Фарос

Обердей пытался вдохнуть, чувствуя, как изгибается под давлением хрупкая подъязычная кость. Сервитор сверкал глазами. В них не было ничего человеческого, только запрограммированные ненависть и потребность убивать.

Обердея ждала смерть, и он был рад этому.

Он больше не мог выносить сны. Тьма наступала. Однажды услышав шепот под Фаросом, он стал жертвой постоянного страха перед бедой столь огромной и ужасной, что тот выжег из его души всю надежду. Обердей знал, что не может ничего предотвратить.

Это знание терзало его, лишало сна.

Шесть недель в апотекарионе. После отбоя он лежал с закрытыми глазами, проводя целые ночи в горячечном не-сне, возвращавшем его во тьму под горой, к обитавшим там жутким истинам. Каждый дневной цикл после пробуждения — если это можно было назвать пробуждением — начинался с одним и тем же дурным предчувствием.

Страх и знание его погубят. Именно страх привел его в тренировочный зал посреди ночи.

Горло сомкнулось. Организм предпринимал все усилия, чтобы сберечь кислород. Сервитор рычал в запрограммированной ярости. Вены Обердея вздулись, лицо покраснело. Казалось, что глаза сейчас лопнут.

Он в отчаянии плюнул сервитору в лицо.

Плевок вышел неудачный: из-за сдавленного горла не получилось выплюнуть достаточно яда из железы Бетчера, да и тот не достиг цели. В сервитора ударило лишь облако брызг.

Ослепленный киборг отшатнулся. Обердей бросился вбок, и пришедший в себя сервитор рассек пилой воздух в том самом месте, где мгновение назад была голова скаута. Боевая аугметика врезалась в решетку клетки с такой силой, что разорвала металл с жутким визгом.

Потеряв из виду цель, сервитор остановился. Обердей замер, не сводя глаз с лежащего на полу меча. Не обращая внимания на сжигающую лицо кислоту, машина склонила голову набок, выискивая мальчика. Обердей сдерживал желание глубоко вдохнуть и наполнить воздухом опустевшие легкие, боясь, что противник его услышит. Сдерживать дыхание после того, как его едва не задушили, было невероятно сложно. Перед глазами плавали точки. Ему следовало надуть мультилегкое перед тем, как ступить в клетку, — это обеспечило бы его кислородом на несколько минут. Он мысленно обругал себя за то, что не додумался использовать свои новые возможности в полной мере.

Скаут неподвижно смотрел, как машина делает полуоборот. Меч лежал на противоположной стороне от твари.

Существовало лишь одно возможное практическое решение. Обердей не стал тратить время на размышления и издал вопль, вложив в него все свое отчаяние. Сервитор мгновенно повернулся к нему. Обердей кувыркнулся прочь от пилы, та ударила в пол, вгрызлась в покрытие и увлекла киборга вперед. Пролетев мимо врага, неофит схватил гладий и побежал вдоль периметра клетки, ведя широким острием по решетке, чтобы та запела. Сервитор двинулся на шум и прыгнул в момент, когда Обердей остановился. Неофит уклонился от выпада мечом, схватил ведущую руку сервитора и засунул ее между решетками, заблокировав локоть между балками. Затем пронзил локоть мечом и рубанул сервитора по ногам.

Удар не отличался изяществом, но свою цель выполнил. Из перерезанных труб в шинах хлынула гидравлическая жидкость. Левая нога подкосилась. Обердей отскочил, пока сервитор дергался, пытаясь вытащить парализованную руку. Скаут ударил по стальным кабелям-связкам его щиколотки и отпрыгнул назад, когда сервитор наконец сумел освободиться и двинулся на него. Ликование было недолгим и сменилось отчаянием, когда его собственная нога отказала и он упал на спину.

Киборг шагнул вперед, ступил на свою поврежденную конечность и рухнул прямо на мальчика.

Обердей в последний момент приподнял меч, и плотное, как металл, тело под собственным весом съехало вниз по клинку. Запястье хрустнуло, не выдержав тяжести меча в неудобном хвате. Он проигнорировал боль и протащил оружие сквозь внутренности сервитора. Машина издала пронзительный механический хрип, безумно застучала зубами, задергалась на нем с такой силой, что наверняка оставила несколько синяков, а затем обмякла.

