Искатель, 2019 №1

— Нет, — признался Григорий, — я весь день проспал. Как-никак последний день отпуска. Отсыпался на будущее.

— Этот смерч — редкий гость в наших краях, — сказал начальник следственного отдела, внимательно изучая пронзительным взглядом подчиненного. — У нас на дачах он чуть пошалил, а в Иваново наделал много бед: несколько кварталов жилых домов и производственных зданий снес. Много человеческих жертв.

— Очень жаль, — вздохнул Григорий.

— Да, — кивнул Соколов, — порой человек совершенно беззащитен перед стихией природы. — Ну, рассказывай.

— О чем? — пожал плечами Григорий и смущенно улыбнулся. — Вам же все известно, Василий Андреевич.

— Выкладывай все до мельчайших подробностей, — посерьезнев, приказал Соколов, — с самого начала. И не забудь рассказать о том, какие при этом ты испытывал чувства, какие возникали в голове мысли. Мне это интересно не только как человеку, но и как следователю. Ведь природа смерча и влияние его на человека еще мало изучены.

И Григорий, не упуская деталей, с присущей ему аккуратностью рассказал буквально все о злосчастном происшествии.

— Я молил Бога об одном, чтобы он пожалел меня ради моей мамы, а когда так счастливо все закончилось, переживал, как бы она не узнала от кого-нибудь, что меня унесло смерчем, прежде чем я ей позвоню, — закончил свой невеселый рассказ Григорий. — Ведь сердце у нее… Но, слава Богу, все обошлось. Мама ничего не знала. Но теперь о даче переживает. Ничего, как-нибудь отстроюсь заново. — Гриша добродушно улыбнулся.

— Дача — дело поправимое, поможем, — произнес со вздохом Соколов, внимательно выслушав подчиненного. — Я вот тут, Григорий, дело для тебя приготовил. Очень сложное. Но не могу поручить тебе вести по нему расследование до тех пор, пока не пройдешь медицинское обследование в поликлинике ГУВД.

— Медицинское обследование?! — поразился Григорий, никак не ожидая такого формализма от Василия Андреевича. — Зачем?

— Пройди медосмотр и принеси медицинское заключение о том, что здоров и допускаешься к работе, — в голосе начальника отдела почувствовался легкий металл. — Если подсуетишься, то до обеда успеешь пройти все кабинеты. Думаю, у боксера-перворазрядника никаких проблем со здоровьем не возникло. Но справка нужна для твоего личного дела.

— Василий Андреевич, от вас ли я это слышу? — опешил Григорий. — Вы же сами ярый противник излишних формальностей. Разве мало того, что я говорю — чувствую себя прекрасно, здоров как бык и готов к выполнению любого…

— Вот и прекрасно, — перебил, улыбнувшись, Соколов. — В данном конкретном случае, Гришенька, это не формальность, а чистота в нашей работе. Не забывай, что мы — юристы и в отношении себя должны в первую очередь соблюдать букву закона. А потому — шагом марш на медицинское обследование. Жду тебя с нетерпением с соответствующим документом от наших эскулапов.

После обеда Григорий, широко улыбаясь, вошел с медицинским заключением в кабинет своего шефа.

— Людям надо верить, товарищ начальник, — пошутил он и, с демонстративной осторожностью положив перед Василием Андреевичем медзаключение, расположился на стуле у приставного столика. — Я же говорил, что здоров как бык.

Соколов вначале на шутку не отреагировал. Взяв медицинское заключение, внимательно прочитал его, отложил в сторону и только тогда с улыбкой ответил:

— Насчет того, что людям надо верить, я с тобой полностью согласен, только замечу тебе, дорогой мой, что ты в первую очередь следователь, а потом уж человек. По-моему, эту разницу ты всегда улавливал. В общем, я рад за тебя, Григорий. И это не формальные слова, а от души. Рад, что ты остался в строю. Действительно, редкий случай. Воздушный поток тебя мягко опустил до земли, но мог и «отпустить» на большой высоте. Тогда бы никакое сено не помогло. Ну, будет об этом. У нас столько работы, что нет времени для посторонних разговоров. — И Василий Андреевич с многозначительным видом пододвинул к Грише шесть томов дела.

Переложив тома к себе поближе, Григорий спросил:

— Что это вы мне приготовили? Похоже, эти увесистые тома я где-то уже видел.

