Медвежья волхва

— А я там появилась, куда меня нити из клубка Макоши привели, — она шагнула обратно в избу.

Чуть в сторону качнулась, пропуская мимо себя. Медведь вошёл, не глядя нашаривая ступени всхода ногами, и вновь подивился: ещё видны были остатки запустения, но за тот день, что Ведана пробыла тут, она навела в избе почти что домашний уют. Вымела сор, переставила скамьи, отмыла стол и жарко растопила печь, прогнав из хоромины поселившуюся здесь стужу. Лавка её уже была чисто застелена: не иначе женщины помогли обустроиться. Не спать же на голых досках, а с собой она вряд ли многое притащила. Вон, изрядно похудевший заплечный мешок, ещё не совсем разобранный, висит на колышке, как шкурка какая. И это, кажется, все её вещи.

Ведана на правах хозяйки прошла к столу и налила в вычищенную кружку только-только, видно, приготовленный взвар. Медведь, чуть искоса на неё глядя, кивнул благодарно и обхватил пальцами горячие глиняные бока. Сам-то только приехал, ещё не успел ведь толком домой зайти, как острое желание немедленно с загадочной волхвой встретиться, погнало его прочь из избы. Горячее питьё как раз придётся.

— Так какая нить тебя сюда привела? — вновь заговорил он, присев на скамью у стола и с наслаждением проглотив ароматный взвар из сушёных яблок и рябины.

— Роглу сон плохой приснился три седмицы назад, — Ведана провела рукой по изрядно отросшей за эти луны косе, перекидывая её через плечо на грудь, отягчённую двумя нитками бус с оберегами. Блеснули мелкие бусинки на нарядном, явно умелой рукой вышитом накоснике. — Видел он, как по улицам Беглицы снова кровь течёт. Сам он уехать не мог. У него Цветана на сносях, да и старейшины миртов не пустили. А я уж многому научилась, вот и приехала так скоро, как смогла.

Медведь хмыкнул тихо. Сну такому удивляться вовсе не приходится. Это сейчас отпрыск вельдского жреца Рогл — молодой волхв, который постигает мудрость разную в уединённом племени миртов. Вбирает знания, что хранят потомки древних княжьих родов и Воинов Забвения — охранителей людского мира от тварей, что только в кошмаре каком привидеться могут. А прошлой зимой вельдчонок — пусть и не по своей воле — страшную бойню в Беглице и учинил. До сих пор люди забыть не могут. на месте его Медведю тоже до сих пор приходили бы во снах обрывки тех воспоминаний.

— Я бы подумал, что это отголоски деяний, что он тут свершил, — он вскинул вверх ладонь, останавливая возмущение, что могло бы последовать за гневным взглядом Веданы, который она вонзила в него тут же. — Но у нас тут то творится, что я готов поверить в волю Макоши, что ему сон послала. И даже поблагодарить за него. Только не понимаю, чем ты тут помочь можешь? Без Рогла самого, без… Млады.

Говорили, сёстры теперь крепко связаны. И сила Воинов Забвения у них одна на двоих, хоть и разная немного. Потому, как правой руке без левой обходиться в таком деле непростом, Медведь пока в толк взять не мог. Но пронизанное твёрдой уверенностью лицо Веданы так и норовило убедить его в обратном. А он смотрел в него и насмотреться никак не мог. Словно захворал вдруг, и лихоманка неведомо какой волей смилостивилась, послав образ настолько желанный, сколькоо и нереальный.

— Может, и смогу, — пожала плечами Ведана. — Младу с Медвежьего Утёса я всё равно не докличусь. Она обратно не торопится. А ваши волхвы здесь и вовсе бессильны. Понять хочу, а там решим, что делать надо.

Да, Младе торопиться назад нужды нет. Она сейчас рядом с тем живёт, кого сама однажды выбрала. Хоть и забыла после, как побывала в Забвении и сразилась с полчищами тварей, что готовы были хлынуть в Явь. Но поговаривали — Медведь слышал от купцов, что с верегских земель осенью возвращались, что приметная волительница в дружине конунга Ингвальда с Хальвданом почти не расстаётся. Что поговаривают даже о свадьбе следующей весной. Хоть она и слухи те пресекать ещё пытается. Да кто бы сомневался. Млада и свадьба, жизнь семейная, это то, что на разных берегах широкой реки лежит. Да, видно, воевода княжеский Хальвдан, всё ж заново сумел её завоевать. Да не только завоевать, а ещё и к себе привязать накрепко.

Не слишком-то поверил Медведь в слова Веданы о том, что она точно сумеет разуметь, что и почему творится в Беглице. Может, в силы её не верил — кто знает. Ведь на волхву могучую,способную с тварями Забвения справиться, она вовсе не походила. Взглядом он шарил по её узким плечам, по тонкой шее, с одного бока обвитой солидной косой. По стану её стройному, схваченному пояском понёвы — схуднула она, что ли за это время, что не виделись? Или тогда, под слоями толстой одёжи, никак нельзя было толком её рассмотреть? Да и хотелось ли? Ведана была лишь тенью сестры — в глазах Медведя. Непонятной, далёкой. А теперь вот волей-неволей придётся с ней лучше познакомиться, иначе толку не будет.

— И с чего же ты начать хочешь? — всё же заговорил он вновь, когда Ведана уже обратилась к печи, на которой что-то густо булькало в старом, но тщательно вымытом горшке.

— Дом твой посмотреть хочу, — она обернулась через плечо и отчего-то лёгкая улыбка скользнула по её губам. — Оттуда всё началось. Рогл так сказал. Что лежал в избе твоего отца без памяти несколько дней, а там вдруг очнулся. И первыми погибли Ратибор с Переславой.

Волхва говорила твёрдо, жестоко, не сбиваясь, хоть и видела, верно, как менялось лицо Медведя с каждым её словом. И вспыхивали перед взором внутренним те страшные виды, которых он не застал, которые нашёл в осквернённом кровью доме Ждан — и с тех пор ещё сильнее обозлился на всех вельдов. А особенно на Рогла.

Но кто такой будет Медведь, староста Беглицы, если станет показывать слабость свою перед всеми? Хоть от воспоминаний об отце, с которым он так и не успел прийти к согласию перед его смертью, всё внутри словно ржавчиной шершавой покрывалось. А Ведана смотрела на него, будто проверяла. И казалось, видит что-то на его лице, а там и домысливает своё. Наконец она смолкла и отвернулась. Подхватила с печи горшок, обмотав руки краями длинной ширинки, да зашипела, резко опустив его обратно.

Медведь с места подскочил, будто опасность какая на неё навалилась: на месте усидеть не смог. Подошёл в два шага и легонько плечом её оттеснил, забирая полотенце.

— Опалишься, так тебя ещё лечить придётся, — проворчал.

Хоть она, кажется, лекарка сама. А у миртов ещё многому научиться успела: а потому ожоги вряд ли её пугали. Враз справиться можно. Медведь легко поднял горшок, чувствуя нарастающий на ладонях жар — да что ему сделается, рукам его в твёрдых мозолях, которые никогда теперь уж, верно не сойдут. А вот мягкие — наверняка, мягкие — ладошки Веданы было отчего-то жаль. Она быстро подставила обструганную досочку под дно посудины и взглянула с благодарностью. На миг её грудь прижалась к спине Медведя, как наклонилась она к столу — а он резко в сторону шагнул, отчего-то избегая этого тесного соприкосновения. Взмахнул рукой, сбрасывая с неё ширинку — да горшок треклятый едва не опрокинул.

— Что с тобой, Медведь? — озадаченно нахмурилась волхва.

А он и сам не знал.

— Обжёгся слегка, — солгал, зная, как неуклюже это звучит.

— Дай посмотрю? — Ведана снова к нему шагнула.

Руку протянула ладонью вверх — и правда ведь мягкая, в тонких бороздках линий, с округлыми подушечками в основании длинных пальцев.

— Нет!

Девушка замерла, опустив кисть на Божью ладонь. И снова этот взгляд её вцепился будто в саму кожу: пытливый и — странное дело — заинтересованный. Как будто не виделись они никогда до этого дня, а вот теперь диву давались, как так случилось, что ни разу их взгляды ещё не пересеклись раньше.

— Прежде чем ты в гости меня позовёшь, — решила оставить она неловкость, — Проводи меня в святилище Велеса. Ведь есть такое у вас наверняка?

не глядя она сложила одной рукой брошенную на стол ширинку ровно, разгладила бережно, словно обласкала.

— Есть, думается, — чуть грубовато ответил Медведь. А уж после понял, что о том, от кого свой род племя Рысей ведёт, она могла и не знать. — И жрецам скажу, чтобы требы подготовили. Они и проведут.

— Требы я возьму от Велесовых жрецов. Но поведёшь меня туда ты, — настояла Ведана. И так яростно глаза её зелёные сверкнули, будто она уж целый вечер его уговаривает, а он всё упрямится. — В тебе сильная кровь. Связь с ним сильнее других. Я нынче ваших старейшин уж повидала — и ни в ком такой не увидела.

И это льстило, признаться. Никогда особо Медведь о силе своей крови не думал, с юности ещё решив собственную судьбу. Пойдёт в дружину служить — и всё! Воля отца и рода ничего не изменит. Сколько бы ему ни втолковывали, что он от отца судьбу перенять должен, жизнь свою другому делу посвятить. Да он чурался всего того, что ему навязывали. Давило на него, что он отцом прижит нечестно, втайне от Переславы, которая, даже узнав о неверности мужа, при нужде отпрыска его гнать не стала. Но всё равно казалось ему каждый день, что во взгляде её тепла и на лучину не наберётся.

А вот в деле ратном то, откуда ты и кто твои пращуры, большого значения не имеет. И вот сейчас только, как начало твориться неведомое бесчинство в Беглице, как взялись за него старейшины, пытаясь женить — всё это вдруг обрело немалый вес. От него зависело многое, оказывается. Вон, даже Ведана заметила, указала. И как ни хотелось бы Медведю держаться от неё подальше: уж слишком яро отзывается облик её в почти отболевшем нутре — а от обязательств всё равно не уйдёшь.

— Снега навалило много, сейчас до святилища Велеса так просто не дойдёшь, — рассудил Медведь, чуть помолчав.

Ведана за это время уже и успела положить ему в миску ячменной каши с кусочками кабанятины: никак сам старейшина Видослав для гостьи расщедрился. Не оставил без припасов, раз уж она приехала сюда помогать. В кружку волхва подлила ему взвара и поставила на стол лепёшки, ещё чуть горячие. Да как-то неловко было объедать её: ведь на гостей она, верно не рассчитывала, для себя старалась.

Но он столько пробыл в дороге, а после так и не успел подкрепиться — и теперь всё нутро аж заходилось от голода при виде любовно приготовленной снеди. Когда хозяйка частичку души в дело вкладывает: будь то каша или тканьё — это всегда видно.

— Ешь-ешь, — как будто разгадала его мысли волхва. — Я тебя ждала. Знала, что ты придёшь.

Ждала. Ну, надо же. Словно не волхва, а и впрямь ведунья какая. Помнил ещё Медведь Ведану разъяренной встрёпанной ведьмой, обиженной на сестру и весь мир. А тут пожила половину кологода у миртов — и словно всё в её душе по местам улеглось. И от того, как она смотрелась посреди тепло натопленной избы, окутанная светом лучин и тянущимся к ней жаром печи, у любого, верно, тоже что-то в сердце вздрогнуло бы сладко.

— Не стесню? — всё же спросил Медведь, уже беря ложку.

Она махнула рукой и присела напротив.

— Хочешь-не хочешь, а идти в святилище нам придётся, — помешала горячую кашу у себя в миске. — Не ждать же теперь до весны, как тропинки протают. Лес тебя любит, ты хозяин в здешних окрестностях. Требы лешему принесём — авось путь будет легче.

Медведь поднял на неё удивлённый взгляд, даже забыв донести ложку до рта. Все слова её были такими уверенными и твёрдыми, будто и сомневаться в них не надо. Она говорила размеренно, обдуманно и с совершенно невозмутимым выражением лица — а всё равно ввела в лёгкую растерянность.

— С чего ты решила, что я здесь хозяин? — Медведь попробовал кашу и потянул ртом воздух, остужая. Горячая, как огонь! Только ведь с печи.

Волхва подняла на него взор. Её красивого, почти кошачьего разреза глаза слегка сощурились, будто она шутку какую задумала.

— Ты же Медведь? Или не так?

Улыбнулась одним уголком рта и снова взгляд в миску опустила, не торопясь начинать есть. Наверное, так и правильно: дождаться, пока остынет. Но мочи уже никакой не было. Голод обуял страшный, а каша была такая наваристая и вкусная, что Медведь хватал её, обжигаясь, но уже не в силах остановиться.

— Когда-то мои пращуры, говорят, и правда могли обращаться медведями, — решил рассказать он, чтобы Ведана не придумала себе ничего лишнего. — Но то было очень давно. Много поколений назад. После кровь ослабела, или благословения Велеса как-то померкло. А теперь мне от того только имя осталось.

— Имя много значит, — волва вдруг перегнулась через стол и схватила тонкими пальчиками руку Медведя, потянула на себя, поворачивая кверху ладонью.

Положила на неё свою, маленькую, хрупкую. И он даже глаза прикрыл на миг, как ощутил вожделенное тепло её мягкой кожи. Нежной, с лёгкими твёрдостями мозолей: тоже без работы у миртов не сидела. Большим пальцем Ведана погладила шершавые выпуклости, провела до запястья, где быстро-быстро билась жилка под напором взбудораженной её прикосновением крови. А Медведь любовался, точно завороженный на то, как её кожа, уже побледневшая с лета, оттеняет его смуглую, покрытую тёмными волосками по всему предплечью. И в этом было что-то правильное, то, что укладывалось в глубине сердца словно бы сгустком тепла. Медведь тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Нет, не может быть такого. Это только обман самого себя. Ему хочется видеть в Ведане Младу — и он видит. Оттого и тело млеет, и взор всё никак не может оторваться от неё.

Он выдрал руку из её пальцев, качнулся назад, отстраняясь ещё сильнее. Волхва глянула слегка растерянно, но ничем больше смятения от резкого движения Медведя не выдала. И ему вдруг интересно стало, знает ли она, что связывало — хоть и недолго — его и её сестру? Понимает ли она, в чём причина его напряжения рядом с ней? Но спрашивать он, конечно, не стал.

— Зря ты говоришь, что кровь твоя ослабела за многие лета, — заговорила она спокойно. — Может, ты и не умеешь теперь обращаться медведем, а сила в тебе его и есть. Никуда не делась. Мать у тебя, видно, непростая была?

— Говорят, обавницей была здешней, — Медведь снова за ложку схватился, как за соломинку спасительную. Что ж так мажет-то его рядом с ней? Надо бы уходить уже. — Хранила мудрость большую нашего рода. И спокойствие в Беглице. Переславе, жене отца моего, правда нашёптывали, что приворожила его, обаяла умениями своими — оттого и не смог он удержаться. Пока у жены понести от него не получалось, он с другой сына зачал. А после отлилась ей обида: в родах умерла. Да там и Переслава почти сразу тяжела стала. Вот так бывает.

— Так она благословение своё жене отца твоего отдала, — улыбнулась Ведана, внимательно его выслушав и даже вздохом тихим не прервав. — Только и взять должна была сначала силу мужскую от него, преумножить. Вот потому ты такой и получился…

Она вдруг потупилась, не закончив.

— Какой? — переспросил он, словно мальчишка, которому всё любопытно.

И у самого улыбка на губы наползла — не удержать. До того забавно она выглядела, словно засмущалась. Да может ли быть такое? Но чуть туманный взор, который волхва вновь на него подняла, сказал, что и правда внутри неё сейчас лёгкое смятение бьётся. И жалеет она уже о случайно брошенный словах.

— Большой, — сощурилась насмешливо. — И силы недюжинной наверняка. Потому и хозяин. Может, не замечал ты, как всё вокруг тебя принимает, и тропки нужные в лесу находятся, когда за зверем ходишь. И следы чаще других встречаешь. Первых погибших ведь ты нашёл?

— Я, — в груди снова всё будто чернотой подёрнулось от тех воспоминаний.

Но больше ничего волхва сказать не успела. Громыхнуло что-то в сенях, дверь скрипнула — надо бы смазать — и, отряхивая с плеч снег, внутрь вошёл Ждан. Захватил с собой и морозного воздуха вихрь, что пронёсся по полу, тронул слабеющей в тепле избы прохладой руки. Брат окинул сидящих за столом взглядом тяжёлым и подозрительным, будто заговора какого ждал. А Ведана так и ощетинилась вся заметно против неприветливого парня: то ли виделись уже сегодня, то ли она острее чувствовала, что в душе каждого творится.

— Вот ты где, — гневно выдохнул Ждан, выступая из тающего облака пара, что окутало его со спины.

Закрыл дверь и едва не прыжком одним переступил через невысокий всход.

— А ты меня ищешь? — Медведь отодвинул от себя пустую миску, отчего-то злясь, что появление брата словно молотом раскололо хрупкую корку тепла, что появилась вокруг этой избы. Вокруг него и новой, пусть и временной хозяйки. Даже печь, кажется, согласилась с ним: недовольно затрещали дрова в ней, потянуло дымком, будто тот перестал вдруг уходить через щель в волоке и заструился по хоромине, пытаясь прогнать незваного гостя.

— Ищу, — братец только едва взглянул на Ведану, с которой ему надо бы поздороваться, как подобает.

Но раз он того не сделал, значит, и правда виделись.

— Так что, когда к святилищу Велеса пойдём, староста? — вдруг заледеневшим голосом напомнила волхва.

— Нынче уже поздно к нашему Вирею идти, — Медведь с облегчением отвернулся от брата, чьё лицо казалось ему сейчас до зуда неприятным. — Завтра с утра с ним потолкую. Как требы будут готовы, может, ближе к полудню отправимся.

Ведана только кивнула серьёзно. Сняла с вырезанного из сучка гвоздя кожух Медведя, который он бездумно снял, как вошёл, и туда повесил. Подала, отчего-то пытливо заглядывая ему в глаза, словно ещё что-то сказать хотела, да не при Ждане ведь. А может, предупредить о чём пыталась? Да и сам он понимал, что вряд ли разговор с братом будет из тех, что с теплом вспоминают в старости, глядя на возню внуков во дворе.

— Не затягивай, староста, — понизив голос, всё ж сказала напоследок волхва, не обращая внимания на гневное сопение Ждана, который всем своим видом подгонял его. — Чем скорее мы всё разведаем, тем больше жизней убережём.

Он натянул на плечи кожух и крепко подпоясавшись, кивнул ей, не зная, что сказать. Одно знал точно: ему уже сейчас хочется, чтобы несущая отдых ночь, долгая, зимняя, скорее закончилась — а там, глядишь, будет новая встреча с и волхвой, которая так странно ворвалась в жизнь Беглицы и Медведя. Которая и впрямь, кажется, хотела помочь. Прежде чем Медведь повернулся уходить, Ведана успела коротко пожать его руку, словно приободрила. И кто-то из самого нутра, оттуда, где прячется сердцевина человеческой души, что всегда связана с Ирием и отправляется туда после смерти, подсказал, что этой женщине суждено многое изменить. Положить начало чему-то новому. И в то же время осветить то, что люди успели забыть за многие зимы: то ли от страха в последних испытаниях и невзгодах, то ли гораздо раньше, когда ещё считали, что жизнь их спокойна и правильна.

И шелест этот низкий, почти неразборчивый всё поглощал, кутал, как в жёсткую шкуру. Прокатывался по коже тонкими шерстинками, пробираясь даже сквозь одежду. А может, и не было одежды на нём? Пахнуло вдруг в самую глубину ноздрей острым запахом весеннего леса. Когда мчатся буйные соки по стволам проснувшихся деревьев, наливаются силой почки и корни снова берут мудрость всю и мощь из Матери Сырой Земли, чтобы кольцами нанизать на свои остовы, выпустить листвой, согретой теплом терпеливого Дажьбожьего ока. Окутал прохладный ветер с головы до ног, зарылся в волосы, прокатился ледяной каплей по спине от лопаток до пояса. И закололо всё тело приятным чувством единения со всем, что окружало Медведя.

Его оглушило на миг, как вынырнул он снова из той лесной гущины, что затянула, чтобы обласкать голосами то ли пращуров, то ли духов. Что за видение? Никогда он такого не чувствовал — будто и сам оказался в давно минувших временах, когда великий предок его рода, Лесной Хозяин, был так близко к своим внукам, что мог запросто говорить с ними. Ведана нахмурилась легонько, и пальцы её на миг сковали подбородок Медведя, удерживая, чтобы не смел отвернуться.

— Теперь точно вижу, что ты меня должен вести. Не отвертишься, — она улыбнулась, а голос её скатился в низкий полушёпот, как в заговор какой.

— Доброй ночи, — отговорился Медведь поскорей и, выскользнув из её тонких, но крепких пальчиков, вышел из избы вслед за братом.

Они, едва не толкая друг друга плечами, вывалились из сеней и пошли по еле протоптанной дорожке в сторону избы Медведя, которую Ждан ещё по осени покинул, как в жёны взял дочку старейшины Будеяра — Ладейку — девицу бойкую и живую, словно только пробивший себе дорогу среди камней студенец. Как они уживались с братцем в одном доме и ещё не отшибли друг другу чего — ведь тот тоже нрава непростого — то одной Ладе, хранительнице семьи, ведомо. Может, она их вразумляла и учила ссоры унимать. Может, и сами они всё ж любили друг друга, а потому неизменно приходили к согласию. Но изба их стояла пока целой, а в ней Медведя всегда с радостью и почтением встречала приветливая молодая хозяйка — и тем он успокаивался.

— Чего сказать-то хотел? — наконец заговорил Медведь, как отошли они чуть далече от дома, где поселилась волхва. — Чего примчался, как вепрь, чуть дверь не вышиб?

Он покосился на брата. А тот только плечами передёрнул и подтянул ворот кожуха выше, хоронясь от юркого ветра.

— А то, чтобы ты поменьше у волхвы этой порты просиживал, — пробурчал он наконец. Кашлянул в густо отрощенную бороду: сейчас их с Медведем да в зимней одёже порой издалека и путали. — Вижу, она тебя и прикармливает уж. А Крижана у тебя сидит едва не плачет. Что ты, как вернулся, так сразу и умчался к ней.

— Уже пожаловалась, — хмыкнул Медведь.

А на душе всё равно гадостно стало. И впрямь ведь нехорошо получилось. Да он не собирался так надолго у Веданы засиживаться: как-то само так вышло. А девчонка-то и правда ждала сидела, хоть и напридумывал себе невесть чего. А он и сказать ей толком ничего не успел, чтобы надежд пустых не питала. Помогла она — не поспоришь, хоть и вызвалась понятно почему, а то ведь и Ладейка присмотрела бы за младшим братом — ей только в радость. И прокатившееся было в груди прохладным ручейком чувство вины снова пропало: нечего ему стыдиться, он Крижану в невесты себе не выбирал. Конечно, теперь уж Видослав постарается своего не упустить. И дочка его услужливая всё чаще станет рядом крутиться: только и успевай отмахиваться. А то и примется вот так на жалость давить то Ждану, то отцу, который изрядно может жизнь отравить, если пожелает. Нехорошо. Надо бы поговорить с ним ещё раз, чтобы не осталось между ними недопонимания.

— Ты же помнишь, кто такая эта Ведана, — вдруг заговорил о другом Ждан. Именно о том, что и лежало грузом у него на сердце. — Предательница своего рода. Подстилка вельдского жреца. Врага. Что бы там о нём после ни говорили.

Он ещё в грудь воздуха набрал, да Медведь по плечу его хлопнул, заставив закашляться густым морозом.

— Помню. А ещё я знаю, что она сестра Млады…

— Та ещё…

— Цыц! — возглас Медведя грохотом прокатился вдоль заснеженной улицы и даже собаку где-то вспугнул — и та залаяла сонно и ворчливо. — Ты не знаешь её. Только то, что сам придумал. И Ведана в неволе когда-то оказалась. Так её жизнь закрутила. Нас — по-другому. Но мы теперь связаны. И то, что она пришла сюда, я вижу хорошим знаком богов.

— Старейшины не видят, — покачал головой Ждан. — Боятся, что она только хуже сделает. Что она с Забвением связана и может так же тварей каких призвать, как тогда сумел тот вельдчонок.

— Значит, старейшинам ещё предстоит открыть глаза.

Брат и онемел как будто. Лишь взглянул искоса, как на полоумного, но не стал возражать и пытаться переубедить. Он не видел и не слышал того, что Медведь там, в избе Веданы. Он не чувствовал сейчас внутри этого согревающего огня, словно от Перуновой стрелы подожжённого. Который и ослепил на миг, и осветил, резко очертив невидимое раньше. И оставалось только надеяться, что голос тот не обманул, хоть Медведь и не мог теперь точно вспомнить, что он поведал, этот гулкий, раздробленный на осколки эха рык, мало похожий на говор человека.

Но ему хотелось верить, что от миртов Ведана принесла то, что поможет Беглице и тем, кто здесь жил.

Они с братом расстались у низкой калитки. Брат пошёл дальше — под бок к жене, которая, верно, уже его заждалась. А Медведь — по белоснежному двору — в свой дом. И только вошёл, как встрепенулись женщины, что сидели бок к боку на лавке у стола: Крижана и сестра её старшая, уже давно замужняя, которая, видно, пришла ту вызволять из берлоги зверя. Руслав мирно спал на своём месте — поближе к печи — и даже не услышал возвращения.

— Постыдился бы уж, — буркнула старшая Дарина, гневно глянув на Медведя.

Запахнула на груди совсем как будто обезволившей от обиды сестрицы кожух — и вывела её прочь из избы. Крижана на Медведя даже и не посмотрела напоследок. Нехорошо вышло. Видослав будет злиться. И как бы это сильнее не осложнило жизнь Ведане.

Глава 3

После того, как Медведь и Ждан вышли из избы, как стихли их скрипучие шаги вдалеке и последние отзвуки их голосов перестали влетать в щель приоткрытого волока, Ведана ещё долго сидела за столом, не убирая с него пустые миски, кружки и опустошённый наполовину горшок с кашей. И пальцы сами собой пробегались по бусам, трогая прохладные обереги, зажатые между округлых деревянных бусин.

А перед глазами стояли смутные обрывки того видения, что успела она ухватить краем разбуженного волховьего чутья, как довелось напоследок пожать руку старосты. Кажется, оно слегка озадачило и его самого, да он вида постарался не показать. Только ясное смятение, что на миг вспыхнуло в глазах Медведя, развеяло сомнение в том, что это почудилось только Ведане одной. И шёпот тот проникновенный, но предназначенный не ей. А как хотелось узнать, что он говорил!

Редко о каком знакомом Ведана могла сказать, что он её впечатлил. Хоть таких знакомств за последний кологод было много — всех и не упомнишь. Встречала она и Медведя, видела мельком в дружине: благо он часто рядом с Младой крутился. И помог им сильно, когда из Кирията бежали. И внимания она на него тогда большого не обратила: всё как-то другие тревоги сердце терзали. И будущий староста Беглицы не выделялся для неё из рати других кметей: разве что он был гораздо могучее многих.

А тут вошёл в сени, взглянул из-под чуть влажного от растаявшего снега околыша шапки, как Ведана вышла к нему — и она даже не узнала его в первый миг, хоть и помнила имя. А после, протиснувшись в низковатый для него дверной проём, он выпрямился во весь рост, развернул плечи во всю ширь, сняв кожух — и, словно бабочку — ладонью, накрыл Ведану своей мощью. Не только телесной, которая любому видна: такая, что и свет Ока собой заслонить может, а детишкам в тени её можно от летней жары прятаться. Но ещё и той силой, что текла внутри него. Кажется, откуда бы в обычной веси взяться человеку старшей крови — а вот повстречался. Племя Рысей хоть и осталось невелико, а всё ж корни их далеко вглубь минувшего уходят. И Велеса они чтить начали много раньше иных родов, потому как близки ему, говорят, по самой крови. Может, то больше придумки какие, ведь многие племена считают себя внуками разных богов. Но, снова увидев Медведя — да как будто в первый раз — Ведана готова была поверить в правдивость того, что он и впрямь потомок если не Велеса, то уж Лесного Хозяина — точно.

И кажется, не так и много времени прошло с прошлой зимы, а Медведь возмужал так, будто ещё одну битву прошёл. Может, так оно и было: Беглице и жителям её много невзгод довелось преодолеть. И без своего молодого старосты, без его связи с князем Криллом, что всё ж осталась после долгой службы в дружине, они вряд ли справились бы так скоро. Потому-то встреча с Медведем так взбудоражила Ведану, что она и уснуть не могла до середины бесконечной, залитой чернотой подступающего Корочуна ночи. И всё закрывала глаза — а перед взором внутренним изба эта чужая, да освещённая огнём, что она своими руками в остывшей давно печи разожгла. И Лицо Медведя — суровое и в то же время открытое. Глаза внимательные, ещё не отпустившие из глубины непроглядной остатки подозрительности и неверия: неужто и правда Ведана в Беглице оказаться могла?

Она и сама не поверила бы ещё две луны назад. Да вот так судьба её повернулась, что приходится чужой долг выполнять. И винить в том никого не хочется. Как не хотелось в дальнюю дорогу по заснеженным колеям, среди сугробов и неподвижных лесов до этой веси ехать, зябнуть в повозке в ожидании, когда же это всё закончится. И вот — закончилось, и неожиданно Ведана почувствовала, едва миновав околицу Беглицы, что добиралась сюда не зря.

Наконец она задремала, а там и погрузилась, словно в ворох перьев, в мягкий, долгожданный после необычайно волнительного дня сон. И всё казалось ей, что бродила она долго по лесу, среди тёмных, остро пахнущих смолой сосен. В волосах то и дело застревали сорванные ветром с веток хвоинки, под ногами мягко шуршала трава, уже сочная, налитая силой Ярилиного ока и свежестью Матери Сырой Земли. И кто-то ходил рядом, не желая показываться на глаза, но наблюдал беспрестанно, не давил взглядом и опасностью, что могла в нём таиться, а словно ласкал и оберегал, чтобы никто не мог тронуть её здесь, в этом княжеском чертоге Лесного Хозяина и детей его.

И так трепетно было на душе, ждала она, что вот-вот выйдет к ней этот соглядатай невидимый, покажется — и вместе с ним, откроется что-то, что поможет избавиться от напасти, что свалилась на Беглицу и жителей её.

Проснувшись, Ведана не могла толком вспомнить, что ещё случилось в том сне, но буйно колотящееся сердце и чуть влажные ладони, напряжение в плотно сомкнутых бёдрах подсказали, что прогулка в тёплом лесу, пронзённом зыбкой свежестью надломленного черничного листа, обернулась не тем, чем можно было ожидать.

И даже перед самой собой стало неловко. Потому Ведана вскочила с лавки поспешно и умылась холодной водой прямо из того ведра, что принесла вчера ещё до того, как появился Медведь.