Пила еще вращалась несколько секунд, но вскоре тоже замерла.

Обердей на всякий случай повернул меч. Реакции не было. Встроенные в сервитора светодиоды не горели.

— Умер, значит, — сказал он и уронил голову на пол.

Он лежал под машиной, пока сердца успокаивались, загипнотизированный их странным двойным биением. Ни к одной из произведенных над его телом модификаций не было так сложно привыкнуть, как к этому изменению фундаментального телесного ритма.

Обердей сбросил с себя киборга и встал.

Его взгляд задержался на разрушенном теле, которое истекало кровью с маслом напополам. Обердей не знал, каким преступлением сервитор заслужил эту судьбу, и никогда не узнает, но полагал, что тот искупил вину. Он получил удар милосердия от его руки.

Скаута вдруг передернуло от отвращения. Если его сочтут недостойным, он может оказаться в похожем положении, ибо у провалившихся кандидатов было немного вариантов. Когда он поднял руку, чтобы вытереть пот со лба, та заметно тряслась. Он нередко испытывал легкую слабость в стрессовых ситуациях. Имплантаты до сих пор не прижились до конца.

Апотекарий Тарик заверил его, что это пройдет.

Из горла Обердея вырвался сдавленный звук.

Не пройдет. Процесс не будет закончен. Он никогда не станет Ультрамарином. Он был осквернен прикосновением машины в горе. Гладий выпал из руки. Его мутило от вернувшегося шока. Сколько бы раз он ни думал о случившемся, боль не утихала.

Как же Обердей горевал по человеку, которым никогда не станет.

Тихий кашель заставил его развернуться. Он торопливо вытер щеки.

— Доброе утро, неофит Обердей. — Сержант Арк, его командир и наставник, стоял на противоположной стороне тренировочного зала, прислонившись к стене рядом с дверью в оружейную. На его грубом лице было мягкое, бесстрастное выражение. — Не хочешь рассказать, почему ты не спишь в казарме? Тарик только вчера тебя выпустил, а ты уже перенапрягаешься.

— Сержант!

— Да, верно. Сержант. Я, как твой сержант, задал тебе вопрос. Ты, как неофит, обязан ответить, но что-то я ответа не слышу.

— Я… Я не мог уснуть, сержант.

— Поэтому ты решил прийти сюда и совершить самоубийство? Радикальный метод борьбы с бессонницей.

Обердей опустил взгляд на мертвого сервитора.

— Я хочу стать достойным легиона.

Арк отодвинулся от стены и вошел в клетку.

— А, теперь все ясно.

— Да, сержант, — сказал Обердей, подняв глаза на наставника. Арк был на голову выше скаута. — Долго вы смотрели?

— Достаточно долго, чтобы насладиться вашим жутким парированием. Подними меч.

Обердей выполнил приказ и встал в стойку для боя без доспехов, скрипя зубами от боли в запястье.

Арк недовольно замотал головой.

— Не так, вот так. — Сержант накрыл кисть Обердея огромной ладонью и повернул его руку. В порванной мышце вспыхнула боль, и он едва подавил крик. — При обороне держи оружие под углом, лезвием наружу, к противнику. Будешь сражаться как сейчас — и хороший противник оставит тебя без предплечья, едва ты поднимешь руку!

— Так точно, сержант. Прошу прощения.

— И тем не менее, — добавил Арк, — ты его убил.

Он потрогал мертвого киборга ногой. На Арке были хитон без рукавов и свободные штаны — костюм фермера или ремесленника. Эта простая одежда должна была делать легионеров ближе к людям, для защиты которых их создали, но никто не назвал бы Арка обычным человеком: он был более двух метров ростом, имел огромные мышцы, а его кожу усеивали порты для соединения с доспехами.

— Спасибо, сержант.

— Я тебя не хвалил, парень. Если бы у него были отключены болевые схемы, ты сейчас был бы мертв. Эти боевые модели в принципе не многое чувствуют, но, если бы он не чувствовал вообще ничего, бой сложился бы не в твою пользу.

Обердей пожал плечами:

— Я не знал, как их отключить.

— Мы не просто так не обучаем вас всему сразу, парень. — Арк опустил взгляд на сломанную боевую машину. — Это сервитор класса «тета». У тебя нет допуска на тренировки с ними. Похоже, мы уже сейчас преподаем вам больше, чем нужно.

Обердей открыл рот, собираясь ответить, но сержант перебил его.

— Я не хочу знать, как ты добыл коды активации. Ты молодец, что победил. Не знаю даже, наказать тебя или поощрить.

Он заложил пальцы за широкий пояс. Эмблема ультимы на пряжке ярко сверкнула.

Обердей выжидающе смотрел на наставника. Наказать — его следовало наказать. После инцидента под горой Арк был к нему слишком снисходителен.

Офицер с задумчивым видом сжал губы в тонкую линию.

— Адепт Криол будет тобой очень недоволен. Но… впечатляюще. Очень впечатляюще. Однако в следующий раз ограничься простыми боевыми машинами.

Арк печально улыбнулся.

— Пора, да? — нервно спросил Обердей.

Сержант кивнул, и его улыбка пропала:

— Да, Обердей, пора. Библиарий уже закончил с остальными.

Арк нерешительно почесал голову. Он тоже видел сны — как и все, кто подолгу находится рядом с горой, — но никого не посещали такие мощные и жуткие видения, как Обердея, когда тот потерялся в лабиринте. И это было проблемой.

— Он захотел принять тебя последним. Ты пойдешь со мной.

Перед выходом скаут с неуверенным видом оглянулся на труп машины. Он не мог избавиться от ощущения, что больше никогда не ступит в тренировочную клетку.

Глава 2

Приговор

Под горой

Когорта

Обердей следовал за Арком по орбитальной платформе Соты, чувствуя себя маленьким и жалким на фоне широко шагавшего сержанта. Узкие коридоры были битком забиты легионерами и слугами 199-й роты «Эгида», и он изо всех сил старался не попасть под ноги людям, которых страстно надеялся однажды назвать своими братьями.

Сота представляла собой планету редкого Терранского типа. После открытия ее пометили для скорейшего заселения, но, когда в самой высокой горе основного континента обнаружили ксеносские артефакты, Робаут Жиллиман приостановил процесс на неопределенное время. Почти столетие на планете действовал режим секретности, пока активные исследования не выявили, что гора была огромным маяком, который ускорял путешествие сквозь варп, обеспечивал связь на огромнейшем расстоянии и даже позволял перемещаться с одного мира на другой, как из комнаты в комнату.

Это было настоящее чудо, и оно спасло Макрагг.

С тех пор как Фарос запустили, чтобы удержать Пятьсот миров от распада, порождаемые артефактом сны стали такими навязчивыми, что капитан Адалл перенес командный центр с поверхности на станцию. С недавнего времени та начала играть столь значительную роль для операций 199-й, что и гарнизон, и колонисты теперь называли ее «платформой Эгиды».

Все расступались перед сержантом Арком и следовавшим в его тени мальчиком, об которого было так легко споткнуться. Большая часть роты с чем-то да столкнулась, и все подвергались проверкам высшего командования легиона, так что они знали, куда идет Арк. Никто не знал точно, что случилось с Обердеем, но было ясно, что дело важное. Несколько братьев понимающе кивнули ему. Неофит застенчиво и благодарно кивнул в ответ.

Платформа была небольшой — Арк с Обердеем за двадцать минут пересекли ее и оказались у входа в апотекарион.

Медцентр был таким же тесным, как остальные помещения платформы, но командующие здесь четыре апотекария держали все в идеальном порядке. Обердея только вчера отсюда выпустили, и на обоих сердцах потяжелело, когда он вновь оказался в этих блестящих белых стенах. За время бесконечных тестов и имплантационных процедур апотекарион успел опостылеть, а после происшествия в горе его заперли здесь еще на несколько недель. Теперь Арк в сотый, должно быть, раз вел своего подопечного по главному коридору, мимо ярко-белых дверей, отмеченных изначальной спиралью медике. Сотрудники из числа неаугментированных людей уважительно расступались, приветствуя Ультрамаринов легкими поклонами.

На этот раз Арк прошел мимо дверей в зал, где скаутов так долго подвергали различным тестам, и шагнул в центральное помещение. Оттуда Обердея повели в коридор, который охраняли два воина, облаченные в цвета третьей роты. Проходя мимо, юноша украдкой взглянул на них, заинтересованный отличиями в броне, геральдике и вооружении, и вновь ощутил укол сожаления из-за того, что ему никогда не доведется узнать этих достойных воинов и разделить с ними тяготы службы.

Арк остановился перед большими двойными дверями и тепло улыбнулся Обердею.

— Готов, парень? — спросил он.

Обердей кивнул.

Арк мгновение помолчал. Подняв на него взгляд, скаут увидел на лице сержанта борьбу противоречивых эмоций.

— Помнишь, что сказал Лев?

— Он сказал, что нам нельзя говорить о произошедшем, — ответил Обердей.

— Неофит, хотя, признаюсь, инстинкты и подсказывают мне, что это неправильно, но, когда мы окажемся внутри, ты не должен упоминать ни о картографической миссии в Фарос, ни о том, что пережил там.

— Сержант…

— Неофит Обердей, у нас прямой приказ от Льва. Я нарушу его, только если мне велит сам Жиллиман. Мне не хочется лгать братьям, но мы обязаны подчиняться распоряжениям примарха. Для находящихся за дверью офицеров твои сны просто сильнее и чаще, чем у остальных. В конце концов, ты же предсказал прибытие Кровавых Ангелов в Ультрамар. Ясно?

— Д-да, сержант, — запинаясь, ответил Обердей. Во рту пересохло. При мысли о том, что ему придется лгать начальству, в голове застучало, а ладони зазудели.

— Ты нервничаешь, неофит. Не надо. Иногда требуется что-то утаить, — сказал Арк, но по тону голоса было очевидно, что сам он так не считает.

Офицер нажал на кнопку. Дверь с шипением открылась, и сержант завел скаута в среднюю по размерам, ничем не примечательную комнату, в которой тот еще ни разу не был.

Внутри их ждали четыре Ультрамарина. Апотекария Тарика, рекрутского врача 199-й роты, Обердей знал хорошо. Лица двух стоящих рядом медиков из вспомогательного персонала также были ему знакомы. С удивлением увидев среди присутствующих капитана Адалла, он обменялся с сержантом настороженным взглядом. Двух последних офицеров Обердей раньше не встречал. Оба были в полном боевом облачении. У одного броня была отмечена редким на его памяти символом библиариума, а голову покрывал металлический капюшон, усыпанный голубыми кристаллами. Другой, в чине капитана, носил на доспехах угрожающее количество знаков отличия. Обердей резко замер. На лбу капитана было три штифта за выслугу лет, кожа имела грубую текстуру, характерную для особенно древних легионеров, а волосы были серыми, как свинец.

— Неофит Обердей, это эпистолярий Сергион из библиариума, — представил Арк.

Юноша посмотрел в светящиеся внутренней силой глаза и поклонился:

— Милорд.

— А это капитан Гортензиан, верховный наблюдатель за рекрутами.

От удивления Обердей распахнул глаза и едва успел взять себя в руки. Гортензиан был самым старшим офицером в подразделении по набору рекрутов и отвечал за пополнение всего легиона.

— Милорд, — с уважением сказал Обердей.

Гортензиан направил на него долгий, пристальный взгляд, и скаут изо всех сил постарался выдержать его.

— Не нужно тревожиться, неофит.

— Я не встревожен, милорд. Удивлен, может быть, хотя удивляться тоже нечему. Ваше присутствие логично с практической точки зрения. На Соте действительно происходит что-то необычное.

— Ты хорошо рассуждаешь. Нам сообщали, что на тебя маяк подействовал хуже всего, — сказал Гортензиан.

— Так точно, милорд.

— Ты знаешь, зачем мы здесь?

Обердей не удержался и ссутулился.

— Чтобы определить, достоин ли я продолжать обучение.

— Именно так.