Помоги проекту - поделись книгой:
— Говорю тебе как бывший мент: за ношение ствола — пять лет лагерей. Я хочу, чтобы ты завтра же вернула этот изящный сувенир отцу. Положи на место, иначе…
— Иначе что?
— Позвоню Дмитрию Павловичу. Пожалуюсь, что ты меня не слушаешься. Собралась кого-то пристрелить. Пусть принимает меры.
— Боря, милый, ты знаешь, что в музее я получаю смешную нищенскую зарплату. И вынуждена подрабатывать, а иначе нам не прожить. После работы я езжу к разным людям. Смотрю картины и стараюсь определить, сколько они приблизительно стоят. Последние два вечера провела у одной женщины из Нахабино. Ее отец, приятный старичок, похожий на одуванчик, всю жизнь собирал живопись. Таился от людей, боялся, что ограбят. Ни с кем не водил дружбу, донашивал лохмотья, питался кое-как. Теперь дочка хочет узнать, сколько стоит коллекция покойного папы. А цена — будь здоров.
— И что?
— Она живет в частном доме на краю поселка. Туда даже таксисты не едут, — ни за какие деньги. Ну, днем еще можно за три счетчика договориться, но вечером точно никто не повезет. Дорога к электричке — через темный пустырь. Из этой темноты лают собаки и раздаются человеческие крики. Когда идешь, — от страха кровь в жилах стынет. Серьезно… Ты же знаешь, что я трусиха. Я открывала сумочку, сжимала рукоятку пистолета, — и страх отпускал.
— Господи, Галя… Только представь, что сумочку вдруг украдут. Или в метро вор разрежет ее бритвой. Вытащит ствол, кому-нибудь продаст. Тогда придется заявить в милицию о краже. Иначе нельзя. Этот ствол будет искать вся милиция Советского Союза. И хорошо если найдут до того, как из него убьют человека. Или используют при налете, ограблении.
— Боренька, хватит… Ну, что я, ребенок?
— Ты хоть умеешь с ним обращаться?
— С близкого расстояния — не промахнусь.
— Ты обещаешь положить его на место?
Галя засмеялась и махнула рукой. Борис подумал, что жена бывает в незнакомых местах, за городом, вечерами одной боязно возвращаться, идти темными переходами или через пустыри. Убийц и насильников в Советском Союзе немного, но иногда попадаются бродячие собаки, среди них есть бешеные. Галя возилась с ногтями, пахло лаком и ацетоном.
— На прошлой неделе смотрела картины в доме некоего Савельева, директора гастронома на улице Горького. Хочет кое-что продать, — русских мастеров девятнадцатого вешать некуда. Все стены забиты, с пола до потолка. Просил найти покупателей, но я бессильна. Русскими художниками, — кроме авангардистов, — никто не интересуется. Ни свои, ни иностранцы. Даже по бросовым ценам. Всем подавай французов и голландцев. Так вот, у этого типа есть видеомагнитофон. И коллекция из двухсот кассет с самыми лучшими фильмами. Почти каждый день он смотрит новый американский фильм. Или французский на худой конец… Представляешь? А мы ничего кроме программы "Время" не видим. Господи… Полное собрание фильмов о Джеймсе Бонде. Всего у нескольких человек в Москве есть все фильмы о Бонде. Как я им завидую…
— И все они — директора центральных магазинов и рынков. Их скоро посадят за растраты и хищения в особо крупном размере. Видеомагнитофоны, кассеты, картины русских мастеров, которые уже вешать некуда, конфискуют. И спрячут в запасниках Третьяковки.
— Не злись, Боренька, это тебе не идет. Ну, какая разница, кто эти люди? Савельев сказал, что собирает только первые копии фильмов. Ну, значит, самое лучшее качество. Одна кассета стоит сто восемьдесят рублей. Даже больше. Представляешь, квалифицированный рабочий на заводе должен месяц пахать, — не есть и не пить, — чтобы купить одну кассету. Вот это цены… Скоро у тебя поездка в Америку. В лепешку расшибусь, но займу денег на видеомагнитофон. У отца не буду просить… Хотя он все равно не даст. Ну, если узнает, для чего нужны деньги.
— А сколько стоит этот видеомагнитофон?
— Дороже машины. Но, ничего, деньги достанем.
Посередине ночи Борис проснулся от ударов железа о железо. Пробуждение было внезапным, будто толкнули. Звук громкий и близкий. Еще не открыв глаз, Борис сел на кровати сбросил на пол простыню. По батарее стучали железной палкой или молотком. Звук по трубам проходил с первого до последнего этажа и возвращался гудящим железным эхом. Он взял с тумбочки чесы, посмотрел на светящие стрелки, — почти три часа. Жужжал вентилятор, за окном жил своей жизнью проспект Мира. Бум-бум-бум… Удары молотком по радиатору, звук долго держался в стояках, они гудели, как струны контрабаса. Но вот прошла минута, наступила тишина. Хоть бы больше не стучали. Бум-бум-бум… Кажется, лупят по голове. Галя давно проснулась, она лежала с открытыми глазами, смотрела в потолок и ждала. Ей вставать чуть свет, хотелось выспаться.
— Я убью эту стерву, — сказала Галя. — Возьму пистолет и пристрелю. Советский суд учтет все смягчающие обстоятельства, — и меня оправдает.
В квартире двумя этажами выше жила старуха, которая бушевала по ночам. Будила соседей истошными криками или стучала молотком по батарее. Иногда близкие родственники отправляли старушку то ли в дурдом, то ли в санаторий для заслуженных пенсионеров, пару месяцев жильцы наслаждались ночной тишиной и просили Бога, чтобы бабушка больше не вернулась в родное гнездо. Но она всегда возвращалась, и тогда ночами начинались крики и стуки. Бум-бум-бум…
— Совсем забыла, — сказала из темноты Галя. — Завтра, то есть уже сегодня, у нас гость, американский журналист Пол Моррис. Корреспондент "Лос-Анджелес таймс". Он сам напросился. Он коллекционер русской живописи и вообще отличный парень. Кажется, вы даже знакомы. Он такой высокий, худой. Помнишь его?
— Помню, — как эхо отозвался Борис.
— Я помогала ему с картинами. Оценивала кое-что, приводила экспертов. Он очень щедро платил. Мне нравится, когда мужчина не жадный.
— Угу, — по спине пробежал холодок.
— Только не надо говорить, что ты сегодня занят.
— Угу…
Борис почувствовал, что голос сделался напряженным. Американцы обещали подобрать человека, через которого можно будет постоянно поддерживать связь, и нашли этого корреспондента… Почему именно его? Черт, да какая разница…
— Боря, не говори…
— Я ничего не говорю. Пусть приходит. Я что-нибудь куплю в нашем ведомственном буфете. Ну, пожевать. И бутылку вина, десертного.
Борис пошел в кухню, зажег свет и открыл холодильник. Положил в стакан кубики льда из пластмассовых формочек, долил воды из-под крана. Он выключил свет и долго сидел, прислушиваясь к ударам, ожидая, что стук кончится, наступит тишина, и можно будет снова заснуть. Бум-бум-бум… Борис давно не курил, но сейчас вдруг так захотелось, что он не смог справиться с желанием. В ящике кухонного стола нашлась светло-серая пачка болгарских сигарет "БТ". Фу, кислый табак, какая же дрянь. Бум-бум-бум… Он стряхивал пепел в блюдце и ждал, когда закончится стук. Кажется, теперь стучали не молотком по батарее. Бум-бум-бум… Это стучало сердце.
Немного успокоившись, он вернулся в спальню, лег на кровать. Галя ворочалась с боку на бок. Стуков больше не было.
Утром он поднялся на два этажа выше, позвонил в семьдесят вторую квартиру. Дверь открыл мужчина с бледным лицом и стоящими дыбом темными волосами. Борис сказал, что так жить невозможно, надо на работу, а они с женой почти всю ночь глаз не сомкнули. За спиной хозяина квартиры появилась высокая худая старуха, закутанная в теплый платок. Она зло глянула желтыми навыкате глазами и пропала в темноте коридора.
— Мы обращались к докторам, — сказал мужчина с всклокоченными волосами. — Но толку чуть. Таблетки, которые ей прописали, не действуют.
— Вы еще раз обратитесь. Пусть ей пропишут таблетки, которые действуют.
— Мои извинения.
Мужчина захлопнул дверь, зазвенела цепочка. Борис посмотрел на часы, — на работу он уже опоздал, — и отправился в отделение милиции. В дежурной части его жалобы выслушал заспанный лейтенант, только заступивший на смену. Он ответил, что на старуху давно жалуются, надо что-то с ней делать, но на самом деле — это вопрос не к милиции, а к врачам психиатрам. В следующий раз, когда бабка начнет буйствовать, — следует звонить в скорую психиатрическую помощь. Борис понял, что зря пришел.
Уже стемнело, когда в гости пожаловал Пол Моррис, долговязый мужчина в вельветовом пиджаке и джинсах. Он говорил по-русски свободно, почти без акцента. И вел себя просто, как старый добрый знакомый. Они посидели за столом, выпили вина, пересели на диван и полистали несколько каталогов "Сотбис", посвященных продажам русских икон и другого антиквариата, которые американец принес с собой. Каталоги черно-белые, не слишком симпатичные. Борису стало интересно, он изучил листок со стартовыми и финальными ценами, — надо же, русская старина по их меркам стоит совсем не так уж дорого, видно, еще не вошла в моду, но все впереди. Вскоре гость засобирался, Борис напросился в провожатые. Пол жил по соседству, всего в нескольких кварталах, на той же стороне проспекта Мира.
Они вышли на пустой вечерний проспект Мира, залитый голубым светом фонарей, двинули пешком в сторону Рижского вокзала. Какое-то время шли молча.
— Слушай, ты не волнуйся, — сказал Пол на ходу. — Черт… Я сам волнуюсь. Потому что новичок в этих делах. Но утешаюсь тем, что от меня ничего особенного не требуют. Ну, взял что-то, отвез, куда скажут. В посольство или в консульство. Или передал тебе что-то на словах. И вся работа. Наверное, сразу понятно, что я не профессионал. Но ты должен знать: на меня можно положиться. Я сделаю все, что смогу, чтобы тебе помочь.
— Спасибо, — сказал Борис, он и вправду почувствовал, что волнение прошло.
Глава 4
Когда раздался звонок из приемной Юрия Андропова, по радио передали точное время, — ровно четыре вечера, следом начали выпуск новостей. Майор государственной безопасности Алексей Гончар сидел за кухонным столом и перочинным ножиком чистил яблоко. Он взял трубку, встал на ноги. Очищенное яблоко выскользнуло из рук и покатилось по полу. Разговор продолжался всего пару минут. Гончар вошел в комнату, остановился у порога. Жена склонилась над кроватью, на которой стоял раскрытый чемодан, и складывала в него вещи. Поезд на Симферополь уходил в шесть вечера.
— Ольга, послушай, с работы позвонили, — сказал Гончар. — Я никуда не еду. Жаль, но что поделаешь. Столько собирался, путевку в санаторий получил… И вот на тебе. Машина за мной придет через двадцать минут.
Жена бросила свое занятие, села на кровать. Это была женщина лет сорока, выше среднего роста, бледная и худая, с большими усталыми глазами. Вьющиеся светлые волосы на затылке стянуты в хвост. Она только вздохнула и спросила:
— Это надолго, как думаешь?
Он подошел к шкафу, открыл дверцу шкафа и начал переодеваться.
— Думаю, что… Наверное, придется повозиться.
— Я не хочу одна ехать, — сказала Ольга. — Не поеду…
— Делай, как знаешь, — сухо ответил Гончар. — Нет времени тебя уговаривать.
Он повертелся перед зеркалом и ушел. Жена села на кровать, уткнулась в ладони и заплакала.
Через полтора часа он вышел из кабинета Юрия Андропова, сел за стол для посетителей в приемной и составил список того, что нужно получить уже сегодня. Для начала необходима телеграмма во все подразделения КГБ, московские и региональные, с приказом оказывать содействие Гончару в полном объеме. Нужен толковый научно-технический консультант, который способен ответить на любой вопрос о лодках, их вооружении. Еще понадобится две-три больших комнаты, можно совмещенные, но не в центральном офисе на площади Дзержинского, а в спокойном месте, вдалеке от человеческих глаз.
На примете есть подходящее помещение в Кисельном переулке, что в нескольких кварталах от главного здания. Там сидит техническая служба, занятая прослушкой телефонных разговоров москвичей, этим ребятам придется немного потесниться. Дом небольшой, — в прошлом принадлежал какому-то купцу, — внешне похож на жилой, три этажа, на последний этаж отдельный вход со двора.
В одной комнате будет работать телефонистка, — Гончару потребуется связь с нужными людьми и организациями, не помешает, — хотя это не очень срочно, — секретарь, даже два секретаря, для бумажной работы, чтобы составлять запросы и вести отчетность. Нужен расторопный оперативник для выполнения разовых поручений, черновой работы, — подойдет стажер из их управления, лейтенант Станислав Лыков. Парень скорый на ногу и сообразительный, начинал в уголовном розыске Новосибирска, отличался при задержании опасного уголовника, бежавшего с зоны, награжден боевой медалью.
Окончил Высшие курсы подготовки оперативного состава КГБ в том же Новосибирске, год назад переведен в Москву во Второе главное управление КГБ. Комсомолец, в следующем году, если все будет нормально, станет кандидатом в члены КПСС. Живет в Москве недавно, еще не успел избаловаться. Есть, правда, один недостаток. По поводу и без повода краснеет, словно девица. Помимо Лыкова понадобится группа из трех-пяти оперативников, а также две разгонные служебные машины с водителями. Закончив с писаниной, Гончар спустился в свой кабинет и стал ждать. Из приемной Андропова позвонили через полчаса, сказали, что помещение в Кисельном переулке скоро будет готово, через час туда пришлют секретаря и телефонистку, лейтенант Станислав Лыков прибудет в девять вечера, машина уже ждет внизу.
Гончар осмотрел две просторные комнаты в Кисельном переулке и остался доволен. На последнем третьем этаже людей не было, в комнатах через стену — аппаратура для прослушки телефонных разговоров, металлические ящики, похожие на трансформаторы. Чтобы попасть к нему в офис, надо пройти длинным коридором, а затем еще через одну комнатенку, тесный предбанник, где стоит пустой книжный шкаф, стол с электрической пишущей машинкой и телефоном. Дальше комната, где будут сидеть технические работники. И наконец — служебный кабинет. Письменные столы, кожаный диван. Потолки высокие, стены толстые, поэтому летом здесь не жарко. Справа окна выходят на улицу, слева — во внутренний двор.
Через час Гончар закончил короткие переговоры с техническими консультантами, вызвал секретаря, пожилую женщину, одетую, как сельская учительница, — темное платье с кружевным белым воротничком, — и продиктовал несколько писем, которые нужно немедленно отправить телетайпом. Одно из писем в Ленинградское управление КГБ. Местные чекисты и военные контрразведчики получили задание, касающееся Центрального конструкторского бюро "Рубин", где был разработан проект лодки "Акула". В частности, необходимо сообщить в Москву, кто из руководства ЦКБ имел доступ к чертежам, кто из этих людей бывал в Москве в течение последних двух-трех месяцев, кто увлекается любительской фотографией, случались ли за последние месяцы нарушения режима хранения и пользования документами государственной важности. Если да, то что это за происшествия.
Вторая телеграмма с этими же вопросами ушла в Управление КГБ Челябинской области. Местным чекистам предстояло плотно поработать в Конструкторском бюро "Машиностроение" под руководством академика Виктора Макеева, где создали баллистические ракеты для проекта 941, разобраться с хранением документации и так далее. Московскому управлению КГБ поручено составить полный список лиц ответственных работников Министерства обороны СССР, других министерств и ведомств, а также ЦК КПСС, имеющих допуск к чертежам.
В следующем письме Гончар просил срочно создать группу оперативников, которая установит имя иностранца, которым была потеряна или у которого была украдена сумка с вещами. Судя по одежде, — это мужчина ростом около метра восьмидесяти сантиметров и весом примерно сто килограммов, на рубашках найдены темные волоски, есть седой волос. В заднем кармане брюк отрывок какого-то билета, то ли в театр, то ли в кино. Номера места и ряда отсутствуют. Однако мелким шрифтом внизу указан порядковый номер билета, — это должно облегчить поиски. И еще: на дне сумки, — истертый кожаный ремешок от часов. Возможно, иностранец чинил в Москве наручные часы или купил к ним новый ремешок, — это также необходимо выяснить.
Когда совсем стемнело, явился Станислав Лыков, это был высокий молодой человек, на вид лет тридцать или около того. Спортивный с приятным бледным лицом, каким-то одухотворенным, немного мечтательным. Встретишь такого на улице, решишь, что перед тобой молодой ученый, какой-нибудь физик-теоретик, в свободное время он сочиняет стихи, ходит в планетарий, собирает бабочек и посещает секцию легкой атлетики. Лыков доложил, что сдал дела и теперь готов к работе. Гончар, не жалея времени, подробно объяснил проблему. В заключении он сказал, что от Лыкова потребуется, прежде всего, внимание, терпение, навыки работы с документами и вообще — способность шевелить мозговыми извилинами. Возможно, подвернется и другая работа, черновая, неблагодарная… Никуда от нее не денешься. Что же делать, кому-то надо и дерьмо разгребать.
Ближе к ночи пришли наладчики и установили "вертушку", телефон правительственной связи, по которому можно было, минуя секретарей и референтов, напрямую связаться с Юрием Владимировичем Андроповым. Гончар вызвал служебную машину и вернулся домой во втором часу ночи. Он зажег свет в прихожей, приоткрыл дверь в спальню. На стуле аккуратной стопкой были сложены его вещи, кровать пуста, чемодана не видно. Значит, Ольга все-таки уехала. Он прошел в кухню, наскоро поужинал и лег спать.
Глава 5
Один-два раза в месяц Борис по вечерам дежурил в народной дружине. После работы комсомольцы собирались в спортивном зале местной школы, устраивали перекличку. Затем во дворе останавливался автобус из районного или городского управления внутренних дел, развозили по местам, где предстояло дежурить до позднего вечера. Сегодня дежурство не совсем обычное, собирали только спортсменов разрядников или парней, служивших в армии, самых крепких. Из отделения милиции заранее всех обзвонили, сказали, может быть, придется повозиться со шпаной из Сокольников.
Как обычно, собрались в спортивном зале школы номер 292 Дзержинского района. Старый знакомый капитан милиции Василий Иванович Захаров, в форме, с кожаной папкой под мышкой, вошел в зал, поздоровался за руку, сел в углу, ожидая, когда все соберутся. Двадцать молодых парней построились в две шеренги, надели на рукава красные повязки с белыми буквами: дружина.
Захаров встал перед строем и сказал, что вечер будет напряженным. Приближается Олимпиада, иностранцы съедутся в Москву. Это будут не только товарищи из стран братского социалистического лагеря, но и недоброжелатели из западных государств. Наши недруги будут рады увидеть на улицах Москвы алкоголиков и шлюх, а потом орать на весь мир: видите, что творится в Советском Союзе. Задача народной дружины в том, чтобы не доставить заморским господам этого удовольствия. Москва придет к Олимпиаде чистой, красивой и праздничной. А всю нечисть милиционеры и добровольные помощники вытряхнут из города.
Дежурить, как обычно, — четверками. Но не только в районе танцевальной площадки, где топчется молодежь. А забраться в глубину парка, туда, где начинается лес. Там не только мелкая шпана распивает водку, там попадается рыбка покрупнее. Правонарушителей, — драчунов и пьяниц, — доставлять в ближайшее отделение милиции или в опорные пункты, что на территории парка Сокольники. Особое внимание, — об этом просили сверху, — обращать на гомосексуалистов, которые вздумали уединиться где-нибудь под кустом, в дальней части парка. Но их тащить в опорный пункт не надо, — это установка сверху.
Гомиков задерживать, отобрать у них документы. Одного человека из наряда отправить в ближайший опорный пункт милиции, там уже будут ждать сотрудники московского ГУВД, — дальше будут они разбираться. А дружинники сдают подозреваемых в мужеложстве, как говорится, с рук на руки, на месте задержания, и продолжают патрулирование. Капитан расстегнул папку, достал стопку фотографий и велел всем посмотреть на эти физиономии и хорошо их запомнить. Контингент из милицейской картотеки, судимые за мужеложство, но не вставшие на путь исправления, все как один опасные психопаты, извращенцы, — спаивают и растлевают молодых пацанов.
Еще недавно эти общественные отбросы искали себе партнеров в традиционных местах для гомиков — сквере у Большого театра или возле Кремля, в Александровском саду, — но сейчас там опасно появляться, — милиция наводит порядок, — поэтому они перебрались в Сокольники, место большое, темное и спокойное. И, кажется, чувствуют себя неплохо, даже комфортно. На самом верху решено вывести оттуда эту публику, как тараканов. Тут дружина должна помочь. Борис внимательно посмотрел фотографии, лица как лица, обычные, увидишь такого в метро, не обратишь внимания, — ничего порочного, отталкивающего, один совсем юный, лет семнадцать, и похож на девочку. Челка на лбу, большие глаза, с краю нижней губы небольшой шрам.
Захаров снял форменный картуз и протер лоб платком, — труднее всего ему давалось складно молоть языком, с бандитами и ворами было проще. Но в этот раз все вышло гладко, как по писанному.
— Есть вопросы?
— Этот тоже особо опасный извращенец? — Борис показал фотографию мальчишки со шрамом. — Не очень похож.
— Зотов, ты человек опытный, грамотный. Но иногда наивно рассуждаешь. Этот тип только с виду такой: мальчик-колокольчик. А на самом деле… Мы тут мужики, поэтому мне даже стыдно вот так стоять перед вами и объяснять, что это за субъект. Моральный урод, высшей пробы. Я бы им всем давно отрезал то, чем они… А лучше — сразу к стенке… И весь разговор.
Капитан, сделал вид, будто от ненависти к гомосексуалистам закипает праведным пролетарским гневом. Он собрал фотографии, сунул в папку. Ясное дело, про молодого парня он знать ничего не знает. Все вышли в школьный двор, туда уже подогнали небольшой автобус со шторками на окнах. Через сорок минут вышли у центрального входа в парк, разбились на четверки и разошлись по аллеям. В четверке Бориса он был за старшего, так уж давно сложилось. Все дружинники старые знакомые, только один парень Петр, самый старший, — монтажник завода "Манометр", на дежурстве второй раз. Он не самого крепкого сложения, высокий и сутулый, но зато умеет быстро бегать.
На летней эстраде самодеятельный певец под гармонь пел русские песни, концерт близился к концу, люди вставали со скамеек и расходились. На центральной аллее горели фонари, здесь еще прогуливались молодые парочки. Пахло подгоревшим шашлыком, в закусочной, похожей на аквариум, все столики были заняты. Дружинники свернули на боковую аллею, здесь света было меньше и народа не видно. На дальней скамейке, парень, болтая о чем-то, накинул пиджак на плечи девушки. Увидав дружинников, он поморщился, как от кислого, перестал говорить.
Борис неплохо знал Сокольники, он шел на звуки музыки. Танцплощадка была расположена за высоким забором, без билета сюда не пролезешь. Остановились возле зеленой будки, Борис наклонился к окошечку, спросил кассира, знакомого дядьку пенсионного возраста, как дела. Тот пробурчал, что все нормально, народа сегодня много, даже для пятницы, но происшествий, слава Богу, пока нет. Дружинники отошли в сторону, стали глазеть, как к кассе подходят парни и девушки, у калитки отдают билеты контролеру, женщине богатырского сложения со свистком на шее. С сумками на танцы нельзя, но крепленое вино все равно как-то проносят. Почти каждый день здесь выясняют отношения выпившие парни. Но сейчас время еще раннее, публика почти трезвая, поэтому дружинникам тут делать нечего.
— Уходим, — сказал Борис. — Чего без столку стоять.
Они оказались на аллее, плохо освещенной, почти пустой, пошли в глубину парка. Впереди Борис с Петром, сзади Игорь Громов, — плечистый парень, когда-то увлекавшийся вольной борьбой, и Павел Агафонов, спортсмен разрядник. Эти ребята всегда шли сзади, выглядели грозно. У фонаря на лавочке сидел плотного сложения мужчина лет сорока и женщина в светлом платье и вязаном жакете. Человек глянул на дружинников, появившихся из темноты, наклонился к холщовой сумке, стоявшей между ног, что-то сунул в нее и отвернулся.
Борис подошел, вытащил удостоверение дружинника и показал его мужчине. Тот как-то неловко поднялся, одернул мешковатый пиджак и сказал:
— В чем дело, ребята? — лицо мужчины раскраснелось, пахло папиросами и крепленым вином.
— Вы через центральный вход заходили? Там возле турникетов большое объявление. Его нельзя не заметить. Написано, что в парк нельзя приносить и распивать тут спиртные напитки.
— Какие напитки? — человек хотел поспорить, но опустил взгляд, из сумки торчало горлышко винной бутылки. — Ах, это, господи… Только глоток сделал. Пустяки. Не видел никакого объявления. Если бы знал…
— Придется пройти в отделение и составить административный протокол. Документы при себе?
Женщина смотрела на Бориса снизу вверх и крутила пуговицу на жакете. Она была лет на десять моложе своего кавалера. У нее были гладкие русые волосы до плеч, вытянутое лицо и длинные острый нос. Она часто моргала глазами и, кажется, готова была расплакаться.
— Я приезжий, — сказал мужчина. — Черт, не знал ваших порядков. Что за глоток вина человека можно тащить в отделение… Вы не имеете права беспокоить людей, только потому что вам нечего делать. Или план по задержаниям не выполнили.
— Вы тоже приезжая? — Борис наклонился к женщине.
— Нет, почему… Москвичка. Я тут гуляла, мы гуляли…
— Слушайте, отстаньте, — лицо мужчины сделалось пунцовым. — Если два человека сели отдохнуть, это еще не повод, черт побери… Слушай, парень, как тебя зовут?
Борис снова раскрыл удостоверение и подержал его перед мужчиной. Все пьяницы и местные Казановы говорят всегда одни и те же слова: первый раз, один глоток, не имеете права… Скучно все это слушать, не хочется с ними возиться, а хочется плюнуть и уйти, но дать задний ход уже нельзя.
— Здесь все написано. Читайте, пожалуйста. Берите сумку и пошли с нами. Мы не хотим применять силу.
Чувствуя, что силу применить все-таки придется, из-за спины Бориса вышли Агафонов и Громов. Вид этих парней успокаивал кого угодно, лучше дойти до отделения, подписать протокол и заплатить штраф, чем мериться с ними силами. Мужчина оценил свои шансы, тяжело вздохнул, полез в карман пиджака. Он достал удостоверение и сложенную вчетверо бумагу. Борис развернул листок, прочитал короткий текст. Женщина все же расплакалась, острый носик покраснел.
— Отдыхайте, товарищ, — сказал Борис мужчине. — Но поосторожнее с выпивкой, сегодня здесь много милиции, — он повернулся к парням и коротко бросил. — За мной.
Дружинники с неохотой двинули следом. Рядом уныло брел долговязый Петр, он был расстроен этой неудачей.
— А чего мы его не взяли? — спросил он. — Какой-нибудь хрен из госбезопасности или бери выше? Удостоверением козыряет.
— Это военный моряк, капитан второго ранга Северного флота. У него краткосрочный отпуск. Ему в воскресенье к месту службы отбывать, в Мурманск.
— Ну и что? Если он военный моряк, ему можно пьянствовать? И с бабами под кустом?
— Побудь в его шкуре. Они в море выходят, месяцами женщин не видят. В Москве всего два дня осталось. А мы испортим ему вечер, загоним беднягу в отделение. И он будет там сидеть с алкашами, объясняться, оправдываться. А потом по месту службы пришлют телегу. Брось… Что мы не люди?
— Да… Ну, тогда правильно.
На ходу Борис стал рассказывать Петру, как рассказывал любому новичку, какие есть входы и выходы из парка, когда он закрывается, сколько людей посещает "Сокольники". Территория огромная, милиции для патрулирования не хватает, на ночь парк закрывают, посетители уходят, но далеко не все, да и в заборах множество дырок, через них доступ в Сокольники открыт круглосуточно. Разговор сам собой оборвался, некоторое время шли молча, оказались на берегу пруда, деревья расступились, стало светлее. Борис поднял голову, и стало видно небо, но не глубокое черное небо с россыпью ярких звезд, а городское желто-серое, на котором не разглядеть ни звезд, ни луны.
Поделиться книгой: