За счастьем

Луиджи Капуана

ЗА СЧАСТЬЕМ

Повесть

Из жизни итальянских беспризорников

ЧАСТЬ I[1]

Глава I

<…>

Очень было грустно вспоминать об исчезнувшем швейцарском синьоре.

В сумерки он имел обыкновение обедать за одним из столиков на улице возле «Гамбринуса», а мальчики в это время забавляли его своими шутками. Лакеи в черных фраках злились, что по желанию одинокого иностранца должны были терпеть присутствие оборванцев возле нарядного ресторана.

Сколько людей из разных стран перевидали представления трех мальчиков и их собаки!

За прекрасно накрытыми и блестевшими хрусталем и серебром столами присаживались славяне с добродушными, открытыми лицами, приходили сюда и вечно сдержанные англичане, и плотные немцы с красными щеками, и разные другие иностранцы. Часто в ресторан являлась и веселая неаполитанская молодежь. Три мальчугана, возбужденные собственной изобретательностью и многочисленным обществом, были неутомимы. Когда же один из лакеев, по имени Раймонд, захотел все-таки прогнать оборванцев, господин Калондроне вступился за них.

— Мне кажется, что улица принадлежит всем, и я не понимаю, почему вы прогоняете мальчиков с их собакой.

— Но они могут обеспокоить… — начал было лакей.

— Обеспокоить, кого? — остановил его Калондроне. — Мне кажется здесь они всех только забавляют. Продолжайте, я вас прошу, — обратился он к мальчикам.

И Раймонд должен был замолчать. А через несколько дней он же с удовольствием сообщил мальчуганам об от езде иностранца.

И вот они бредут, как побитые о собачонки, бредут, огибая огромный фонтан на городской площади между церковью св. Франциска и королевским дворцом.

И вот они бредут, как побитые собачонки.

Смеркается. Осенний воздух прозрачен и прохладен. Они идут медленно с опущенными головами и не говорят ни слова. У идущего впереди озабоченное и недовольное лицо. Цвет этого лица шоколадный, быть может, от природы, а, может быть, и от того что мальчуган не очень-то долюбливает умываться. У него пара черных, дьявольски-беспокойных и смышленых глаз, вздернутый насмешливый нос, очень подвижной рот и большая голова с целым лесом курчавых волос. Он выше своих товарищей. Ноги у него босые. Одет он в какое-то подобие халата, который висит лохмотьями, начиная от пояса. На голове франтовски посажено воспоминание соломенной шляпы. Зовут его Тотоно (Антонио). Другой, самый маленький, белокурый и тонкий, похожий на переодетую девочку. Он почти тонет в своей заплатанной охотничьей куртке коричневого бархата. Из воротника высовывается круглая головка с белокурыми вьющимися волосами. Щеки у него чуть-чуть розовые, и глаза напоминают глаза синички. На макушке шляпчонка из черного плюша. Края ее опущены, и она имеет вид опрокинутой воронки. Зовут мальчугана Таниэлло (Гаэтано). Он очень добр и товарищи ему покровительствуют. Последний из трех мальчуганов, худой чертенок, ловкий, настоящий акробат и необыкновенно изобретательный на всевозможные выдумки. Он увлекается всем, что только может дать хоть минуту веселья. Рот его, похожий на разорванный башмак, вечно смеется. Он непостоянен, легкомыслен и от природы большой чудак. На голове его нет и признака шляпы. Одежды — кроме рубахи до колен — никакой. Его круглая, вечно движущаяся голова, напоминает голову жаворонка. Черты лица едва намечены, а в веселых глазах, неизменно насмешливое выражение. Зовут его Дженарино (Дженарро). Между ног мальчишек скачет, виляя хвостом, старый пудель, печальный, жалкий, вечно голодный, с всклокоченной грязной шерстью. Он без устали облизывает пыль и грязь с босых ног своих хозяев. Зовут его «Прыгун». Название это он получил за свои превосходные прыжки.

У каждого из мальчуганов есть все-таки и близкие.

У Тотоно, который на 29 дней в месяц покидает зловонную каморку в захолустье Неаполя, есть мать, злая нищенка. Она целый день ходит просить милостыню с сестрой Тотоно, маленькой Анджиолиной, прелестным созданием, таким же веселым, как и ее брат. На углу каждой улицы Анджиолина обязана хныкать и стонать, чтобы разжалобить, проходящих.

Тотоно любит сестренку и часто приносит ей подарки: кусок миндального пирожного, карамельку, апельсин или грошовую безобразную куколку. Анджиолине тоже кое-что перепадало от щедрот Калондроне. А теперь?

У Таниэлло — тетка, настоящая ведьма и, по всей вероятности, дальняя родственница дьяволу. Беззубая, горбатая, кривая, с хриплым голосом, она вечно бранится я злится. Но с помощью друзей Таниэлло удрал от тетки, которая готовила ему участь бедной Анджиолины.

У Дженарино — собака, больше никого.

Итак, они шли молча и даже не поднимали опущенных голов, чтобы взглянуть друг на друга.

А ресторан, оставшийся за ними, уже начинали освещать. Вот сейчас вспыхнут в нем и возле него все огни. Но ресторан с его веселыми огнями стал вдруг только одним печальным воспоминанием для мальчуганов.

А еще вчера синьор Калондроне сидел там за своим столиком, только вчера придумали они поразить его новой сценкой. На глазах зрителей три актера и их собака, распластавшись на животах по земле, изображали высасывающий насос: вытащили губами и языками все содержимое большой и глубокой миски с макаронами. А как это было вкусно! Малыши были всегда голодны, и это представление доставило им самим большое удовольствие. А как смеялся синьор Калондроне!

И сколько денег им надавали! Как жаль, что они в тот же день все истратили. Не сберегли, как есть, ничего. После всего пережитого им больше не хотелось смотреть на ресторан.

— Уйдем отсюда, — грустно предложил Тотоно.

Ни слова ему не сказав в ответ, оба его товарища стали спускаться за ним по улице к морю. Тотоно хотел отдохнуть на набережной возле самой воды. Они уселись на одном из выступов каменной набережной. Почти горная вода отражала золотые звезды. Волны глухо плескались о камень.

— Тяжелое наступило для нас время, друзья! — начал Дженарино. — После сладкого — горькое покажется особенно горьким…

Продолжать ему помешал собачий вой. Не выдержав, «Прыгун» стал подвывать от голода.

— Молчать! — прикрикнул на него Дженарино и дал ему пинка.

Собака, которая, по всей вероятности, вместе со своими хозяевами тоже оплакивала иностранца, присела и продолжала подвизгивать уже не так громко.

— Итак, друзья мои, — продолжал Дженарино, — наш дорогой иностранец уехал!

Эта полная глубокого значения фраза, которую Дженарино произнес не хуже любого оратора, достигла своей цели. Маленький Таниэлло разрыдался. Дженарино довольный собой продолжал:

— Мужайтесь! Боритесь с унынием!

Речь Дженарино напомнила всем о том, что он взял несколько уроков дикции, то-есть выразительного чтения в театре марионеток. В темноте раздался его преувеличенно взволнованный голос, мелькали все время жестикулирующие руки. Дженарино в эту минуту до такой степени напоминал марионетку, что хотелось разглядеть, где же нити, приводящие в движение его члены и где спрятан говорящий за него человек.

— Разве великие полководцы, рыцари круглого стола, Неистовый Орландо и все другие знаменитые мужи, разве все они когда-нибудь теряли мужество. Отвечайте, товарищи.

— Да замолчи! Довольно я от тебя наслушался всякого вздора, — вдруг оборвал его речь Тотоно.

Наступило молчание. Его нарушил жалобный плач и тихий голос:

— Умираю. Мне так хочется есть! — пропищал Таниэлло.

Ему никто ничего не ответил. Молчание стало еще томительнее.

— У тебя, кажется, была какая-то мелочь в кармане, Тотоно, — вдруг спросил Дженарино небрежным тоном большого барина.

Тотоно сердито пожал плечами. У него не было не только денег, не было даже и кармана. Дженарино больше уже ни о чем не спрашивал. Наплакавшийся Таниэлло едва слышно вздыхал. Тотоно весь сжался и превратился в комочек. Собака, всегда разделявшая настроение своих хозяев, тихонько и жалобно подвизгивала.

Глава II

ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ

— Эй, что вы там делаете, мальчуганы? — окликнул их стоявший на посту таможенный сторож.

— Мы умираем с голоду, — объявил Дженарино таким голосом, точно не придавал этому особенного значения.

— Вот так штука! — засмеялся сторож и швырнул мальчуганам ломоть хлеба.

«Прыгун» бросился к хлебу, но Дженарино дал ему такого пинка, что собака очутилась в воде. Она быстро выбралась оттуда, менее грязная, но еще больше голодная, чем была.

Дженарино схватил хлеб и проворно разделил его на три равные части. Так они втроем и поужинали.

Так они втроем и поужинали.

Собака больше не выла. Она огорчалась и негодовала, на этот раз уже молча. Дженарино отлично понимал ее настроение. Покончив с хлебом и тщательно подобрав последние крошки, он обратился к товарищам:

— Несчастное животное! — произнес он сильно растроганным голосом. Ему хотелось разжалобить Тотоно и Таниэлло. Но те не поддались и продолжали уписывать хлеб.

Когда же с хлебом было покончено, Тотоно заявил:

— Тяжелые дни наступают для нас. Особенно трудно, конечно, будет отвыкать от некоторых привычек. Мы привыкли за последнее время подкармливаться остатками от обеда синьора Калондроне. Помните, как он частенько заказывал для нас отдельные кушанья. И денег от него нам немало перепадало.

— Ну, а теперь — зубы на полку и ничего больше, — вставил Дженарино.

— Не мешай! — остановил его Таниэлло. Он внимательно слушал Тотоно. Ему почему-то казалось, что никто, как Тотоно, может их выручить.

— Я хотел сказать, что вернуться к прежней жизни, к той, какой мы жили до иностранца, мы не можем. Довольно мы намучились.

— Да, довольно намучились, — подтвердил Таниэлло. — А не поискать ли нам другого иностранца! — вдруг, весь просияв, предложил он…

— Чего лучше! А только ты думаешь, что много таких, как синьор Калондроне? — насмешливо спросил Дженарино. — Нет, голубчик, мало таких, как он. Он был единственным. Уж я ли не пробовал подделаться к каким-нибудь иностранцам. Хотел у них выклянчить хоть окурок сигары. Куда там! Ничего кроме пинков, колотушек и брани. Поверь мне, глупыш, все эти басни про неаполитанских мальчиков, которых увозят с собой богатые иностранцы, — одно вранье. Теперь этого уже нет, не случается.

— А случается, что вдруг дадут тебе по уху, да еще палкой, — вставил Тотоно. — Недавно один англичанин здорово угостил меня. Я подошел к нему попросить денег, а он подумал, что я собираюсь залезть в карман. Так шрам у меня и остался.

— Просто не понимаю, что нам и делать, — сказал Таниэлло.

— Давайте торговать спичками, — предложил Тотоно.

— Тоже придумал! Кому будешь продавать-то? Мало их продают!

— Может-быть, торговать газетами?

— Кто тебе даст газет? Нужны деньги, чтобы заплатить. Так никто не даст?

— Не пойти ли нам в ученье? В какую-нибудь мастерскую? — предложил Таниэлло.

— Только этого не хватало. Пинки, колотушки, усталость, жизнь впроголодь…

— Видно, придется просить милостыню. Один будет у нас слепцом, другой калекой, третий дурачком.

— Чудесная жизнь! Завидное существование! Ну, и придумал!

У Таниэлло опустились руки. Недоверие товарищей к его планам привело в уныние мальчика. Он сел на ступеньку, обхватил руками колени и опустил на них голову. Все молчали. В ночной тишине только раздавались шаги таможного сторожа и унылый гул волны. «Прыгун» не двигался. Он заснул от голода и вряд ли ему снились веселые сны.

— Товарищи! — вдруг сказал Тотоно и быстро поднялся со своего места. — пройдемте на улицу Карачиолло! Здесь мы все равно ни до чего не додумаемся!

«Прыгун», не слыша больше голосов, проснулся, огляделся, понюхал воздух и бросился со всех ног догонять хозяев.

Все четверо шли очень быстро, направляясь к людной ярко освещенной улице, где помещалось здание театра. Свет, доносившаяся музыка и шумная толпа сразу ободрили мальчуганов. Особенно оживился Тотоно.

— Ну, чего повесили носы! — воскликнул он. — Давайте, братцы, жить весело!

— Чего лучше! Недурно придумано, — откликнулся Таниэлло. — Только вот, как бы это устроить. Ведь синьора Калондроне уже нет.

— Ах, пустяки! Все можно, пока человек жив, — уверенно заявил Тотоно. — Ты говоришь — Калондроне уехал. Прекрасно! Но почему бы нам не разыскать его?

Сразу остановились Таниэлло и Дженарино. Вытаращив глаза, смотрели они на Тотоно. Они не понимали: шутит он или говорит серьезно.

— В Швейцарии? — насмешливо спросил Таниэлло.

— Может-быть, в Женеве? — добавил в тон ему Дженарино.

— Да, в Швейцарии, да в Женеве. Может быть, вы думаете, что Швейцария на краю света.

— Мне думается, что если идти все прямо-прямо, можно добраться куда угодно, — нерешительно проговорил Дженарино.

— Нечего раздумывать! В путь — и кончено!

— А деньги?

Но Тотоно хотелось прекратить дальнейшие расспросы.

— Прежде всего, давайте-ка разойдемся в разные стороны, — предложил он. — Пускай каждый постарается что-нибудь заработать, а завтра, на утро, мы сойдемся и поглядим, что из этого выйдет.

— А на ночь как мы устроимся?

— Никак! Будем искать денег. Вот и все. У меня мелькают блестящие мысли.

— А я так уверен, что на завтра у нас животы подведет еще больше, чем сегодня.

— Просто ты мрачно настроен. Таниэлло. Нам необходимо мужество. Пока до свиданья! — крикнул возбужденный своим планом Тотоно и в одну минуту исчез из глаз.

— Послушай хоть ты меня, Дженарино! — начал Таниэлло. Но и Дженарино не захотел его слушать. Он тоже умчался.

«Прыгун» полетел за ним.

Таниэлло понял, что и ему незачем стоять. Грустный, с опущенной головой, поплелся он по улице.

Глава III

ЦИЛИНДР ДЖЕНАРИНО

Радостно возбужденный планом Тотоно, Дженарино несколько времени летел, как стрела по улице и вдруг остановился.