Охотник на отморозков

— А тебе тогда пять тысяч лет, — развеселилась Лиза и даже игриво толкнула Шершня в плечо маленькой ладошкой.

— Ладно, пошли, — сказал Шершень, отстраняясь от толчка.

Лиза ему все больше и больше нравилась.

— Пошлить я не буду, я же честная девушка, — ответила Лиза, — надо говорить не «пошли», а пойдем.

— Хорошо, я запомню, — пообещал Шершень.

— Знаешь, как меня раздражает, что у нас в городе все говорят «звòнит», — сказала Лиза, — хоть кол на голове теши, все «звòнит» и «звòнит». Самое главное, что не только работяги, но и начальство так говорит. Выйдет на трибуну и давай поливать: «Звòнит, колидор, дилектор». Я все время хочу спросить: «Чему вы там, в столице учились?».

— А чего не спрашиваешь? — поинтересовался Шершень.

— Без толку, — ответила Лиза, — горбатого могила исправит. Да, и кто меня к ним близко подпустит? У нас же, как в Индии. Кругом касты. Начальником стал и все, зазнался, стал выше гор и круче склонов. А на самом деле просто чиновник. Он или другой кто-то будет в этом кресле сидеть, никакой разницы! Ай, неохота даже говорить!

Они вышли из гостиницы и направились в сторону дома, где жили Татьяна, Лиза и их родители.

— Я тебя под руку возьму, а то у меня ботинки скользкие, — сказала Лиза, — пока сюда шла пару раз чуть не навернулась.

И она без излишних церемоний ухватилась за локоть Шершня.

— А ты кто по званию? — запросто спросила она.

Шершень посмотрел ей в лицо. Откуда она знает, что он военный? Наверное, Денис рассказывал ей, что он служил в Чечне. Хотя он сам об этом Денису при их короткой встрече вроде бы не говорил, а уж о том, в каком ведомстве он служит, и подавно не заикался. Но раз ей все известно, то и скрывать ни к чему. Он и ответил:

— Я старший лейтенант.

Лиза взглянула на погоны его куртки, и Шершень догадался, что она имела в виду его теперешнее «звание», той куртки, которую ему дал прапорщик, а не то что он носил в Чечне и о котором наверняка не знает. А он и не понял этого сразу. Совсем она ему мозги запудрила.

— Странный ты какой-то, — сказала Лиза, — в званиях не разбираешься, что в армии не служил, что ли? Погоны у тебя прапорщика, а ты говоришь, что старший лейтенант.

— Ты-то сама, откуда знаешь? — поинтересовался Шершень.

— Я эрудированная, — ответила Лиза, — книг много читаю и фильмы смотрю. Я в университет хочу поступать, когда школу закончу.

На улице, по которой они шли, было практически пусто. Пару раз полупьяные личности пытались подойти к ним, но, увидев форму милиционера, застывали на месте и только ухмылялись вослед. Пошел мягкий пушистый снег.

— Вообще у нас после десяти вечера гулять не ходят, — сказала Лиза.

— Это почему? — спросил Шершень.

— Потому что по роже можно схлопотать, — простодушно ответила Лиза.

— Как это, за что? — не понял Шершень.

— А ни за что, просто так, — ответила Лиза, — подойдут и дадут по роже.

— Ничего не пойму, — сказал Шершень, — им что, больше заняться нечем, как морды друг другу бить?

— Наверное, нечем, — ответила Лиза, — сам посуди. У нас население города двадцать три тысячи человек. На комбинате работает семь тысяч, тысячи две работают по частным конторам, остальные нигде не работают, только пьют. Чем им заниматься, если выпить хочется, а денег нет? Выйти на дорогу и бить морды, а что еще?

— А милиция?

— А что милиция? Ну, заберет она такого алкаша и что с ним делать? Что с него возьмешь, он жертва экономической ситуации и перестройки с демократией. Тюрьмы, итак, переполнены. Вот их заберут, подержат и отпускают, а они снова на улицу. Работяги тоже так развлекаются, что морды бьют. Сначала напашутся на работе до потери пульса, потом упьются паленой водки или самогона, и давай свою неудовлетворенность жизнью на прохожих вымещать. У нас половина города дети ссыльных, треть города в тюрьме сидела. Это же тебе не город художников и поэтов. Вот такая обстановочка.

— Не позавидуешь, — покачал головой Шершень.

— Жить можно, — ответила Лиза, — но противно. Поэтому я школу закончу и уеду отсюда. В Питер или Москву уеду. Учиться или работать. Не знаю точно… Лишь бы отсюда свалить. А то тут никаких перспектив. Да и, вообще, хочу из этой страны уехать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!

— Что же ты так свою родину не любишь? — спросил Шершень.

— А ты любишь? — вопросом на вопрос ответила Лиза.

— Я люблю, — сказал Шершень.

— Интересно, и за что же? — покачав головой, спросила Лиза.

— Начнем с того, что любят не за что-то, а несмотря на недостатки, — ответил Шершень, — это общее правило любви. И потом, я тут родился, учился в школе, у меня тут друзья.

В этом месте Шершень осекся. Лиза заметила, на чем он споткнулся, и добавила:

— Которых на улицах запросто убивают…

— Всякое бывает, — ответил Шершень, — от этого нигде не можешь быть стопроцентно застрахован.

— Ну, вот, и люби ее такую родину! — продолжила Лиза. — И надейся, что это взаимно! А я не хочу любить страну, которая своих граждан не может защитить! В Прибалтике русские на улицу выйти боятся, бывшие эссесовцы по улицам маршируют, а ветеранов Великой Отечественной под суд отдают. На Украине громят кафе в которых русская музыка играет! Про южные республики я вообще молчу! Там наших русских насилуют, убивают, лишают домов! И такая огромная страна с такой мощной армией не может положить конец всему этому беспределу! Зато у нас попробуй азербайджанца тронь! Сразу вопли поднимаются о раздувании межнациональной розни! Мы в своей стране имеем меньше прав, чем любой приезжий таджик или узбек! О правах русского населения даже стесняются говорить! Не хочу я жить в такой стране! В какой-нибудь Дании одного журналиста убьют где-нибудь, а вопли поднимаются на полмира! Конечно, чего за русских вопить, их, итак, расплодилось слишком много! Что я не права?

— Не знаю, Лиза, не обо всем же так прямолинейно судить, — ответил Шершень, — везде, а особенно в политике есть скрытые подводные течения, которых мы не видим.

— Конечно, — усмехнулась Лиза, — а ошибаются политики только в свою пользу, как продавцы в магазине. Не замечал? Обсчитают, обвесят, а поймаешь, говорят: «Ой, я ошиблась!». Но почему же ошибаются только в свою пользу, а не в пользу покупателя? Ну вот, смотри, почти пришли уже. Вон наш дом.

— Погоди, — остановился Шершень, — ты про магазин напомнила и я подумал, что нужно зайти туда, купить чего-нибудь, а то неудобно идти в гости с пустыми руками.

— Пойдем, — согласилась Лиза, — тут недалеко есть один неплохой ночной магазин.

— Там тоже около него своя банда малолеток пасет территорию? — справился Шершень.

— Не бойся, со мной не тронут, — покровительственно сказала Лиза, — тем более на тебе милицейская куртка. Прорвемся.

— Ты меня просто возвращаешь к жизни, — усмехнулся Шершень.

Но лицо Лизы вдруг сделалось серьезным и она сказала:

— У меня одна просьба к тебе есть. Только обещай, что выполнишь!

— Говори, — кивнул Шершень, — я обещаю, если смогу, то выполню.

— Когда к нашим придем, ты постарайся сам о Дениске разговора не заводить. Не надо этих слов соболезнования, надоели они за прошедшие дни. Всем надоели. Лучше расскажи чего-нибудь, как вы в школе учились вместе. Даже не знаю чего.

— Хорошо, — кивнул Шершень, — если ты считаешь, что так будет лучше, то я буду больше молчать и слушать.

— Да, — согласилась Лиза, — но только совсем букой не сиди. А то подумают, что ты какой-то странный. Веди себя естественно.

— Хорошо, — согласился Шершень и они пошли к магазину.

В этот раз обошлось без малолетних вымогателей. Около торговой точки терлись подозрительные помятые личности, но форма Шершня их спугнула. Они даже убежали за угол. В магазине Лиза и Шершень купили шоколадный торт, бутылку вина, конфеты и, не торопясь, пошли к дому, где жили Лизины и Танины родители.

— Как же тебя одну-то отпустили, если у вас по вечерам опасно ходить? — спросил Шершень.

— Меня вся шпана знает, — ответила Лиза, — все местные уроды в основном в нашей школе учились. А потом я быстро бегаю. Быстрее всех в классе стометровку пробегаю. Так что, если что, то и убегу.

Шершень улыбнулся. Лиза была выдающимся созданием. Такое поискать! Они зашли в дом, где жили родители Лизы и поднялись на второй этаж. Их уже ждали и дверь отворили без звòнка.

Когда Шершень увидел невесту Дениса Татьяну, то даже его самообладание дало трещину. Лицо Татьяны было похоже на мраморное изваяние. Опухшие от слез века, пустой взгляд и круглый животик, торчащий из-под тонкого свитера. Несостоявшиеся тесть и теща Дениса тоже выглядели скорбно, говорили тихо.

Шершня удивила переломанная и наскоро восстановленная мебель, ободранные кое-где обои, отбитая плитка на кухне и в ванной. Лиза заметила его удивление и шепнула:

— Не обращай на это внимания, я все тебе потом объясню!

Вскоре все сели за стол, но застолья, как и следовало ожидать, не получилось. Посидели где-то около часа, говорили больше обо всем, только не о Денисе. Обсудили положение в мире, последние новости. Шершень рассказал о том как его ограбили возле конечной остановки автобуса. За все время Татьяна не произнесла ни слова. Ее рука то и дело судорожно гладила будущего ребенка, а глаза глядели куда-то вдаль, туда, где в высоте облаков, наверное, витала душа человека, который никогда уже не станет ее мужем.

Квартира у родителей Лизы и Татьяны была трехкомнатная. Шершень собрался идти ночевать в гостиницу, но его упорно не желали отпускать, несмотря на то, что он был в милицейской куртке. В результате постелили ему в комнате Лизы, объяснив, что Лиза и Таня лягут вместе в зале.

Перед тем как лечь спать, Шершень на кухне смотрел альбом с фотографиями, Лиза мыла посуду и к их компании присоединился тесть. Он работал горным мастером в комбинате и был еще не стар, лет пятьдесят пять, не больше.

— Я покурю? — спросил он у Шершня.

— Курите, конечно, — согласился он.

— Тогда приоткрой форточку, а я дверь прикрою.

Шершень сидел у окна, он встал со стула и выполнил просьбу отца Катерины и Лизы. Отец закурил сигарету без фильтра, сел на табурет рядом с Шершнем и заглянул в фотоальбом.

— А-а, это Денис и Татьяна в лесу за грибами, — прокомментировал он фотоснимок, — у нас тут осенью грибов и ягод хоть лопатой собирай. Мы, бывало, поедем всей семьей, заготовим грибков и соленых, и сушеных, и маринованных. Да ты же пробовал сейчас, понравилось?

— Да вкусно, — согласился Шершень.

— А ягоды делаем и варение, и перетертые с сахаром, — продолжил отец, — и рыбы у нас тут столько…

— Батя, ну, кому это интересно, — перебила отца Лиза, — грибы, ягоды твои. Это только ты на них фанатеешь.

— Мне интересно, — не согласился Шершень.

— Да, ладно, говоришь только из вежливости, чтобы батю не обидеть, — ответила на это остроязыкая Лиза.

Отец замолчал на минуту, глубоко затягиваясь сигаретным дымом и о чем-то думая, а потом произнес с тяжелым вздохом:

— Видишь, как все вышло, брат. Говорил я ему, живи тихо, не суйся ты в эти передряги комбинатовские, а он не послушался. Вот теперь ребенок будет без папки расти. Если еще выживет после всего, что случилось.

— Тьфу, типун тебе на язык, — ругнулась на отца Лиза, — иди лучше спать.

— Пойду, пойду, — согласился отец, вставая с табурета.

Он вышел медленно и плотно прикрыл за собой дверь.

— Состарился батя лет на десять, — сказала Лиза, — после того, как все это случилось…

— Погоди, — спросил Шершень, — я чего-то не понял? Про какие такие комбинатовские передряги говорил твой отец, если мне говорили, что Денис погиб по нелепой случайности. Что-то вы не договариваете все. А что вы не договариваете?

Лиза случайно уронила тарелку в раковине. Постояла с полминуты молча, глядя на то, как течет вода и крутила в руках «ежик» для мытья посуды. Шершень терпеливо ждал. Наконец девушка повернулась к нему и спросила:

— А зачем тебе все это знать?

— Ну, знаешь, Лиза, Денис был мой единственный друг еще со школы. Мы с ним, как братья были. Вместе росли, школу вместе закончили. И вот я приезжаю к нему на свадьбу, а попадаю на поминки. Согласись, я имею право знать правду о его смерти.

— Эта правда опасная. Для тех, кто ее знает…

— Лиза, не надо пафоса, — сказал Шершень, — говори по существу.

— Причем тут пафос? — спросила Лиза. — Просто Денис кому-то сильно мешал!

— Выходит, его не случайно убили, а преднамеренно. Так или не так?

— Ну, так, — согласилась Лиза, — но тебе-то все это зачем? Тебе, я говорю, лучше не знать этой истории. Ты все равно завтра уедешь, а послезавтра забудешь, что тут у нас был.

— Лиза, я просто хочу знать все, что случилось, — попросил Шершень, — тем более, что я завтра уеду, как ты говоришь, а может быть погощу в вашем городе. Милиция ваша пока что моих вещей не нашла. А они мне нужны! Так что, придется немножко задержаться и погостить в вашем «милом» городе. Рассказывай…

— Ну, хорошо, — согласилась девушка, — я тебе расскажу, но ты дашь мне обещание не болтать об этом даже там, где ты живешь. Потому что если они узнают, что мы в курсе, то у всей нашей семьи будут большие неприятности.

Шершень не торопил Лизу, он понимал, что все это предисловие и только кивком пообещал ей молчать. Она закрутила воду в кране и села напротив Шершня. Лиза была еще симпатичней в своем простом домашнем халатике, который облегал ее ладную фигурку.

— Денис работал у Барина, — начала Лиза.

— У какого такого Барина, — не понял Шершень, — у вас тут что, крепостное право?

— Почти, что так, — согласилась Лиза и объяснила, — Барин, это директор нашего комбината, его так в народе зовут. Он и, правда, на барина похож. Высокий, крупный, борода лопатой. Так вот, в начале девяностых, когда вся эта неразбериха в стране была, а я в садик еще ходила, Барин успел при приватизации по бросовой цене акции скупить треть акций всего комбината. А потом начал и весь город, как паук захватывать. Разворачивался медленно, но верно. Сначала подмял под себя все магазины. Потом скупил милицию и прочие структуры. Везде своих людей насажал. Ничем не брезговал, чтобы до власти добраться. А когда погиб в автокатастрофе прежний директор комбината, занял его место. И стал монополистом в городе. И началось. Зарплату он платит народу маленькую, а все равно все, кто работают в комбинате за места держаться, потому что мест, куда можно работать пойти, в городе больше нет. Все в его руках. Провинился перед Барином и можешь вешаться, потому что, если уехать отсюда насовсем некуда, то сдохнешь от голода или сопьешься. Народ от безысходности злой, безденежный, оттого у нас и творится все это безобразие на улице.

— Я не пойму, почему этому Барину не навести порядок в своем городе, — спросил Шершень, — ему-то какой прок оттого, что у вас тут, как в Гарлеме.

— А чтобы все боялись, — ответила Лиза, — Барин говорит, что у меня, мол, это быдло и за сто рублей в месяц пахать будет, потому что деться им некуда! А сам жадный, за копейку удавится, кровь сосет из народа, типичный капиталист по Марксу.

— Ты и Маркса читала? — спросил Шершень.

— Я много читаю, — ответила Лиза, — потому, что хочу вырваться отсюда, а чтобы где-то приткнуться, надо многое знать и уметь.

— Погоди, — не понял Шершень, — Барин, Барином, а Денис-то тут при чем?

— Вот, я и говорю, — продолжила Лиза, — Денис работал у Барина юристом, а поскольку парень был толковый, то двигался по служебной лестнице вверх быстро. И вот в один момент, не знаю как, получил он доступ к документам, которые Барин сильно прятал. Но эти факты, которые Денис случайно раскопал, были совсем маленькой частью того «айсберга», который был скрыт от посторонних глаз. И Денис из интереса стал дальше копать. Почти два года медленно, по крупицам он собирал материал на Барина. Там, я тебе скажу, такое открылось!