Конец сказки

И то. Как еще это можно объяснить? Кровавая плеть Волчьего Пастыря – единственное, что может вот так управлять волками. Похоже, из всех леших он проснулся самым первым и теперь гонит на прокорм целые стаи. А те оголодали за лютую зиму, так что повинуются охотно.

– Что делать будем, княже? – пробасил Самсон. – Охоту устроим?

– Придется, – угрюмо ответил Глеб. – Седлай коней, воевода, бери собак, созывай дружину. Илью Иваныча кликни, да этих, новгородских гостей… Бову с Васькой. Башкир с поляницами дожидать не станем, а то зверье мне всех данников поест.

Сборы подзатянулись. Все-таки одно дело – просто волчья охота, забава молодецкая, и совсем другое – вот это все. Эти серые, сразу видно, улепетывать от стрел не станут, гиков и улюлюканья не испугаются.

Да и много их очень. Небывало много.

Но когда ворота наконец распахнулись, когда выехал наружу строй княжьей дружины, волки просто… отступили. Повернули головы, как по приказу, посмотрели на людей внимательно – и затрусили обратно в лес. Не стали и пытаться нападать, отказались бросаться на щиты и копья.

Какое-то время их преследовали. Потом, убив всего пятерых или шестерых – предоставили себе, вернулись в детинец.

И волки тут же начали возвращаться.

Так и шло до темноты. Волки приходили и уходили, играли в догонялки с конными витязями, грызлись с собачьими сворами. Охотничьих псов в Тиборске было куда меньше, чем явившихся серых, да и действовали звери Полисуна слаженнее.

Под приглядом гридней всех смердов, холопов и житьих людей укрыли за стенами. Князь запретил быть снаружи, покуда волки так себя ведут.

К ночи ничего не окончилось. Разве что вылазки стало делать невозможно – какая охота в темноте? Волки и так растерзали несколько дружинных и бессчетно мирного люду. Столпившиеся на улицах выли и кричали, женщины и дети плакали навзрыд.

– За грехи это нам, братия и сестрия!.. – верещала юродивая бабка. – Покаемся миром, да спадет наваждение бесовское!!!

Каялись. Молились. Крестный ход даже затеяли. Наваждение не спадало. Волки продолжали держать Тиборск в кольце. И число их только росло – с каждым часом подходили все новые, из отдаленных лесов.

– Что делать будем, святые отцы? – хмуро спросил Глеб у волхва и архиерея. – Тут что-то по вашей части, по божественной. Можете пособить?

– Не морок это, к сожалению, – ответил старик Всегнев. – Морок развеять – дело нехитрое. И не сила нечистая – с ней бы я уж управился, испепелил бы Кривды силу. Нет, обычные то волки, только влесовым духом охваченные. Велес гневается, княже. Недоволен, что богов старых отринули. Надо жертву ему принести, хоть и претит мне скотьему богу кланяться.

– Велес, старые боги, жертвы… – покривился отец Онуфрий. – Чушь свинячья. Не божьи эти волки, а прелестные. Сатаной посланы, Кащейкой, прислужником евонным. Поблазнить, прельстить племя православное, из города повыгнать страхом звериным. Не обращать на них внимания – сами и сгинут, уйдут посрамленными.

– Нет! – вскинулся Всегнев. – Велес то! Жертв требует!

– Сатана! – приблизился к нему лицом Онуфрий. – Блазнит и прельщает!

– Да что бы ты понимал, суемудр!

– Сам дурак!

Князь с воеводой стояли и устало слушали, как препираются волхв с архиереем. Перебранка становилась все громче и грозила в очередной раз выплеснуться дракой.

Слушали это и стоящие поодаль братья-оборотни. Они имели собственное мнение насчет происходящего, но высказывать его не спешили.

– Незачем лишний раз людей против леших настраивать, – негромко произнес Бречислав.

– Незачем, – согласился Финист. – Еще этой вражды нам сейчас недоставало.

– Но разобраться с ней надобно, – добавил Яромир. – Солнышко уж закатилось – пошли, братва, перетолкуем с Полисуном по душам. Он, чаю, тут недалече.

