так давно. Только позволь мне. Дай добро словом конунга.

— Что я получу взамен? — он отвернулся и прошёлся взад-вперёд. — Боюсь, кроме новых проблем, свобода Ингольва мне ничего не даст. Так каков резон?

— Люди станут доверять тебе ещё больше, когда увидят высшую справедливость. Разве не это самое важное для правителя? А если за тобой будет народ, то всё остальное достигнется гораздо легче.

— Сразу видно, что ты и с Лейви знаешься: приноровилась словами мёд лить, — Хакон вдруг расхохотался, но скоро снова стал серьёзным. — И говоришь ты всё верно. Но я всего лишь человек. И я бываю мелочен. Бываю злопамятен. Одной любви народа, который и без того уважает меня достаточно, мне мало.

Асвейг тихо и глубоко вздохнула, готовясь слушать его дальше.

— За возможность сказать правду можешь требовать соразмерную цену.

Конунг остановился полубоком и нарочито сосредоточенно задумался.

— Думаю, плата окажется гораздо меньшей, чем ты думаешь, — он криво усмехнулся, но в глазах его залег холод. — Как только Ингольв и вы все будете оправданы перед людьми, ты придёшь, чтобы разделить со мной ложе. Всего-то. Наверное, ничем другим расплатиться со мной ты не сумеешь.

— Зачем, конунг? — Асвейг взглянула на него, и правда не понимая.

Неужто ему, правителю, наложницей которого не откажутся стать многие из женщин, приглянулась именно она? Тем более сейчас, не слишком чистая и причёсанная после долгой дороги. Да и раньше он знал её рабыней. Страха перед тем, чтобы провести с ним ночь, не было. Почему-то она знала, что он не станет мучить или унижать. Просто знала. И не могла разуметь, зачем ему понадобилась столь сомнительная плата за услугу.

Хакон запахнулся в плащ и уже повернулся уходить.

— Говорю же: я бываю злопамятен. Но за эту малость ты получишь многое. Ты получишь слово на тинге. Разве не так?

Больше ничего объяснять он не стал. Просто вышел, оставив Асвейг в замешательстве и смятении. Отступаться она, конечно, не надумает. И раз Хакону нужно, чтобы она пришла к нему, она придёт и сделает всё, что тот пожелает. Собственное тело после надругательства Эйнара теперь не являлось для неё большой ценностью. Главное, выбраться отсюда живыми и сохранить хотя бы обрывки доброго имени. Чтобы не ходить, уперев глаза в землю, и не сносить постоянные насмешки людей. Такая жизнь способна показаться хуже смерти. Она знала это, хранила воспоминания об этом в самых глубоких закоулках памяти.

Как только конунг скрылся за дверью, снова вошёл страж. Бесстрастно окинув Асвейг взглядом, он повёл её обратно в лагерь. Всю дорогу она раздумывала над разговором с Хаконом, пытаясь понять. И только по возвращении, натолкнувшись на яростный и вопросительный взгляд Ингольва, который так и сидел, привязанный к телеге, словно зверь, вдруг поняла. Конунг всё знал. О том, что его жена сбежала от него к викингу с брачного ложа. Но только напрасно Хакон надеялся, что, овладев Асвейг, уязвит его. Ему всё равно.

Она снова уселась рядом с Рагной, на лице которой читалось явственное мучение от всего, что происходило с ними. Кем бы она ни была, но выглядела сейчас обычным человеком, который устал быть связанным и ждать, удастся выжить или нет.

— Ну, как? Ты поговорила с конунгом? — без особой надежды спросила она.

— Поговорила, — буркнула Асвейг, глядя в сторону. — Он даст мне слово на завтрашнем суде. И я докажу всем, что Фьётра врёт.

Рыбачка пошевелилась, ничего более не говоря. И, неизвестно, почему на ночь их обеих отвели в одну из палаток. Связывать не стали, только оставили снаружи надзирателей. Первый раз за несчётное количество ночей удалось хоть немного выспаться, просто раскинувшись на тонкой лежанке. Это было очень кстати в преддверии не самого сложного, но всё тоже требующего изрядных сил ритуала. Утром их с Рагной подняли ещё до того, как полностью рассвело. Дали только умыться да поесть плохо сваренной каши перед тем как снова предстать пред очами конунга и его надменной жены. Вспомнив о Мёрд, Асвейг подумала даже, что та к старости, верно, станет точь-в-точь похожа на Сиглауг. Если доживёт до преклонных лет, пребывая в таком-то истощении.

Злые уже донельзя мужчины, тоже нынче освобождённые от пут, будто Фьётре внезапно всех их стало жаль, нагнали их, ещё не выйдя из лагеря. Скоро шум его стал тише за спиной, а гомон места сбора ещё не настиг. Ингольв, несмотря на возмущение тех, кто за ним приглядывал, пошёл рядом с Асвейг.

— Зачем тебя уводила Мёрд? — спросил резко, будто решил, что она задумала недоброе.

— Мне нужно было поговорить с ней. И с Хаконом, — Асвейг мгновенно разозлилась от его грубого тона.

— О чём тебе с ней разговаривать? — викинг нахмурился ещё сильнее. — После всего…