— Не исключено, — кивнул Соколов, — дело было в производстве у Смирнова Олега Юрьевича, а он, как тебе известно, перед твоим отпуском ушел на заслуженный отдых. Производство по делу возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам: наши славные опера из Куйбышевского РОВД задержали наконец-то маньяка, почти год наводившего ужас на молодых женщин столицы. Им оказался некто Алиджанов, узбек по национальности. Содержится в Бутырке. Его уже подвергли медицинской экспертизе. Признан вменяемым. Я насчитал по делу двадцать семь преступлений. Но по многим из них с доказательствами негусто. Сам Алиджанов все отрицает, кроме последнего, когда был взят на вместе преступления. Собственно, из материалов все узнаешь. Словом, Григорий, придется попотеть. Действуй. Желаю успеха.

Расположившись за своим стареньким столом в узком кабинетике с одним окном, Гриша положил перед собой первый том дела и открыл его. Первым документом было подписанное старшим следователем, советником юстиции Смирновым О. Ю., постановление о возбуждении уголовного дела по факту изнасилования и злодейского убийства 18 октября прошлого года в парке Горького двадцатидвухлетней студентки ВГИКа Богатыревой В. М. Преступление было совершено примерно в 1 час 45 минут ночи.

«Как пострадавшая оказалась одна в такой поздний час в ночном парке? — задумался Григорий, перелистнув постановление. — Может быть, какие-нибудь детали, зафиксированные в протоколе осмотра места происшествия, хоть чуть-чуть приоткроют занавес таинственности?»

Только Гриша взялся за уголок листа протокола, как вокруг него снова образовалось уже знакомое ему воздушное завихрение. Тугая лента воздуха, вращаясь с нарастающей быстротой, растрепала Григорию волосы и перелистнула все листы первого тома дела. Продолжалось это не более трех-четырех секунд. Завихрение также неожиданно пропало, как и возникло.

Хотя Григорий был далеко не робкого десятка, но он вдруг почувствовал, как необъяснимый ужас сковал все его тело, словно тысячи мелких иголок прикоснулись одновременно ко всей поверхности кожи, а на лбу выступил холодный пот.

«Что это, реальность или галлюцинации? — со страхом подумал он. — Если реальность, то как можно ее объяснить? Но если галлюцинации, к чему я больше всего склоняюсь, то похоже на то, что я болен. Однако я чувствую себя совершенно здоровым человеком. — Он встал, вышел из-за стола, быстро прошелся по кабинетику, затем вернулся на свое место. — Ладно, надо работать. Пусть хоть какие вихри кружатся вокруг меня, не буду обращать внимание. Это все мое воображение, я вполне нормален! Главное, не нервничать и никому об этом не говорить».

Успокоив себя немного такими размышлениями (хотя ощущение страха у него не прошло и навязчиво щемило где-то в затылке), Гриша начал читать протокол осмотра места происшествия. И вдруг, силы небесные, он отказывался верить своим глазам: буквы протокола стали размываться и вскоре полностью исчезли, а на их месте, словно в беззвучном черно-белом телевизоре, появилась довольно четкая живая картина, свет вокруг погас, и видно было, как все яснее вырисовывается картинка в этой темноте. Тело Григория прошиб озноб, а волосы как-то стянуло к затылку. Вместе с тем оторвать взгляд от картинки он не мог, словно какая-то могущественная сверхъестественная сила удерживала его в таком положении. А на живой картинке происходило следующее. Нс доехав до угла ажурной чугунной ограды парка, остановилась «Волга», и быстро вышедший из нее водитель открыл капот. Через некоторое время из машины вышла стройная, элегантно одетая девушка в светлом плаще, с маленькой сумочкой в руке. Она подошла к водителю и что-то спросила у него. Водитель, видимо, что-то ответил, не вылезая из-под капота, и девушка, досадливо махнув рукой, пошла прочь от «Волги» по безлюдному тротуару вдоль ограды парка. Тут водитель поднял голову и, похоже, что-то крикнул девушке. Но та, не оглядываясь, снова махнула рукой и ускорила шаги. Вот она завернула за угол ограды и пошла медленнее. Тротуар здесь освещался слабее. В одиночестве, тревожно посматривая по сторонам, она прошла метров пятьдесят-шестьдесят. Тут на картинке четко обозначился темноволосый мужчина, выше среднего роста, в черном плаще, без головного убора. Он прятался за стволом растущего у ограды клена и наблюдал за идущей в его сторону девушкой. Его левая рука была спрятана в кармане плаща, а правая опушена вдоль бедра: в ней он держал обрезок трубы. В этот момент Грише захотелось крикнуть девушке, предупредить ее об опасности. Но он не смог издать ни малейшего звука. Словно во сне, он вынужден был молча наблюдать за разыгрывающейся драмой. Между тем девушка, ничего не подозревая, поравнялась с затаившимся мужчиной и прошла мимо. И тут мужчина, неожиданно выскочив из своего укрытия, нанес девушке сильный удар сзади по голове. Девушка, обхватив голову руками, упала на тротуар. Напавший, не медля ни секунды, легко вскинул ее обмякшее тело на плечо и, пробежав трусцой несколько метров, нырнул в темный проем ограды парка. На картинке замелькали кусты, сосны. И вот картинка остановилась. Маленькая полянка среди плотного кустарника. Мужчина не оглядывается по сторонам, а действует быстро и решительно. Сбросив свою жертву с плеча, он начал торопливо срывать с нее одежду. Когда неподвижная девушка была полностью раздета, мужчина трясущимися руками спустил свои брюки до колен и грубо изнасиловал ее. Закончив, он надел брюки и огляделся по сторонам. В это время жертва, похоже, издала стон и пошевелилась. И тут насильник озверел. Выхватив откуда-то нож, он с силой начал наносить беспорядочные удары в шею, в грудь, в живот… Обессилев, сунул нож за пазуху и, опрокинувшись на спину, полежал немного, отдыхая. Через некоторое время, устало поднявшись, стал руками и ногами закидывать белеющий в темноте труп бедной женщины опавшими листьями.

На этом движение картинки прекратилось, возбужденное лицо убийцы перестало двигаться и постепенно совсем застыло. Это было почти круглое, упитанное, заросшее щетиной лицо мужчины лет тридцати пяти, с выпирающими скулами и раскосым разрезом глаз. Изображение его не пропадало, словно на лист протокола наклеили черно-белую фотографию.

Усилием воли Григорий закрыл дело, а потом вновь открыл. Изображение убийцы не пропало. Григорий почувствовал, что от перенесенного потрясения у него стала разламываться голова. Своим телом он чувствовал каждый удар убийцы, раны горели, сердце выскакивало из груди, было трудно дышать… Он закрыл глаза и потер лицо руками. С трудом выйдя из-за стола, принялся прохаживаться по кабинетику, массируя пальцами виски. Руки плохо слушались его, будто перед этим он нес что-то очень тяжелое. Когда головная боль немного отпустила, он вновь сел за стол и взял трясущимися руками последний, шестой, том дела. «Ведь при задержании этого Алиджанова его должны были сфотографировать, — подумал Григорий. — Интересно, если не пропадет изображение убийцы в первом томе, то не представит труда сравнить его с фотографией задержанного».

С возрастающим волнением он открыл шестой том на последних страницах, отыскал фотографию Алиджанова и сличил ее с изображением убийцы в первом томе. Сходство было полное.

Гриша молча таращился на обе фотографии, произошедшее не укладывалось у него в голове. Он приготовился читать протокол задержания Алиджанова Ахмеда, как вдруг история с буквами повторилась. Они стали расплываться и вскоре совсем исчезли. Вместо них появилась живая картинка. Сумерки. Угол жилого дома № 11 по Кутузовскому проезду. Подвал этого дома. Создавалось впечатление, словно кто-то движется с видеокамерой, фиксируя на пленку самые важные моменты происшествия. Вот двое сотрудников полиции на глазах у граждан (видимо, понятых) выводят из подвала Алиджанова в наручниках и препровождают в машину. Через некоторое время на картинке двое мужчин в подвале приподняли и понесли на носилках труп женщины, прикрытый до подбородка каким-то тряпьем. Безжизненные руки ее, как плети, свешивались с носилок. Спутавшиеся длинные густые каштановые волосы беспорядочными прядями свисали до самого цементного пола и тащились по нему, собирая пыль. Больше никогда эти прекрасные волосы не будут красиво уложены в прическу…

А вот и полковник полиции. По его команде мужчины опускают свою ношу на пол и приподнимают тряпье с трупа. Видны многочисленные резаные раны на теле несчастной. Посмотрев, полковник хмурится и машет рукой, труп выносят на улицу. В этот момент подъезжает «труповозка», из нее выскакивают два крупных мужика с носилками, упаковывают и перекладывают на них труп и задвигают носилки в машину. Машины уезжают, и в кадре на несколько секунд становится темно.

