Помоги проекту - поделись книгой:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Было уже за полдень третьего апреля тысяча девятьсот двадцать шестого года. Столовая, битком набитая посетителями, гудела,, как улей. Входная дверь поминутно хлопала и душераздирающе скрипела. Официантки, лавируя между столиками, разносили на больших деревянных подносах супы и борщи, окутанные облаками пара; пар поднимался к низкому серому потолку и оседал на каменных стенах мелкими капельками.
В дальний угол—к столику под окном, где сидел пожилой гражданин, пробрались юноша в сером пальто и черном картузе, с брезентовым портфелем под мышкой, и девушка в синем кепи и черном плюшевом жакете, с кожаной сумкой через плечо.
Девушка провела пальцем по стене и взглянула в окно. Мелькали ноги прохожих; стоптанные туфли и еле поспевавшие за ними ботиночки вызвали у нее улыбку, а когда показались огромные грязные сапоги, выделывавшие замысловатые фигуры, она громко рассмеялась.
Пожилой гражданин невольно повернул голову к окну; у него был красивый, строгий профиль и серебряные виски.
— Что это вы веселитесь на пустой желудок?— спросил юноша.
— Стараюсь по ногам определить внешность и настроение прохожих.
Юноша скептически улыбнулся:
— Как всегда фантазируете. Ваше занятие не имеет никакого практического значения.
— Вы скоро помешаетесь на практическом значении. Мне интересно, и, кажется, я никому не мешаю. А в поезде, от самого Ленинграда до Астрахани, некий молодой человек день и ночь играл с попутчиками в домино, сопровождая это занятие дикими выкриками и стуком по столу...
Юноша вспыхнул.
— Зато вы не давали покоя соседям своими расспросами. Я удивляюсь, как они от вас не сбежали в другой вагон!
— Наоборот! Они были рады, что есть кому их послушать, и мне это было интересно... Я больше всего люблю смотреть и слушать,— добавила она и, вытащив из сумки небольшую карту, разложила ее на краешке стола и принялась рассматривать. Палец ее бежал по извилинам рек, задерживался на населенных пунктах и, наконец, резко опустился на юг и остановился.
—- Вот он, мой Шаргол! Смотрите, Яша!
— Не успели там побывать, а уже ваш!—засмеялся юноша.
— Конечно, мой, раз я туда еду,— спокойно сказала девушка. — Не придирайтесь ко мне хотя бы на прощанье и расскажите, что представляет собою Шарголский улус? Правда ли, что это самое живописное место области? Бывали вы там?
— Нет, не бывал, но знаю, что ничего особенного там нет. Впрочем, подождите: Шарголский улус знаменит тем, что туда едет на производственную практику... Ксения Юркова!—И, весьма довольный собою, Яша взял с подноса подошедшей официантки тарелку с супом и принялся за еду.
— Ешьте, вы никогда не поправитесь, если будете болтать за едой. Поедете на Шаргол и сами увидите, каков он, а сейчас перед вами суп, и, надо сказать,— замечательный.
Юноша громко хлебал, с причмокиванием обсасывал косточки, складывая их прямо на скатерть. Девушка ела беззвучно, аккуратно, глядя порою в потолок зелеными кошачьими глазами. Пожилой гражданин внимательно наблюдал за обоими.
— Вас интересует Шаргол?—откашлявшись, спросил он Ксению.— Я там бывал.
Она повернулась к нему:
— Да?
Лицо у незнакомца было утомленное, но глаза смотрели живо и доброжелательно.
— Природа там действительно несколько красивее, чем в других улусах, ведь там проходят Ергени. Но вообще — это типичная полынная степь. Если же говорить об условиях работы, то в настоящее время там не совсем спокойно из-за бандитов. Правда, они держатся в наиболее отдаленных местах, и для вас это не будет иметь значения... Вы, конечно, будете жить в населенном пункте.
— Напротив, в самой глуши. Но неужели грабителей могут интересовать студенты?
— Это не простые грабители, а остатки деникинских банд, которые ненавидят советскую власть. Лучше бы вам поехать в другой район. Скажу прямо: вы можете не вернуться с Шаргола.
— А я думал, что их уже изловили,— сказал Яша.— Знаете, Ксения... Идите сейчас же к заведующему, он человек хороший, попросите его дать вам другое назначение. Если бы я знал, я, конечно, сразу же отговорил бы вас от этого улуса.
Ксения потеребила пуговицу на жакете и вскинула голову.
— Раз меня туда направляют, значит там не только нужно но и можно работать. А умереть когда-нибудь все равно придется, и я, кстати, за жизнь не цепляюсь.
— Ай-ай!— незнакомец покачал головой.— Сколько же вам лет, что вы уже «за жизнь не цепляетесь»? Пятьдесят или шестьдесят? И позвольте спросить,— почему это вы «за жизнь не цепляетесь»? Жизнь надо любить, беречь, и рисковать собой без особой нужды никогда не следует!
— Но я же не рискую! Так само получается! И при чем тут возраст? Конечно, мне не пятьдесят, а двадцать, и этого достаточно!
— Только двадцать! А признайтесь, ведь это вы ради красного словца говорите! Именно в этаком «старческом» возрасте, как ваш, у некоторых появляется любовь к пышным фразам «за жизнь не цепляюсь» и тому подобное.
— Зачем мне красные словечки? Я действительно так думаю и чувствую.
— Она у нас на курсе самая отчаянная,— вставил Яша.— Нынче даже с преподавателями спорила, что девушка может работать у калмыков по борьбе с саранчой, хотя всем известно, что эта работа ей не по плечу. Ведь там свои стратегия и тактика, это — почти военная работа... Вот! Уже разозлилась!—указал Яша на Ксению.— Не терпит, буквально не терпит, когда ей это говорят! А говорят-то не какие-нибудь люди, а бывалые!
Ксения действительно нахмурилась, но товарища не перебивала.
— И кроме того,— продолжал Яша,— калмыки все еще женщин презирают и слушаться не станут! Но у нее — дух противоречия! Кричала, шумела, вот ее и направили в Калмыкию. Пусть позабавится! Миклухо-Маклай!
— А знаете что, Яша?— сказала вдруг Ксения, прищурившись. — Мне и в самом деле стало страшно... Придется сейчас же идти к заведующему. Вы, конечно, не откажетесь—давайте переменим путевки. Вы поедете вместо меня на Шаргол, будете бороться с саранчой и работать вместе с калмыками, которые презирают женщин, ну и, наконец, бандиты—для мужчины они тоже сущая чепуха!
—Ну уж нет! Я еду туда, где живут мои родные, где у меня много знакомых Калмыков, и местность там я знаю хорошо... С какой же стати меняться? Что это вы придумали!— Он даже разволновался и покраснел.
Ксения весело взглянула на незнакомца.
— Успокойтесь, Яша! Я пошутила. Поезжайте в вашу удобную командировку, а я поеду на Шаргол. Кстати, Миклухо-Маклай жил среди дикарей, а я еду к народу, который имеет свою историю и письменность. Гибели я, разумеется, не ищу и буду стараться не погибнуть. Но если это случится, особой беды никому не будет. Не все ли равно — одним человеком больше или меньше? Что такое отдельная личность? Впрочем, это уже философия, а в теперешнее время она — излишний груз!
— Философия излишний груз?— пожилой гражданин улыбнулся.— Откуда вы понабрались таких мыслей? Как же можно жить без философии?
— Конечно, можно! И очень даже здорово получается! Все животные и растения живут без нее, и потому у них жизнь правильная! Вон и Яша так считает. Откуда я понабралась? Да от таких, как он. У нас их на курсе немало!
— Правда?— спросил гражданин у Яши.
— Правда. Но только на счет философии вы ей не верьте! Она влюблена в нее! Она, понимаете, живет в древнем мире и дружит с римскими императорами! Вместо Маркса какого-то Марка выкопала и упивалась. Мы ее за это и в стенгазете прокатили!
— Какого Марка?
— Да Марка Аврелия!1—сказала Ксения,—А Маркса они и сами не читают, еще не созрели для Маркса!
— И что же вы после заметки?—поинтересовался гражданин.
— Думаете, испугалась? Ничуть! Дочитала до последней буковки! Нравится мне, что Марк Аврелий учил властвовать над своими желаниями и любить человечество.
— Хватит, Ксения,—сказал Яша.— Задерживаете вы гражданина. Вам дай волю, вы и пароход и саранчу проболтаете.
Ксения вскочила и растерянно посмотрела на своего собеседника.
— Извините, если я вас задержала...
— Что вы!— перебил он ее.— Напротив, я с удовольствием побеседовал с вами. А вы, молодой человек, напрасно... напрасно... Спутница ваша не болтает, как вы выражаетесь, а думает... Правда, не обо всем она судит правильно, но в двадцать лет это простительно... Ну, желаю вам успеха в работе! И не встречаться с бандитами! А также,— он поднял указательный палец и тепло улыбнулся,— немножко подправьте вашу философию!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Булг-Айста, центр Шарголского улуса, находится в самом сердце калмыцкой степи. Это украинское село, дворов на триста. Рейсовые машины туда не доходят, а останавливаются версты за две, в низине, где расположена ставка—все улусные учреждения.
С южной стороны станка опоясана ериком, впадающим в речушку Дууч-Уси; синей жилкой тянется речушка от Ергеней к Сарпинским степям — далеко на северо-восток от села. Тут же, за ериком, на склоне балки раскинулся лес — гордость булг-айстинских жителей. По правде говоря, это вовсе не лес, а единственная на весь улус роща. Она поднимается до вершины бугра, бок о бок с небольшим лесным питомником. Рядом — пруд, за ним разбросаны постройки опытной сельскохозяйственной станции — хлевы и сараи; ближе всех к пруду стоит небольшой белый флигель; в нем живут работники станции.
Ксения Юркова приехала в Булг-Айсту на рассвете. В ставке не было ни души, и, оставив вещи в гараже, она отправилась к роще. Там ей приглянулся молодой дубок. Растянувшись под ним и положив под голову сумку, она залюбовалась бирюзовыми просветами в его кроне. Внизу задумчиво журчал ерик. Ксения уснула.
Разбудили ее голоса людей, проходивших через рощу. Ксения вскочила, умылась в ерике, высушилась на солнышке и пошла в исполком.
Какой-то сотрудник, узнав, что она приехала для борьбы с саранчой, насмешливо оглядел ее с головы до ног и сказал:
— Поистине саранчовый король! Да вам еще тараканов на печке гонять надо, а вы на саранчу!
Ксению бросило в жар, но не желая показать обидчику, что это ее задело, она круто повернулась и стремительно вошла в первую попавшуюся дверь. Как раз там и оказался Обуши Арашиевич Арашиев, заведующий земельным отделом, который ей был нужен. Он довольно хорошо говорил по-русски. Но голос у него был тоненький, почти комариный. Сам маленький, личико круглое, розовое и пухлое, нос пуговкой и глаза, как изюминки.
Внимательно выслушав Ксению, он сообщил, что в улусе очень много саранчи, но для обследования зараженных ею участков нужно ехать на юг, за сто верст; сам он, к сожалению, не может поехать вместе с нею, так как загружен срочной работой. Осведомившись, имеет ли Ксения пристанище в Булг-Айсте, он посоветовал ей обратиться к заведующему сельскохозяйственной станцией Эрле, который имеет комнату для приезжих и поможет достать лошадь для выезда в степь; Обуши Арашиевич даже вышел на крыльцо, чтобы показать, в какую сторону нужно идти.
Ксения перепрыгнула через ерик и, миновав уже знакомый дубок, пошла наверх, через рощу. На повороте тропы она замети-ла молодого человека, который возился с рулеткой. Завидев Ксению, он поздоровался, приподнимая фуражку.
(Ксения привыкла здороваться только со знакомыми людьми, однако, ответила на приветствие и приостановилась.
— Правильно ли я иду на опытную станцию?
— Да, а кого вам нужно? Если заведующего, то он уехал уже несколько дней назад, а когда вернется — неизвестно.
— Вот так неудача!
Молодой человек предложил ей обратиться к зоотехнику Сорокиной, которая замещает Эрле, а затем деликатно спросил, какая у Ксении специальность.
— Я — энтомолог.
— А что это такое?
— Так называются чудаки, которые под смех окружающих гоняются за букашками.
Молодой человек смутился и с недоверием посмотрел на улыбавшуюся Ксению.
— Извините, я, может быть, не так вас понял... Почему под смех окружающих?
— Многие считают эту специальность не делом. Про нас говорят так: у Ивана Петровича было три сына: двое — умные, а третий энтомолог.
Он засмеялся.
— Что бы ни говорили, я очень рад, что есть такие специалисты! Я — лесовод. У меня в питомнике кто-то здорово разбойничает; каждое утро я нахожу погибшие сеянцы... Очень вас прошу, осмотрите наш питомник! Вы могли бы это сделать даже сейчас, потому что товарищ Сорокина все равно не вернется с участков раньше полудня... Конечно, если вы не очень устали с дороги... Прямо удивительно, как вы кстати!..
Виновниками гибели сеянцев оказались обыкновенные проволочные черви. Лесовод был очень доволен, когда Ксения сообщила ему меры борьбы с ними, прошел с нею до самого пруда, откуда открывался вид на Булг-Айсту, и объяснил, как найти магазины, почту и столовую.
Флигель, где жила Сорокина, был рядом; около него ни души. Обогнув крыльцо, Ксения завернула за угол, но оттуда, гремя цепью и грозно рыча, бросилась огромная косматая собака. Ксения отпрянула. Навстречу ей выскочила маленькая девочка.
— Не ходите! Не ходите туда!—закричала она, махая руками.— Загрызет! Беспременно загрызет!
Ксения спокойно разглядывала девочку. Она была тонкая, как былинка; волосы рыжие, глаза серые, а на лице столько веснушек, что оно тоже казалось рыжим.
— Это твоя собака?
— Нашенская...
— А как тебя звать?
— Па-ша...— и девочка покраснела.
— Ну спасибо тебе, Паша. Ты спасла меня от верной смерти —сказала Ксения, сдерживая улыбку.— Если бы не ты, этот пес наверняка уже доедал бы меня.
Случайно опустив руку в карман, она нащупала там конфету и протянула ее девочке. Паша застеснялась еще больше и спрятала руки за спину.
— Чего ты? Попробуй! Это же вкусно!— И, вложив конфету ей в руку, Ксения оглянулась на пса, который уже улегся и смотрел на них, навострив уши.— А его как звать?
— Полкан...— Паша тихонько спрятала конфету в кармашек серенького вылинявшего платья, взглянула на солнце и сказала, что теперь уже скоро все вернутся на обед.
Устроившись на крыльце, Ксения от нечего делать расспрашивала Пашу о ее житье-бытье. Девочка сначала отвечала с трудом, отрывисто, точно нехотя, и все время краснела, но потом успокоилась.
Паше восемь лет. У родителей она одна. Отец пасет коров и овец и уходит в поле до рассвета, в полдень приходит обедать, а потом снова уходит до позднего вечера. Мать Паши работает то на питомнике, то в саду, что около конторы, за прудом, а то и за семь вepcт — на плантациях. Дома остаются только Паша и Полкан. Она помогает родителям как может: подметает в избе и на крыльце, моет посуду, чистит вареную картошку, а сырую маманя не дает, боится, что она порежет руки; кормит кур и Полкана, а он стережет избу. От кого стережет Паша точно не знает, но маманя говорит, что на свете есть много недобрых людей, а Полкан их умеет узнавать. Времени у Паши много; сделав свои дела, она, если погода плохая, лезет на печку, а если на улице тепло, сидит на крыльце или ходит около пруда. Уходить дальше ей не разрешают: маманя боится, что кто-нибудь ее изобидит; а сельские ребята теперь сюда не приходят, после того как Полкан порвал одному мальчишке штаны за то, что тот швырял в него камнями.
Паша и сама побаивается Полкана и подходит к нему один раз в день, с похлебкой, а без нее, упаси бог. Полкан может «хоть кого» разорвать на части.
Игрушек у Паши нет: раньше была тряпочная кукла, но она стала такая страшная, что маманя ее сожгла, а сшить другую не собралась. Но это было давно, а теперь Паша выросла, и в куклы играть стыдно. Читать Паша не умеет. Папаня и маманя тоже неграмотные; папаня умеет расписываться, а маманя — ставить крест на том месте, где прикажут. Паша тоже может поставить крест и даже звездочку, она пробовала, но маманя отобрала карандашик и положила за образа, чтобы не потерялся. Поэтому Паша рисует крестики только щепкой на земле, если она не очень сухая. В школу Паша не ходит; папаня и маманя говорят, что это необязательно, да и денег нет на обувь, тетради и книжки.
Полкан живет у них два года, и с цепи его пускают редко и только по ночам. А еще в этом доме живет Елена Васильевна. Она встает так же рано, как папаня, потому что без нее не смеют доить коров. И еще здесь живет Василий Захарович, он работает на питомнике, а больше нет никого, и одна комната стоит пустая, для гостей.
Закончив свой рассказ, Паша спросила, надолго ли приехала Ксения, и опять густо покраснела.
Ксения погладила ее головку с двумя жиденькими косичками, перевязанными полинялыми тряпицами.
—- Приехала я надолго, и ты будешь ко мне приходить в гости. Хорошо?
— Хорошо,— прошептала Паша и, услышав мычанье и блеянье приближающегося стада, вскочила: — Сейчас папаня придет!— и убежала в избу.
Действительно, вскоре мимо Ксении прошел высокий, худой и угрюмый мужчина с острым носом и длинными рыжими усами. Немного погодя, появилась тоже высокая и худая, но не угрюмая женщина. Она поздоровалась с Ксенией, спросив, кого она ожидает.
— Товарищ Сорокина сейчас придут. Да вон они!— указала она на хлев, из которого вышла светловолосая женщина.
Елена Васильевна оглядела Ксению серыми веселыми глазами, выслушала и устроила на ночлег к Пашиной матери — Маше, потому что ключ от комнаты для приезжих был у Эрле. Лошадь она пообещала к восьми часам утра и убежала по делам, а Ксения вместе с Пашей пошла в село.
Поделиться книгой: