Древнеанглийская поэзия

Древнеанглийская поэзия

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ

„ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ"

М. П. Алексеев, Н. И. Балашов, Г. П. Бердников, Д. Д. Благой, И. С. Брагинский, А. С. Бушмин, М. Л. Гаспаров, А. Л. Гришунин, Л. А. Дмитриев, Н. Я. Дьяконова, Б. Ф. Егоров (заместитель председателя), Д. С. Лихачев (председатель), А. Д. Михайлов, Д. В. Ознобишин (ученый секретарь), Д. А. Олъдерогге, Б. И. Пуришев, А. М. Самсонов (заместитель председателя), [М. И. Стеблин-Каменский]. Г. В. Степанов, С. О. Шмидт

ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР [М. И. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ]

В книге опубликованы лучшие образцы так называемых «малых памятников» англосаксонской поэзии, некоторые из которых пользуются у себя на родине не меньшей известностью, чем «Беовульф» (русский перевод «Беовульфа», принадлежащий В. Г. Тихомирову, был издан в серии «Библиотека всемирной литературы»: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. М., 1975). Большинство «малых памятников» сохранилось в единственном списке в рукописном кодексе The Exeter Book (далее Ex. B.); некоторые известны по другим рукописям, и они также нашли себе место в этой книге. Составитель посчитал себя в праве включить в книгу и фрагменты эпических поэм в тех случаях, если они представляют значительную художественную и научную ценность. Так, публикуются фрагменты героического эпоса — «Битва в Финнсбурге» и «Вальдере».

Все включенные в книгу памятники переводятся на русский язык впервые. Целью перевода была как можно более точная и всесторонняя передача их особенностей. Текст переводится без сокращений, в том виде, в каком он сохранен рукописями; опускаются лишь изолированные слова в лакунах, а в одном случае — несколько последних строк стихотворения, испорченных в рукописи и к тому же представляющих, по господствующему мнению, позднейшее добавление («Морестранник»). Строки оригинала, как правило, соответствуют строкам перевода. Темные места в переводе обычно проясняются, но возможность других прочтений оговаривается в примечаниях. Стремясь к смысловой точности перевода, переводчик совмещал ее, насколько это было возможно, с передачей стилистического и стихотворного своеобразия текстов, помятуя о том, что читатель рассчитывает найти в этой книге художественный перевод поэзии англосаксов. Сохраняя во всем корпусе единство стихотворной формы — аллитерационный стих, переводчик считал необходимым дать представление и о варьировании этой формы в отдельных памятниках. Так, стих «Грехопадения» отличается большим количеством тяжелых строк, отклоняющихся от основного канона аллитерационного стиха и приближающих текст к прозаическому; в «Заклинаниях» и «Загадках» встречаются стихотворения, в которых, наряду с аллитерацией, большую роль играет рифма.

Особых пояснений требует передача в переводе собственных имен. Перевод сохраняет по возможности древнеанглийское звучание личных имен и этнонимов (гифты, гефты, а не гепиды; рюгги, а не ругии и т. п.). При этом принималось во внимание, что, во-первых, часто трудно отграничить имена и этнонимы, известные и по другим источникам, от имен, идентификация которых сомнительна или невозможна. Необходимо учитывать и большую роль, которую звучание имен играет в поэзии, построенной на аллитерации. Особенно важно было соблюдать этот принцип в перечнях «Видсида», где имена и этнонимы соединяются в строку на основании их созвучия. Предпочтение, однако, отдавалось традиционной передаче таких племенных названий, которые прочно вошли в древнеанглийскую историю (саксы, а не сеаксы, даны, а не дены и т. п.). В ряде случаев приемы транслитерации были поневоле условными. Так, различие букв «э» и «е», в действительности указывающее в середине слова лишь на отсутствие или наличие палатизации предшествующего согласного, использовалось для передачи противопоставления древнеанглийского æ и e (соотв. более широкий и более узкий звуки). Применение разных букв намекает здесь на само многообразие звуковых оболочек собственных имен, что особенно существенно в случае их фонетического варьирования.

В помещаемом ниже комментарии учтены современные критические издания памятников и результаты посвященных им текстологических исследований. Конечно, комментарий к художественному тексту ставит перед собой иные задачи по сравнению с комментарием к оригинальным текстам. В нем, в частности, почти не нашли отражения вариантные толкования трудных мест, обсуждению которых в значительной степени посвящена специальная литература. Вместе с тем представлялось необходимым сделать комментарий по возможности разносторонним.

Разъяснение мест, буквальный смысл которых может остаться непонятным современному читателю, являлось лишь первой и наиболее легко выполнимой его задачей. Сюда относится комментарий к историческим событиям и собственным именам, реалиям и понятиям средневековой культуры, а также расшифровка кеннингов.

Комментарий учитывает, во-вторых, жанровое многообразие публикуемых памятников. Некоторые из представленных здесь жанров, например, героическая поэзия, известны читателю, с другими, к ним относится, например, бестиарий, или гномические стихи, или средневековые загадки он знакомится впервые. Каждая группа стихов потребовала своей преамбулы и своих, сообразующихся со спецификой жанра и степенью его известности читателю, принципов комментирования.

Древнеанглийская поэзия глубоко укоренена в устной традиции, но в то же время связана множеством живых нитей с культурой своего времени. Представления, восходящие к «эпохе великого переселения народов», сливаются здесь с образами и символами, получившими распространение в средневековой христианской культуре. Комментатор ставил перед собой задачу очертить в какой-то мере культурный контекст памятника или по крайней мере указать на существование такого контекста и тем самым побудить читателя к самостоятельным разысканиям.

И, наконец, не последней по важности задачей было направить внимание читателя на традиционные приемы художественного воздействия, к которым прибегает древний поэт, и объяснить, где возможно, скрытый поэтический подтекст отдельных слов и выражений.

Настоящее издание не могло бы быть осуществлено без советов и постоянной поддержки М. И. Стеблин-Каменского, благодарную память о котором хранит составитель книги.

О. А. Смирницкая

БИТВА В ФИННСБУРГЕ[1]

"… …то не крыши горят ли?"[2] Юный тогда измолвил муж-воеводитель: "То не восток светается, то не змей подлетает, то не крыши горят на хоромах высоковерхие, 5 то враги напустились, птицы свищут, бренчат кольчуги, щит копью отвечает и рожны звенят; вот луна просияла, под облаками текущая, – вот злые козни подымаются – обернется им ненависть новой пагубой.[3] 10 Вы вставайте,[4] воины, просыпайтесь, снаряжайтесь мужи, о дружине порадейте, поспешайте в сражение, нестрашимые, бейтесь!" Пробудилась тогда добродоблестная дружина, златосбруйные встали знатные мечебойцы 15 У дверей на страже, ратники великолепные с мечами, сильные Сигеферт и Эаха, [5] у других же дверей – Гудлаф и Ордлаф, с ними Хенгест, храбрый воитель. Тут же Гудере Гарульфу молвил,[6] 20 мол, животом не стоит в первой же стычке рисковать у двери воину столь славному, когда надеются смертодеи завладеть этой жизнью; и вопросил он – все услышали – герой бесстрашный, кто там стоит на страже. 25 "Сигеферт я, повсюду сеггский воитель,[7] вождь известен: я изведал немало битв убийственных; судьбой назначено тебе лишь то, что у меня добудешь". Тут под оградою грянул гром сраженья, 30 щиты блестели, костей защита, пели доспехи, половицы скрипели, покуда Гарульф не сгинул в сече, лучший из наилучших, на земле живущих,[8] Гудлафа отпрыск,[9] и другие пали 35 трупами обескровленными, – кружит над ними ворон исчерна темнобурый;[10] и будто Финнсбург пламенем весь пылает – лезвия так сияли. Я о людях не слыхивал, чтобы лучше ратовали и достойней в стычке тех шестидесяти победителей,[11] 40 чтобы лучше расплачивались молодые за сладкий мед, чем державному Хнэфу отплатила его дружина: пять рубились дней,[12] и не пал, не попятился ни единый из верной придверной стражи. Тут прочь отпрянул израненный воин, 45 он сказал, что разорвана и пронзена его кольчуга, рубаха кольчатая, и расколот шлем; и тотчас воскричал ратеначальник: как же ратники ратуют, раны терпят, как же юные эти…[13]

ВАЛЬДЕРЕ[14]

I

… (Хильдегюд)[15] храбрость в него вселяла: "Верь мне, Веландовой работы верно клинок послужит мужу, который сможет Миммингом острым[16] потрудиться, как должно: не раз под ним упадали 5 ратник на ратника, израненные, окровавленные. Ты, копьеносец Этлы,[17] ныне не должен падать духом, но исполнись доблести … ныне пора настала, воин, выбрать из двух единое: 10 с этой жизнью простишься, Эльфхере[18] отпрыск, или славу заслужишь в людях долгую. Да не услышишь, мой возлюбленный, слов укоризны: я вовек не увижу, как в мечевой потехе ты испугался кого-то или врагу сильнейшему 15 уступаешь, пятясь, или, вспять обратившись, бежишь для спасенья жизни, хотя бы мужи многочисленные рубаху твою железную лезвиями рубили; ты же во всякой сече, всюду первый в мечебойной работе, и я за тебя тревожусь 20 лишь потому, что, слишком распалившись, ты нападаешь неукротимо на стены стана вражьего, жестокостойкого. Верши достойно битву свою сегодня – господня сила с тобою! О мече не печалься![19] Чаю, этот не хуже 25 нас охранит и унизит, как должно, гордость Гудхере – горе будет ему, раз он распрю неправедную начал: отказался от золота, и не взял ни меча, ни ларца с драгоценностями – ни кольца ни единого 30 с бою он не добудет, без добычи он уберется, господин, в свои владенья или здесь погибнет, если только…"

II

… тот, наилучший: этот, стальной, однако, клинок не хуже, в чехле великолепном лезвие покоится;[20] сталь эту Теодрик хотел отправить 5 Видье, как мне известно, вместе с богатой казной, со многими иными сокровищами к мечу в придачу: за то получил он, герой, награду, родич Нидхада, что его он вызволил из плена, сын Веланда, – 10 и край великанов покинул Теодрик". –[21] Так вымолвил Вальдере, воин смелый, соратника бранного, сокровище мечевое, в руке сжимая, измолвил слово: "Вот, полагал ты, друг Бургундов,[22] 15 что охоту мою к походам рукою Хагены ты укротил;[23] достань-ка, попробуй, у пресыщенного сечей серую кольчугу – вот облегла мне плечи унаследованная от Эльфхере, ладно скованная, златокольчатая: 20 в стычке не стыдно блистать подобной сбруей бранной благородному в сече, богатство жизни оберегая от врагов, нерушимая в распре меня укроет от родичей коварных, что встречают меня мечами и сейчас, как прежде.[24] 25 Но лишь от него, благого, стерегущего справедливость, ратующего за правду, даруется нам победа: каждый, кто взыскует, покорствуя богу, помочи господней, преуспеет немедля, коль нелживой жизнью заслужил ее прежде; 30 так многие знатные казной владеют, оберегая богатство…[25]

ДЕОР[26]

Велунд[27] изведал, вождь могучий, в змеекузнице[28] тоску изгнанья, горе изгою слугою было в доме зимнестуденом[29] сидельца многострадального 5 с тех пор, как Нидхад стреножил мужа из мужей наилучшего сухожильными путами. Как минуло то, так и это минет. Беадохильд большей болью было, горшим горем не гибель братьев, 10 но бремя во чреве, какое со временем жена распознала; она не ведала, что же ей думать об этом деле. Как минуло то, так и это минет. Мы же немало о Мэдхильд слышали, 15 как стала ей пропастью страсть Геата, что мучила ночами мужа бессонного.[30] Как минуло то, так и это минет. Правил Теодрик тридцать зим мощью мэрингов, муж всеземнознатный.[31] 20 Как минуло то, так и это минет. И эта известна Эорманрика[32] волчья повадка: был вождь всевластен, вожатай безжалостный, в державе готов; часто встречались в печали многие, 25 сидели и ждали мужи, когда же сгинет невзгодное его могущество. Как минуло то, так и это минет. Муж горемычный, он, смутный духом, сидит и думает, страдалец безрадостный, 30 что не видать предела его недоле, о том он мыслит, что в этом мире пути святого властителя неисповедимы: кому отмерены немалые блага, часть беспечальная, а другим – злосчастье.[33] 35 Как минуло то, так и это минет. Вот я поведаю, певец, как прежде жил я в дружине державного хеоденинга, Деором звался государев любимец,[34] долго доброму владыке служивший, 40 конунгу исконному, пока Хеорренде, мужу премудропевчему, не досталось именье, каким страж рати одарил меня прежде.[35] Как минуло то, так и это минет.

ВИДСИД[36]

Видсид вымолвил, раскрывая словосокровищницу,[37] из мужей путешествующих обошел он всех больше стран и народов, и нередко он радовался на пирах дарам, высокородный 5 Муж мюрьингский;[38] с пряхой мира, с прекрасной Эальххильд в первый раз ко властителю хред-готов многохрабрых с восхода направился он из Онгеля к Эорманрику, клятвохранителю;[39] и начал многоречивый: 10 "О людях всевластных я слыхивал немало: должен владетель жить добродетельно, властить справедливо наследной вотчиной тот, кто хочет престолу счастья. Долго Хвала достохвально правил, 15 а самым сильным был Александр среди людей и благоденствовал больше всех на этом свете, о ком я слышал.[40] Этла правил гуннами, Эорманрик готами, Бекка банингами, бургендами – Гивика; 20 Кесарь правил греками, а Кэлик финнами, Хагена хольмрюггами, а Хенден гломмами; Витта правил свэвами, Вада хэльсингами, Меака мюрьингами, Меаркхеальф хундингами; Теодрик правил франками, Тюле рондингами, 25 Бреока брондингами, Биллинг вернами; Освине правил эовами, а ютами – Гефвульф, Фин же Фольквальдинг – фризским племенем; Сигехере долго сэ-данами правил, Хнэф хокингами, Хельм вульфингами, 30 Вальд воингами, Вод тюрингами, Сэферт сюггами, свеями – Онгендтеов, Скеафтхере умбрами, Скеафа лонгбеардами, Хун хэтверами, а Холен вроснами; Хрингвальдом звался вождь херефаренов[41] 35 Оффа правил Онгелем, Алевих данами, – из мужей дружинных державец наихрабрейший, он только с Оффой не мог сравниться мудромужеством, ибо Оффа, будучи отроком, уже обширной державой властил: 40 подобным добромужеством ни один его сверстник вовек не отличался – он мечом границы указал незыблемые землям мюрьингов, рубежи у Фифельдора, удержали их и доныне англы и свэвы, как поволил Оффа.[42] 45 Хродвульф с Хродгаром, храбрые, правили мирно, совместно, племянник с дядей, войско викингов выгнав за пределы, силу Ингельда сломив в сраженье, порубив у Хеорота хеадобеардов рать.[43] 50 Жил я в державах чужих подолгу, обошел я немало земель обширных, разлученный с отчизной, зло встречал и благо я, сирота, скитаясь, служа властителям:[44] песнопевец, я теперь поведаю 55 в этих многолюдных палатах медовых, как дарами высокородные не раз меня привечали. Был я у гуннов и у хред-готов, у геатов, свеев и у сут-данов; у венлов я был, у вэрнов и у викингов; 60 у гефтов я был, у винедов и у геффлегов; у англов я был, у свэвов и у эненов; у саксов я был, у сюггов и у свеордверов; у хронов я был, у деанов и у хеадореамов; у тюрингов был я и у тровендов, 65 и у бургендов, где были кольца, богатсва добрые, от Гудхере мне наградой за песнопенье: не скупился владыка; у франков я был, у фризов и у фрумтингов; у ругов я был, у гломмов и у румвалов; 70 также у Эльфвине был я в Эатуле: больше иных он творил, я знаю, на широкую руку добро для смертных, от щедрейшего сердца обручьями, кольцами, златом наделяя, наследник Эадвине. 75 Был я у серкингов и у серингов, был у греков, у финнов, был у Кесаря, что праведно правил градами винными, казною, золотом и землями вальскими; у скоттов я был, и пиктов и у скриде-финнов; 80 у леонов я был, у лид-викингов и у лонгбеардов, у хэднов, у хэледов и у хундингов; был у изральев и у эссюрингов, у евриев, у индиев и у египтов; у мойдов я был, у персов и у мюрьингов, 85 у онгенд-мюрьингов и у амодингов; у эст-тюрингов был я и у офдингов, у эолов и у истов, и у идумингов.[45] У державного Эорманрика жил я долго, владетель готский богато меня одаривал: 90 подарил мне обручье градоправитель, какое стоило шестью сто монет чистого злата, счетом на скиллинги, –[46] потом я это Эадгильсу отдал, владыке мюрьингов, домой вернувшись, 95 ему в благодарность, государю любимому, за то, что вотчину отчью мне отдал;[47] меня же другим Эальххильд одарила, владычица добрая, дочь Эадвине: хвала и слава разнеслась широко 100 о ней по землям в песносказанье, о том, как я видел под сводом неба лучшую, златовенчанную повелительницу щедрую, – мы со Скиллингом возгласили голосами чистыми зычно перед хозяином песносказанье наше 105 под звуки арфы, звонко текущие,[48] и мужи дружинные, нестрашимые в битве, на пиру говорили, что они, умудренные, лучшей песни не слыхивали прежде; потом я пустился по старым готским 110 исконным землям искать содружников – и это были Эорманрика приближенные: Хэтку нашел я, Беадеку и херелингов, Эмерку нашел я, Фридлу и Эастготу, добромудрого родителя Унвене, 115 Секку нашел я, Бекку, Сеаволу и Теодрика, Хеадорика и Сивеку, Хлиде и Ингентеова; Эльсу нашел я, Эадвине, Эгельмунда и Хунгара, и войско отважное вит-мюрьингов; Вульфхере нашел я и Вюрмхере; воевало там непрестанно 120 войско хредов в лесах у Вистлы, мечами точеными часто обороняя древний трон свой от народа Этлы; Рэдхере нашел я, Рондхере, Румстана и Гисльхере, Видергильда, Фреодерика, Вудью и Хаму;[49] 125 эти двое вовсе не худшие, хотя последними пришлось назвать их: не раз из их рати во вражье войско свистя летела сталь остреная, – Вудья и Хама, хоть и в изгнанье, 130 мужами и женами державили, и златом.[50] Везде видал я, во всех пределах, что людям всего милее на земле правитель, кому над подданными господь дарует власть до века, пока живет он". 135 Так скитаются, как судьба начертала, песносказители по землям дальним, о невзгодах слагая слово, о благих щедроподателях: и на севере, и на юге, всюду найдется в песнях искушенный, не скупящийся на подношенья 140 державец, перед дружиной жаждущий упрочить дела свои славословьем, покуда благо жизни и свет он видит. Под сводом небесным хвалу он да заслужит и славу всевековечную.[51]

ЗАКЛИНАНИЯ[52]

Заклинание бесплодной земли[53]

Взявши семена, положи их на плоть плуга и скажи:

Эрке, Эрке, Эрке,[54] матерь земная, да подарит тебя всеподатель, государь предвечный, угодиями богатыми, лугами цветущими, нивами плодоносными, многородящими, многодатными, 5 просом возросшим, зерном хорошим, ячменным тоже зерном отменным, тоже пшеничным зерном пригожим. Да подаст он, государь предвечный, и его угодники, горние жители, 10 землям хозяйским от разора защиту, полю и пашне от напасти спасенье, от злого слова, от земного заклятья. Огради, всеподатель, создатель мира, от жены злословной, от зловластного мужа, – 15 речь моя крепкой да прочной будет.

Заклинание от колотья в боку

От внезапного колотья – ромашка и красная крапива, прорастающая сквозь стену дома, и щавель. Кипяти масле.

Гремели, ох гремели, пока по холмам скакали, лютые, злые, пока по земле скакали.[55] Ищи ты защиты от злосчастья этого. Чур, дрючок, не торчи в утробе. 5 Встал под щитом я, под тарчем светлым, где жены многожильные жизнь пожинали, копья пускали, сверкали звонкими: я же вспять им копье отправлю, стрелу прямолетную в лоб направлю. 10 Чур, дрючок, не торчи в утробе. Покуда в кузне ковал стрекало кузнец …[56] железом изранен. Чур, дрючок, не торчи в утробе. Шестеро в кузне шесть шестов ковали. 15 Чур, дрючок, не торчи в утробе. Коли железо влезло во чрево, жало ворожейное ужо расплавится. Коли кожа проколота, коли тело проколото, коли кость проколота, коли кровь проколота, 20 коли рука проколота, никакого не бойся горя: коли ведьмы кололи, коли нежить колола, коли эсы кололи, от боли тебя избавлю.[57] Прочь лети… на макушку горушки. Да будешь не болен. Бог тебе помочь. Тогда возьми ножик и брось его в воду.

Заклинание пчелиного роя[58]

Взявши земли, брось ее правой рукой под правую стопу и скажи:

Будь под стопою, что мне попалось: земь от злого, от зверя всякого, от пагубы, от беспамятства, от напасти всякой, от людского лукавого от языка злосильного.[59] Брось в них землею, когда роятся, и скажи: 5 Жены державные, сажайтесь на земь,[60] никогда-то, дикие, не блуждайте по лесу, прадейте-ка, добрые, о владенье нашем, как человек от века, о вотчине да о пище.

ПРЕДСМЕРТНАЯ ПЕСНЬ БЭДЫ[61]

Никто, в дорогу собирающийся поневоле, заиметь не может мудрость большую, когда он думает, уходящий отсюда, зло сулит или благо 5 суд над его душою, что свершится по смерти.

ГИМН КЭДМОНА[62]

Ныне восславословим всевластного небодержца, господа всемогущество, благое премудромыслие и созданье славоподателя, как он, государь предвечный, всякому чуду дал начало. 5 Кровлю упрочил для земнородных высокую, небосвод поставил святой создатель, мир серединный сделал всеславный народодержец, предел для землерожденных, государь предвечный, 9 бог небесный, эту обитель смертных.[63]

ГНОМИЧЕСКИЕ СТИХИ[64]

Стужа – чтобы стыло; костер – чтобы тлело; земь – растила бы; лед – мостил бы море; а снега по берегам сберегали бы нетленной зелень озимую; а зимние узы 5 лишь богу небесному разбить под силу: стужа отступит, погоды станут, лето светлознойное[65] и на море волны. Смутен путь умерших – смерть извечная тайна;[66] в полымя подь, падуб, –[67] да исполнится завещание, 10 слово последнее; слава всего превыше.[68] Щедрость прельщает – вещами да кольцами вождь невесту купит,[69] и вместе да будут на дары щедры супруги; радость державцу – битва, сеча – веселье, а жене добросердой 15 быть бы всеми любимой, беззаботной да радушной, тайну берегущей, а богатства дарящей, коней да кольца, и пускай в застолье среди мужей дружинных державцу подносит первому на пиршестве пенный кубок, 20 чашу золоченую вручит супругу с ласковым словом, и добровластной будет и благоразумной хозяйкой в доме. Гвоздье – ладье укрепа, а дереву щитовому – обод железный, а жене желанен, 25 супруге фризской, корабль на якоре, челн причаленный, – встречает долгожданного мужа – кормильца, домой приводит, сымет платье с него просоленное отстирать и несет ему новое; суша – мужу веселье, все, что любит, имеет, 30 лишь бы верность жена хранила, не срамила бы она супруга: есть достойные, а есть нестойкие, до чужих мужей любопытные жены ушедших в море; по чужбине корабельщик скитается, а любимого ждать – супруге раньше срока моряк не может, до поры, домой возвратиться, 35 только бы жив остался, да на путях китовых не почил бы в объятьях пучины.[70] Челн, морехода радость, деньги от богатея, от государя – жилище будут корабельщику, прибывшему из-за моря; от паруса польза будет, как пустится к дому по водам 40 кормщик и для прокорму закупит припасов:[71] худо без еды мореходу, холодно под жарким солнцем, даже на вольном воздухе оздороветь не сможет,[72] и скоро, до срока, он упокоится, коль плоть его кто-нибудь не накормит, – пища телу подспорье. Закопал бы убийца 45 в глубины земли убитого, дабы избегнуть мести, но вечным грозит позором смерть, зарытая в землю;[73] бедному быть согбенным, слабейшему – кротким, а правде – править; добро – в полезном совете, а зло – в бесполезном, на беду полученном; 50 благое всего превыше, пред господом предстоящее; помыслам – память, руке – непоспешность, зенице – око, знанию – сердце, где муж премудрый мысли сберегает, устам же в еде достаток, питание своевременное. 55 Золотом узорным не зазорно украсить ножны всезнатные, жену – сокровищами, пиршество – песнопением, копейщика – древом битвы, а рубежи дружиной, чтобы жить в мире; тарч подстать герою, татю – дубина, 60 невесте – подвески, словеснику – писанье, причастие – благочестным, нечестье – язычникам; Воден воздвиг кумиров,[74] а небосвод над миром – сам спаситель, господь всесильный, доброподатель, государь всеистинный, 65 державец, нам давший все, чем живы с начала мира, и при его окончанье земнородными править будет он, творец всевышний.

О ДАРОВАНИЯХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ[75]

Видимо невидимо дарований на благообретенных, телу духотворному, разуму дарованных ратеначальником,[76] господом всемогущим, – богатство розно 5 людям он посылает, наделяет каждого сам, всесильный, и всяк живущий долю должную среди людей получает от его благодати, и нет ни единого столь забытого богом, столь убого, 10 тупоумного или тугодумного, кого доброподатель не наградил бы вовсе мудростью, либо мощью, либо мужеством, красноречием, либо разумом, чтобы несчастливый не отчаивался 15 здесь в трудах своих, ни в благодати всякой не изверился бы, – не бывало вовеки по господнему попущению обнищанья такого. И вовек человеку не бывать столь знатному славой в людях по всей вселенной, 20 столь мудромыслому, кому вседержец, святой властитель, попустил бы достигнуть одному всех умений и всеразумения, и его наделил бы столь великой властью, что сначала он воскичился бы чудным дарованием, 25 овладела бы им гордыня, а потом устыдился бы кротости и в душе грешил бы, гнушаясь бедных. Но добровладетель, судья вселенский, розно в земнородных разум сеет и блага телесные разделяет особо: 30 кому в средимирье именье дарит, угодия богатые, другой же беден, муж неимущий, зато премудрый и в ремеслах умелый; кому телесную силу судит, а кто красивое 35 получил обличье. Кто – речистый песнопевец известный, кто – спорщик отменный. Кто прославился звероловством, хитрый охотник. Кто находчив и государем отмечен. Кто мечебоец, 40 нестрашимый в сраженье, в сшибке щитовой. Кто может, премудрый муж совета, сидеть и думать, законодатель, в собранье старейших народоправцев. Кто – зодчий, знающий устройство зданий 45 всяких, высоких, и сам, как должно, каменщик руками искусно может стены поставить просторных залов, кровлю упрочить, чтобы не обрушилась. Кто извлекает руками звуки 50 из древа струнного – играет на арфе. Кто – скороход, кто – охотник, кто сладкогласый, кто ловкий – бегает быстро. Кто – корабельщик, путем потоков, по темным водам 55 мужей дружинных он ведет, вожатай, кормщик, покуда скоро и мощно меряют море взмахи весел. Кто – плаватель славный, а кто по злату умелец и по каменьям – он может украсить 60 кольцесокровища, как прикажет народодержец. Кто успешно доспехи многие мужам дружинным кует, оружейник, ради рати, на радость воинам шлемы, лезвия, либо железные 65 мечи, кольчуги, либо чинит круглые щиты, чтобы стали противу стали. Кто многомилостив и богомолен, нравом ровный, а кто исправный кравчий в хоромах. Кто хороший конюх, 70 искушенный лошадник. Кто душою кроток, добродоблестный, долготерпеливый. Кто неподкупный знаток законов, сидит в совете. Кто в игре удачлив. Кто-то и брагу горазд, и вина 75 пить, и пиво. Кто-то успешно срубы рубит. Кто-то – храбрейший войсковода. Кто-то – советник. Кто-то в горе слуга надежный, мужу подмога. Кто-то мужеством 80 наделен великим. Кто – ловчий – он знает, как сокола вынашивать. Кто – всадник отменный. Кто быстроногий, многим известный ристатель, – пустившись, настигнет всякого, легкий и ловкий. Кто словом ласковым, 85 добросердой беседой всем приятен. Кто благочестивый, ретивым сердцем спасенья взыскует, и милосердие божие ему желанней блага земного. Кто борется победно с ратью злобесной, 90 повсюду ополчаясь на грехи и нечестье. Кто искусный в церковном служенье, жизневершителю возглашает зычно славословие гласом высоким, звучащим чисто. Кто – книгочея, 95 преуспел в познанье. Кто – писарь умелый, сам словеса он писать научен. И нет в земных пределах ни единого человека столь мудромыслого, столь многомощного, кому бы в мире одному достались 100 дары господни, дабы он не подпал гордыне, и, слишком возвеличенный, не кичился бы славой, из людей единый, владея многим – мудростью и мощью в мире, и красотою; но розно в земнородных дары свои делит 105 доброподатель, дабы не возгордились: кому благомыслие, кому ремесла, кому пригожесть, кому могутность, кому подарит доброе сердце, нрав смиренный или ратную доблесть, – 110 так он поровну, господь, разделяет дарования человеческие, и вовеки ему за это хвала и слава, всевластному жизнеподателю, милосердному ко всем людям.