Глава 9

Средь заиндевелых еще елей шагал леший. Покрытый зелеными иглами вместо волос, издали он сам походил на огромную ель. Твердая его кора шуршала при каждом шаге, голова-шишка мерно покачивалась, а очи скрывались под жексткими чешуйками.

Мусаил был погружен в тяжкие думы.

– Шел, нашел, потерял… – бормотал он. – Шел, нашел, потерял… А-вой, а-вой…

Под ногами похрустывал снежок. На дворе конец лютня, обычно Мусаил в это время еще спит, третий сон видит. Просыпается только в начале, а то и середине березня, когда снег начинает таять, когда заявляет о своих правах весна.

Но в этом году она заявила о них раньше обычного. Словно извиняясь за лютейшее начало зимы, старик Мороз сделал ее окончание на диво мягким и ласковым. Все лешие уже пробудились – разве что Ледащий еще дрыхнет, ворочается в своей соломе.

Проснулся вчера и Мусаил, дух тиборских ельников. Проснулся, огляделся – и за голову схватился. Теперь вот спешил на закат – туда же, куда спешили и волки. Мусаил нет-нет, да и замечал струящиеся меж древес серые тени.

Обычно волки Мусаила слушаются. Как и все лесное зверье. Он же леший. Хозяин. Здесь, в этих краях, сильней его местников нет. Все тут – его владения, его вотчина.

Но Полисун – Волчий Пастырь. Он леший другого рода… да и вообще не совсем леший. Не над лесами голова, не над землей и деревьями, а над зверьем. Все волки русской земли – подданные Полисуна.

А волков в русской земле ой как много…

Конечно, Мусаилу они тоже подчинены. Те, что в тиборских ельниках живут. Но коли Мусаил велит одно, а Полисун – другое, волки выполнят волю Полисуна.

Вот и сбегаются по его слову, собираются со всех концов света.

– Подлец, каков подлец… – ворчал себе под нос Мусаил.

По лесу он шагал так, что ветер поднимался. Идя среди великанских елей, Мусаил сам был вровень с их макушками. Но вот вышел на опушку – и резко сократился, стал ниже былинки.

Нельзя лешему без крайней нужды по лугам ходить – тут вотчина уже полевика.

Но иначе не получается. Лесов на Руси несметное богатство, но всю землю они не покрывают. Порой приходится и полем пройти.

И хорошо еще, большой реки по пути не встретилось. Большую реку лешему особенно трудно пересечь, даже замерзшую.

Перейдя луг, Мусаил снова подрос – и на плечо ему опустился грач. Тоже, видно, из самых ранних, вчера-сегодня только вернувшихся из теплых краев.

Умная птица хрипло каркнула – и для человека то было бы просто карканье. Но леший понимает любого зверя и птицу. Мусаил услышал, где угнездился Полисун – осталось уже недалече.

А еще он почувствовал присутствие. Не лешего, не человека, не зверя. Существ, что промежду.

Перевертышей.

Бречислав, Яромир и Финист выступили из зарослей и молча уставились на Мусаила. Подстерегали, значит. Тоже его почуяли.

– Я ни при чем, – поспешил заверить Мусаил. – Никто из наших ни при чем. Полисун это.

– Да мы понимаем, – ответил Бречислав. – По Кащеевой указке, знамо дело.

– Только вот что ты с этим делать собираешься? – спросил Яромир. – Делать-то что-то нужно, согласен?

– Потому и здесь, – мрачно сказал леший. – День целый в дороге. Берлогу прибрать не успел.

– Ну пошли тогда, – мотнул головой Яромир. – Где там ты его разместил?

– Нигде я его не размещал. И никого в этот раз не размещал. Полисун сам явился, незван-непрошен. Воспользовался, что раньше всех проснулся, паскудник.

– Ну так пошли, перетолкуем с ним.

Мусаил покосился на оборотней. Не хотелось ему ввязывать сюда братьев Волховичей. Не их это дело. Лешие сами разберутся, без человечьего племени.

Нет, против Серого Волка Мусаил ничего не имел. Знакомство они водили давнее, и были коли уж не друзьями, то по крайней мере приятелями. И мед хмельной вместе пивали, да и помогать друг другу случалось.

Но ягоды отдельно, коренья отдельно. У леших, водяных, полевых и даже запечников-домовых свой мир, наособицу. Свои порядки, свои законы. Когда они того не желают, люди их даже и не видят.

Волховичей это не касается, конечно. Эти видят оба мира, зримый и незримый. Тятькина кровь, как же. Волх Всеславич, внук великого волшебника и сын… Числобог один знает, чей он был сын. Некоего дивного создания – может статься, что и кого-то из старых богов.

Потому и отчества не носил, а носил «дединство». Матка-то его, Марфа Всеславовна, была вроде как обычной девкой, хотя и княжной, зато уж ее тятька, Всеслав Бречиславич, не просто так Чародеем прозывался.

Но то давно водой утекло, быльем поросло. Больше ста лет минуло со дня смерти князя Всеслава. Больше семидесяти – со дня смерти его внука. Волховичи ой как немолоды ведь уже.

Были б они просто людьми – ходить бы им в дряхлых старцах.

Но они оборотни. Им на роду два, а то и три человеческих срока отмерено. Еще немало годов, поди, будут по русским землям бродить, лежачие камни переворачивать. Уж и Ванька-Дурак состарится, в могилу уйдет, а эти все с прямыми спинами будут.

– Кстати, Яромир, а что ты сегодня без своего заспихи? – спросил леший, ведя Волховичей по лесу. – Я осенесь-то понаслышал всякого о ваших похождениях. Вы, говорят, Езернима избили да ограбили?

– Болтают больше, – отмахнулся Яромир. – Мы его пальцем не тронули.

– Да мне можешь не хитрить, – хмыкнул Мусаил. – Мне до его сомовьих слез дела нет. Так чего тут Ванька Тиборский не околачивается?

– Незачем его в это впутывать, – сказал старший из братьев, Гнедой Тур. – Сами разберемся, без князей.

И без оборотней – хотелось добавить Мусаилу. Но не добавил, сдержался. Пожалуй, если Полисун рогом упрется, так он еще и порадуется, коли с ним эти трое будут.

А упереться он может. Полисун пошел против решения лешачьей сходки. Уд положил на мнение хозяина сих краев. Мусаилу это тяжкое оскорбление, и Полисун этого не понимать не может.

Что начнется, если каждый дух-хозяин станет ходить куда хочет, творить в чужих владениях что хочет? Сам принцип местничества стоит на том, что у каждого есть вотчина, и границы четко очерчены. На своей земле ты царь и бог, но к другим не лезь, остерегись. Если и заглянешь к кому – так только с его разрешения, блюдя уважение.

Но со звериными духами-хозяевами всегда были проблемы. Их-то вотчина на одном месте не лежит, границ не имеет. Поневоле иногда поссоришься.

А Святобора больше нет. Ушел Лесной Царь, оставил свои бескрайние владения. Некому больше судить и рядить простых леших.

Каждый теперь сам за себя, один Род за всех.

Волков вокруг становилось все больше. На оборотней они смотрели недобро, скалились, но нападать не нападали, держались на расстоянии. Остерегались Мусаила.

– Далече от меня не отходите, – напомнил леший. – Кинутся.

– А и кинутся – так раскаются, – равнодушно откликнулся Финист. – Еще я лесных собак не пужался. Яромир, без обид.

– Какие обиды, – пожал плечами тот. – Они мне не друзья.

И вот деревья расступились, и Мусаил с детьми Волха вышел на поляну. Там собралось три дюжины особо крупных, старых волков – вожаки стай. Среди них ходил-бродил Полисун, козлоногий и лохматый.

И не один он тут был. Мусаила уже опередили иные лешие – видать, их Полисун с самого начала кликнул. Были тут похожий на громадного медведя Боровик, златорогий олень Туросик и лохматый, с топорами вместо рук Стукач.

И Пущевик, конечно. Старший леший Кащеева Царства. Этакая колючая коряга с руками-ветвями. Острый весь, цапучий – схватит коли, так не выпустит, в кровь раздерет. Из-под зеленых волос сверкали глаза-угольки – и при виде братьев-оборотней они вспыхнули ярче звезд.

– А вот и гости наши пожаловали! – проскрипел злобный лешак. – Гостенечки-гости, глодать прадедовы кости! И Мусаил тут, человечий прихвостень! Что, телята-щенята, всполошились, забегали?

– А ты и рад стараться, леший? – фыркнул Финист. – Всеядец ты гнусный, смутьян глумливый, тварь навья, червословящая. Что ты вообще тут делаешь? Тут не твой лес.

– Мой лес там, где я, – ответил Пущевик. – А ты, куренок, клюв захлопни, не с тобой говорят. Ты тут вообще самый младший. Сейчас вот рукавом махну, да и станет у тебя в глазах темным-темно.

– Тихо оба! – возвысил голос Бречислав. – Мы сюда не свориться пришли, Пущевик!

– Ты пасть тоже лучше не разевай, бык комолый, – огрызнулся леший. – Думаешь, боюсь я тебя? Никого я из вас не боюсь. За моей спиной сам царь Кащей. А за вашей кто – Глебка-князь? На него и Кащея не нужно – Жердяя хватит послать или Шерстнатого.

– Посылали уже, – спокойно ответил Яромир. – И нету больше Жердяя. И Шерстнатого тоже нет.

– А… как… ты… – стушевался Пущевик. – Это как…

Он растопырился колючками, гневно засопел. Как и другие лешие, Пущевик зимой крепко спал. Не все новости еще успел услышать.

– Неважно, – прохрипел Полисун. – Сгинули и сгинули, туда и дорога. Этакого сора мы веником по углам наметем, дай срок. А людов изведем всех до последнего. Отправятся волкам на корм.

– Может, где в иных краях и отправятся, но не здесь! – рявкнул Мусаил. – Здесь моя земля! Мои владения! И мы, кажется, договорились, что наше дело сторона!

– Вы, может, и договорились, а мы нет! – огрызнулся Пущевик. – Я сразу сказал, что нами решение принято! Лешие Кащеева Царства все за Кащея! Кто согласен со мной?!

Приведенные им лешие одобрительно загомонили. Над поляной разнесся уже их собственный язык – скрипучий, шелестящий, похожий на все лесные звуки разом. Мусаил ответил на том же наречии – зло, требовательно.

Бречислав, единственный из братьев немного знающий лешачье размолвие, шепнул Яромиру и Финисту, что Мусаил прогоняет пришлых. Он хозяин лесов Тиборска – требует, чтобы в его вотчине людей не трогали, чтобы свар никаких не было.

Но остальные лешие и не думали уходить. Они собрались аж впятером, и один только Мусаил с ними сладить не мог. Набросятся всей оравой – завалят.

Усердствовали, правда, только Пущевик и Полисун. Боровик, Стукач и Туросик пока помалкивали, выжидали. Будь здесь только они – пожалуй, послушались бы Мусаила, ушли подобру-поздорову.

Но Пущевик не унимался. Размахивая руками-ветками, он гневно скрипел:

– Глаза-то раскрой, шишка еловая! Ты кого защищаешь, кого защищаешь?! Не твои ли ели люди рубят, не твое ли зверье губят дуром, не твои ли земли жгут и распахивают?!

– А кто иначе живет на этом свете? – угрюмо отвечал Мусаил. – То ли скажешь, кто из зверья если поумнеет, на задние лапы встанет – так иначе жить будет? Псоглавцы иначе себя вели? А людоящеры? А, говоря о присутствующих, сатиры-козломорды?

– Мое племя так себя не вело! – огрызнулся Полисун. – Мы в лесу жили, без городов! Со всеми зверьми в ладу!

– Исключительно по малочисленности, да по убогости. Сами недалеко от зверя ушли. Люди в стародавние времена тоже в лесу жили, без городов. Пока дики были и безгласны. А ты, Пущевик, сам-то кем был до смертного часа? Не человеком разве?

– За себя говори, за других рта не разевай! – скрипнул Пущевик. – Был ли я человеком, не был ли я человеком – того сам не помню. Не был, думаю. А коли б и был – так что? В прежние времена люди не такие были, тут ты прав. Не столько от них вреда лесу было. Не так еще расплодились, да и старых богов еще почитали. А теперь – посмотри, посмотри!.. Вон, ливень вчера был над людами! Само небо плакало от ярости, видя, в какую вонючую, смердящую кучу они обратились!