Но вот появляется новая картинка. Григорий с первого взгляда узнает Бутырский следственный изолятор, СИЗО. Бутырка. Кадры энергично движутся, словно фотограф просматривает отснятую фотопленку, отыскивая нужный кадр. Вид снаружи. Пугачевская башня. Внутренний вид. Везде металлические решетчатые двери, сваренные из арматурной стали. Бесчисленные тюремные контрольно-пропускные пункты. Дежурные. Длинный-предлинный коридор одного из корпусов. Обшарпанные, давно не ремонтированные стены, ржавые трубы. Пронумерованные камеры. Вот внутренний вид небольшой камеры на семь арестантов. Заскорузлые стены, поросшие грибком, желтые от въевшегося в штукатурку никотина. Обоняние Григория вдруг отчетливо уловило запах тюрьмы, ни с чем не сравнимый запах. Тот самый удушливый смрадный запах, к которому не могут привыкнуть даже проработавшие там многие годы контролеры. Крупным планом в кадре показываются металлические, вмонтированные в пол кровати, умывальник, унитаз, стол, две небольшие скамейки на всех. В камере — дым столбом. За ним едва угадываются силуэты сокамерников, ведущих малоподвижный образ жизни. В ноздри Григорию ударил запах табачного дыма, круто замешанный на запахе гнили и человеческого пота. Крупным планом выделяется один из арестованных, стоящий у стены и нервно сосущий сигаретный окурок. Это смуглый мужчина в клетчатой рубахе и темных брюках, выше среднего роста, с заросшим щетиной лицом. У него узкий разрез глаз и выпирающие скулы. Григорий уже не сомневается, что этот мужчина — Алиджанов Ахмед. Его глазки беспокойно наблюдают за сокамерниками. Ахмед явно чего-то опасается. И, как оказалось, не напрасно. Вот к нему подходят двое сокамерников, по пояс раздетые, в многочисленных наколках (блатные). Один — высокий здоровяк, фигурой похожий на боксера-тяжеловеса, другой — пониже ростом и похудее, но с рельефной, хорошо развитой мускулатурой. Ткнув пальцем в плечо Алиджанова, здоровяк о чем-то с презрением спросил его и, после боязливого ответа Ахмеда, с силой ударил в лицо кулаком, а ногой в пах. Алиджанов, зажав разбитое лицо одной рукой, а промежность другой, согнулся и, корчась от боли, упал на цементный пол. Здоровяк, не посмотрев на него, отошел в сторону, а второй арестант, тот, что пониже ростом, стал жестоко пинать Ахмеда во все части тела. Особенно он старался попасть Алиджанову между ног, в «мужскую гордость». Тут в камеру неспешно вошли двое контролеров и остановили избиение. Один из контролеров увел куда-то арестованного, бившего Ахмеда, а второй, неохотно подняв с пола еле живого Алиджанова, повел его… в одиночную камеру, в карцер. Похоже, для того, чтобы заключенные не добили его. «За что же они устроили Алиджанову такую «теплую» встречу? — задумался Григорий и предположил: — Видимо, за то, что Ахмед насиловал своих жертв». Григорию как следователю было хорошо известно, что даже зэки презирают в своей среде тех, кто на свободе насилует женщин и детей.

Между тем кадр двигался. Пройдя в конец длинного коридора, контролер втолкнул Алиджанова в узенькую, словно бетонный мешок, камеру и закрыл дверь на ключ. Здесь не было нар, и арестант мог поспать только на холодном цементном полу. Алиджанов прислонился плечом к серой стене, сунул ладони рук под мышки, съежился, чтобы как-то согреться, и мелко трясся, уставившись на тусклую лампочку, горевшую круглосуточно в зарешеченной нише над дверью.

У Григория не возникло ни малейшего чувства жалости или сострадания к насильнику и убийце. Он даже невольно радовался, что нет этому уроду там покоя. Он прекрасно осознавал, насколько опасно будет выпустить эту зловещую тварь на свободу, и не сомневался, что, окажись сейчас Алиджанов на свободе, он продолжит цепь своих гнусных насилий и убийств. Поэтому, кроме справедливого человеческого гнева, Григорий ничего к нему не испытывал. «Ты сам виноват в том, что сидишь в Бутырке, ждешь приговора и, наверное, надеешься на помилование, — строго сказал Григорий и постучал пальцем по лицу Алиджанова на бумаге. — Я лично клянусь, что надеяться тебе не на что, что я жизнь положу, чтобы ты до конца твоей гнусной недолгой жизни чувствовал каждый нанесенный тобой удар ножом, чтобы ты столько раз сдох, сколько раз посмел поднять руку на беззащитного».

Только он это произнес, как изображение Алиджанова и вся картинка на протоколе задержания стали темнеть и за какие-то две-три секунды превратились в черное пятно квадратной формы.

«Что бы это значило?! — с непонятной внутренней тревогой подумал Григорий и вдруг почувствовал, как что-то мягкое улеглось ему на плечи, словно кто-то невидимый положил теплые и ласковые руки, как кладет их любимая женщина, тихо подошедшая сзади. Но он ясно сознавал и видел, что в кабинете только он и за спиной у него никого нет. От возникшего страха и понимания того, что с ним происходит нечто невероятное, по его телу пробежал холодный озноб. Григорий хотел подняться из-за стола и выйти из кабинета, отвлечься отдела. Он надеялся, что это ощущение пройдет, что все это галлюцинации, плод расстроенного воображения, следствие нервного перенапряжения. Однако попытка встать со стула совершенно не удалась. Ноги, будто парализованные, не слушались приказа, поступившего из мозга, да к тому же то, что легло на плечи, придавило сильнее, будто не хотело дать ему подняться. С немалым усилием подняв правую руку, он вытер рукавом пиджака пот, застилавший глаза. Григорий и представить себе не мог, что человек может так обильно потеть в прохладном кабинете, не работая физически. Но тут нечто решило пойти еще дальше, проверить его психику на крепость. Возле самого уха он услышал четкий шепот: «Так будет с каждым, кого ты посчитаешь виновным. Черный квадрат — орудие возмездия, данное тебе свыше. Пользуйся им справедливо. Иначе сам пострадаешь».

Сердце у Григория бешено колотилось. Дышать было трудно. И вдруг сразу стало легче: тяжесть с плеч свалилась, дыхание стало свободным. И туг же он почувствовал, как ветерок пронесся возле его головы, словно на секунду включили вентилятор. Так же неожиданно, как возник, ветерок пропал, оставив Григория в задумчивости. Ведь ему мог померещиться этот ветерок. Ничего удивительного, если у человека не все в порядке с головой. «Неужели у меня с головой проблемы? — задумался Григорий. — Нет, не может этого быть. Я мыслю совершенно логично и чувствую себя полным физических сил!» Он успокоился и легко поднялся со стула. Пройдя к двери, выглянул в коридор. На стульях, ожидая вызова в кабинеты следователей, томились посетители. Возле его кабинета никого не было — вполне естественно, ведь повесток он никому еще не посылал. Закрыв плотно дверь, Григорий некоторое время походил по кабинетику, успокаивая нервную систему, затем решительно сел за стол и, приказав себе ничему не удивляться, пододвинул поближе первый том дела. Посмотрев на протокол осмотра места происшествия, он увидел посредине листа зловеще выделяющийся черный квадрат размером примерно десять на десять сантиметров. Такие же черные квадраты оказались и на всех остальных протоколах осмотра мест происшествий во всех шести томах.

Убедившись, что черные квадраты не исчезают, Григорий по инерции долго читал остальные материалы дела, не вникая в их суть. Изрядно утомившись, он откинулся на спинку стула, устало смежил веки и задумался: «Может быть, об этих странных вещах рассказать начальнику следственного отдела? Нет, нельзя. Василий Андреевич не поверит. Он трезвомыслящий человек. Да и никто не поверит. Засмеют и посчитают, что у меня «крыша поехала». Тогда уж мне точно от психбольницы не отвертеться. Вот если бы мой шеф тоже увидел в деле эти проклятые черные квадраты. Может, показать? Глупости. С чего бы Василию Андреевичу увидеть их. Ведь он здоровый человек. А я? Нет, не может быть, чтобы я заболел. Я же чувствую себя нормально. Но как тогда объяснить эти галлюцинации с живыми картинками, черные квадраты и этот голос, который я слышал довольно четко: «Так будет с каждым, кого ты посчитаешь виновным. Черный квадрат — орудие возмездия, данное тебе свыше. Пользуйся им справедливо. В противном случае сам от него пострадаешь». Как понять — «так будет с каждым»? Как, с кем? Может быть, как с Алиджановым? А что с ним? Какая вообще связь этих галлюцинаций с Алиджановым? Разумеется, никакой. Значит, я заболел. Наверное, произошел какой-то сдвиг в моей нервной системе. Ничего не остается, как откровенно признаться в этом Василию Андреевичу и попросить отпуск без содержания. Уедем с мамой к ее сестре, Веронике Федоровне, в Пихтовку. Там с удочкой на речке быстро восстановлюсь…»

Григорий не заметил, как уснул сидя. Проснулся оттого, что кто-то осторожно, но настойчиво тормошил его за плечо. Открыв глаза, увидел перед собой широкоплечую фигуру Соколова.

— Ну, так нельзя зарабатываться, дорогой мой, — укоризненно покачал головой начальник отдела, — можно рехнуться за рабочим столом. Знаешь, который час?

— Извините, Василий Андреевич? — смущенно улыбнулся Григорий. Ему было очень неловко. Первый раз попался начальству в таком неприличном для следователя положении.

— Нечего извиняться, пора домой, — улыбнулся Соколов, — уже без четверти двадцать три часа.

— Сколько?! — не поверил своим ушам Григорий и, посмотрев на часы; убедился, что Василий Андреевич не шутит. — Ничего себе, вздремнул!

— Пошли, нам ведь по пути, — предложил Соколов и, посмотрев на протоколы осмотра мест происшествий в разложенных по всему столу томах дела, поторопил: — Прячь в сейф и пошли. — Он стал аккуратно закрывать тома дела и подавать Григорию. Григорий отчетливо видел на протоколах черные квадраты, однако Соколов не обращал на них никакого внимания. «Выходит, Василий Андреевич не видит их! — похолодел Григорий. — А это значит, что с моим котелком что-то случилось. Если завтра будет повторяться подобное, придется сдаваться медицине», — грустно решил он, закрывая сейф. Тяжело вздохнув, Григорий последовал за начальником отдела.

— Что вздыхаешь? — мягко спросил Василий Андреевич, когда они направились по длинному пустынному коридору к выходу. — Не спорю, тяжелое дело я тебе подкинул. Вижу, что ты просто одурел от него. Наверное, хотел за один день изучить все шесть томов? Не советую с места брать в карьер. Можешь надорваться. Ты ведь опытный следователь.

Григорий ничего не ответил. В голове у него была каша из разных противоречивых мыслей.

Внимательно посмотрев на него, начальник отдела с некоторым беспокойством продолжил:

— А вообще-то, Григорий, я сам могу его закончить. Как ты на это смотришь? А тебе дам раскрытое одноэпизодное дело об убийстве на бытовой почве. Сожители Карташовы в очередной раз напились до скотского состояния и что-то там не поделили. Во время ссоры она ударила его ручкой от мясорубки по виску. В результате летальный исход. Убийца, протрезвев, вину свою признала полностью. — Соколов умышленно сделал такое несолидное предложение Григорию, задевая честолюбивые струнки, которые имеются у каждого уважающего себя следователя. Ему хотелось расшевелить Григория, который ему сейчас не понравился какой-то тяжелой озабоченностью. Такой озабоченности Василий Андреевич раньше у него не замечал.

Слова начальника следственного отдела с глубоким ироничным смыслом дошли до сознания задумавшегося Григория и он встрепенулся.

— Да вы что. Василий Андреевич, обижаете! Я и сам справлюсь. Это я первый день как-то не настроился. Но втянусь, и все будет о’кей!

— Вот и прекрасно, — улыбнулся Соколов и обнял Григория за плечи. — Таким ты мне больше нравишься.

3

Утро выдалось холодное и хмурое. Дул северный ветер и шел мокрый снег. Подняв воротник осеннего пальто, Григорий спешил в прокуратуру. Опаздывать на работу он не привык. Но сегодня чуть было не проспал, задремав после звонка будильника. Вновь взглянув на циферблат, увидел, что времени на завтрак не осталось. Торопливо одевшись и наспех поплескав в лицо холодной водой, он выскочил излома с плохим настроением. Вчерашние галлюцинации во время изучения материалов дела оставили в голове дурной след. «Все, сегодня что бы ни мерещилось, не буду обращать внимания, — успокаивал он себя, нащупывая в кармане припасенный флакончик валерьяновых капель, — плевать на эти идиотские галлюцинации. Постепенно пройдут. Увлекусь работой, и все наладится. Не стоит спешить сдаваться медицине. Наши эскулапы уж точно при помощи своей химии сделают психбольным. Буду держаться до конца!»

Настроившись на решительные действия, Григорий энергично взбежал по широкой лестнице к центральному входу здания гор-прокуратуры. И только взялся за дубовую ручку двери, как сиплый, словно простуженный, голос раздался возле самого его уха: «Вам нечего бояться. Успокойтесь. Работайте, как обычно. Я всегда буду с вами».

Голос этот показался Григорию знакомым. «Где же я его слышал? — подумал он и осмотрелся: никого поблизости. И он решился спросить: «Кто вы и с какой целью ко мне пристали? Оставьте, пожалуйста, меня в покое».

Никакого ответа он не услышал и тут вспомнил, что таким же голосом говорил водитель красных «Жигулей», который подвез его до дач ГУВД. В этот момент совершенно неожиданно Григорий почувствовал, что с него спало нервное напряжение и прошло чувство страха. Он несколько удивился такому новому состоянию и подумал: «И чего это я запсиховал? Что плохого в том, что кто-то могущественный из параллельного мира хочет помочь мне в работе, в борьбе со злом? Ведь было сказано, что черный квадрат — орудие возмездия, данное мне свыше, и чтобы я пользовался им справедливо. А здесь, я полагаю, проблем не должно возникнуть. Разве может кто-нибудь упрекнуть меня в том, что я поступил в отношении него несправедливо? Уверен, что нет».

Приободрившись от логичного мысленного расклада не такого уж плохого своего положения, Григорий поднялся на лифте на третий этаж и, достав ключ, направился было к своему кабинету, как услышал:

— Григорий, зайди-ка сразу ко мне. — Соколов стоял с озабоченным видом в коридоре у раскрытого кабинета.

