Служанка

Как же, терпимо! Вон царапины какие глубокие!

– И охота тебе все время воду таскать? – вздохнула Златка. – Чай, не благородная, каждый день мыться.

Благородная не благородная, а к грязи так и не привыкла за два года. Все тело зудит и уснуть не могу, если вечером мокрой тряпицей не оботрусь.

Я поставила ведра на пол рядом с табуреткой, налила немного воды в таз и скинула рубаху. Кожа тут же покрылась пупырышками. Ох уж этот холод Белвиля...

Я провела тряпкой по шее, вытерла лицо и руки, посмотрела на почерневшую воду и грустно вздохнула. Без мыла тут не обойтись, а мое ещё третьего дня закончилось. Как ни растягивала, а до ярмарочной распродажи все равно не хватило…

– Возьми у меня на полке, в старой банке из-под масла, – словно услышала мои мысли Злата. – Я вчера в бане кусок стащила, пока арн не видел, – она хитро улыбнулась и подмигнула. – Не задаром же честь девичью отдавать?

Ну, положим, с честью девичьей Златка уже лет десять как рассталась, сама рассказывала, а вот предприимчивости соседке не занимать.

Я заглянула в банку и обнаружила там небольшой кусочек душистого мыла – белого, пахнущего розами и жасмином, с красивыми выпуклыми узорами и маленьким штампом дома Шартен. Оно словно пришло из той, другой жизни, про которую я уже начинала забывать, и на душе стало тоскливо.

– Эй, ты чего замерла? – окликнула меня соседка. – Опоздаешь – Салта с тебя голову снимет! Давай быстрее!

Это да. Салта терпеть не может, когда кто-либо на работу опаздывает. Мы ведь с Милицей должны до завтрака управиться: дров натаскать, камины в гостиной и кабинете вычистить и растопить, убрать за собой все, чтобы, не дай Создательница, и соринки нигде не осталось. И только потом можем свою миску каши получить с ломтем черствого хлеба.

– А я думала, ты теперь совсем умываться не будешь, – задумчиво обронила Златка.

Я тоже так думала. А вот как походила неряхой, так и передумала. Не смогу. К тому же и арн на меня внимания не обращает, вон, сколько раз уж виделись, а он как на пустое место смотрит.

Я торопливо намылила тряпицу, провела ею по щекам и принялась оттирать черные следы. Спустя несколько минут вода в тазике стала темной, а мое лицо приобрело свой первоначальный цвет.

Во дворе раздался звон колокола. Два удара. Значит, до начала общего сбора осталось пятнадцать минут.

– Красивая ты все-таки девка, Илинка, – задумчиво сказала Злата, наблюдая, как я заплетаю волосы. – Недаром на тебя Данко заглядывается. Зря ты от него нос воротишь, он парень хоть куда. Жила бы сейчас, как сыр в масле, и не в нашей конуре, а в башне. И ела бы досыта, и спала, сколько вздумается.

Соседка вздохнула, видимо, представив, каково это – с утра до ночи ничего не делать и теплые калачи есть, а я только рукой махнула. Ни к чему мне Данко, да и остальные охранники тоже. Не для меня такая жизнь – без венца, без любви, по одной только выгоде. Нельзя мне через себя переступать, Паница не раз говорила, чтобы я за честь свою держалась и на что попало ее не разменивала.

«Как бы плохо ни было, терпи, – наставляла она меня в тот последний день. – И честь девичью блюди, на блага мирские не разменивай».

– Ты чего застыла? Не слышишь? Колокол бьет! – поторопила меня Златка, и я, затянув на рубахе пояс, выскочила за дверь.

До людской добежала быстро. Салта, при виде меня, посмотрела на большие настенные часы и нахмурилась. Видать, надеялась, что я опоздаю.

– Соседка твоя где? – грозно спросила она. – Спит еще? Или думает, что коли с арном ночь провела, так теперь в благородные выбилась и может от трудов отлынивать?

Я попыталась знаками объяснить, что арн отстранил Златку от работы, но злобная баба сделала вид, что не понимает.

– Чего ты мне тут руками машешь? – прошипела она. – Иди, передай этой лишманке, что если через пять минут не появится, я ее мигом из замка вышвырну. На ваши места завсегда желающие найдутся!

Это да. В империи с работой туго, да и платят везде гроши. А в Белвиле хоть и тяжело, но на деньги не скупятся, и кормят, опять же.

– Чего стоишь, глазами лупаешь? – прикрикнула на меня старшая. – Тащи сюда соседку свою, ленивицу.

Да как я ее притащу? Златка с постели еле поднялась, куда уж ей по этажам резвой козочкой скакать?

Я отрицательно помотала головой и показала на себя, объясняя Салте, что готова за двоих отработать.

– За двоих? Ну что ж, сама напросилась, – недобро ответила старшая. – Потом не ной.

Она ненадолго задумалась, позвякивая связкой ключей, и распорядилась:

– Значит, так. Камины растопишь, уберешься в людской и черную лестницу вымоешь, а потом в подвал спустишься. Там нужно картошку перебрать, десять коробов, что справа от входа стоят. Да поторапливайся. Если до ужина не успеешь, сама знаешь, двери запрут, там и ночевать останешься. Никто ради тебя порядки нарушать не будет.

Это точно. Порядки в Белвиле заведены строгие. К ночи все подсобные помещения должны быть закрыты, а мост – поднят. Это указ ещё старого хозяина, лорда Вацлава, деда лорда Штефана. И выполняется его распоряжение неукоснительно.

Я кивнула Салте, а та недобро зыркнула своими узкими глазками и махнула на меня рукой. Так, будто кур выгоняла.

– Чего застыла? Иди уже, коль вызвалась!

Она хотела что-то добавить, но отвлеклась на подошедшую Грильду. Кухонная работница опоздала и теперь пыталась незаметно проскользнуть в людскую. Я взмахнула руками, пытаясь отвлечь внимание Салты, но старшую было не провести.

– Вы поглядите, ещё одна ленивица явилась! – загородив собой вход, загремела она. В голосе домоправительницы послышалось мрачное удовлетворение. – Как работать, так не дозовешься, а как денежки получать – так вперед всех!

– Простите, дана Салта, – покаянно забубнила Грильда, но старшая, раздосадованная тем, что не удалось на нас со Златкой зло сорвать, уже разошлась.

– Колокол когда бил? Еще десять минут назад! – разорялась она. – А ты где была? Спала?

Голос Салты перешел на визг.

– А работать за тебя кто будет? Я?

Глупышка Грильда попыталась оправдаться, но сделала только хуже. Лучше бы молчала. Салта тут же затянула свою привычную песню о том, что только она в Белвиле не покладая рук трудится, а все остальные – лодыри и бездельники.

Я не стала слушать эти громогласные вопли. Незаметно выскользнула из людской, воспользовавшись тем, что домоправительница нависла над Грильдой и освободила проход, забрала в подсобке ведро и пошла наверх, в столовую. При хозяевах там всегда в первую очередь камин разжигали, а потом уже в гостиной и кабинете, так мне Микошка говорил.

Наверху было тихо. Я вошла в большой зал, на всякий случай быстро огляделась и только после этого направилась к камину. Огромный, побитый временем очаг был старым и каким-то сиротливым. Он темнел черным провалом посреди обшитой дубовыми панелями стены и печально поблескивал невысокой решеткой. Я посмотрела на нее и расстроенно вздохнула. Только вчера все до блеска начищала, а уже и не видно. Копоть одна кругом. Руки привычно потянулись за тряпкой. Успеть бы управиться, пока Лершик не появился, или хозяина нелегкая не принесла. Интересно, граф всегда так рано встает, или только сегодня? А завтракать где будет – здесь или у себя? Лучше бы у себя. Не больно-то хочется ему на глаза попадаться.

Я быстро выгребла золу, почистила каминную решетку и попыталась разжечь огонь, но тот разгораться не хотел. То ли тяга сегодня плохая была, то ли дрова отсыревшие, только не горели они и все! Уж я и так, и эдак поленья укладывала – и все бестолку.

– Чего ты там возишься?

Голос арна раздался так неожиданно, что я невольно дернулась и ударилась головой о каминную полку. От боли захотелось зажмуриться, но я пересилила себя и повернулась.

Лорд Крон стоял прямо передо мной, разглядывая рассыпавшиеся дрова. На нем был простой темный камзол и темные же штаны. А лицо казалось осунувшимся. Полчаса назад, у бочки, нормальным было, а сейчас – усталым и побледневшим.

– Дай сюда, – протянул он руку.

Я вложила в нее кресало.

Арн молча отодвинул меня от камина, присел перед ним на корточки, потрогал дрова, принюхался к чему-то и хмыкнул.

– Это кто ж тебя так не любит? – повернулся он ко мне.

Я настороженно посмотрела в синие – вовсе не красные! – глаза.

– Кто-то поленья мраловым корнем натер. Ты их до вечера разжигать будешь, – пояснил арн.

Он поднялся, окинул взглядом полную светло-коричневых дров подставку и спросил:

– В гостиной камин ещё не горит?

Я отрицательно помотала головой.

Граф, не говоря ни слова, вышел, но не успела я понять, что к чему, как он уже вернулся, неся большую охапку буковых и дубовых поленьев.

– Вот эти попробуй.

Он сгрузил дрова на пол и, оттащив от стола стул, сел и уставился на меня тяжелым, немигающим взглядом. А глаза-то снова краснотой наливаются…

Мать-Создательница! Руки дрогнули. Что, если у меня не получится? Так ведь и работу потерять недолго!

– Чего ждешь? – поторопил меня граф.

Я постаралась скрыть волнение, присела перед камином и принялась складывать поленья. Это только на первый взгляд кажется, что все легко и просто, а на самом деле целая наука. Оно ведь как? Если камин для красоты и уюта разжигают, тогда дрова нужно шалашиком устанавливать. Правда, они прогорят быстро и тепла почти не дадут. А вот для отопления поленья по–другому укладываются. Вниз, вдоль топки очага – самые толстые, дубовые, второй слой – из коротких буковых полешек. Он поперек кладется и должен быть чуть потоньше. Потом нужно еще одно дубовое полено положить, а уже сверху, к самой стенке – щепу. Так камин долго гореть будет, и тепло по всей комнате разойдется. Этой науке меня Паница научила.

Сухие щепки занялись мгновенно – затрещали, застрекотали, загалдели. Огонь весело перекинулся на дубовое полено, лизнул буковые полешки.

– Кто тебя научил так дрова складывать? – будто подслушав мои мысли, спросил арн.

И как мне ему ответить?

– Отец?

Я отрицательно покачала головой.

– Брат?

А граф настырный! Вон, как цепко глаза смотрят. И отсветы в них багровые появились.

– Наставник? – не унимался лорд Крон.

Я кивнула. Так и есть, только не наставник, а наставница.

– Читать-писать умеешь? – последовал следующий вопрос.

Я утвердительно мотнула головой.

– Занятно, – словно про себя, заметил граф.

Он продолжал буравить меня взглядом, а я, вместо того чтобы опустить глаза, уставилась на арна и застыла, снова застигнутая врасплох тем, что творилось в сине-алой глубине. Недовольство, настороженность, интерес, раздумье – там было так много всего… И меня в сердце будто ударило что-то. И захотелось ближе подойти, ладонью по небритой щеке провести…

– Значит, так, – резко сказал арн, и я очнулась. – Чтобы я этого рванья больше не видел, – он брезгливо скривился, разглядывая мою штопаную рубаху. – Плачу вам по тридцать стависов, а выглядите, словно нищие оборванцы.

У меня от удивления глаза на лоб полезли, и все мысли глупые будто волной смыло. Какие тридцать стависов? Да я таких денег уже сто лет в руках не держала.

Граф смотрел на меня, и лицо его с каждой секундой мрачнело все больше.

– Понятно, – после небольшой паузы, сказал он. – И сколько же ты получаешь?

Я показала два пальца.

– В месяц?

Я помотала головой.

– В год?

Я кивнула. Глаза арна полыхнули алым, и я снова замерла, застигнутая врасплох зарождающейся в них бурей.

– Убью мерзавцев! – выдохнул лорд Крон и полоснул меня гневным взглядом.

Я невольно отшатнулась.

Лорд Крон поморщился. Он провел рукой по лбу, словно отгоняя дурные мысли, и сказал уже более спокойно:

– Одежду вам всем выдадут. Завтра. И чтобы больше я этого убожества не видел, – арн кивнул на мою рубаху.

Выдадут? А деньги из жалованья вычтут? Разве будет хозяин задаром рубахи раздавать?

Я расстроенно вздохнула. Правильно Микошка говорил. «Вот посмотришь, Илинка, приедет милорд, и тут совсем другие танцы начнутся», – посмеивался конюх. Видать, начались.

Граф поднялся со стула и молча пошел к выходу. А я смотрела ему вслед и думала о том, какие ещё перемены нас ждут.

***

Штефан

– Ваше сиятельство, там вас у ворот спрашивают.

– Кто?

Он смотрел на Лершика, а сам прикидывал, замешан дворецкий в воровстве или управляющий один бесчинствовал.

– Военный какой-то. Не захотел представиться, – в голосе Лершика слышалось недовольство.

Еще бы! Это ж какое вопиющее нарушение правил – гость имя не пожелал назвать. Штефан хмыкнул.

– Проводи его в гостиную, – велел он, так и не придя ни к какому выводу. Интуиция подсказывала, что дворецкий причастен ко всему, что происходит в Белвиле, но вот доказательств не было. По документам, которые Штефан успел просмотреть, выходило, что Лершик исправно исполнял свои обязанности, получал ежемесячное жалование и ни к каким аферам слизняка отношения не имел. А вот к Винкошу у него теперь совсем другой разговор будет. Двадцать восемь стависов в год с каждого слуги. Пятнадцать слуг, восемь дворовых работников, десять человек охраны… И так двадцать лет. Хорошо нажился управляющий. От души брал, с размахом.

– Винкош где? – спросил он.

– Вещи собирает, Ваше сиятельство, – настороженно ответил дворецкий, и в глазах его сверкнул упрямый огонек.

– Вели ему ждать в кабинете. Разберусь с гостем, подойду.