КИТ[77]

Еще о злосчастной я возвещу о твари из рода рыбьего, что рыщет в море, стих, коль сил достанет, о ките могучем. Часто его величают причиной бедствий, 5 губителем злобесным корабельщиков-мореходов и прочего люда; лютого именуют Фаститокалон[78] – исконный морской он житель. Вблизи, как земь, он показаться может вершиной шершавой, возвышающейся над водами, 10 островом с отмелью, водорослью поросшей, как пристанище для усталых скитальцев моря, для мореходов, – они охотно чалят сначала челны высокогрудые к этой суше, не сущей и вероломной, 15 морских под скалами коней привязывают,[79] а после вступают без опаски на берег, души доблестные, – на воде остаются челны, причаленные к песчаной отмели, – потом скитальцы усталые располагаются, 20 без страха странники костры раскладывают, огни зажигают по берегам высокие, пламя запаляют люди и радуются, дорогой изнуренные роздыху долгожданному. Но чуть он почует, враг злочинный, 25 что убежище корабельщики на горбе его устроили и ночлегом располагаются, о погоде радуясь, тут камнем он канет в морские волны, топит пришельцев, спешит в пучину жадный житель моря, погружаясь, уносит 30 в бездну добычу, в обитель смерти, и ладьи, и ладейщиков. У злодейных духов таковы же повадки, у тварей диавольских: умело злонамеренные обманывают человека, дело доброе в недоброе обращая, 35 бесчестят несчастливых, чтобы те, отчаявшись, пали и возопили о помочи к недругам, вражье избравши житье неправедное. И чуть почувствует чудище по жгучей боли в горбине, что корабельщики некие, 40 мужи дружинные расположились надолго вдоль боков его покатых, тогда злокозненный жизнесокрушитель уничтожает грешных, преступных и нечестивых, тех, что злодейством здесь ему угождали, и нежданно, покрывшись 45 шлемом-невидимкой, в бездонную пучину, за тьму туманную смертных уносит в пекло пламенное, как мореплавателей с морскими конями кит могучий губит негаданно. И другая у гордого 50 есть повадка необыкновенная, у водоплавающего: когда его в море мучит голод, когда поснедать чудовище ищет, пасть распахивает пастырь океанский, и запах несказанный из зева его исходит, 55 из утробы, прекрасный, и рыбье племя, твари водные плывут издалека, морские, взыскавшись, откуда сладкое исходит благоуханье, и охотно они вплывают толпой беспечной в пасть разверстую, 60 пока не наполнится, тогда смыкаются губы гибельные за богатой добычей, челюсти чудищные. Так же часто и с человеком бывает: весь век он смотрит на жизнь с небреженьем и бежать не хочет 65 от соблазнов разных, от желаний суетных, от злохитрого благоухания, в грехах погрязший перед чудовладычным; когда же скончаются, враг проклятый ад раскроет всем, кто суетным весельем плоти 70 наслаждался бездумно по недоброму наущенью; так искусный лукавец завлекает многих в бездну, злобесный, в обитель огненную, всех, кто усердно силе диавольской служил грехами и охотно при жизни 75 внимал в этом мире злонамеренным его советам, а после за падшими пасть смыкается, челюсти чудищные, крепчайшие створы врат адских;[80] и нет возврата, путь закрыт попятный тем, кто попался, 80 как рыбам неосторожным, что рыщут в море, изо рта китового уйти невозможно. И здесь нам должно ..... бога божьего, и биться с диаволами словом и делами, чтобы славу увидеть 85 дивновладычного; здесь да будем, в жизни быстротекущей, искать спасения, дабы с любимым в обители небесной пребывать во славе всевековечно.

ЗАГАДКИ[81]

Меня на битву победоподатель Христос подвигнул; я же неустанно люд испепеляю, на земле прозябающий, несметное племя смертных умею, не прикасаясь, 5 уничтожать, когда державный в сраженье меня посылает. Я же порою сердца их радую, порой утешаю прежних недругов из дальней дали, когда я снова после пагубы их путь исправляю. (Солнце) Платье мое безгласно, пока я по земле ступаю, пока я тревожу воды, пребываю в селеньях; но над краем героев порой меня возносят белые мои доспехи и поднебесный воздух, – 5 и тут я улетаю, тучами увлекаемый, прочь от земного народа, и наряд мой белый звучным и певучим звоном полнится, чистым звучаньем, когда я разлучаюсь, с водой и с берегом, дух блуждающий. (Лебедь)[82] Голос – мое богатство – из горла исходит, я песнопевец славный, и наполнена разными голова моя звуками, я распеваю громко, все лады выводить умею и не чуждаюсь смеха; 5 старый певец, под вечер человекам в селеньях приношу утешенье, когда в тиши возглашаю всякими голосами, и все, усевшись тихо, в домах мне внимают. Меня, пересмешника, знаешь ли, как прозвали, звонко поющего, 10 вроде скомороха, радость людям несущего и веселье голосами своими. (Соловей)[83] Воевал я волны, я с ветром бился, не раз был в распре, рыская по землям в чуждой пучине, отчизну покинув: в бою, побеждая, стою на месте, 5 а едва подвинусь – тут одолевают враги меня и гонят, и гнут, и ломают, утащить они тщатся то, что я защищаю. Не слаб я и цепок, коль лапы целы, пока меня камни морские держат, 10 держусь упорно. Скажи мое имя. (Якорь) Дивно содеянный, я служу господину, в бранях остренный, я изрядно украшен: в пестрые доспехи, в паволоку сутужную, клад смертоносный вложен в ножны владыкой, 5 он же в походах, в охотах ратных несет меня в сечу, и под солнцем в селеньях камни на мне сверкают, искусно оправленные кузнецами-золотоделами. Я концом заостренным живых убиваю; вождь меня украшает 10 серебром, самоцветами, и в хоромах со мною не худо обходится, но охотно славит мои достоинства в медовых застольях. То под запором держит, то опять выпускает странника усталого метаться в поле, 15 битволюбивца; убийца недругов в руках у друга, вне закона объявленный, как оружие проклятый, наперед я знаю, никто не станет мстить, коль скоро срежет меня свирепый ратник в сече, 20 ибо не оставлю по себе потомства, род мой древний на мне прервется, когда не уйду я, государя утратив, от того меченосца, что казной меня одаривал; рок меня покарает, коль на радость владыке 25 буду я, как было, в битве покорен приказаниям хозяина, – в наказание без богатства, без потомков останусь, и не встану рядом с невестой на свадьбе, и навек у меня отнимет чаянье счастья тот, кто вначале 30 цепями меня опутал, и теперь я должен радоваться в безбрачии лишь ратным сокровищам. Не однажды, обманувшись украшениями, жену я возмущаю, умаляя ее желания, и хулит меня женщина, хлопает руками, попрекает меня и злые 35 речи выкрикивает; я же брани не слушаю (Меч?)[84] Рылом я рою утробу поля, в землю вгрызаюсь, везомый серым врагом угодий, шагает хозяин в хвосте, властитель, идет сутулый, 5 по полю ступает, в спину меня толкая, и в след мой сеет; вослед за серым рыщу я, отпрыск рощи, упроченный ремнями, на возу привезенный, изъязвленный, израненный. Когда я иду, бороздою справа 10 земь чернеет, а слева – зелено; пробит хребет мой бивнем остреным, внизу изогнутым, голова же пронзенна рогом крепким, сбоку упроченным: я в землю вгрызаюсь, когда хозяин, позади идущий, как должно, мне служит. (Плуг) И души, и жизни – живота я лишился, сгубил меня убийца и в бучило бросил, утопил меня, а после на солнцеприпеке положил сушиться – и шерсти не стало, 5 совсем облысел я; усердно лезвие меня разрезало, грязь соскоблило, а пальцы – сгибали, а перья, птичья радость, каплями истекая, ткань мою орали, как пахарь поле, – глотнет на водопое 10 красильного соку и сеет снова, черным дорогу обозначая; заключили меня в оболоку, деревом одели, обделали кожей, золотом узорным кузнец-создатель тонкой сутугой витой украсил. 15 да будет красная краска, сбруя моя богатая и наряд сокровищный радостью для державного мудрого мужа, а не мукой для неуча, и станет смертный, меня постигший, душой совершенней, в сраженьях крепче, 20 умом богаче и благоугодней, духом тверже, в друзьях удачливей: обретет он достойных, стойких и верных, близких и любимых, – добудут славу, казну умножат, познает он радость, 25 блаженство жизни, окруженный любовью всеми превозносимый. Спроси, что я такое, нужное многим? Знатно мое имя. (Книга)[85] Надел земельный дивно украшен этим крепчайшим и жесточайшим, этим несметным богатством смертных. Скошенный, брошенный, кручёный верчёный, 5 битый, перевитый, сеянный, веянный, прославленный, приправленный, издалека направленный на возу ко двору. От него на пиру веселье живущим, хвалу поющим, тем, кто прежде жил, кто надежду пил, 10 кто всем известен, кто был бессловесен, а как раз, опочив, стал горласт и речив, всякого судит. Спроси у разумного, догадаться он должен, что это за диво? (Ячменное зерно)[86] Я видел зверя, живущего в селеньях: скот он кормит, а сам клыкастый, рылом грабит, грузит усердно, загнутым книзу, все хозяину тащит, рыщет по оврагам, траву ищет; находит, хитит, что худо выросло, а все, что красиво, многосильно корнями, стоять оставит на старом месте, расти, расцветать и блистать цветами. (Грабли) Родом я из утробы, морозом окованной, лоно болотное, земля мне матерь; сотворена я, знаю, не из руна волнистого, думаю, не из кудели, сделана я искусно, 5 пряжу мою не пряли, не сновали основу, нити не звенели под натиском гребня, и челнок, жужжа, не бежал по зеву, бёрда зубами меня не били, червяки-искусники не ткали меня чудесно, 10 желтый не украшали шелк узорами, и все же я всюду и всем известна, среди людей прослывшая одеждой славной. Скажи нелживо совершенномыслый, владеющий словами, что за одежда? (Кольчуга)[87] Съела словеса козявка, мне же показалось дивным это дело, когда разглядел я чудо, как червь источил изреченья мужа, тать ночной потратил уставы могучего – 5 песня стала пищей. Преуспел ли пришелец, много ли стал умнее, чернила пожравши? (Книжный червь) Я сирота безродный, изуродованный железом, дрекольем исколотый, по горло сытый бранью, мечами посеченный, я часто в драке бываю, в свалке не на живот, а на смерть, 5 и не ищу защиты в нещадной сече, но в битве я буду разбит навеки, молота потомком[88] измолот буду, каленолезвым железом кузнечным изрезан в крепости: мой жребий – грядущие 10 жесточайшие сечи; залечить, я знаю, ни единый не сможет среди людей целитель рваные эти раны травным зельем – плоть моя уязвленная лезвиями терзаема и днем, и ночью в резне смертоносной. (Щит) На песке морском я под скалами обретался, то место по лукоморью, мель родная была мне люба; людям же редко, не часто случалось со мной встречаться 5 в той пустыне, в местах далеких; лишь на рассвете воды, волны бурые обнимали меня и ласкали, и едва ли тогда я думал, что рано ли, поздно пора настанет, вязать словеса я, безъязыкий, буду 10 над медовой лавой – это доля чудесная, для ума немалое диво тому, кто не смыслит, как это может нож и десница, мужа мысль и умелое лезвие так меня означить, чтобы я наедине с тобою 15 смог бы смело письмо издалека честь по чести прочесть, чтобы речами нашими из людей ни единый овладеть не смог бы. (Тростник?)[89]

ПОСЛАНИЕ МУЖА[90]

Вот об этой, о древесовидной,[91] я поведаю ныне сам в особицу. Я сызмала вырос, меня..... ....., как должно, в чужие отправили страны ..... 5 через валы соленые ..... в лоне ладейном ..... не раз я рыскал, где господин мой ..... по водам, по волнам, и вот явился к тебе с корабельщиками на этот берег, 10 вестник, тебе поведать о привязанности сердечной моего хозяина: я же сказать осмелюсь, что верность его вечной достойна славы. Верь! ибо сам просил он вырезая по древесине знаки, чтобы потайно ты, кольцеукрашенная,[92] 15 про себя, в обители мысли, вспоминала обеты прежние, какими в дни минувшие вы обменялись, в годы, когда без горя в городе престольном, на месте этом совместно, неразлучные, жили вы, дружились. С дружиной победной 20 распря его разлучила; он же поручил мне ныне сказать тебе, чтобы за море, землю эту покинув, плыла ты, тревожа воды, едва услышишь под утесом кукушки тоскующей в кущах голос;[93] и тогда ни единому из людей не внимая, 25 нимало не медля, в море выйди, плыви по водам, по вотчине чаек,[94] в путь на полдень ступай, отыщешь там, долгожданная, своего господина; он же, муж, измолвил, что в мире этом блага 30 большего ему не будет, коль скоро бог всемогущий вам дозволит пребывать, как прежде, вместе неразлучно, с лучшими разделяя, с друзьями золото, казну с дружиной, кольца чеканные; сыскал он в избытке 35 злата червленного …… …средь чужестранцев обрел владенья в странах прекрасных …… …… многих воинов; а здесь мой владыка, нуждой гонимый 40 …… к ладье он бросился, по волнам вод уплывал в одиночестве, на тропе корабельной бедствуя, плыл в изгнанье, рассекая морские потоки. А теперь отыскал он счастье, муж, превозмог невзгоды, ему же были в радость 45 эти кони и кольца, и ликующие застолья, золото и эти земли, и казенные сокровища, дочь государева, когда бы снова с тобой по обету старому он был бы рядом. Теперь я слагаю: ПУТЬ и СОЛНЦЕ 50 МУЖ и ЗЕМЬ и БЛАГО – изложено в рунах, что былые клятвы, залоги верности хранит он нелживо, покуда жив, обеты, какими в дни минувшие вы обменялись.[95]

ПЛАЧ ЖЕНЫ[96]

Эту горькую слагая песню[97] о бедной судьбине, о себе поведаю, сколькие были скорби смолоду, невзгоды всегодние, а сегодня хуже: 5 не видать предела моим страданьям. Как меня хранитель и родню свою кинул, муж, уплывши по хлябям, плакала я на рассвете:[98] где же ты, господин мой, один скитаешься, – собиралась в дорогу за супругом, как должно,[99] 10 я, обиженная судьбою, нелюбимая, злосчастливая, но мужнино семейство замыслило худо, втайне захотело развести нас навеки, чтобы друг от друга врозь мы жили долго в юдоли этой, – все бедой мне обернулось: 15 приказал мне хозяин жить на землях его наследных, дал надел мне чуждый, где без людей надежных, от слуг любимых далеко изболелась я душою,[100] и супруга законного вдруг постигла, как суров его жребий, скрытны мысли, 20 как он духом страдает, думая об отмщенье, а беззаботен будто; не забыть мне прежнего: как часто мы ручались, что разлучит нас только гибель-могила, да по-другому стало ныне… нашей супружеской 25 любви как не бывало, претерпеваю повсюду гнев и ненависть, и гонения из-за любимого;[101] вот здесь, под дубом, мой дом-землянка, – в земляной темнице, в лесной трущобе я живу поневоле, вовсе истосковалась; 30 тут утесы темные, тесные долы, стены острожные, терниями заросшие, сторона унылая, – изныла я сердцем в разлуке с другом; супруги, живущие на земле в согласье, ложе делят, 35 мне же здесь, под дубом, бродить одинокой, зори встречая в подземной келье, сидеть мне долгими днями летними,[102] о судьбе моей о бедной скорбя и плача, о лишениях жизни, ибо душе вовеки 40 в печали, в злосчастье облегчения не будет, – такой тоскою моя жизнь окованна; и мужу смолоду не можно быть беспечным, – сердцем невеселый, хоть по всем приметам тих и безмятежен, он терпит муку, 45 тоску такую же, –[103] пускай овладел он всеми блаженствами жизни или бежал в далекую, изгнанник, в страну чужую; – одинокий друг мой, он сидит под диким льдистым утесом, милый, изнемог он, морем окруженный 50 в обители бедствий, в неизбывной печали духом он исстрадался, дом вспоминая счастливый, другие годы. Горе тому, кто роком обречен на мученье в разлученье с любимыми.

ВУЛЬФ И ЭАДВАКЕР[104]

Жертвой, поживой дружине моей он будет, примут ли ратники безрадостного пришельца?[105] Врозь наши судьбы. Вульф на том острову, а вот я на этом; 5 тот неприступен остров, топями окруженный, мужи кровожадные, дружина островная, примут ли ратники безрадостного пришельца? Врозь наши судьбы. Вульфа я призывала, истосковалась в надежде, 10 когда лила я слезы дождливыми днями, когда обнимал меня муж-воитель, –[106] то было мне счастьем и печалью было. Вульф, мой Вульф, по тебе изнывая, плоть моя ослабла в разлуке с тобою, 15 хуже голода горе гложет душу. Эй, слышь, Эадвакер, этого пащенка Вульф утащит в чащу…[107] ……… Вот и разорвется, что не связано было, – наша песня.

МОРЕСТРАННИК[108]

Быль пропеть я о себе могу,[109] повестить о скитаньях, как на пути многодневном не раз безвременье, нередко в сердце горе горькое и невзгоды всякие 5 знал в челне я, многих скорбей обители, качку морскую, и как ночами я стоял, бессонный, на носу корабельном, когда несло нас на скалы: холод прокалывал ознобом ноги, ледяными оковами 10 мороз оковывал, и не раз стенало горе в сердце горючее, голод грыз утробу в море души измученной, – того не может на суше человек изведать, живущий благополучно, что я, злосчастливый, плавая по студеному 15 морю зимою, как муж-изгнанник, вдали от соотчичей …. льдом одетый, градом избитый, ни единого звука, лишь студеных валов я слышал гул в непогоду, – изгою одна отрада: 20 клики лебедя, крик баклана, стон поморника – не смех в застолье, пенье чайки – не медопитье; бури бились о скалы, прибою вторила крачка морознокрылая, и орлан роснокрылый 25 клекотал непрестанно.[110] Но никто же из друзей-сородичей сердце невеселое не в силах утешить: умом постичь не может муж многосчастливый, гордый, горя в городе не изведавший, добродоблестный, что же понуждает 30 горемыку изнемогшего в море скитаться: мга все гуще, пурга с полуночи, земь промерзает, зерна ледяные пали на пашню, но и теперь мой разум душу побуждает продолжить единоборство 35 с валами солеными среди далеких потоков, взывает сердце во всякое время к душе, спешила бы путешественница по водам[111] до земель иноплеменных в заморских странах, ибо нет под небом столь знатного человека, 40 столь тороватого и отважного смолоду, в деле столь доблестного, государем столь обласканного, чтобы он никогда не думал о дальней морской дороге, о пути, что уготован всевластителем человеку: ни арфа его не радует, ни награды в застолье, 45 ни утехи с женой, ни земное веселье и ни что другое, но непогоды, бури жаждет душой он, путешествующий по водам: рощи цветами покрылись, стал наряден город, поля зеленые, земля воспряла, 50 и все это в сердце мужа, сильного духом, вселяет желание вплавь пуститься к землям дальним по стезе соленой; вот кукушка тоскующим в кущах голосом, лета придверница, тревожит песней 55 грудь-сокровищницу, –[112] праздный того не знает, человеку этому неизвестно, что изведали многие на стезях нездешних, в землях чужих изгнанники; грудь-ларец покидая, дух мой воспрянул, сердце мое несется по весеннему морю 60 над вотчиной китовой,[113] улетая далеко к земным границам, и ко мне возвращается голодное, неутоленное из полета одинокого сердце, и манит в море выйти на пути китовые;[114] ведь только господним 65 я дорожу блаженством, а не жизнью мертвой, здесь преходящей, – ведь я не надеюсь, что на земле сей благо продлится вечно; из трех единое когда-нибудь да случится, пока человеческий век не кончится: 70 хворь или старость, и сталь вражья жизнь у обреченного без жалости отнимут; пускай же каждый взыскует посмертной, лучшей славы – хвалы живущих, какую при жизни заслужить он может 75 победной битвой с недругом злобесным, подвигом в споре с преисподним диаволом, чтобы потомки о том помнили и слава отныне жила бы в ангелах о нем бессмертная, среди несметной 80 дружины блаженных.[115] Уже не стало на земле величья: ушли всевластные; кесари ныне, кольцедарители, не те державцы, что жили допрежде, особы сильные, в усобицах необоримые, 85 владетели пределов добродетельные и правые. Рать погибла, радость минула, прозябают слабейшие вожди в обители мира, хлопочут без пользы; пала слава, роды благородные хиреют, старятся, 90 как и всякий смертный в мире срединном: слаб он и бледен, одолели годы, плачет седовласый, в земле покоятся прежние его соратники, дети высокородных; мужа мертвое не может тело 95 вкусить веселья, ни сесть, ни двинуться, ни почувствовать боли, ни опечалиться сердцем. Знатной казною, златом устелил бы брат могилу братнюю, сокровища несметные с ним захоронил бы, – не много в том проку: 100 душе, в прошедшем грешившей немало, не в золоте спасение от грозы господней, не в казней земной, что она скопила.[116] Божья гроза настанет, земь перевернется; господь укрепил исподы мира, 105 основал поверхность и твердь небесную; дурень, кто владычного не страшится, – придет к нему смерть нежданная; блажен, кто в жизни кроток, – стяжает милость божию.[117]

СКИТАЛЕЦ[118]

Кто одинок в печали, тот чаще мечтает о помочи господней, когда на тропе далекой, на морской, незнакомой с тоскою в сердце он меряет взмахами море ледяное, 5 одинокий изгнанник, и знает: судьба всесильна.[119] (Так говорил скиталец о жестоких кровопролитьях, о горестях и невзгодах, о гибели сородичей). Как часто я печалился, встречая рассветы,[120] сирота, о старом: не осталось ныне, 10 кому бы смог я смело поверить все, что в сердце; и сам я, воистину, человечье благословенное свойство знаю, под спудом и на запоре[121] полную сокровищ душу свою удерживать, если думы одолевают; 15 не оборешь судьбы, ослабевшим духом, от ума изнемогшего малая подмога, и молчат, запечатав печали в сердце, скорби своей не скажут взыскующие славы; им же подобно должен думы свои прятать 20 я, разлученный с отчизной, удрученный, сирый, помыслы я цепями опутал ныне, когда государь мой златоподатель[122] в земную лег темницу, а сам я в изгнанье за потоками застылыми, угнетенный зимами, 25 взыскал, тоскуя по крову, такого кольцедробителя далекого или близкого, лишь бы меня приветил он, добрый, в доме, и в медовых застольях захотел бы осиротевшего утешить лаской, одарил бы радостью. Тот, кто странствует 30 со слугой негодным – с горем в чужбине, сирота, у кого не осталось заступников близких, познавший изгнанье, а не земные блага, не золотом одаренный, но озябший телом, он вспомянет, мучаясь, молодость ратную 35 и подарки в застольях государя-златоподателя, и как был он его любимцем; убита радость; вождя – соратника надолго утратив,[123] слова его не слыша, он снова его встречает, когда дрема и мука, вместе сплетаясь, 40 сном пеленают одинокого на чужбине, и видения приходят в душу: государя как будто обнимает он и целует, и руки ему на колена и голову слагает, как было, когда слугою в дни минувшие делил он дары престола;[124] 45 но ото сна очнувшись, вновь он видит, сирота-скиталец, темные волны и как, воспаряя на крыльях, ныряют морские птицы, и с неба снег, и со снегом дождь; и с новой силой стонет старая рана – 50 память о павшем; не спит злосчастье; и вновь проносятся родные перед глазами: рад он встрече, соратников он приветствует, смотрит на сородичей; Прочь уплывают: отлетевшие тени тешат его недолго 55 песнями памятными;[125] не спит страданье в том, кто тоскует о покинутом береге, за потоки застылые улетает в мечтаньях. Мысля об этом мире, не умею постигнуть, почему от печали мой не мрачится разум, 60 когда я думаю, как нежданно они покинули, мужи дружинные, жизнь земную, оставив свои застолья, и как непрестанно другие гибнут, кругом все рушится, – но мужу мудрость может достаться 65 только со старостью: да станет он терпеливым, не слишком вспыльчивым, не слишком спорчивым, не слишком слабым, не слишком храбрым, ни прытким, ни слишком робким, на дары не слишком падким, но прежде не слишком гордым, пока он всего не вызнает; 70 и в речах поначалу не горячиться надо, в словах самохвальных, но сперва обдумать, к чему он может мысли свои направить, муж мудрый, –[126] понимать он должен, какое горе, когда богатство гибнет без пользы, 75 как ныне везде в срединном мире: ветрам открытые, покрытые инеем стены остались, опустели жилища, здания упадают, вожди покоятся, утрачена радость, рать побита 80 гордая возле города, – кого-то из битвы гибель проворная умчала, кого-то ворон унес через пучину высокую, кого-то волчина серый растерзал по смерти, кого-то в землю глубоко зарыли соратники грустноликие; 85 стены опустели – попустил господь, чтобы лишился жителей, и шума людского город – созданье гигантов;[127] голо кругом. Если мудро помыслил муж об этом, о темноте бытейской, о запустенье в ограде, 90 духом задумавшись о страданьих многих, о великих кровопролитиях, тогда он слово скажет: "Где же тот конь и где же конник? где исконный златодаритель? где веселье застолий? где эти все хоромы? – увы, золоченая чаша, увы, кольчужный ратник, 95 увы, войсководы слава, то миновало время скрылось, как не бывало, за покровами ночи; лишь ограда с воротами, где рать проходила, устояла высокая, змеятся трещины; сокрушила дружину жадная сеча, 100 ясеней битва, судьбина славная; о клыкастые скалы спотыкается буря, зимний ветер землю морозит, и гремит зима, и тьма наступает, мглу и хлад насылает север, 105 и град, и гром на страх человеку; полон опасностей путь поземный, судьба изменчива в мире поднебесном: здесь и злато не вечно, и друзья здесь не вечны, человек здесь не вечен, родовичи не вечны. 110 Всю страну земную не минует погибель!"[128] Так сидел одинокий, задумавшись, говорил он, духом умудренный: "Блажен, кто стережет свою веру, ибо жалобам муж не должен всем предаваться сердцем, коль сам он в себе не сыщет, как ему исцелиться в скорби; добро тому, кто взыскует помощи господней на небе, где обеспечена всем людям защита".

РУИНЫ[129]

Каменная диковина – великанов работа.[130] Рок разрушил. Ограда кирпичная. Пали стропила; башни осыпаются; украдены врат забрала; мороз на известке; 5 щели в дощатых – в щепки изгрызены крыши временем; скрыты в могилах, земью взяты зодчие искусные – на века они канули пока не минет сто поколений смертных;[131] стены красно-кирпичные 10 видели, серо-мшаные, держав крушенья; под вихрями выстояли; рухнули высокосводчатые… ………....... дух созидательный людей подвигнул; камни окованы кольцами железными, 20 стянуты сутугой столпы и стены. Был изобильный город, бани многие; крыши крутоверхие;[132] крики воинские, пенье в переполненных пиршественных палатах; – судьбы всесильные все переменили: 25 смерти несметные, мор явился, гибель настигала могучих всюду; стогны опустели, стены распались, город сгибнул; в могилу – дружина, в землю – зодчие; разор и разруха, 30 и падает черепица кирпично-красная с кровель сводчатых; и вот – развалины, кучи камня, где сверкали прежде золотом властные, латами ратники знатные, хмельные казной любовались, 35 камениями и серебром, имением драгоценным, мужи дружинные, жемчугом самоцветным, гордые, этим городом в богатой державе. Были каменные покои; и рекою вливались воды в купель кипучие; кирпичной оградой, 40 стенами обставленный источник горячий бил в тех банях, что было удобно; струилась… ……… в сером камне рекою кипящей ……… озеро округлое ……… баня жаркая… удивительно…

ВИДЕНИЕ КРЕСТА[133]

Вот, я поведать хочу сокровенное сновиденье, мне же середь ночи оно явилось, когда почили словоречивые на постелях: будто, вижу, вздыбается в поднебесье древо, 5 креста,[134] блистая, восстало в зареве дивное виденье, оно одето было, знамение, златом, знатные каменья окрест на земле[135] играли, и еще была пятерица на ветвях[136] самоцветов; воинства ангелов, 10 безгрешных от сотворения, смотрели на крест безвинного, взирали с радостью и духи праведные, и люди с земли, и все во вселенной твари. То было дерево победное,[137] я же, бедный, ничтожен; смотрел я, грешный, на этот крест ликующий, 15 лентами опеленутый,[138] благолепием осиянный, позлащенный щедро, уснащенный каменьями, – чудесное виденье дерева господнего; но сквозила, я видел в злате злыми людьми пролитая в старопрежние годы, грешными, кровь господня, омывшая 20 креста его правую сторону, – и стал я духом печален, в страхе представ прекрасному: то красным оно показывалось,[139] то горело иным покровом, либо кровью было омочено обильно облито влагой, либо златом играло и самоцветами. На постели простертый, телом скорбный и духом, 25 глядел я долго на дерево искупителя, но не скоро оно, не сразу стало сказывать, я услышал, древо наипрекрасное; крест измолвил: "Давно то было, как срубили меня на опушине леса – все-то я помню, – 30 подсекали насильники под корень комель мой и меня уносили, и поставили себе на потеху, своих преступников понудили пялить, а потом на плечах меня мучители взволочили на холм, воздвигли и вкопали меня, и обступили; искупителя тогда я увидел: он спешил, герой нестрашимый,[140] шел взойти на мою вершину. 35 И не пал я – не спорил с господней волей, – не посмел я преломиться, хотя место окрестное кругом содрогалось, и врагов под собою я погрести хотел бы, но, стойкий, не шелохнулся. Тогда же юный свои одежи господь вседержец сбросил, 40 добротвердый и доблестный, всходил он на крест высокий, храбрый посередь народа во искупление рода человеческого; он прильнул ко мне, муж, и я содрогнулся, но не смел шевельнуться, не преломился, не склонился тогда я долу, но стоял, как должно, недвижно, крестным древом я воспринял небесного 45 государя-владыку, долу я не склонился; прободили меня чермными гвоздями, и поныне дыры остались от мучителей злочинные раны, но смолчал я тогда перед врагами; надо мной и над мужем они глумились, весь промок я господней кровью, текшей справа из-под ребер, покуда храбрый не умер. 50 На холме том немалую муку принял, претерпел я пытку, распятым я видел господа горнего; тут мга набежала по-над земью, застя зарное сиянье тела Христова, тень подоблачная 55 мглой налегла, и все во вселенной твари о пастыре возопили:[141] господь на кресте! Но пришли издалека люди к нему, ко владыке радетели, – все-то видал я, – и тужил я тогда и сокрушался, но мужам этим на руки я склонился 60 с великой кротостью и смиреньем: они брали господа всемогущего, подымали государя от страданий и меня покидали ратники, и томился я, омоченный кровью, и гвоздьми я был весь изранен; положили они мужа изнемогшего и ему же в изголовье встали, на владыку небесного глядели, но недолго он там покоился, 65 изможденный страдой великой: стали делать ему гробницу, под его убийцей в белом утесе, в камне вырубали могилу, опустили всепобедного бога, погребальную воспели песню, возгрустили в предночных потемках и пустились в путь обратный, в голос плача о господе великом; и всего-то никого с ним осталось,[142] 70 только мы на холме[143] немалое время слезы лили; вдали затихли голоса воителей; души обитель, тело остыло. Тут стали недруги на земь нас ронить – мы познали муку; 75 зарывали нас в ямовину,[144] но проведали обо мне слуги господни…[145] …… знатно меня украсили златом и серебром.[146] Теперь же, муж возлюбленный, ты можешь услышать, какая печаль вначале со мной случилась 80 и что испытал я, – настало время: теперь меня величают всечасно и всюду, и люди на земле, и все во вселенной твари предо мной склонились, ибо много на мне сын претерпел господен, и теперь я великосильно 85 воздвигся под небосводом, и вот: уврачеванье несу я всякому, чье сердце благоговеет. Обращенный к отмщенью, отвращенье внушал я людям, когда-то на мне страдавшим, но преподал я словоречивым дорогу праведную, направил их к истине. 90 Вот! и меня возвысил вождь престолов, древом среди деревьев избрал небовладетель, подобно как богоматерь, сама Мария, могущим господом из других избранная, была возвеличена пред племенем женским. 95 Внимай же всему усердно, муж возлюбленный, дабы сам ты словесами своими для людей поведал бы виденье этого дерева славы, на коем господь искупал, всесильный, все прегрешенья, людьми свершенные, 100 и страдал он по давней вине адамовой. От смертного сна вкусил он,[147] но восстал он снова, господь-искупитель, на помощь людям; вознесся на небо, но снова на земь сюда придет он, чтобы людей исповедывать 105 в день суда, всевладетель, бог небесный, с ним же будут и ангелы, когда на суде он станет судить, власть имущий, всех и вся, ибо сам он в жизни быстропрошедшей стяжал это право. 110 И никто же не сможет не устрашиться, слыша слово, когда всевластный спросит, толпу испытывая: во имя господне, где же здесь человек, кто же по доброй воле примет страшную смерть, как сам он на крестном древе; 115 и они устрашатся, и решить не смогут, как им стать, Христу отвечая.[148] Но пустится в путь без опаски тот, кто на сердце носит знак всеславный, ибо чрез крестное древо обрящет душа 120 от земли отдаленное желанное царство небесное, где пребудет с богом вечно". Сотворил я на крест, радуясь духом, великую молитву; там, перед ликом его, из людей был один я; и душа из груди моей 125 отлететь хотела; посетило меня благоутомленье; но желанна была мне радость, что я по праву к этому древу победному прибегать могу, от других людей отдалившись, почитать его неустанно. У креста я ищу защиты 130 в этой жизни, и жаждет сердце утоленья в молитве; на земле не осталось покровителей у меня, но в обитель горнюю прочь от радостей дольних они направились, и с отцом всевышним в царстве его небесном 135 все веселье вкушают,[149] я же в сердце моем что ни день ожидаю, когда же господне древо креста святого, здесь мне представшее, меня избавит от прозябанья в этой быстропреходящей жизни и в то возьмет меня место, где внимают блаженные 140 на небесах веселью и сами, слуги господни, по праву празднуют радость вечную,[150] и там меня оставит, и там я стану сладость блага вкушать во славе, со святыми обретаясь. Мне заступником 145 да будет бог, скорбевший о людях на крестном древе: грешного человека искупил господь и обитель ему небесную даровал навечно; и явилась надежда, а с нею слава и благо тем, кто в пламени мучился: 150 из битвы с победой сын божий вышел, благой и могучий, он в царство горнее вступил, в господни владенья, с толпою душ спасенных, владыка вседержец, ожидаемый ангелами и всеми святыми, и теми, кто на небе 155 всевластному славословил, во славе пребывая, богу победному в его обители.[151]

БЛАЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ[152]

Край прекрасный, как не раз я слышал, там, на востоке,[153] распростерся обширный, всеземнознатный: здесь, в средимирье,[154] та земля далекая людям недоступна, 5 вживе недостижима, а для мужей-злотворцев по воле всевышнего вовсе заповедана. Берега богатые благим раствореньем, нездешним духом чудесно овеяны; дивно содеян этот дольний остров[155] 10 гордомогучим горним создателем; там настежь в небе[156] перед знатноблаженными растворяются многократно врат благодатных створы. Вот под небосводом сокровенная равнина, лес зеленый: ни снега, ни ливни, 15 ни дыханье стужи, ни летучее пламя, ни градопады пагубные, ни доспехи ледяные, ни сушь, ни солнце, ни северные ветры, ни зной, ни засуха, ни зимние метели ее не тревожат, но от века покоится 20 чистая и беспечальная счастья обитель,[157] цветущая непрестанно: ни утесы, ни горы, ни скалы клыкастые, ни каменные уступы в поднебесье там не вздыбаются, как здесь повсеместно, ни ущелия, ни лощины, ни пещеры, ни провалы, 25 ни бугры, ни обрывы – не уродуют земь неровности, ни крутизна какая, но равнина прекрасная разлеглась под облаками, лугами цветущая. Та земь светозарная, как нам сказания поведали, как ученые мудроречивые отмечали в писаниях,[158] 30 над миром вздымается на двенадцать мер – возвышается над любой вершиной этот тишайший остров, под небесами высокими вознесенный к звездам. Светлые там приветливы древесные рощи, леса эти солнечны,[159] непрестанно плодоносящие, 35 цветы блистают, листы зеленеют вечные на ветках по воле господа; и зимой и летом лес изобилен дивными плодами, и никогда не вянет листва под небосводом, и до века безжалостный 40 огонь ее не погубит,[160] покуда этот мир не переменится (море когда-то, потоп жестокий потоками водными залил всю землю, но зелень этой равнины волны не потревожили; воды не тронули, 45 прилив бурливый счастливых пределов не смог достигнуть по милости господа, берега эти берегущего),[161] покуда огонь не грянет, суд божий, – гробы умерших, домовины человеческие тогда отверзнутся.[162] 50 Нет в стране той ни ненависти, ни мести, ни злобы, ни слабости, ни слезной скорби, ни старости, ни усталости, ни жестокой смерти, ни пагубы, ни безуспешности, ни напастей многих, ни греха, ни худа, ни лихих раздоров, 55 ни голода всегоднего, ни в богатстве недостали, ни снов, ни печалей, ни хворей неизлечимых, ни под небом ненастий: ни снежные вихри жестокие не налетают, ни стужа лютая льдышками студеными людей не колет, 60 ни градом, ни морозом травы не покрываются, ни туч летучих, ни дождевых потоков ветер не навевает, но воды струятся, чудным течением ключи изливаются, текут в берегах, луга омывая, 65 ручьи величавые из чащи леса; единожды в месяц из подземельных истоков прозрачная через рощу прочь устремляется влага прохладная, – по слову господа ту страну всезнатную два надесять раз, 70 тот край прекрасный, те рощи пересекала река, текущая по кущам изобильным,[163] по угодиям богатым, где же всегодне не увядает сень лесов под небесами священная, и долу не упадают плоды налитые, 75 дивные произведения, но всегда великолепны деревья под бременем зрелых, сладких, сочных и смачных во всякое время. На травяной равнине зеленеет всеславная роща, преукрашенная мощью святейшей, 80 лес великий, светлейший и благолепно цветущий непрестанно; святым дыханием овеяно благословенное, от века нерушимое и до конца, это царство, покуда творцом не будет разрушено древнее, сотворенное им в начале.

ГРЕХОПАДЕНИЕ[164]

«... и от прочего вкушайте, но прочь от этого древа, поганых плодов бегите;[165] другие радости не иссякнут!» Перед господом горним головы они склонили, создателю благодарствуя» государю, за мудрость, 5 слово его восславили: он сказал им по земле селиться; и к себе в обитель небесный вернулся твердый владыка; твари его остались сам-друг в стране земной, и не знали они печали, и какие, не ведали, скорби их ждут, коль скоро 10 обету верны не будут, — любил их господь, покуда святому слову послушно внимали. Государь-всевладетель десять ангельских родов[166] учинил на небе мановением десницы,[167] святой властитель, и к престолу своему приблизил, 15 уповая на верность, а их приверженность воле вышней, ибо он даровал им разум, своими дланями плоть их вылепил[168] он, господь всевластный, и решил им дать благодать такую, и единому из них дал такую силу, столь великим облек его разуменьем, перед ликом своим столь высокой властью, 20 что вторым он стал престолом на небе, столь блистательный облик получил он от начальника воинств, столь лучистое получил обличье, что звездам светлейшим подобился, и когда бы воздал он богу благодарностью, как должно, за благо, и когда бы он славил бога за все блаженства жизни, тогда бы служил он дольше, —[169] 25 он же к наихудшему повернулся, он войну затеял и смуту противу небесного владыки, восседающего на святом престоле. Был он богу любимец — не мог небесный не видеть, как он, возгордившись, дерзкий ангел, речами бесчинными ополчился на господина, 30 мол, не слуга он господу, и как он лгал, спесивец, плотью своей кичился лучистой и осиянной, белой и светлой, не разумея сердцем, что нелживо он должен служить владыке, своему государю; ему же думалось, 35 что мощью может он помериться с богом, собрать не меньшую рать, чем господня славная дружина; так он суесловил, духом возгордившийся, думал, что сам он выше поставит престол на небе,[170] 40 крепче упрочит; что не прочь он и север, сказал, и запад взять и воздвигнуть себе обитель;[171] и будет ли он, не знает, согласен прислуживать всевластному господу: «Зачем труждаться? — сказал, — коль нет нужды мне 45 ходить под господином;[172] и один я не меньшие сам чудеса содею, и силы у меня достанет выше поставить престол на небе, краше украсить; что мне выпрашивать, что вымаливать милостыню, — мощью, как бог, я буду; 50 соберутся мои соратники, избравшие меня верховным, все мужи нестрашимые, и мы совершим в сраженье дело, какое задумаем, — вот добрая моя дружина, сердца мне верные, я и в царстве небесном начальствовать могу над ними; то бесчестьем я почитаю, 55 что ради толики блага я раболепен должен быть перед этим богом, — не буду ему послужником!» Когда же убедился всевладыка в измене, в том, что слуга его, через меру гордый, речами бесчинными ополчился на господина, 60 на хозяина, неразумный ангел, наказания ослушник не избегнул, была ему за смуту мука великая — ждет кара такая каждого смертного, кто спорить вздумает, ссориться с государем,[173] лгать на всеславного господа; тогда могущий разгневался 65 и низверг небодержец вышний отверженца с высокого престола, — опротивел он господину, стал он доброму ненавистен, — возмутился властитель духом: был нечестивый ангел обречен пучине мучений, ибо ополчился на владыку; разлюбил его отец небесный, в бездны адские бросил, 70 в темные пропасти, где стали диаволами враг и рать его: во мрачное место, в преисподнюю падали ангелы три дня и три ночи,[174] и там в диаволов обратил их властитель, ибо чтить не хотели 75 ни дел его, ни заветов, и за это в предел бессветный, в край подземельный, он, карающий бог, поместил их, в темное пекло: там с вечера мученья вечно длятся, негаснущий огонь врагов опаляет, 80 там на рассвете ветер восточный, стужа лютая, хлад и пламень, там же им должно тяжело труждаться — такая им кара; на века изменилось их обитанье, и так впервые теми богопротивниками 85 пекло наполнилось. С тех пор господни ангелы в царстве отца небесного, сердца нелживые, поселились, верные воле его; с тех пор отверженцы обретаются злые в пламени, племя отступников, восставших на властителя, и терпят муки, 90 жар жестокий, в средоточье ада, пекло в преисподней, пар ядовитый, туман и темень, ибо не хотели послуживать всевластному богу;[175] злом обернулось непослушанье тем ангелам дерзким, не чтившим слова 95 заповеди господней,— в преисподней они казнимы, в ад пекучий, в бучило пламенное, в пекло они попали, преисполненные гордыни, получили они, злочинные, черную гeeннy, страну иную, огнем напоенную, 100 лютым пламенем,— злые, они узнали, что часть несчастную себе избрали, чему причиной была гордыня, и ждут их муки несметные по воле премудрого владыки, господа всемогущего, но гордость всему виною. И вскричал он, гордый ратеначальник, сначала он был светлейшим 105 среди белых ангелов небесных, любезный своему государю, и блистал он перед престолом, пока не стали они столь спесивы, что гневом господь исполнился на беспутного ангела и в сердцах его сбросил из царства горнего вниз, на ложе навье, ему же новое дал прозванье, 110 сказал: да наречется этот высочайший Сатаной отныне, и страною бессветной пусть правит, да не спорил бы с богом, — воскричал Сатана, сказал, кручинясь, обреченный отныне в огне обретаться, 115 пеклом править,— прежде был он пред богом белый ангел небесный, покуда его злобесные помыслы не попутали, а пуще всего — гордыня, и не стал почитать он святых заветов властителя всех престолов,— и восстала в диавольском сердце 120 гордость, в его утробе, а кругом огонь изрыгала пучина мучений, и вскричал он такое слово:[176] «Это тесное место с тем не схоже, эта бездна с небесным краем, что был нам известен прежде, ибо в царстве горнем от творца мне досталась вотчина, 125 но по вине всевладыки ныне в той стране мы не можем владеть наделом нашим: это дело несправедливо судил господь, в преисподнюю нас повергнув, в бездну огненную, отлучив от небесного царства; он же ныне замыслил людьми пополнить 130 край горний — вот худшее горе: там он будет, Адам землерожденный, сидеть он станет на моем престоле крепком, будут радости ему, нам же муки вечные, казни неиссякаемые. Кабы силу рукам былую, 135 кабы на малый срок я смог бы вырваться, на краткий зимний час,[177] уж я бы с моим ополченьем... ................................ но опутали меня путы железные, оковали оковы, и покинула сила, я цепями тяжкими связан накрепко, l40 адскими веригами; великое пламя поверху здесь и понизу, и я не упомню подобного гиблого места: огонь не гаснет в пекле пекучем, цепями кольчатыми я окован прочно, и ни прочь не уйти, 145 ни шевельнуться, — ноги мои опутаны, руки мои скручены, и нет мне из бучила, из адских врат исхода; и рад я был бы вырваться, да держат меня оковы, кольца несокрушимые, узы железные, закаленные пламенем, 150 вериги тяжкие, иго на шее, — таково мне наказанье господне, ибо помыслы мои он вызнал, и он понял тогда, господь престолов, что была бы война жестокая там с Адамом за обладанье горним пределом, когда бы владел я прежней силой; 155 здесь же мы терпим темень и пламя в нещадной бездне, ибо владетель небесный смел нас во тьму кромешную, хотя не может нам в вину поставить, что мы на земле бесчинствовали, он же нас отлучил от света, поместил нас в темень адскую, а мы отомстить не можем, 160 невластны мы злом ответить тому, кто сослал нас в бездну. Ныне он сделал мир срединный, и там, господин, человека создал по своему подобью, ибо задумал пополнить чистыми душами лучистое небо, а нам же изловчиться, придумать надо, как Адаму воздать, а там и его потомству, 165 месть измыслить, а вместе, если возможно, отвратить его от этой затеи, коли отыщем средство; не надеюсь, что мы овладеем светом, где сам он думает вечно с ангелами наслаждаться благом: нечего нам ждать от бога, дух владычный не умягчится, — уж лучше мы отлучим человеков 170 от неба, коль скоро оно не наше, мы их понудим отречься от воли, богом завещанной, и тогда их господь отвергнет, отлучит их от своего попеченья, и тогда в пучине геенской злосчастье они изведают, и тогда в нашей власти будут дети человечьи в этих вечных оковах. Набег намеченный теперь обсудите; 175 пора, соратники, — прежде я даривал от щедрот моих сокровища, когда мы радовались, там владея престолом, в местах блаженных, — пора, соратники, время настало государю, как должно, воздать за прежнее, 180 сослужить мне служение: пусть единый из вас решится ввысь, на волю вырваться из преисподней, прочь из этих узилищ, лишь бы силищи ему хватило, опираясь на крылья,[178] воспаряя высоко, тех облаков достичь, где обретаются новосозданные 185 Адам и Ева, там, на земле, благами преизобильной, — мы же в глубокое пекло, вниз были изгнаны! — ныне избраны люди господом всемогущим, и богатствами овладели, той высочайшей частью, что по чести должна быть нашей, 190 краем, что наш по праву, но род человеческий получил это счастье — вот я о чем печалюсь, горько сердцу, что горним царством человеки навек владеют: но коль хватит у нас лукавства, мы измыслим способ, чтобы господне слово, 195 завет они преступили, — тогда ненавистнейшими станут, зарок его нарушив, ибо он грозен в гневе, он положит предел их благоденствию и воздаст изменникам по заслугам, ждут их тяжкие муки. Вот, обдумайте, как бы их совратить, ибо тогда не в тягость 200 будут мне в бездне цепи, коль царства небесного лишатся люди. Кто же в подвиге преуспеет, обеспечит себя наградой, он получит навечно лучшую долю блага, какое будет нами добыто в этом бучиле огненном, сидеть он станет вблизи престола, тот, кто доставит в пекло 205 весть о человеках, завет преступивших, о том, что люди бесславно словом и делом вышли из воли господней и ему ненавистны стали».[179] ........... Тут изготовился, обрядился богопротивник[180] рьяный в доспехи бранные, — был он сердцем неправеден, — 210 шлем-невидимку надел и дивными пряжками накрепко пристегнул, —[181] знал он множество слов лукавых, — в облаках воспарил он, враг могучий, из адских врат, взмыл он в выси, герой зломыслый, 215 пламя рассекая, посланник преисподней, с пагубным помыслом о господних созданьях: людей он надеялся злодейской хитростью, хотел совратить их, чтобы господу опротивели; так возносился он, несомый силой диавольской, 220 покуда Адама там, на земле, враг не увидел, тварь божию, мужа, премудро сотворенного, а вместе и его супругу, жену благую, этих двух, богатых дивной благодатью, что детям своим 225 дал государь небесный — дар добродеяния. Тут же высились два древа, и были они весьма изобильны, плодами богаты, как всемогущий бог там возрастил их, небовластитель вышний, 230 ради людского рода, дабы сами избрали зло или благо люди по своему желанью, счастье или печаль; различались плоды; были весьма приятны, смачны и достохвальны, свежи, хороши на вкус те, что на древе жизни, —- 235 мог бы не ведать смерти человек в этом мире, и пребывал бы вечно, этого плода отведав, и стал бы он недоступен старости пагубной, ни болезням телесным по милости всевластного и долго владел бы доброй долей, 240 жил бы в счастье на земле беспечальной, а потом ему было бы уготовано место на небесах высоких, когда вознесется; древо второе мрачно произрастало, черно и смутно смертное древо, 245 печалью отягощенное, злосчастье роду земному несло оно, чтобы люди зла и добра изведали смену в этом мире, чтобы муку познали, чтобы в лишеньях жили, в трудах тяжелых, в страданиях несметных из-за дерева смерти, — 250 усталость и старость поставят предел человеку, счастью, трудам его и почету, ибо смертная часть ему уготована, и недолго ему наслаждаться жизнью, ибо ждет его край темнейший, где он в пламени послужит диаволам — то великая будет пагуба человеку на вечное время.[182] Ведал о том посланец 255 злобесной бездны, небесного враг владыки: на древо смерти змеем взошел он, кольчатым перекинувшись, злокозненный диавол,[183] плод умыкнул, и снова туда вернулся, где, видал он, сидело созданье господне; 260 лукавый начал с таких слов, стал вопрошать он льстиво: «Чего ты хотел бы ныне, Адам, от небодержца?[184] Сюда я прибыл из дальней дали; совсем недавно сидел я с моим господином; снарядил он меня с приказом, 265 чтобы ты от плода вкусил: дух и сила, сказал он, мощь немалая твоя и мужество да преумножатся, тело да станет статней и еще прекрасней, лик да просветлится и великими ты богатствами овладеешь в стране земной отныне по воле божьей, 270 коль скоро приказ исполнишь и снискать сумеешь хвалу его, и благоволение заслужишь у государя, и будешь ему еще любезней; я слышал в краю небесном, как слово твое хвалил он, дела твои благословляя; слушай послов господних, слову его покорствуй: 275 шлет гонцов он из царства горнего, ибо во всех концах вселенной просторны зеленые страны, свой же престол он устроил на самых высоких, на небесах превышних восседает всевладыка, и себя утруждать не хочет путями странствий по этим пространствам, 280 но шлет народодержец слуг верных от себя говорить с тобою; мне же богом повелено тебя обучить искусствам, да будешь искусен в них, да исполнишь господню волю: плод этот взявши, сразу его отведай — твой разум в груди расширится, 285 лик просветлится; всевеликий тебе пожаловал этот дар владыка из пределов горних». И сказал Адам, там, на земле, стоявший, молвил муж нерожденный: «Когда внимал я победному голосу господа, когда всемогущего слышал, 290 рек он мне грозно, чтобы его зароки соблюдал я в стране земной, и жену мне дал эту прекраснейшую в супруги, и велел остеречься древа пагубного, чтобы в помыслах не обмануться злым соблазном, ибо в пламени мрачном 295 тот обретаться будет» кто обратится сердцем к делу недоброму; сюда пришел ты то ли с умыслом тайным, то ли ты от всевластного с неба гонец. Нет, не понять мне слов твоих и уловок, слаб я постигнуть 300 речей значенье, но знаю, о чем мне сказал спаситель сам напоследок: чтобы слово его я славил, чтобы следовал его заветам, соблюдал бы их, как должно. Даже видом ты не подобен чистым ангелам, каких встречал я, 305 и знака не знаешь, знамения тайного, какое в залог мне бог послал бы, государь мой всеподатель, и тебя я не должен слушать; прочь убирайся; непорочно я верую в господа всемогущего, в того, кто создал, 310 своими дланями плоть мою вылепил; он же властен и вышнего царства ниспослать мне любые блага, слуг своих не посылая на землю», Враг разъярился; он направился прямо туда по стране земной, где жену заприметил прежде, Еву прекрасноликую; он сказал, что великие 315 беды ее потомкам тут уготованы,[185] в этой стране, отныне: «Ибо, я знаю, гневом господь исполнится, коль вернусь я без пользы из дальних пределов и должен буду весть ему поведать о том, что вы, двое, 320 пока еще не покорны его приказу, с востока ныне посланному со мною: не иначе, как сам он к вам придет за ответом; волю его исполнить посол не в силах, и в сердце он, всемогучий, знаю, разгневается; однако, женщина, 325 поверь, что, выслушав слова мои со вниманием, ты получишь совет наилучший, — сама помысли, ты можешь спасти сегодня вас обоих от божьей кары, как тебе укажу я: вот, от плода отведай, и разверзнутся очи, 330 и до самых дальних пределов мирозданье тебе откроется, и престол небодержца разглядеть ты сможешь, и любима богом будешь отныне; и тогда ты Адамом. владычить сможешь, коль скоро, тебе покорный, от тебя он приказу поверит, 335 коль скоро ему ты скажешь, какой закон ты познала, истину в сердце, с которой усердно волю вышнего исполняешь, и тогда он свое невежество, бунт нечестивый навсегда забудет, от непокорства откажется, коль скоро мы оба скажем, 340 что о счастье его печемся: увещай же его усердно, чтобы слово твое он услышал, а не то повелителю станете вы ненавистны, вышнему государю; но если, лучшая из женщин, все получится, как мы замыслили, не передам я тогда владыке, как этот Адам сегодня 345 речами бесчинными меня бесчестил, обличал меня начальником злобы, мол, я причина и вестник бездны бед, а не божий ангел; мне же ведомы вышние своды неба, и повадка известна ангельская, ибо от века 350 всем сердцем я служил усердно господу благому, всемогущему богу, моему владыке; я не подобен диаволу». Так завлекал ее злокозненный, покуда лукавому слову, лжи его женщина не подпала, и в душе ее шевельнулась 355 мысль змея,— ибо меньшей силой духа наделил ее повелитель, — слабая, она внимала речам злочинным, и получила от проклятого с древа запретного, завет поправши, плод пагубный — плоше этого не было 360 дела содеяно: дивно и непостижимо, как же он попустил, властитель вечный, как же стерпел господь, что подпали соблазну лживому столько мужей, жаждавших правды.[186] Вот, от плода отведала, вышла из воли господней, 365 от заповеди отказалась, — и глаза ее вдруг прозрели: так подействовал дар злодейский, совратил ее богопротивник, обольстил ее мороком: показались ей светозарней земь и небо,[187] и окрестности еще прекрасней, и все творенье господне 370 великолепным и многовеликим, хоть не слабым своим разуменьем она этот мир познала, но сном ее душу обольщал со тщанием враг, обещавший, что даст ей мирозданья даль увидеть и царство небесное; и сказал злобесный, 375 молвил злоумышленник нимало ей не во благо: «Убедись, погляди-ка, нет нужды говорить об этом, благословенная Ева, сколь необыкновенны, отличны от прежних стали красота и обличья; ты последовала моему совету — и свет для тебя отныне 3S2 ярче сияет ясный, мной принесенный с небес от бога; благу ты причастилась; передай же Адаму, что добрую принес я глазам твоим зоркость, — образумится он и раскается, и, последовав моему совету, свет в преизбытке получит, 385 будто плоть твою великолепным облек я покровом; я прощаю его злословье, хоть и не по заслугам ему эта милость, глумившемуся надо мною, но так же его потомкам достанется благо: содеяв недоброе, они владыку умилостивят, 390 злом вину загладят и заслужат его благоволение». Поспешила она к Адаму, совершеннейшая из жен, прекраснейшая из женщин, что жить в этом мире будут, чудеснейшее созданье государя небесного, тайно совращенная увещаньем ложным, 395 обманутая лукавым — так злокозненный мыслил, — чтобы кара божья, казнь их постигла из-за коварства злобесного, чтобы небесного царства благодать навсегда утратили вместе с милостью всеподателя; часто будет печалиться злосчастный смертный, 400 что слабый, сам он не сберег свою славу. Одно у нее в ладонях, одно в утробе яблоко лежало — бежать ей приказывал государь государей от плодов смертельных, он их заповедал, вышний славоподатель, 405 дабы ужасной смерти несметное племя человеческое не ведало, но даровал бы каждому долю благую в горнем крае святой властитель, когда не прельстило бы людей это дерево плодами, напоенными 410 горечью погибельной, господом проклятыми, — это древо смерти запретно было, но совратил он, богопротивник, враждуя с небодержцем, душу Евы: умом слабомыслая, внимала она усердно 415 словам его и советам, и уверовала, будто от бога с небес принес он Сладкоречивое свое поученье, и дал ей знамение, и добро и знание дать обязался; и сказала она хозяину: 420 «Адам, господин мой, сладимо это яблоко, отрадно для утробы, и прекрасен посланец, добрый ангел вседержца, и по одеждам видно, что есть он вестник вышнего владыки, господа горнего, — его же благую милость 425 лучше заслужим ныне, чем неблагосклонность; слово злое, хулу нечестивую тебе он забудет, коль скоро будем ему послушны. Зачем же тебе с посланцем спорить с господним? — польза от него немалая: 430 от нас он носит на небо вести господу всемогущему; могу я взглядом достать до его престола — там, на юго-востоке он сидит, благодатный создатель мира; вижу и воинство ангельское — вот оно вьется, 435 племя великое, на легких крыльях, рать многорадостная; откуда же разум, коль не с небес, не от бога послан дар, от вседержца, — слух чудесный и взор столь зоркий, что земь я вижу и небо 440 до самых дальних пределов, и даже ангельское ликованье ныне мне внятно; озарена сияньем я вся и сердце, вкусив от яблока; погляди, господин мой, этот в моих ладонях принесла я тебе во благо плод, ибо верю, 445 нам он подарен небом, как этот гонец поведал сладкоречивый; отличается он от прочих, от иных, земных, ибо ныне, сказал мне вестник, он господом был послан из горнего края». Так не раз ему повторяла и корила с утра до ночи, 450 к злодейскому делу побуждая, покуда оба господней воли не преступили; и стоял гонец преисподней, и распалял в них желанья, и ловко их морочил, по пятам их ступая, падший ангел, хитрый, своей охотой в дерзкий поход пустившийся 455 к дальним пределам, дабы людей обречь смерти, ибо замыслил несметный род человеческий извести, совратив, — всевластителя благодаянье, дар владыки навсегда бы отринули, обладанье небесным царством. Да, исчадию бездны 460 известно было, что ненавистные богу не милость заслужат, но муки адские они познают, казнимы будут от заповеди отказавшиеся, наказания не избегнут, и завлекал он, лукавый диавол, 465 лживыми посулами женщину прекрасноликую, жену несравненную, и она за ним повторяла, — стала ему подспорьем тварь господняя в преступлении... ……… Долго Адаму она твердила, 470 прекраснейшая супруга, покуда разумом не склонился муж к тому же, внимая доверчиво обещаниям сладкоречивым, что получил он от женщины; то благим она полагала, не ведая, что погибель навлечет она и злосчастье, и печали несметные 475 на все племена земные, жена, обманувшись, словам зловестника и советам его поверив, ибо думала, благодарность государя небесного заслужит, коль будет послушна; мужу славному такие знамения показывала и знанием завлекала, 480 что даже Адам, духом смутившись, пал в своих помыслах, подпал ее воле, перед ней склонился: от жены получил он Ад и Смерть, не имевшие еще названья, но от плода пойдут подобные имена: 485 дремота смертная, морок диавольский, пагуба, преисподняя, успение человеческое, мужей уничтоженье — все от плода ужасного, вкушенного ими. Вошел он в утробу, лег он на сердце, — возвеселился посланный 490 злоумышленник и со смехом за двоих своему господину воздал благодарностью:[188] «Мой государь, отныне заручился я твоим попеченьем, порученье твое исполнив: на веки вечные человеки пали, Адам и Ева; гневом отныне 495 господь исполнится, ибо завет его преступили и от заповеди отказались, — не хозяева они больше в краю небесном, но в бездны ада по черной стезе повлачатся; не о чем тебе печалиться там, в цепях, в преисподней, полно, многомогучий, 500 душой сокрушаться о том, что они вкушают, люди, вечное благо, мы же лютое горе, мучения претерпеваем в пучине мрачной, о том, что, великий духом, увлек ты многих от дворцов драгоценных царства горнего, 505 от залов несказанно высоких, за что наказал властитель нас, ибо на небе мы пред ним не склонили гордые головы, господу не покорялись, богу небесному, — не подобало нам, служа державному, перед ним унижаться; 510 тогда же владыки дух неумолимый гневом воспламенился, и нас изгнал он, в огонь извергая наимогучее воинство; но много на небе он новых создал, поставил престолов, и достались владенья эти 515 роду людскому. Да возрадуется ныне в груди твоей сердце — мы победили дважды: на небесах высоких семя людское не пребудет, но в бездну к тебе направятся люди, в пламя; злая то будет новость, 520 горе господу, — от него принимаем муку, но воздадутся Адаму все страдания наши господним гневом, пагубой для земнородных, смертной мукой; потому-то воспрял я сердцем, духом я возродился, ибо воздать за скорби 525 мы сумели злой местью. К месту геенскому, К Сатане вернусь я: там он, на дне, во мраке окован цепями кольчатыми». Вспять он пустился, взыскуя, злой посланец, к пламени необъятному стези обратной и врат преисподней, где начальник рати диавольской 530 там, в цепях, обретался. Адам и Ева печалились, и звучали часто между ними укоры и скорбные речи; кары божией, лишений они страшились, решения небодержца, опалы господней; падшие уповали... 535 как было обещано; скорбила женщина, душой сокрушалась, ибо она лишилась дара чародейного, когда увидала, как ускользает светозарный свет, что показал ей знамение ложное, ибо знал он, что будут казнимые, обманутые, 540 пытку терпеть в преисподней огненной, и не счесть их несчастий; печаль неизбывную в сердце они носили; и просили, ниц павши, бедные и скорбящие, всепобедного звали, славили благость его, всевластного, 545 господа горнего в горьких своих молитвах о наказанье молили, ибо грозу его с радостью, кару и казнь воспримут, коль скоро перед господином они провинились.[189] И узнали они, что наги, что гола их плоть, ибо платья и крова 550 на земле не имели, и ни малой заботы не ведали, и в нужде не труждались, но владели бы беспредельным, там обитая, достатком, когда бы чтили бога и заветы его. Толковали неразлучные супруги между собою — грустно им было; 555 молвил Адам, внимала Ева: «Увы тебе, Ева, навеки ты погубила удел людей. Разгляди-ка теперь геенну злую, голодную: слышь, как беснуется эта бездна. Ведь небесное царство 560 не схоже с тем, наихудшим: здесь, наверху, могли бы мы по милости божьей владеть имением наилучшим, не слушай мы злого посла, по вине которого слово всевластного мы бесславно нарушили, преступили завет господний, и теперь трепещем в страхе, 565 поджидая своего государя, ведь недаром сказал он, чтобы мы сами, себя спасая, бежали бы от ужасной казни. Ныне жажда и голод грудь мне ранят, а раньше не было подобных страданий, беды мы не знали; 570 как же нам быть обоим, как прозябать мы станем, коль скоро ветер накинется с заката или с восхода, с полночи или с полдня; или заполнят небо градобойные тучи и в изобилье град с небес просыпят; или вдруг морозы ... мерзнут земнородные; 575 или в небесах высоких солнце станет, жар безжалостный,— как же нам жить нагими здесь, без одежды? и где же найдем укрытье, годное от непогоды? — и на сегодня не хватит запаса пищи, а господь всемогущий 580 на небе гневен, — и что же с нами станется? Но пуще всего жалею, что я молил всевластного, доброго небодержца сделать жену мне из бедра моего, супругу, ибо страшный гнев божий ты призвала на человека, и всегда, и вовеки 585 я печалиться буду, зачем я тебя увидел». И сказала супругу Ева, прекраснейшая из жен, совершеннейшая из женщин, — лжи диавольской она подпала, но господним была созданьем: «Муж мой, Адам, ты можешь по справедливости 590 проклинать меня ныне, но ты сильнее не можешь душой сокрушаться, чем я сокрушаюсь сердцем». Тогда супруге Адам ответил: «Знать бы, к чему присудит меня всесильный, какую прикажет кару вынести, — 595 прежде надо было беречься, — обречь меня может господня воля теперь по океанским путям скитаться,[190] но не столь обширна, не столь глубока бездна, чтобы в небесном я усомнился, и в пекло преисподнее по господнему слову 600 я готов спуститься; не станет мне отрадой здесь никакое дело, когда мы государеву любовь утратили и вновь обрести не сможем. Но голыми, нагими негоже нам вместе стоять под небесами: в лесу укроемся, 605 в роще под деревьями». И направились оба в тот лес зеленый, пошли, удрученные, сели порознь, всесильного ожидая суда небодержца, уже не владея прежним благим богатством, от господа дарованным. 610 Травами они прикрыли чресла свои нагие, листвой древесной: неизвестны им были ткани, но, ниц склоняясь, они совместно на рассветах взывали к всевышнему владыке, дабы не забыл их бог всемогущий, 615 дабы подал им добрый властитель совет, как жить им на этом свете.

БИТВА ПРИ БРУНАНБУРГЕ[191]

В это лето[192] Этельстан державный, кольцедробитель, и брат его, наследник, Эадмунд[193], в битве добыли славу и честь всевечную мечами в сече 5 под Брунанбуром:[194] рубили щитов ограду, молота потомками[195] ломали копья Эадверда[196] отпрыски, как это ведется в их роде от предков, ибо нередко недругов привечали они мечами, защищая жилища, 10 земли свои и золото, и разили противника:[197] сколько скоттов[198] и морских скитальцев обреченных пало – поле темнело от крови ратников с утра, покуда, восстав на востоке, светило славное 15 скользило над землями, светозарный светоч бога небесного, рубились благородные, покуда не успокоились, – скольких северных мужей в сраженье положили копейщики на щиты, уставших, и так же скоттов,[199] 20 сечей пресыщенных;[200] косили уэссексцы, конники исконные, доколе не стемнело, гоном гнали врагов ненавистных, беглых рубили, сгубили многих клинками камнеостренными;[201] не отказывались и мерсии 25 пешие от рукопашной с приспешниками Анлафа,[202] прибывшими к берегу по бурным водам, себе на пагубу подоспевшими к сече на груди ладейной – вождей же юных пятеро пало на поле брани, 30 клинками упокоенных, и таких же семеро ярлов Анлафа,[203] и ярых мужей без счета, моряков[204] и скоттов. Кинулся в бегство знатный норманн –[205] нужда его понудила на груди ладейной без людей отчалить, – 35 конь морской[206] по водам конунга уносит по взморью мутному, мужа упасая; так же и старый пустился в бегство, к северу кинулся Константин державный,[207] седой воеводитель; в деле мечебойном 40 не радость обрел он, утратил родичей, приспешники пали на поле бранном, сечей унесенные, и сын потерян в жестокой стычке – сталь молодого ратника изранила; игрой копейной 45 не мог хитромыслый муж похвастать,[208] седой воеводитель, ему же подобно Анлаф рать истратил: их не радовала,[209] слабейших в битве, работа бранная на поле павших, пенье копий, 50 стычка стягов, сплетенье стали, сшибка дружинная,[210] когда в сраженье они столкнулись с сынами Эадверда. Гвоздьми скрепленные ладьи уносили дротоносцев норманнов через воды глубокие, 55 угрюмых, в Дюфлин[211] по Дингес-морю, плыли в Ирландию корабли побежденных. И братья собрались в путь обратный, державец с наследником, и дружина с ними к себе в Уэссекс, победе радуясь; 60 на поле павших лишь мрачноперый черный ворон клюет мертвечину клювом остреным, трупы терзает угрюмокрылый орел белохвостый, войностервятник, со зверем серым, 65 с волчиной из чащи.[212] Не случалось большей сечи доселе на этой суше, большего в битве смертоубийства клинками сверкающими, как сказано мудрецами в старых книгах,[213] с тех пор, как с востока 70 англы и саксы пришли на эту землю из-за моря, сразились с бриттами, ратоборцы гордые разбили валлийцев, 75 герои бесстрашные этот край присвоили.

БИТВА ПРИ МЭЛДОНЕ[214]

...вдребезги. Сам он всадникам приказал всех коней отпустить,[215] спешно спешиться, – уповали бы в рукопашной молодые лишь на доблесть да на доброе свое оружие. 5 Тут Оффы родич,[216] воочию убедившись, что труса не празднует ратный начальник, сам высоко сокола любимого пускал с руки, и кинулся в сечу – все узнали, что знатный отпрыск 10 не бежит от сражения, коль обнажил он лезвие. Эадрик тоже этому следовал, поспешая за вождем дружинным, он держал, копейщик, древо дрота – не дрогнет воитель, пока рука его клинком широким 15 и щитом владеет, он в том поклялся, что в брань направится поперед господина. …стал по уставу Бюрхтнот ставить войска, скакал на коне, указывал каждому воину, кому какое мужу место, а вместе наказывал, 20 чтобы щиты наизготове держали крепко в руках и прямо, дабы страха не ведать; когда же рать-преграду построил как должно, там он спешился, среди приспешников верных, среди приближенных дружинников,[217] живших в доме его. 25 Тут вестник викингов выступил на берег, пришел глашатай, возвышая голос,[218] слово грозное выкликивал от мореплавателей, вызывал войсководу этого, над водами стоя: "Был к тебе я послан от корабельщиков многохрабрых 30 с таким приказом: дай нам кольца ради замирения; разве не лучше вам от напора копейного откупиться данью, чем в битве быть, рубиться насмерть; ратей тратить не стоит ради сокровищ ваших; 35 мы же можем за выкуп миром кончить, когда согласен ты, наиславный, эту рать отослать обратно и дать мореходам по нашей охоте, денег отмерить ради мира, 40 и тогда мы с данью в море уйдем немедля, на кораблях от земли отчалим и с вами в согласье будем". Бюрхтнот вскричал, щит подъявши, дротом ясеневым тряс он, яростный, и такими словами, отважный, ему ответил: 45 "Понимаешь ты, бродяга моря, о чем расшумелось это войско? – вам не дань дадут, но добрые копья, дроты отравленные,[219] издревние острия, и в доспехах наших пользы вам не будет. Глашатай пришельцев, спеши с вестью 50 обратно, к своему народу, пусть не радуются: не бесчестный со своим ополченьем здесь военачальник встал, он биться будет на этой границе за владенья Этельреда,[220] государя нашего, за людей и наделы, – да падут проклятые 55 язычники[221] под грозою! – и подумать зазорно, чтобы вы с нашим выкупом вышли отсюда без боя и корабли свои увели, когда от земли нашей и без торга столько отторгнуть успели. Не добраться вам без крови до сокровищ наших, 60 прежде мира померимся смертью в битве, железом, лезвиями, а согласья потом достигнем". Там со щитами он поставил воинов, над рекой по его приказу войска стояли, и только протока противников разлучала, 65 бурлил прилив по следам отлива, рукава заливая;[222] ждали воины нетерпеливо начала, когда ополченья в мечи ударятся, и толпились над Пантой, не уступая друг другу в славе, саксы мужеством препоясанные, и войско ясеневое;[223] 70 встали, но сталью друг друга достать не могут, разве стрелою резвой срезать насмерть; вода спадала; ждали викинги – там немало было корабельщиков, битвы жаждущих. Страж народа поволил, брод охранять поставил 75 воина твердого – он звался Вульфстан, муж смелый, наследник Кеолы, подоспел он, – и первый копейным рожном враг сражен был на месте, посмевший ступить на камни, двое с Вульфстаном воев было: 80 Маккус[224] и Эльфере, одинаково храбрые, там от потока ни за что не попятятся, но держат надежно людей враждебных, доколе копьями и руками владеют; тут смекнули недруги, они узнали 85 страшную стражу брода, гости лихие пошли на хитрость, лишь бы малость места им уступили, через брод перебраться дали рати на берег; отвечал военачальник, воскичился, 90 шире место пришельцам поспешил уступить, восклицал сын отца своего, Бюрхтельма, над холодными водами – воины слушали: "Вам дорога открыта через эти пороги, вблизи нам пора сразиться, а кто хозяином останется 95 на поле павших – Господь укажет". Стая волчья стала переправляться, войско викингов – воды Панты их не пугали – через потоки светлые со щитами на восточный берег вышли и вынесли боевые доспехи; 100 Бюрхтнот же к бою с ратоборцами изготовился, сторожил кровожадных, и сложить повелел, собрать из щитов ограду,[225] чтобы ратовать стойко дружине в сраженье: приближалась битва, слава близилась, время пришло 105 пасть избранникам израненным на поле брани. Вот взволновалось войско, вороны кружат, орел воспарил, стервятник, крики на поле; тут пустили стаю копий, как сталь, каленых, остреные древки, дроты взлетали, 110 луки труждались, жала, визжа, в щиты вонзались, сшиблись дружины, мужи гибли, первые пали юноши на поле ратном: ранен Вульфмер – раньше времени избрал он смертное ложе, был он, племянник Бюрхтнота, избит мечами, 115 сын сестрин в сече изрублен; на том же месте возмездье викингам: я слышал, что следом славный Эадверд так мечом изловчился, что обреченный воин пал к стопам его от одного удара, – 120 за то государь ему благодарностью успел воздать среди поля, спальнику верному. Дружина в сраженье держалась крепко, отрадно ратникам в страдном поле спорить, кто первый рожном копейным 125 достать успеет соперника обреченного, жизнь вынет из воина; лежали мертвые; живые в битве не ослабели – был им Бюрхтнот опорой: звал он воинов с головой окунуться в дело, кликал их перед ликом данов стяжать великую славу; 130 сам он двинулся в сечу, меч подъявши и щит для защиты, ища противника, войсковода отважный воину вражьему шел навстречу – зла, не блага, они желали друг другу: морестранник направил с полдня копье остреное 135 и поранил, задел вождя ратного, – тот щитом прикрылся, распласталось надвое древко, ясень копейный, вспять прянул, и тут же неукротимый пустил ответное, горло гордому врагу пронзило 140 смелым бойцом умело нацеленное жало прошило шею ратнику, – жизни лишил он несокрушимого, и сразу грозный срезал второго, грудь пронзил, просквозил доспехи, 145 от плеча разошлась кольчуга, торчал из сердца дрот отравленный, и возрадовался, рассмеялся государь удачливый, и благодарность Господу воздал за страду денную, от владыки ему дарованную. Тут пускал с руки стрекало ясеневое 150 ратник вражий, и сразу прободило оно господина, воеводителя Этельредова; с ним же юнец стоял, ученик ратоборца; новобранец браней брал, не мешкая, вырвал из воина окровавленное жало, 155 Вульфмер юный, Вульфстана отпрыск, успел копейщик, вспять отправил копье, – вонзилось, на землю рухнул убийца вождя любимого, было ему отмщенье; но меченосец новый к знатному приближался, 160 коваными кольцами искал поживиться, частой кольчугой, мечом очеканенным; Бюрхтнот не мешкая – меч из ножен, сверкнул широколезвым, по железу ударил; но поздно: на помощь недругу подоспел корабельщик, 165 отсек предплечье изувечил раной, – в землю вонзился золотом изукрашенный клинок его, и не смог бы воитель взяться – отказали руки;[226] и сказал он такое слово, властно седовласый[227] молвил, зычным гласом одушевляя 170 дружинников, поспешили бы вершить битву; не много прожить он смог бы, ноги слабели; на небеса высокие глянул… … "Благодарствую тебе, государь народов, за радости, мне дарованные не раз в этой жизни; 175 и теперь я, господь вседобрый, в помочи твоей нуждаюсь: огради благодатью дух мой отлетающий, пусть душа моя к тебе поспешает, в твою обитель, повелитель ангельский, прими ее с миром, и чтобы не смели 180 исчадья пучины адской беспричинно вредить ей". Тут зарубили его безбожные, и обоих героев на том же месте: вместе с господином Вульфмер и Эльфнот, два воина, вблизи хозяина пронзенные пали; 185 и спешили тогда из сшибки все, кто страшился; Одды отпрыски первыми опрометью бежали: Годрик негаданно в горе вождя покинул, того, кто бойца по-царски жеребцами одаривал прежде, и вскочил бесчестный в седло военачальник, 190 верхами уходит – это худшее дело! – с братьями он бросил бранное поле: Годвине и Годвиг, о гордости не радея, спиной повернулись, в лесную чащу бежали, под сень дерев от сечи спасенья ради, 195 больше их было, беглых, чем подобало, когда бы они о добром дольше помнили, о честях, какими часто он привечал их.[228] Верный Оффа ему, бывало, говаривал, когда с ближайшей дружиной совет держал он: 200 чем, говорит, в реченьях чаще они храбрятся, тем в беде на тех людей надежды меньше. Так преставился старый войсководитель государя Этельреда: увидали дружинники все в этой сече, что сильный кончился, 205 и в горе гордые шагали воители, мужи нестрашимые спешили к бою, хотели выбрать из двух единое: смерть на месте или месть за любимого. Кликал их славный наследник Эльфрика,[229] 210 воин юный звал в сражение, молвил Эльфвине мужественное слово: "Часто кричали мы за чашей меда, славой на лавах клялись-хвалились, в тех застольях стойкостью ратной 215 пускай же каждый покажет свою отвагу, я же поратую за род мой древний, – мы из мерсиев, из семьи знаменитой: прадед мой праведно правил землями, в мире премудрый муж Эальхельм; 220 да не услышу в людях слов стыдных, будто я бегал от корабельщиков, восвояси от рати ясеневой,[230] когда, препоясанный смертью, сгибнул воитель гордый – это горе наивеличайшее! – он по крови мне был сородич, и по рати начальник". 225 С места, не мешкая, возмездия ради ринулся он недаром – ударом лезвия ранил морестранника: среди брани викинг замертво пал на землю. И сказал им Оффа, родичей и соратников на драку одушевляя, 230 тряс он, яростный, ясеневым дротом: "Прав ты, Эльфвине, храбрым словом доблесть воителей пробуждая, когда государь наш пал на поле, – теперь должны мы друг друга ободрять и драться 235 плечом к плечу, доколе мечом владеет рука, и доколе копья не притупились, острия годны. Годрик трусливый, Одды отпрыск, продал нас в битве: многим тогда помнилось, не наш ли военачальник 240 на знатном коне скачет спиною к сече, и в испуге распалось в поле войско, расшаталась щитов ограда, но не пристало нам следовать за слабейшим, людей подбившим на бегство". Леофсуну воскликнул, липовый поднял 245 щит для защиты и так обещал он: "Честью своей ручаюсь, не чаю уйти отсюда, но, пяди не уступая, вспять не двинусь, местью воздам за смерть вождя и вместе друга. Стыд мне, коль станут у Стурмере стойкие воины 250 словом меня бесславить, услышав, как друг мой сгибнул, а я без вождя пятился к дому, бегал от битвы; убит я буду железом, лезвием". И полез он, яростный, в гущу врагов, гибели не страшась. 255 Тогда же Дуннере, простолюдин, воскликнул,[231] тряс он дротом, среди рати взывая, всех в этой сече просил за Бюрхтнота: "Тот не отступит, кто мстить задумал, и жизни не жалко за дружиноводителя". 260 И спешили дружинники, о жизни своей не заботясь, в битве ратоборцы бились насмерть, свирепели копейщики, и о помощи молили Господа, чтобы воздать, как должно, за дружиноводителя, и враги его чтобы погибли. 265 За них же прилежно и заложник ратовал,[232] из нортумбрийцев знатного рода, этот Эскферт, Эглафа отпрыск, прочь не пустился из потехи бранной, но мечет, не мешкая, меткое жало, 270 то по щиту, а то и в тело, раз по разу дразнит, ранит, колет, доколе рукой владеет. Там же еще остался статный Эадвеард, рьяный и разъяренный, в брани он похвалялся 275 не уступать ни пяди, где пал наилучший, от боя не бегать, но биться насмерть: рушил щит-ограду, ратовал с недругом, воздал морским бродягам за вождя кольцеподателя, местью за смерть, и с мертвыми лег он; 280 так же Этерик: этот знатный, ратник рьяный, брат Сибюрхта, не на жизнь сражался; и дружинники многие копья в щиты вгоняли, оборонялись храбро; сшибались щитов ободья, битва страшную пела 285 песнь доспехов; успел ударить Оффа морескитальца – враг скатился наземь, но и родичу Гадда[233] могила досталась: скоро Оффа был заколот в стычке, но, что обещал дружинник, то и свершил он: 290 он хвалился, клялся кольцеподателю, или с радостью рядом в ограду въедут, живые в жилище, или полягут на бранном поле, от ран погибнут, – пал он, подданный, подле войсководы; 295 щиты грохотали, одолевали морескитальцы, сечей разгоряченные; часто копье вонзалось в обреченное чрево; вскочил тогда Вистан, Турстана потомок, и стал он биться и в гуще погибельной троих врагов сразил он, 300 и пал сын Вигельма рядом с викингами. Встреча суровая; крепко в сече держалась дружина; мужи валились, ранами изнуренные; трупы валялись; Освальд и Эадвольд в это время 305 рать ободряли, братья, оба звали родичей вперед на сечу, в жестокой стычке стойки да будут, клинки да не дрогнут в руках у сильных; Бюрхтвольд молвил, щит подымая, 310 тряс он, яростный, дротом ясеневым, ратник старый учил соратников: "Духом владейте, доблестью укрепитесь, сила иссякла – сердцем мужайтесь;[234] вот он, вождь наш, повергнут наземь, 315 во прахе лежит добрейший; да будет проклят навечно, кто из бранной потехи утечь задумал; я стар, но из стычки не стану бегать, лучше, думаю, лягу, на ложе смерти рядом с господином, с вождем любимым". 320 Других же, Годрик, сын Этельгара, увлекал за собою, пуская копья, метал смертоносные дроты в викингов, войско вел он, был во главе он, разил, покуда не пал на землю – 325 врага этот Годрик не испугался в битве! ...

О. А. Смирницкая. Поэтическое искусство англосаксов

Древнеанглийская аллитерационная поэзия известна почти исключительно по рукописям, созданным в X в. в Уэссексе. Век спустя нормандское завоевание положило конец традиции, шедшей из глубин общегерманской эпохи, пережившей и переселение англосаксонских племен в Британию, и христианизацию Англии, и разорение старых центров англосаксонской культуры викингами. Французский язык и французская литература надолго утверждаются в Англии. Из этого источника пришли в нарождающуюся сызнова в XII–XIII вв. поэзию сюжеты, стиль и более космополитичная, чем аллитерация, рифма.

§a В XIV в. аллитерационная поэзия вновь ненадолго появилась на поверхности письменной литературы. Но древние памятники были к тому времени уже совершенно непонятны, их особый поэтический язык безвозвратно исчез. Знаменитые поэмы позднего средневековья, использующие аллитерацию, — «Видение о Петре Пахаре» и «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» — ничем по существу не связаны с англосаксонской традицией[235].

В XVII в. пробуждается, с тем, чтобы уже не исчезнуть, интерес к древнеанглийской поэзии среди филологов. Но к этому времени от нее ничего не оставалось, кроме четырех рукописных кодексов, нескольких стихотворных вставок в латинские сочинения и Англосаксонскую хронику, да нескольких разрозненных листов пергамента.

Все кодексы, заключающие в себе подавляющую часть древнеанглийской поэзии, несут на себе мету счастливого случая, уберегшего их среди бурных событий английской истории. Эксетерская книга (the Exeter Book), подаренная в 1072 г. епископом Леофриком библиотеке собора в Эксетере (где она находится и поныне), очевидно уцелела потому, что в монастыре ее использовали для хозяйственных надобностей. Р. Чеймберс, один из инициаторов великолепного факсимильного издания Эксетерской книги, так описывает ее состояние: «Было время, когда изуродованная Эксетерская книга (сохранилась только часть кодекса — О.С.) очевидно служила подставкой для кружки пьяницы, который так ухитрился залить первые из сохранившихся страниц, что их трудно, а отдельные слова и совсем невозможно прочитать. Эти первые страницы вдобавок во всех направлениях исполосованы ножом: очевидно кто-то резал на них, как на доске»[236]. Бытового происхождения и лакуны в стихотворениях, записанных на последних страницах книги. Так, не могут быть прочитаны многие строки в элегиях «Послание мужа» и «Руины», помещенных в нашем сборнике.

Кодекс «Беовульфа» (известный также как Codex Vitellius) чудом уцелел во время печально известного пожара в Коттонской библиотеке в 1731 г. Края рукописи, однако, обгорели, а с течением времени и осыпались. Наше представление о знаменитом эпосе было бы значительно менее полным, если бы спустя полвека после пожара, когда его последствия сказывались еще не столь сильно, исландский ученый Торкелин не сделал двух списков с рукописи (1786–1787 гг.). Во время этого пожара, добавим к слову, сгорела рукопись «Битвы при Мэлдоне», но и здесь вмешался случай: за пять лет до этого ее опубликовал Томас Хирн (Hearne).

Верчелльская книга сохранилась среди манускриптов библиотеки собора итальянского городка Верчелли (недалеко от Милана). Каким образом она попала туда, остается загадкой. Верчелли находится на пути, по которому обычно шли в Рим пилигримы, и поэтому чаще всего предполагают, что один из таких пилигримов и оставил там взятую с собой с какой-то целью книгу.

На этом фоне кажется исключением благополучная судьба четвертого кодекса, состоящего из четырех христианских поэм (Codex Junius). Франциск Юниус получил его в хорошем состоянии из рук архиепископа Ашера (Usher) и опубликовал в 1655 г. в Амстердаме, положив тем самым начало публикации древнеанглийских поэтических памятников. Кодекс был завещан Юниусом Оксфордскому университету, в Бодлеанской библиотеке которого он находится и в настоящее время.

Несмотря на то, что данные четыре кодекса были созданы, как полагают текстологи и палеографы, на протяжении одного века, они ни в чем друг друга не повторяют. Все, за очень немногими исключениями[237], древнеанглийские стихи известны в единственном списке, что вносит дополнительные трудности в их изучение. Каждый случайно найденный листок способен в этих условиях изменить представление о всей картине древнеанглийской — и даже древнегерманской — поэзии. Так, два листа с фрагментами из «Вальдере» (см. с. 8–11 наст. изд.) были обнаружены как раз в те годы, когда среди филологов велся спор о том, является ли «Беовульф» единственной эпопеей германских народов (что существенно бы укрепило позиции тех ученых, которые настаивали на сугубо книжном, ученом его происхождении). Два листа из «Вальдере» позволили воочию убедиться в том, что «Беовульф» не исключение и что англосаксы располагали еще по крайней мере одной эпической поэмой, основанной на германских сказаниях. Это дало право У. Керу заметить: «…нет ничего невероятного в предположении, что пожары, крысы, библиотекари или энтузиазм протестантов лишили человечество древнеанглийской героической поэмы на сюжет сказаний о Нибелунгах»[238].

Каждое новое поколение филологов заново вглядывается в то немногое, что сохранилось, реконструирует разорванные связи, толкует значения слов, пытаясь угадать за фрагментами целое и, насколько возможно, восполнить с помощью фантазии и эрудиции пробелы в корпусе. Один из блестящих знатоков древнеанглийской поэзии Ч. Кеннеди охарактеризовал ее как «кучку стихов, почти совершенно закрытую головами ученых»[239].

Эти слова, сказанные несколько десятилетий тому назад, остаются в значительной степени справедливыми и по сей день. Древняя поэзия нелегко находит дорогу к своим прямым наследникам — современным английским и американским читателям. Но не следует спешить с упреками исследователям, углубившимся в академические проблемы и мало ее пропагандирующим. Только за последние два-три десятилетия вышло несколько очень обстоятельных и увлекательно написанных книг, обращенных к читателю-неспециалисту, а также несколько новых переводов «Беовульфа» и «малых памятников». Но, к сожалению, древнеанглийская поэзия очень проигрывает в переводах, которые чаще всего дают искаженное о ней представление, выхватывая то одну, то другую ее сторону. Это не в последнюю очередь объясняется самой историей английского языка, отрезающей древнее поэтическое, искусство от всего, что происходило в английской литературе после нормандского завоевания. Почти вся высокая поэтическая лексика в современном языке — это слова романского происхождения, целиком и полностью связанные с культурой нового времени. Переводчик аллитерационной поэзии стоит перед неразрешимой дилеммой. Пытаясь дать представление о языковом богатстве древних памятников, неистощимости их поэтической синонимики, он вынужденно подменяет присущий им «германский» колорит колоритом елизаветинской или классицистической поэзии, навязывает читателю ложные ассоциации. К такому переводу больше подошел бы пятистопный ямб, и переводчики-«архаисты» иногда им пользуются. Легко понять, что противоположная тенденция — приблизиться к «исконным корням» древней поэзии, обходясь без слишком явных заимствований, способна привести лишь к худшему злу — крайнему обеднению перевода в сравнении с оригиналом. Иногда говорят как о достоинстве о доступности таких переводов, ограничивающихся по преимуществу обиходным языком, но это уже скорее похоже на пиррову победу.

Забегая вперед, заметим, что здесь у русского переводчика оказалось немаловажное преимущество перед переводчиками «с английского на английский». С какими бы трудностями ему ни приходилось сталкиваться, он мог позволить себе в поисках эквивалента древнеанглийского поэтического стиля разведывать глубины своего языка без опасения нащупать слишком близкое дно.

Но вернемся к стихотворным кодексам. Современного исследователя, изучающего их состояние, не покидает мысль, что уже и в X в., т. е. в эпоху, когда создавались эти кодексы, взаимоотношения между аллитерационной поэзией и ее читателями были не вполне благополучными.

В самом деле. В Эксетерской книге, этой подлинной сокровищнице «малых памятников», образце каллиграфического искусства (вся она написана рукой одного писца) нельзя обнаружить никакого плана. Стихотворения в ней перемешаны в полном беспорядке, и иногда нельзя понять, где кончается одно и начинается другое (ср. прим, к загадке «Тростник»). Самое их число может быть определено лишь условно — около 120.

«Беовульф», сравниваемый исследователями с «Илиадой» и «Одиссеей», судя по всему, попал в кодекс не благодаря своим художественным достоинствам, а лишь в качестве «рассказав чудовищах»: в рукописи ему предшествуют прозаические тексты фантастического содержания, рассчитанные на самый невзыскательный вкус.

Кодекс Юниуса должен был украсить собой чью-то (может быть монастырскую) библиотеку, но первоначальные намерения оказались выполненными лишь отчасти. Первая его половина богато иллюстрирована, во второй же иллюстрации отсутствуют, хотя для них и оставлены пустые места. Последняя из четырех его поэм записана явно наспех тремя разными писцами. Ошибки в кодексе не всегда выправлены, и некоторые из них такого свойства, что рождают сомнение в том, что писцам был понятен язык стихов, которые они переписывали.

Верчелльская книга, как мы уже знаем, была по той или иной причине оставлена на пути в Рим.

Сопоставляя эти факты, исследователи приходят к выводу, что эпоха, в которую аллитерационная поэзия записывалась, была уже существенно иной, нежели эпоха, в которую она сочинялась[240]. В том же направлении ведет и анализ языка поэтических памятников. Язык этот весьма архаичен и ясно проглядывает его северная (англская) диалектная основа. Это побуждает ученых видеть в англском королевстве Нортумбрии место, где поэтическое искусство достигло в VII–VIII вв. своей вершины. В свою очередь начало упадка поэзии связывается в той или иной мере с утратой нортумбрийского могущества в «эпоху викингов» (ср. также ниже, §f и прим. 55). Это общее и очевидно неоспоримое положение, однако, мало что дает для истории отдельных памятников. Нортумбрийские диалектные особенности, как и архаичность языка памятников, ничего не говорят о их происхождении, поскольку они превратились в условную примету поэтического стиля и характеризуют в этом своем качестве все стихи, записанные в четырех названных кодексах.

Среди косвенных свидетельств истории тех или иных памятников почти нет таких, которые не могли бы быть оспорены, а прямыми свидетельствами наука располагает лишь в исключительных случаях. Исключения эти весьма показательны и стоят того, чтобы в них вдуматься. Они составляют начальную и конечную веху в истории древнеанглийской поэзии. Так, могут быть датированы «Гимн Кэдмона» (ок. 680 г.) и «Предсмертная песнь Бэды» (735 г.), т. е. произведения, помещенные в виде цитат в латинские сочинения. Но они датируются лишь благодаря тому, что связываются в этих сочинениях с определенными авторами. Почти вся остальная поэзия англосаксов, однако, безымянна. Могут быть датированы, с другой стороны «Битва при Брунанбурге» и «Битва при Мэлдоне», но лишь потому, что они посвящены конкретным историческим событиям (имевшим место, соответственно, в 937 и 991 гг.). Большая часть остальной древнеанглийской поэзии обращена к глубокому прошлому, будь то героическое прошлое или прошлое христианской истории.

Расположить между этими двумя крайними вехами остальные произведения, как правило, не удается, и проблема датировки отдельных памятников, вызвавшая к жизни огромную литературу и одно время занимавшая центральное место в изучении древнеанглийской поэзии, обычно отводится ныне как неразрешимая[241].

Больше надежд связывается с изучением истории жанров. Для читателя, знакомого с поэзией англосаксов прежде всего по «Беовульфу», будет неожиданностью многообразие предметов и тем, которые охватываются представленными в этой книге памятниками. Разительны контрасты и в самом их объеме — от стихотворений в несколько строчек до пространных поэм. Структура книги в общих чертах следует принятой в науке типологии жанров. Здесь должны быть выделены в первую очередь жанры более древние, исконные, т. е. такие, которые находят параллели в древнейшей поэзии других германских народов, и, судя по всему, могут быть возведены к их общему прошлому, и, с другой стороны, жанры более новые, сложившиеся скорее всего лишь в христианскую эпоху и часто имеющие прозрачные связи со средневековой латинской литературой.