Она уронила платок и посмотрела на меня покрасневшими глазами.
— Не смешно, — сказала она.
Я улыбнулся.
— Я этого и не добивался, — я сел на старый диван, чтобы между нами было расстояние. Она была красивой, я к такому не привык. Она была не как большинство ю-девушек, гонящихся за последними трендами красоты, внедряющих в тело модификации, меняющие им нос, губы, бедра, зад, зависело от тренда. Ю-парни улучшали себе мышцы и покупали точеную челюсть. Но мода менялась, и ю меняли себе внешность почти каждый месяц. Мэй не могли такого себе позволить, им оставалось наносить макияж, использовать татуировки, что держались долго, и красить волосы.
Молодежь Тайпея стала хамелеонами. Мы не могли изменить смог, что окутывал наш город, но могли управлять своей внешностью, и каждый облик был ярче и круче предыдущего.
Она допила воду и с опаской посмотрела на меня.
— Как тебя зовут?
— Серьезно? — рассмеялся я.
Она подняла плечи.
— Думаю, ты на год старше меня. Восемнадцать. Родился в год лошади, — она кивнула на темную одежду, висящую на некоторой мебели в комнате. — Я буду звать тебя Темным конем.
Я чуть не улыбнулся, но вместо этого вытащил свой нож-бабочку и начал кружить его между пальцами и в ладони. Это помогало мне думать. Она напряглась, впилась руками в ноги. Она боялась, что я использую свое преимущество. Нет, и мне пришлось побороть желание успокоить ее и объяснить.
— Зачем все это, Ро? — ее голос прервал мои мысли.
Зачем все это, Ромео?
Она не говорила так в романтическом смысле, она говорила о трагедии.
Я оглядел комнату ее глазами. Я жил в заброшенной лаборатории, что принадлежала университету Янминьшань, экспериментальный «дом» был на пополняемой энергии. Когда-то люди думали, что планету можно сохранить такими способами. Можно, но мало людей это заботило. Богатые были слишком богатыми, бедные — слишком бедными, а средний класс, будем честными, был теми же бедняками, но с домами побольше, машинами получше. Теперь большая часть не доживала до сорока, и это заботило нас еще меньше.
В моем доме было только три комнаты: кабинет, ванная и эта главная комната, где была и маленькая кухня. Здесь был большой круглый обеденный стол с парой разных стульев, потрепанный желто-бирюзовый диван, которому было не меньше сорока лет, металлический стол и деревянный стул, на котором сидела она. Большие окна на южной стене выходили на густые заросли снаружи.
Я трижды подбросил нож, наслаждаясь щелканьем лезвия и рукоятей, а потом пожал плечами.
— Похищать в черном проще.
Плохая шутка. Ее глаза загорелись.
Я вскочил, схватил свой древний МакПлюс со стола и открыл его.
— Надевай шлем, — сказал я.
— Зачем?
— Ты звонишь своей семье.
Она послушалась, закрепила шлем, глубоко вдохнула, и ее грудь стала заметнее в ее костюме. Я притворился, что не увидел этого.
— У тебя одна минута, — я ввел нужные команды на ноутбуке и кивнул ей.
Мы ждали в напряженной тишине, но ответа не было.
— Отец не отвечает, — сказала она.
Как? Его дочь похитили.
— Звони маме, — приказал я.
Ее мать тут же ответила. Слава богам.
— Ма! — ее голос изменился, стал звучать юно и беспомощно.
Хотя ее шлем чуть потемнел, я заметил слезы в ее глазах, видел на стекле лицо ее матери.
Я мог понять разговор по ее ответам.
—
Она сцепила ладони перед лицом, ее пальцы дрожали, словно она могла задержать там изображение ее матери.
— Скажи ей, что я хочу триста миллионов долларов, — сказал я.
Ее зрачки уменьшились, она вздрогнула и посмотрела на меня.
— Ну же!
—
— На этот счет, — я дал ей номер кредитки со специальным счетом, она прочитала его. — У вас два часа.
—
Ее мама начала задавать безумные вопросы.
Кто он?
—
Где ты?
—
Я ввел команду и прервал ей связь.
Она отклонилась, растерявшись, чуть не упала со стула, а потом сняла шлем, бросила его на землю. Он отскочил от бамбукового покрытия и покружился, я подхватил его.
— Черт!
Она притянула ноги к груди на стуле и уткнулась лицом в колени. Ее плечи опустились. Когда она подняла голову, бледное лицо было в пятнах.
— А если бы ты его сломала? — я осторожно поставил ее шлем на обеденный стол.
— Триста миллионов? Ты серьезно?
Она была сильной. Я восхитился бы этим, если бы ее слова не разозлили меня.
— Что? Тебя ждет намного больше в фонде доверия, — у ю всегда были запасные пара миллиардов.
— Зачем тебе эти деньги? — спросила она, скрестив руки, оценивая меня взглядом.
— А тебе зачем? — парировал я.
Мы смотрели друг на друга, быстро дыша. Она из-за непривычного ей грязного воздуха, я — потому что был раздражен. Чертова ю-девчонка.
— Почему моя семья должна тебе верить? — осведомилась она. — Вдруг ты меня все равно убьешь?
— Ты знаешь, как это работает, — было негласное правило между похитителями и их мишенями. Жертвы все платили, и преступники никого не убивали. Пока что. Но никто до этого и не просил триста миллионов. Это была не моя проблема. Если бы я был на месте ее отца, выкуп был бы на счете в течение часа.
— Можно воспользоваться твоей ванной? — спросила она.
Я кивнул на дверь, она пропала за ней, закрылась. Я воспользовался моментом, чтобы походить по комнате, анализируя ситуацию. Я дал ее семье два часа, чтобы заплатить. Получив деньги, я смогу отвести девушку на ночной рынок.
Душ шумел какое-то время, и я подошел к двери, что не была заперта.
— Окно слишком маленькое, чтобы в него пролезть, — крикнул я. — Если выпадешь из него, сломаешь ноги или шею.
Вода выключилась через минуту. Она вышла, выглядя так же, все еще источая запах клубники.
— Полотенце дать? — спросил я, скрывая ухмылку за последним яблоком, найденным в холодильнике.
— Нет, спасибо, — холодно сказала она, а потом изящными глотками принялась за витапак, что я ей отдал. — У тебя нет плотной еды?
— Это место похоже на пятизвездочное заведение? — спросил я. — Только жидкость.
Потому что больше ничего я позволить не мог.
— Хотя… — вдруг вспомнив, я открыл шкафчик кухни. — Есть две
Я дал ей одну из булочек.
— Не вини меня потом за боль в животе, — сказал я, откусив от своей булочки большой кусок.
Она долго смотрела на булочку, откусила кусочек, медленно разжевала и проглотила. Она замерла, словно ожидала смерти. Я доел свою булочку и отряхнул руки.
— Ну? — я все еще был голоден.
Она откусила уже кусок побольше, вскинула голову с вызовом.
— Неплохо, — сказала она. И посмотрела на большие окна. — Мы на Янминьшань? — спросила она.
— Нет, — соврал я. — Ты не знаешь других гор в Тайване?
— Я почти не ходила по Тайпею, — на ее лице проступило что-то, похожее на тоску, она смотрела на деревья. — Мы можем выйти наружу.
Я не смог скрыть удивление.
— Нет.
— Я никогда не была в горах раньше. Я не сбегу.
— Ты заблудишься. И умрешь.
Она подошла к огромному окну и прижалась к нему. Я не знал, каково это — никогда не бывать в горах или не видеть заросли так близко, никогда не ходить наружу без стеклянной миски на голове.
— Хорошо. Твой шлем остается внутри. Если хочешь подышать воздухом, можем выйти ненадолго, — это было рискованно, но я не был похитителем или вором, хоть именно этим и занимался. Я зашел еще не настолько далеко.
Она обернулась, ее силуэт очертил свет дня. Она улыбнулась. Естественно было улыбнуться в ответ. Я склонил голову и развернулся. Не стоило слушаться инстинктов.
— Идем. Далеко не отходи, — тяжелая дверь открылась по моему приказу. — Мне все равно нужно собрать огурцы и помидоры.
— Что?
Я схватил ее за руку, ощутил нежность ее кожи в своей грубой ладони. Она отдернула руку, испугавшись, но моя хватка не ослабла.
— Ты хочешь посмотреть или нет? — спросил я.
Она кивнула, стиснув зубы, на ее скулах появились два ярких пятна.
Я повел ее вдоль дома, отводя в сторону ветви и листья, мы миновали десяток цистерн, собирающих дождевую воду. Я ощутил запах влажной земли. Мы пошли по тенистой тропинке и попали на полянку, где было видно небо. Солнце горело над нами, слепящий жар с оранжевой аурой.
Небо было синим. Такое я видел в андернете, на некоторых сайтах были фотографии другого времени, бледно-голубое небо среди небоскребов или синее небо, похожее на спокойное море, оттенки синевы смешивались, как на старой картине. Я вспоминал те фотографии, чистоту в них. Настоящую чистоту.
Но разве можно было верить всему в андернете? Картинки делать было проще, чем лицо ю-парню. Я не знал, видел ли кто-нибудь синее небо. А потом я прочитал в романе, опубликованном век назад, как автор описывал небо голубым, и поверил в это, ощутил удивление, восторг и горе одновременно.
Я не дочитал ту книгу.
Я вдруг ощутил давление, ладонь ю-девушки сжала мою. Ее покрасневшее лицо было поднято, глаза щурились в тусклом свете солнца. Она кашляла в рукав, а потом прекратила, и ее дыхание было быстрым и неглубоким. Близился вечер, влажный жар лета был давящим.
— Ты в порядке? — спросил я.
Она посмотрела на меня сияющими глазами и сказала:
— Я никогда еще не видела вот так небо.
— Без шлема?
— И так широко. Оно всегда грязно-коричневое над Тайпеем, — сказала она.
Небо над нами было серым от загрязнений, но не коричневым, как часто было над городом. Я повел ее в свой маленький сад. Огурцы висели с бамбуковых опор, что я сделал, скрывались среди больших темно-зеленых листьев. Мы шли среди помидоров, плоды были маленькими и сморщенными. Я пригнулся, девушка тоже, я выбрал помидор, отряхнул его и откусил. Больше горький, чем сладкий. Она смотрела так, словно я вытащил из земли крысу и съел.