Когда Григорий подошел и они обменялись рукопожатием, Василий Андреевич пропустил его в кабинет и, зайдя следом, сел не за свой стол, а на стул для посетителей. Григорий, предчувствуя серьезный разговор и теряясь в догадках, опустился на стул напротив шефа. Соколов, побарабанив пальцами по столешнице приставного столика, ошарашил:

— Григорий, вчера вечером твой подследственный Алиджанов был убит в Бутырке.

— Как убит? Кем? За что? — вскочил Григорий, не поверив в то, что услышал.

— Ни на один твой вопрос определенного ответа пока дать не могу, — развел руками Василий Андреевич. — Мне только что позвонил Петр Ильич, начальник РОВД, а ему сообщил начальник СИЗО Александр Волков. Словом, едем на место происшествия. Там разберемся. Осведомлен только об одном: администрация Бутырки стоит буквально на ушах. И не потому, что ей жалко убитого, этот факт ее мало беспокоит, а оттого, что Алиджанов убит непонятным способом и в то время, когда находился один в карцере. А это бросает тень на контролеров. Вот в чем закавыка. Ладно, едем. Нас ждут. Пока я подписываю у прокурора пропуск в Бутырку, пригласи судмедэксперта и эксперта-криминалиста.

— Вы говорите, что убийство произошло вечером, а почему нам только сейчас сообщили? — поинтересовался Григорий, направляясь к сейфу за следственным портфелем.

— Говорят, обнаружили труп во время разноса завтрака. А то, что убили вечером, утверждает тюремный врач.

Теперь Григорию пришлось наяву, а не на картинке встретиться с мрачной и зловещей реальностью — Бутыркой. Жители столицы в суете повседневных дел забывают о том, что в их прекрасном городе существует столь ужасное место, как Бутырский следственный изолятор. Человек, попавший туда на несколько часов по служебным делам, покидает его с нескрываемой поспешностью. Когда он оказывается на улице и за его спиной закрывается последняя дверь, цена свободы в его глазах значительно возрастает.

Соколов, Григорий, судмедэксперт и эксперт-криминалист сдали пропуска и получили жетоны. Девушка-сержант открыла стальные решетчатые двери: «Проходите». Один за другим лязгают электрозамки. Без жетона отсюда не выйдет никто, кроме узкого круга сотрудников следственного изолятора. Таков порядок, установленный с незапамятных времен. Минуя допотопный проулок, они прошли еще один подобный, лязгающий металлом «турникет». С десяток шагов отделяли второй пропускной пункт от главного корпуса. Григорий вдыхает свежий воздух, озираясь по сторонам. Мощная стена бывшей Московской центральной пересыльной тюрьмы «давит» на психику.

Неожиданно перед ними вырос словно из-под земли невысокий, но плотно сбитый, полковник. Его внимательный тяжелый взгляд, морщинистое лицо и тронутые сединой виски красноречиво говорили о том, что этот человек немало повидал на своем веку.

— Здравствуйте! — козырнул он. — Начальник СИЗО Волков. Все поздоровались, а Соколов обменялся с полковником рукопожатием (они были знакомы лично) и спросил его:

— Что у тебя, Сашенька, такое необычное стряслось? Может быть, полиция преувеличила в своем сообщении? Полагаю, что уж тебя-то ничем не удивишь.

— Представь себе, Васенька, на этот раз убийца меня удивил, — ответил Волков с озабоченным выражением лица. — За тридцать лет службы с подобным не сталкивался. Очень уж непонятен способ убийства. Да и кто совершил это убийство — затрудняюсь сказать. Словом, с подобной загадкой встречаюсь впервые.

— И что же необычного вы находите в способе убийства? — поинтересовался судмедэксперт, высокий худощавый блондин лет сорока пяти, с белой, клинышком бородкой. — Чем убит подследственный? Заточкой? Лезвием или осколком стекла?

— Ни тем, ни другим, ни третьим, — покачал головой полковник и пригласил: — Прошу сюда.

Озадаченные, все молча пошли за начальником СИЗО. И вновь бесчисленные тюремные контрольно-пропускные пункты. Длинный коридор одного из корпусов. Обшарпанные, давно не ремонтированные стены, проржавевшие трубы вгрызлись в холодный кирпич камер. Запах тюрьмы заполнял не только легкие, но, казалось, все поры тела.

— Здесь, — бросил через плечо полковник, когда они дошли до конца коридора. — Вот в этом карцере, — указал он рукой налево и повернулся к своим спутникам.

Возле двери карцера стояли двое: высокий кряжистый контролер с угрюмым лицом и низкорослый круглолицый брюнет в белом халате. Начальник СИЗО приказал контролеру:

— Открывайте!

Контролер открыл длинным ключом замок на двери карцера и отступил в сторону. Полковник распахнул дверь, и глазам Григория предстала ужасная картина. Труп Алиджанова (в том, что это именно он, не было сомнений) с раскинутыми в стороны руками и ногами находился в углу камеры-мешка. Серое лицо его было искажено гримасой ужаса. На заросших щетиной щеках остановились капли слез, бежавшие из вылезших из орбит глаз. Посредине невысокого покатого лба трупа четко выделялось черное пятно квадратной формы размером примерно сантиметр на сантиметр.

Соколов посмотрел на судмедэксперта и, кивнув на труп, распорядился:

— Начинайте, Вадим Степаныч.

Судмедэксперт Подошел к трупу и, озабоченно хмыкнув, склонился над ним. Все стояли в коридоре у двери раскрытой камеры и молча наблюдали за «колдовством» судмедэксперта. Минут через десять Вадим Степанович вышел из камеры вспотевший, с удивлённым выражением на лице;

— Ничего не пойму, — развел он руками, — с таким убийством я еще не имел дела. То, что этот подследственный мертвее мертвых, ясно с первого взгляда, но что послужило причиной его смерти, сейчас я сказать не могу. Может быть, вскрытие даст ответ на эту загадку. Очень странное убийство, очень странное… — Судмедэксперт озадаченно взъерошил бороду и, посмотрев на Соколова, продолжил: — Создается впечатление, будто он умерщвлен сильным электрическим разрядом. Меня обескураживает это пятно квадратной формы. Не могу понять его природы. Признаюсь, я в недоумении…

— Конечно, все это весьма удивительно, — согласился Василий Андреевич. — И когда, примерно, наступила его смерть?

— Судя по состоянию конечностей, то есть по степени их отвердения, где-то около шести часов вечера.

— Я такого же мнения, — вступил в разговор брюнет в белом халате. — Не позже восемнадцати.

— Это наш тюремный врач Коновалов Виктор Антонович, — сказал полковник, обращаясь к судмедэксперту.

— И к какому же вы, коллега, пришли выводу насчет причины смерти этого подследственного? — спросил Вадим Степанович тюремного врача.

Коновалов ничего не ответил, а только так выразительно пожал плечами и развел руками, что никаких слов и не нужно было.

Тронув эксперта-криминалиста за плечо, Соколов распорядился:

— Что ж, Юрий Ефимыч, приступайте.

Эксперт-криминалист, полный мужчина лет тридцати пяти, в берете и очках с большими линзами, деловито прошел в камеру и защелкал фотоаппаратом со вспышкой. Затем стал через сильную лупу изучать черный квадрат на лбу трупа. Видно, он сразу не мог прийти к какому-то конкретному выводу и, на минуту оторвавшись от своего занятия, чтобы в задумчивости почесать затылок, вновь припал к лупе. Через некоторое время, удивленно покачав головой и не оглядываясь на присутствующих, буркнул:

— У меня складывается впечатление, подчеркиваю — предварительное, что этого арестанта убили из электрического пистолета с квадратным каналом ствола. — И он продолжил осмотр каждого сантиметра места происшествия.

— Ценю юмор, но, полагаю, сейчас он неуместен, — пробурчал Волков. — А я ведь, мужики, через две недели собрался на пенсию уходить. Если же это убийство не будет раскрыто, то представляю, какие проводы устроит мне начальство.

Все промолчали. Затянувшуюся паузу нарушил эксперт-криминалист:

— По-иному пока что объяснить это убийство не могу.

— Снимите в этой камере и на дверях все имеющиеся отпечатки пальцев, — приказал ему Соколов. — Особое внимание обратите на дверной замок, не отпирался ли он ночью посторонним предметом. И еще. Откатайте пальчики у дежурного контролера. Они могут нам пригодиться.

— Понятно, Василий Андреевич, — кивнул эксперт, доставая из портфеля дактилоскопическую пленку, — все будет сделано надлежащим образом.

— Кто из контролеров дежурил здесь ночью? — спросил Соколов полковника. В голосе начальника следственного отдела наметились металлические нотки — верный признак того, что он настраивается на очень серьезное дело.

— Вот он и дежурил, — кивнул Волков на кряжистого контролера с угрюмым лицом, переминавшегося в двух шагах позади начальства. — Дубов Иван Алексеевич. Работает в Бутырке двенадцатый год. Один из лучших контролеров нашего СИЗО. Не хочешь ли ты, Васенька, сказать, что этого Алиджанова прикончил Иван Алексеевич?

Василий Андреевич внимательно посмотрел в глаза старому приятелю и, вздохнув, ответил: