Прыжок во тьму

Рудольф Ветишка

ПРЫЖОК ВО ТЬМУ

ПРЕДИСЛОВИЕ

В сентябре 1938 года в результате мюнхенского сговора западные державы принесли Чехословакию в жертву Гитлеру. Значительная часть чехословацкой территории была отторгнута фашистской Германией. Позорная мюнхенская сделка была кульминационным пунктом в политике поощрения гитлеровских агрессоров, проводимой тогдашними правителями Англии и Франции, и в огромной мере содействовала развязыванию фашистской Германией второй мировой войны.

Советский Союз решительно выступил против мюнхенского сговора, расценив его как акт предательства Чехословакии. СССР готов был оказать чехословацкому народу всю необходимую помощь против агрессии. Однако буржуазные правители Праги, став на путь капитуляции, не сочли для себя возможным обратиться за помощью к Советскому Союзу.

15 марта 1939 года гитлеровцы ликвидировали чехословацкое государство. Жестокими репрессиями захватчики рассчитывали парализовать всякую попытку к сопротивлению. Они ставили целью уничтожение чешской и словацкой наций. Речь шла не только о свободе народа, но и о самом его существовании. Черная ночь оккупации опустилась над Чехословакией.

В этой обстановке выявлялось отношение различных социальных слоев и политических общественных сил страны к происходившим трагическим событиям. Монополистическая буржуазия пошла на экономическое и политическое сотрудничество с оккупантами. Антифашистски настроенные слои — рабочий класс, крестьяне, патриотические круги интеллигенции — отвергали оккупационный режим, включались в движение Сопротивления. Что касается представителей оппозиционной части мелкой и средней буржуазии, служащих бывшей буржуазной республики, то они занимали в основном позицию пассивного выжидания, уповая на «помощь с Запада». Рабочий класс страны под руководством Коммунистической партии Чехословакии начал активную борьбу против гитлеровских захватчиков. Сразу же после Мюнхена КПЧ стала готовиться к переходу на нелегальное положение. 20 октября 1938 года буржуазное правительство запретило деятельность Коммунистической партии в чешских землях. По решению ЦК КПЧ, известные руководящие деятели партии, над которыми нависла смертельная опасность, выехали в СССР. Одновременно было создано подпольное руководство КПЧ в стране. I подпольный ЦК КПЧ, в который вошли Э. Уркс, Я. Зика, Э. Клима, братья Сынеки и другие товарищи, в условиях жесточайшего террора, повальных арестов коммунистов, провел огромную работу. После вторжения гитлеровских войск партия призвала народ подняться на борьбу с захватчиками. Она разъясняла также, что чехословацкий народ найдет опору и поддержку в этой борьбе не у империалистических держав Запада, вероломно предавших его в 1938 году, а у Советского Союза, что ориентация на страну социализма является вернейшей гарантией и предпосылкой восстановления суверенитета и будущего демократического развития чехословацкого государства.

Весной 1941 года большинство членов I подпольного ЦК КПЧ было арестовано гестапо. Оставшийся на свободе член ЦК Ян Зика создает II подпольный ЦК, куда кроме него вошли Ю. Фучик, Я. Черный, Я. Покорный, К. Шумбера и другие. Партия, особенно после нападения гитлеровцев на Советский Союз, сумела поднять на борьбу широкие народные массы. По всей стране проходили многочисленные забастовки, участились случаи саботажа и диверсий. В «протекторат» был срочно послан известный палач Гейдрих, которому поручили твердой рукой навести «порядок». Гестаповцам удалось разгромить многие некоммунистические организации движения Сопротивления. Однако в мае 1942 года Гейдрих был убит.

В дни новой волны фашистского террора, последовавшей после убийства Гейдриха, в июне 1942 года был арестован второй состав Центрального Комитета. В этой сложной обстановке Йозеф Молак создает III подпольный ЦК КПЧ, который руководит работой партии в стране. В это время, после долгого, полного опасностей пути, в Прагу прибыл Рудольф Ветошка — автор воспоминаний.

Рудольф Ветошка — один из старейших членов КПЧ. Он вступил в ее ряды в первые дни создания партии — в 1921 году. В 1929 году на V съезде КПЧ Р. Ветошка был избран в состав ЦК КПЧ, а затем стал членом Политбюро ЦК КПЧ. Он являлся также членом I подпольного ЦК КПЧ и был в 1939 году направлен в Москву, чтобы информировать руководство партии об обстановке в стране.

В марте 1943 года Заграничное бюро ЦК КПЧ в Москве направило Р. Ветошку на родину установить связь с подпольным Центральным Комитетом КПЧ и передать директивы Бюро. Одновременно в Словакию с таким же поручением был направлен Карол Шмидке.

В воспоминаниях Р. Ветошки не дается полной картины антифашистского Сопротивления в Чехословакии. Но его заметки помогают составить представление о формах и методах подпольной борьбы КПЧ, о тяжелейших условиях, в которых приходилось работать коммунистам — бойцам подпольного фронта, зверски преследовавшимся гестапо и полицией.

Как подчеркивает Р. Ветошка, огромной поддержкой чехословацким патриотам были победы советского народа на фронте борьбы против фашизма. Волнующее впечатление оставляют страницы, где говорится о встрече Р. Ветишки с членами III подпольного ЦК Компартии Чехословакии, нарисованы портреты таких героических деятелей КПЧ, как Йозеф Молак и другие.

В условиях беспрерывного, смертельно опасного поединка с гестапо, под постоянной угрозой ареста и смерти чехословацкие коммунисты мужественно поднимали народ на борьбу с захватчиками. 25 тысяч коммунистов отдали свои жизни за свободу Родины. Нельзя не преклоняться перед величием морального духа и бессмертием подвига этих людей.

В конце 1943 года были арестованы гестапо и вскоре казнены почти все члены III подпольного ЦК КПЧ, погиб в перестрелке с фашистами и руководитель подпольного ЦК Й. Молак. 23 июля 1944 года гестапо арестовало Р. Ветишку. Наступили тяжкие дни заключения в застенках тюрьмы Панкрац.

Несмотря на тяжелые потери, Коммунистическая партия Чехословакии продолжала последовательно проводить линию на развертывание вооруженной борьбы против захватчиков, на подготовку всенародного антифашистского восстания и укрепляла свои ряды, постоянно вовлекая новые и новые группы рабочих, молодежи и других патриотов. Особое значение имела боевая деятельность группы «Пржедвой», с которой установил связь Р. Ветишка.

Весной 1945 года партизанское движение в чешских землях, опиравшееся на нелегальные организации, созданные III подпольным ЦК, достигло наивысшего подъема. Утром 5 мая 1945 года в Праге вспыхнуло восстание.

В результате восстания, на помощь которому пришла Красная Армия, узники тюрьмы Панкрац были освобождены. Так Рудольфу Ветишке удалось вырваться из рук гестапо. После окончания войны и до последних дней жизни (1966 г.) товарищ Ветишка продолжал вести большую партийную и общественную работу.

Правдивый рассказ активного участника борьбы чешских коммунистов против фашизма воспроизводит яркие, незабываемые страницы героической истории славной Коммунистической партии Чехословакии.

Доктор исторических наук, профессор

А. Недорезов

РАССТАВАНИЕ С МОСКВОЙ

Солнечный и морозный день 1943 года. Военная легковая машина мчит нас на аэродром вблизи Москвы. Отлетать предстоит двоим — Эде[1] и мне.

К возвращению на родину мы готовы. Принято решение послать нас в Чехословакию для связи с подпольным руководством партии. Нам предстоит передать ему директивы Заграничного бюро ЦК КПЧ о задачах партии после победы Красной Армии под Сталинградом и одновременно обеспечить прямую связь подпольного руководства партии с заграничным.

Задание почетное, но трудное.

На аэродром приехал проводить нас товарищ Шверма. Во время длительной подготовки к нашей переброске в Чехословакию мы постоянно с ним встречались. Он и теперь решил побыть с нами до самого вылета. Нас это радовало. Шверму мы любили.

На аэродром приехали несколько раньше назначенного времени. В ожидании приказа о вылете сидели в комнате для пилотов. Говорили о Сталинграде, о значении победы советских войск, об откликах на эту победу во всем мире, особенно в оккупированных странах.

Товарищ Шверма, внимательно выслушав последние наши вопросы о работе на родине, сказал:

— Вы едете домой. Ваша работа будет нелегкой. Фашизм — самый свирепый враг, с которым до сих пор приходилось сталкиваться рабочему движению.

Его голос — спокойный, твердый, уверенный — ободряет нас.

— Наступил перелом, — продолжал он. — Дорога на Запад после поражения гитлеровских войск под Сталинградом открыта. Следует ожидать, что летом Красная Армия перейдет в решительное наступление — наступление, которое завершится только тогда, когда над Берлином взовьется красное знамя. Теперь это только вопрос времени. Предстоят ожесточенные, тяжелые бои. Красная Армия уже настолько сильна, что может разгромить фашистов один на один. Это понимают и союзники на Западе…

В комнату вошли советские товарищи. Спрашиваем у них, когда же полетим.

— Нужно еще подождать, — отвечают они, — небо не очистилось.

Продолжаем прерванный разговор. В основном он касался нашей работы на родине. Особые усилия, говорит товарищ Шверма, надо направить на то, чтобы весь народ поднять на активную борьбу против оккупантов. Борьбу за восстановление Чехословацкой республики мы поведем широким народным фронтом, сотрудничая со всеми прогрессивно мыслящими гражданами и патриотами своей страны. Необходимо создавать национальные комитеты, которые сегодня будут организаторами всенародной борьбы, а завтра — новыми органами власти в освобожденной стране. Необходимо добиваться, чтобы партизанская борьба против оккупантов ширилась, а в нужный момент могла перерасти в национальное восстание. В своей борьбе мы опираемся на нашего великого союзника — СССР. Его героический народ и армия приносят громадные жертвы во имя нашей свободы, нашей национальной независимости…

Время идет. Уже несколько часов сидим и ждем приказа. Полетим или не полетим? Неясность рождала беспокойство.

Товарищ Шверма пошел выяснять обстановку. Вскоре он вернулся и сообщил, что вылет назначен на шесть часов вечера. Это нас успокоило.

Мы верили, мы крепко верили, что все кончится благополучно. Опять говорили о родине, об оставшихся там друзьях, о партии, — уже много времени к нам не поступало никаких сведений о ее деятельности, поэтому мы высказывали разного рода предположения и догадки.

За взволнованным разговором незаметно прошло время. И вот дверь открылась: вошли советские товарищи и известили нас о вылете. С ними пришли трое польских коммунистов. Им тоже предстояло возвращение на родину. Их задание аналогично нашему. Значит, полетим вместе. Это было очень правильное и удачное решение.

Последние напутственные указания. Самолет готов.

Товарищ Шверма сказал на прощание:

— Итак, ребята, вы первые возвращаетесь домой. Нелегкой будет ваша работа. Много испытаний выпадет на вашу долю, но вы должны их с честью преодолеть и выстоять. Верю, что свое задание вы выполните успешно. Еще раз, товарищи, желаю вам больших успехов!

Обмениваемся рукопожатиями, обнимаемся…

В шесть часов вечера по московскому времени самолет отрывается от советской земли. Наша ближайшая цель — неподалеку от польского городка Вышкова — у слияния Буга и Левицы. Там вместе с польскими товарищами и предстоит нам прыгать.

Самолет непрерывно набирает высоту. Воздух настолько разреженный, что кое-кто прибегает к кислородной маске.

Я погрузился в тревожные раздумья. Минуты перед боем всегда самые тяжелые. Думаю только об одном: как мы долетим, удачно ли приземлимся, как продолжим свой путь, как попадем на родину.

Сквозь рев моторов я опять слышал слова товарища Швермы, сказанные нам на прощание, повторял аргументацию, которой нас вооружил товарищ Готвальд, вспоминал прием у товарища Димитрова и его напутственные слова: …по-гуситски воевать… Фашистам никакой пощады, только смерть!

Полет продолжался несколько часов, но для меня они промелькнули как несколько минут. Часовая стрелка подходила к одиннадцати, когда пилоты сообщили, что пора приготовиться.

Мы готовы к прыжку, но самолет почему-то кружит.

Нам объясняют: на земле не видно условных сигналов.

«Что случилось? — мысленно спрашивал я себя. — Ведь радиограмма не могла не дойти…»

В то время никто из нас, разумеется, не знал, что польским товарищам обстоятельства не позволили прибыть в намеченное для встречи место.

Командир корабля спрашивает, будем ли мы прыгать? Дружно отвечаем: «Да!»

Жмем руки советским товарищам. Они желают нам ни пуха ни пера. Напряжение достигает своего апогея. Звучит команда — и мы прыгаем.

Мрак ночи поглощает нас.

НА СВОЙ РИСК ПО ПОЛЬШЕ

Спустя несколько минут мы приземлились. Упали на мягкую, поросшую травой землю неподалеку от Буга, почти рядом, не более пятидесяти метров друг от друга.

Сильный ветер волочил нас к воде. Не окажись на нашем пути высоких верб, кто знает, чем бы все это кончилось…

Мы быстро избавились от парашютов, залегли, приготовились к бою.

Кто отзовется — друзья или враги?

Во тьме завывал ветер, рвал ветви прибрежного кустарника, шуршал в кронах ольшаника. Вдали угасал рокот самолета. Слышался плеск незримых волн Буга. Земля была мокрой от талого снега.

Сжимаем в руках пистолеты. Однако вокруг нас спокойно.

Итак, нас никто не встретил, мы оказались перед новой трудной и сложной проблемой: куда идти? Прямо в Варшаву или на явку в Чарновцы?

Времени для раздумий нет. Нужно как можно скорее уходить от места приземления. Свертываем парашюты, привязываем к ним камни и топим в Буге. Все предметы, казавшиеся нам лишними, закапываем. Работаем быстро и тихо.

Через четверть часа тронулись в путь вверх по Бугу. Шли всю ночь без остановок, без отдыха. Только ранним утром укрылись в лесу вблизи реки. Едва рассвело, польские товарищи вышли из лесу на разведку. Необходимо было выяснить, где мы и в каком направлении следует идти дальше. Оказалось, что находимся возле села Каменчук, расположенного неподалеку от городка Вышкова, что километрах в пятидесяти северо-восточнее Варшавы.

Принялись обсуждать, как быть дальше. Идти ли нам на вторую явку (согласно инструкции, мы должны были сделать так, если нас никто не встретит) или связаться с польскими коммунистами и попросить их провести нас в «протекторат»?

Сошлись на том, что польские товарищи пойдут в Варшаву, свяжутся там с варшавскими коммунистами, а мы с Эдой на это время укроемся в лесу и будем ждать, пока за нами придут.

Условились о пароле, и польские друзья двинулись в путь.

Мы с Эдой обосновались на крошечной полянке в густом низком кустарнике. В воскресенье, 21 марта, на четвертый день после приземления, решили осмотреть местность. Нужно же на всякий случай знать, куда уходить, если вдруг нагрянет враг.

Приведя себя в порядок, мы осторожно вышли из кустарника. Неподалеку видна была деревня. Поле, отделявшее нас от нее, пересекала узкая неглубокая речушка. Сразу же за нею, не далее полукилометра, начинались первые домики. К ним через речку вел мост.

Казалось, что опасность нам не угрожает. Но что-то нас настораживало. Уж очень оживленной с утра казалась деревня. Люди не работали в поле, в лесу, а по деревенской дороге вдруг торопливо проходило восемь — десять человек. Может быть, действительно происходит что-то необычное? Это вселяло тревогу. «Впрочем, у страха глаза велики. Возможно, все объясняется тем, что сегодня воскресенье и люди идут в костел», — подумали мы и вернулись в свое укрытие.

На следующий день вышли только на опушку рощи и, спрятавшись, стали наблюдать, что происходит вокруг. В деревне опять заметное оживление. Люди сновали взад и вперед. Кое-кто пошел даже в лес, где накануне мы заметили только лесника. Встревоженные, мы вернулись в свое укрытие и просидели там весь день.

Ночь прошла тревожно.

Что происходит?

Рано утром нас разбудил гул моторов грузовиков. Мы подползли к опушке леса: что за черт — грузовики, полные фашистских солдат. Машины миновали деревню и скрылись в том направлении, откуда пришли мы. Одна из машин остановилась у деревни. Мы решили немедленно покинуть укрытие. Лучше с риском продолжать путь, нежели попасть в плен без боя. Двинемся на явку одни.

Мы уничтожили в кустарнике все следы, свидетельствовавшие о нашем пребывании тут, и приготовились двинуться в путь. Запасные сорочки надели на себя, остальную одежду — прежде всего куртки и обувь — закопали. С собой взяли только то, что вошло в карманы. Нам казалось, что с пустыми руками легче проскользнуть незаметно: будто мы идем из деревни в деревню в гости.

Без дальнейших колебаний двинулись на юг.

После многочасового перехода остановились передохнуть и спокойно обсудить, что делать дальше.

Положение весьма незавидное. Мы знали, что вторая явка — в поселке Чарновцы, неподалеку от городка Демблин, что в восьмидесяти — девяноста километрах юго-восточнее Варшавы; так как мы находились на северо-востоке от Варшавы, нам нужно было обойти ее и двинуться на юг вдоль демаркационной линии. Это могло составить добрых двести километров.

Дороги мы, понятно, не знали, карты не имели. Ориентировались только по тем данным, которыми поделились с нами польские товарищи перед своим уходом. Направление мы определяли по солнцу. Так как у нас не было ни польских документов, ни польских денег, нам ничего не оставалось, как идти пешком. В капризную весеннюю погоду, преимущественно по песчаной местности, а то и по раскисшей заболоченной почве шагать не так-то легко. Продуктами питания мы были обеспечены примерно на три дня — это при условии, что будем есть один раз в день и то понемногу. На ночлег под крышей мы рассчитывать не могли. Нас предупредили, что в Польше введен комендантский час и свобода передвижений разрешена лишь с рассвета до сумерек, то есть от пяти утра до семи вечера.

Итак, в дорогу. Польские граждане нам помогут. Мы должны дойти! Будем обходить крупные населенные пункты, где можно нарваться на патрули полиции или фашистов.

Вновь сверив по солнцу направление, двинулись вперед.

Мы должны дойти!

Шли два дня.

Меня стали одолевать сомнения: не преждевременно ли мы ушли? Действительно ли нам грозила опасность? Ведь вернутся польские товарищи и не найдут нас на условленном месте. Наше отсутствие их обеспокоит. Однако полученная в Москве последняя инструкция подтверждала правильность моего решения. Мы поступили правильно, убеждал я себя. Если же мы не найдем товарищей и на второй явке, самостоятельно двинемся в Словакию, а оттуда уж в Чехию как-нибудь попадем. Мы должны добраться до родины! Но опасения мучили меня снова и снова…

К исходу третьего дня подошли к городку с вокзалом. Еще издали заметили лесопильный завод. На окраине жались друг к другу убогие деревянные лачуги, крытые старым, ржавым железом. Такие пролетарские лачуги были знакомы нам и на родине, в них жили рабочие.

Мы не сказали друг другу ни слова, но в наших глазах отразилось единое решение: остановимся здесь. За все время пути мы не имели ни ложки горячей пищи. Но главное — нам необходимо было выяснить, правильно ли идем и что происходит в Польше.

Мы постучали и вошли в ближайшую лачугу. За скудным ужином сидела семья: муж, жена и двое детей. Мы сказали им, что — чехи, рабочие, бежим из фашистского эшелона. Нам не верили. Отец — рабочий лесопильного завода (об этом он сказал нам позднее) — долго и недоверчиво оглядывал нас, затем спросил о родине, что мы за рабочие и почему, собственно, бежим. Наши ответы, очевидно, успокоили его. Лед тронулся.

Тогда мы прямо, без всяких хитростей, спросили его, знает ли он дорогу на Демблин.

— Да, дорогу знаю. Но почему вы не едете поездом?

— Боимся, что нас схватят. Ведь в поездах бывает проверка?

— Бывает. Сейчас осадное положение и тотальная мобилизация.

И с явной гордостью рассказал нам, как фашисты напрасно развешивают афиши, призывая людей добровольно ехать на рабский труд. Добровольцами оказываются только малодушные. Остальные предпочитают ходить из деревни в деревню, чтобы их внезапно не схватили дома. Фашисты бесятся. Удвоили проверку на шоссейных и железных дорогах, организуют облавы на вокзалах, в поездах, в деревнях и городах.

— Мы это называем «хваталовкой», — пояснил он. — Охотятся за нашими людьми, как за зверьми.

Голос его дрожал от негодования и ненависти.

Немного помолчав, он продолжал: