Помоги проекту - поделись книгой:
«Джаэлл молчит… не считая первой минуты. Молодец. Или Каэрин заткнул ему рот? Трясины! Он знает — сейчас я посмотрю ему в глаза. Если он не безумен, он примет мои извинения. Может быть ядовитым, резким… но мальчик — мой! Пока на моём плече лежит рука Верховного Магистра…»
Юноша ударил коня каблуком, и конь, для разнообразия решив послушаться, резво припустил по тропе, посыпанной белым речным песком, к дому, серебристо блестящему в просвете меж деревьев.
Конечно, его ждали. И, конечно, на том самом месте: ровная травяная площадка за домом и могучий раскидистый дуб… от которого остро пахло болью. Конь тоже учуял «запах» и нервничал: фыркал и дрожал. Мальчик почти висел под дубом лицом к стволу: две ветви удерживают поднятые руки, всё тело натянуто — кажется, дотронься травинкой, и кожа разорвётся, как от удара кнутом. Учитель позвал его беззвучной трелью Чар и услышал — не сразу — едва заметное колебание, похожее на жалобный стон. А в Сумраке мальчик не издал ни звука. Как и мужчина в белом, стоящий рядом.
Юноша спрыгнул с седла, приблизился к мужчине и кивнул. Шляпы не снял: уж коли он пришёл, как Магистр и Луч — к равному в Звезде, то к чему жесты почтения, принятые для ученика и Учителя? «Смотреть в глаза — или снизу вверх. Попробуем первое». Шляпу сорвало с головы резким всплеском Чар, заодно выдрав с корнем прядь волос, и закинуло в заросли шиповника. «Ах, не просто ученик, а ученик провинившийся и нелюбимый? Ну и ладно. Пусть забавляется. Лучше со мной, чем с Джаэллом».
— Ваш свет озаряет мою душу, вэй'Каэрин.
— Ваш свет озаряет мою душу, вэй'Тарис, — сухо отозвался мужчина. Голос его был мелодичным и приятным, а сам он был красив, как все Чар-Вэй: статный, широкоплечий, изящный. Рядом с рослыми жителями окрестных земель он мог бы показаться хрупким, но иллюзия тотчас рассеивалась, стоило увидеть глаза — властные, полные могущества Чар, горящие ледяным изумрудным огнём.
Он произнёс не имя гостя, а фамилию, придавая встрече оттенок неприязненной официальности, а «вэй», обращение к адептам Чар, его тон превратил почти в издёвку. Но для начала не так уж плохо. Если Каэрину угодно насмехаться — не дать ли ему более существенный повод для весёлости?
— Кружево моей Чар соткано вашей нитью, милорд мой Магистр, и поёт созвучно с мелодией вашего сердца. — Он опустился на колено и коснулся губами застывшей на поясе руки Каэрина в кремовой с серебром перчатке. — Всё, что я есть, — вы, милорд мой Магистр.
Каэрин сузил глаза в колючие изумрудные щёлочки, небрежно тронул подбородок юноши и резко вздёрнул, запрокидывая его голову назад. Молодой Луч бесстрастно смотрел ему в лицо.
— Мелодия моей Чар пронизана твоим дыханием, Ченселин Венджел Тарис, — не скрывая иронии, протянул Каэрин. — Прелестный шаг в дни детства! Тебя так растрогало зрелище мельницы, где я тебя подобрал тринадцать лет назад, или поза твоего щенка, — он кивнул на мальчика у дуба, — столь хорошо знакомая тебе… не так ли, дорогой мой Ченселин?
— Разумеется, вэй'Каэрин.
Его отпустили, и он встал. Каэрин фыркнул, как сердитый барсук, и скривился в ядовитой усмешке.
— И в чём, хотел бы я знать, причина такой кротости? Трон в Зале Созвездия, — он сладко улыбнулся, — или нежные ласки достопочтенного вэй'Брэйвина, да сияет он в Звезде вовеки? Но ладно. Словесные игры не приблизят нас к сути. Что угодно почтенному вэй'Ченселину в моём Поле?
— Я имел неосторожность кое-что потерять здесь, — Ченселин поглядел в сторону дуба. — И доставил вам, похоже, немало неприятностей своей небрежностью, милорд мой Магистр. Печальное обстоятельство.
— Неприятности — сильно сказано. Немного удивления, чуточку беспокойства и некоторый интерес. Я даже сказал бы, ты снова дал мне возможность углубить свои познания… в определённом аспекте Чар.
Бывший Учитель откровенно издевался над ним, но ему было не до того. Джаэлл. Ребёнок, которого он не выучил принимать боль — и который сегодня на опыте узнал суть прозвища «дитя боли Каэрина».
— Что он сделал? — спросил Ченселин, одаряя мальчика холодным уничижительным взором.
— Более чем достаточно. Игры с водяными узорами. В итоге — грозовые тучи средь бела дня, ветер в семь оборотов, дождь и перепуганные посольства от трёх моих сьеринов и пяти деревень. Вот плоды созданного нами благоденствия: всё необычное сразу вызывает бурное негодование. Обрати внимание: едва люди хотят пожаловаться, они возникают у порога немедля. Без всякой Чар. Как тут относиться серьёзно к последней фантазии Этарриса, что у нас отвратительно работает почта из-за нехватки дорог, и нам надо бросить все дела и срочно прокладывать новые? — он вновь презрительно фыркнул и пожал плечами: — Мы избаловали людей, Ченселин. Со всех ног кидаемся вытирать им нос, стоит им чихнуть, — и они теперь до отвращения требовательны и беспомощны. И висят на Кружеве Звезды, как паучий клещ на паутине. И что, скажи мне, происходит от этого с паутиной, и что в конце концов происходит с клещом? Мы ещё заплатим. И, возможно, скорее, чем кое-кто предполагает… Я в последний миг успел перехватить контроль у твоего разыгравшегося ребёночка и предотвратить ураган и грозу с градом.
Под его взором ветви, держащие мальчика, затрепетали, и запах боли стал сильнее.
— Мне пришлось отнимать контроль. В
Судя по безмятежному лицу, Чен скользил в мечтательном полусне Вэй и лишь малой частью души пребывал в Сумраке, большей же — принадлежал переливам прекрасных мелодий Чар.
«Трясины. Ему мало покорности; он хочет увидеть меня в грязи? Мне всё-таки придётся сразиться с ним? Я не готов… а когда-нибудь я буду готов? Мерцанье, как я не хочу его убивать!»
— Благодарю, вэй'Каэрин. Вы так любезно избавили меня, — он поморщился, — от весьма неприятной стороны обучения. Но я, признаться, не склонен видеть тут Вызов. Дети всегда неосторожны. Я уверен, мальчику в голову не приходило, что его действия могут быть истолкованы как атака на Звезду.
— А его уважаемому Учителю? — вкрадчиво осведомился Каэрин. Ченселин остался невозмутим.
— Полагаю, Магистр виноват куда больше, чем ученик. Я далеко не столь опытный Учитель, как вы, — он мило улыбнулся, задался вопросом, стоит ли покраснеть, и отбросил эту идею: Каэрин всё равно не поверит. — Милорд, умоляю, простите нас обоих, и мои ученики никогда более не потревожат вас.
— М-да, не сомневаюсь, — едко заметил Каэрин. Его глаза недобро смеялись. Этот взгляд, разумеется, должен был встревожить юношу, но вместо этого ободрил: лучше смех, чем ярость.
— Могу ли я забрать своего ученика, вэй'Каэрин? — он сделал шаг к дереву.
— Урок ещё не завершён, — отрезал ледяной голос. — Дай отдохнуть своему коню.
Молодой человек повёл плечом. Золотые орнаменты на чёрном бархате заблистали в лучах солнца.
— Каждый миг промедления, милорд, слишком дорого обходится мне. Боюсь, моему коню придётся ограничиться тем отдыхом, что он уже получил.
Ветви дуба заволновались, как от сильного ветра. Мальчик откинул голову и тихонько застонал.
— Торопливость опасна, Ченселин.
— Не всегда, — промурлыкал юноша, одаряя бывшего Учителя самой ослепительной из своих улыбок. — Она мне свойственна, вы знаете, милорд. Я так спешил вверх по Ступеням, что влетел, перепрыгнув Седьмую, прямо на трон в Зале Созвездия. Это приятное следствие моей торопливости оставило меня в убеждении: медлить — не лучший выбор для меня. — Он задумчиво поглядел в ясное небо. — Надеюсь, неполадка с погодой затронула лишь Джалайн. Если она дошла до Бастер-Эджа… — он сделал быструю, но красноречивую паузу. — Ужасно. Обеспокоить его Величество и огорчить вэй'Брэйвина, — его глаза трагически расширились: — и всё по моей вине! Вы давно знаете вэй'Брэйвина, милорд, — посоветуйте, что мне сказать ему, чтобы он простил не слишком опытному Лучу такую нелепую оплошность?
Лицо Каэрина окаменело. Прямо в яблочко. Впрочем, Ченселин Тарис никогда не стрелял наугад.
— Не смею просить вас задерживаться, — отрывисто произнёс Каэрин. — Ваше желание покинуть Поле Джалайна весьма понятно мне… вэй'Ченселин. Да сияет Луч вовеки светом Мерцания Изначального.
Они скакали по мосту, и вновь копыта отбивали глухую дробь по деревянному настилу.
— Милорд мой Магистр… пожалуйста…
— Я простил, — твёрдо сказал Ченселин. — И хватит об этом.
— Милорд, всё было не так! — мальчик скрипнул зубами от боли. — Он лгал. Мерцание! Луч Звезды… Или я сошёл с ума… Милорд, убейте меня, если я потерял рассудок!
— Успокойся, Джаэлл. Твой рассудок в порядке; тебе просто надо отдохнуть.
Он погнал коня вскачь, поддаваясь внезапному желанию отдалиться от Джалайна как можно скорее.
— Милорд мой Магистр, я не лгу вам, клянусь Мерцаньем и Чар! А он солгал!
Мальчик вдруг заплакал. За три года обучения Чен не видел на его глазах ни одной слезинки, даже от лука, и в глубине души подозревал, что Джаэлл Рени вообще лишён органа, производящего слёзы.
— Дорогой мой, ты Вэй или трёхлетнее дитя? Сделай милость, прекрати. Да, ты испытал унижение и сильную боль, но это прошло. И нет ни единой причины впадать в отчаяние. Во-первых, ты жив, и Кружево твоё не пострадало. Во-вторых, ты вёл себя вполне достойно.
— Вы пришли в конце, — всхлипнул ученик.
— А слышал с самого начала, — невозмутимо возразил Чен. — Как правило, нас не утешает мысль, что бывает ещё хуже, но поверь: для тебя всё могло кончиться намного хуже. Он намеревался развлекаться ещё часа два, а потом сообщить Звезде об атаке на его Поле. И тебе пришлось бы бросить Вызов или расстаться с Чар. Нет, второе, без всяких «или». Ты не сумел бы и на ногах держаться к тому времени.
Джаэлл содрогнулся. Конь нервно всхрапнул. Чен рассеянно пожалел о приятном вечере, которого лишился бесповоротно: уютный уголок в чистеньком небольшом трактире вдали от его собственного Поля, прелестный голосок девушки-менестреля, поющий незатейливые любовные песенки, и столь же прелестные мелодии, которые наигрывал на флейте её спутник, мальчик лет пятнадцати, как Джаэлл. Если и вернуться в трактир, музыканты всё равно уже ушли. Они никогда не задерживаются надолго. Тем более, девушка была красива, а мальчик не выглядел задирой.
— О прошлом стоит размышлять, но не рыдать, — тихо сказал он. — Его больше нет. В отличие от нас.
— Я не сражался с ним! — Джаэлл умоляюще смотрел ему в лицо: — Буря началась до меня, и она была неправильной — я слышал! Я пытался исправить мелодию… Мне не стоило вмешиваться, я понимаю.
— Да уж, — сухо согласился Учитель.
— Просто я хотел помочь… Я забыл, кто держит там Поле. Я действительно заслужил наказание.
— Несомненно, — ледяным тоном подтвердил Ченселин. Ученик совсем сник.
— Но я не сражался. Я ушёл из Кружева, едва оно зазвучало вторым голосом. Когда он нашёл меня и позвал с собой, я даже не понял… — он снова всхлипнул. — Я не ожидал. В настоящем бою я мог бы…
— Не мог бы, — жёстко отрезал Чен. — Ни один Вэй в Звезде не может выиграть сражение с Лучом.
Джаэлл неловко вытер лицо о плечо. Несносный конь снова остановился, набрал полный рот мелких сиреневых цветов медвянки и потопал по узкой тропе, с храпом и сопением пережёвывая на ходу.
— Вэй'Ченселин. Когда я… когда вы говорили с ним… мне показалось, вы готовитесь к атаке.
— Так что же?
Мальчик облизал губы и тихонько признался:
— Когда он начал со мной… ну, уже всерьёз… Я попытался сделать нечто подобное. Это правда. Но ничего не получилось, — огорчённо вздохнул он. — Сил не хватило. Он сам, как ураган… всё сметает.
— Потому он и Луч. Ураган. А ты — пушинка.
— Ну вот, — уныло сказал мальчик. — А он совсем иначе говорил! Звезда не поверила бы мне, милорд?
— Не знаю, Джаэлл. Я верю.
«Поверить тебе — выходит, Луч ошибся, как мальчишка Первой Ступени, а потом свалил ошибку на подвернувшегося под руку ребёнка. Или он потихоньку играет в какие-то странные игры с Кружевами. И снова ложь, недостойная попытка переложить вину на того, кто не в силах защититься… Отличное поведение для Магистра и Луча Звезды! А как тогда прикажете поступить остальным Лучам? Забавно!
А поверить ему — значит, Джаэлл лжёт, и я с ним заодно? Очень мило. Слово Каэрина против моего слова? Это уже не шуточки. Это Вызов. Свары в Звезде — грязное дело… кто бы ни победил. От этой истории, стоит дать ей ход, пойдёт такое зловоние, что весь Тефриан вывернет наизнанку! Он рассудка лишился, милорд мой Магистр Каэрин? Или возможность (причём весьма сомнительная!) у всех на глазах высечь меня прямо в Зале Созвездия затмила для него все последствия сражения между нами?
Милорд мой Магистр, понимаете ли вы, как крепко теперь я держу вас в руках?»
— Милорд, — осторожно окликнул Джаэлл, — а вы могли бы сопротивляться ему? В его Поле?
Ченселин подтолкнул каблуком замечтавшегося коня.
— Да, если бы он вынудил меня.
— Он не решился бы обойтись с вами, как с учеником! — недоверчиво воскликнул мальчик.
— Он это и сделал, — пожал плечами Чен. — Ведь я действительно был его учеником. Не очень давно.
— Но вы больше не ученик! — мальчик задохнулся от негодования. — Вы Луч Звезды! Как он посмел?!
— Я тоже кое-что посмел, — заметил Чен. — Я пришёл незваным и требовал. Ты-таки влез в Кружева в его Поле, мой дорогой. Ты сам вложил свою судьбу в его руки. А я её вырвал у него, весьма невежливо. И потом, даже ты увидел мою подготовку к атаке. А он — тем более.
— Ох. — Глаза мальчика расширились. — Он видел, и вы знали… Вы собирались сражаться?! Всерьёз?!
— Делать подобное в шутку — самый идиотский и опасный из всех способов потратить силы, — сухо отрезал Ченселин. — Разумеется, всерьёз.
— Милорд!.. Вы же сказали — никто в одиночку не может выиграть сражение с Лучом!
— Никто. Кроме другого Луча.
Чен помолчал, перебирая в пальцах уздечку. Смятение ученика заставило его смягчить голос:
— Я не слабее его. Но я был уверен: до сражения у нас не дойдёт.
Ни один Магистр Тефриана никогда не стал бы вести доверительных бесед с учеником (тем более, провинившимся!) на столь щекотливую тему, как взаимоотношения в Звезде! Он вздохнул и пояснил:
— Брэйвин покровительствует мне, а его не очень-то жалует. О чём Каэрин отлично знает. Брэйвин — тёмное озеро, но если произойдёт ссора, вряд ли поддержит Каэрина против меня. Надеюсь, мои слова не полетят по ветру? — Джаэлл торопливо кивнул. — Ах да… я ещё смертельно оскорбил его.
Мальчик замер, потрясённо вскинув брови. Ченселин усмехнулся краем губ.
— Я сказал ему, что он допустил глупейшую ошибку и вообще ничего не смыслит в мелодиях Чар.
Теперь всё казалось почти забавным: и бессильная ярость Каэрина, и он сам — Магистр, взрослый мужчина, по-мальчишески восхищённый своей дерзостью в словесном поединке с Учителем…
— И я напомнил ему о неприязни вэй'Брэйвина. Если человек осмеливается угрожать Лучу — он или дурак, или у него есть веские основания для подобной самоуверенности. Меня он дураком никогда не считал. Он должен был уступить. Но если бы нет… — Чен пожал плечами: — Да, я стал бы драться. Бесспорно.
«Кого ты убеждаешь, Луч Звезды, — его или самого себя?»
— Я никому не позволю ломать судьбы моих учеников. Ни моему бывшему Учителю, ни Верховному Магистру, ни всем Вэй Тефриана, вместе взятым. За своих учеников я отвечаю жизнью и светом Чар. И всегда буду за них сражаться. Или никогда, ничему и никого не сумею научить.
Это прозвучало почти как клятва. Джаэлл молчал, опустив глаза, а его Учитель устремил взор вдаль и наконец-то позволил себе уплыть из Сумрака в мелодии Чар. На ясном вечернем небе одна за другой вспыхивали звёзды. Конь ровным аллюром скакал по пустынной дороге к холмам, отмечающим границу меж Кумбрейном, диким краем, и Бастер-Эджем, где располагалась столица, а в ней — дворец короля и резиденция Верховного Магистра. «Диким» Кумбрейн звался потому, что погодой здесь не управляло Поле Чар — значит, тут не было и Магистров. И желающим стать учениками Чар-Вэй приходилось выбирать между двумя возможными учителями: или Каэрин из Джалайна, или вэй'Брэйвин — Луч Звезды, королевский советник и около ста лет — бессменный Верховный Магистр Тефриана. Если принять во внимание, что за последние полвека Брэйвин не принял ни одного ученика, рассеянно думал Чен, то остаётся Каэрин — или Странствие. А Странствие опасно для Кружева Чар: на грани Пробуждения оно хрупкое, слабое, как новорожденное дитя. Многие ли отважатся рисковать Кружевом, чтобы выбрать Учителя по вкусу?
От широкого тракта, бегущего сквозь полоску необжитой местности в столицу, отделялась дорога вправо — она дугою огибала каменистые холмы Эдж, на бесплодных склонах которых беспорядочно набросаны были клочки низкого осинника вперемешку с зарослями колючей ароматной каменицы, да поблёскивали тонкими извилистыми нитями речушки, сбегающие в глубокие озёра во впадинах меж холмов. В чёрную масляную глубь такого озера долго смотрел, придержав коня, молодой всадник… оно лежало, казалось, совсем рядом — но и бесконечно далеко, в узкой расселине, куда отвесно обрывался край тропы. «Бездонное, бездушное, ледяное, — возникали отрывистые слова в его сознании, — тайна, холод и тьма, как ночное небо надо мною, как моя судьба… как душа вэй'Брэйвина, повелителя Тефриана». Минуя Бастер-Эдж вместе со столицей, королём Орвейлом из рода Тант и Верховным Магистром, он скакал сквозь ночную прохладу в Таднир — земли, укрытые от бурь и тревог Сумрака его собственным Полем. Таднир, край кустарников, мелких солоноватых озёр и красной глинистой почвы. Владения младшего из пяти Лучей Звезды Тефриана, Ченселина Тариса, Чар-Вэй двадцати двух лет от роду… Чен размышлял о будущем Джаэлла и двух других учеников, о всей Звезде и каждом Луче в отдельности, о своём недолгом детстве… и снова и снова — о человеке по имени Каэрин, который обучал его искусству слушать и сплетать мелодии Чар. На сей раз Судьба охранила его от сражения. Сегодня ему удалось. Что-то ждёт его в тумане грядущих дней?
Глава 5. Двое в начале пути
Доверие. Вот маме я доверял. И она ушла, бросив меня на съедение этому миру — прямо как в зубы семейке голодных биров. И зубы с тех пор трудятся без устали: старательно пережёвывают то, что от меня оставила её смерть. А есть ли там, что жевать? Камень, в который обратилось моё сердце? Бедные зубы, эдак суждено им сломаться, одному за другим, и всё без пользы: мёртвым камнем не наешься!
Доверие… Совсем надо спятить, чтоб Рыцарю доверять! А Рыцарь, который доверяет такому, как я? Вот кто действительно спятил! Думает, я покорно стану дожидаться расплаты за его «доброту»? Боги, кем он меня считает?! Или уверен, будто весь мир по их рыцарским законам живёт? Рыцари! Лгут, как и все люди. Только, похоже, сами себе. А я лгу другим. Интересно, это лучше или хуже?
Ах, мама, мама, как ты могла так поступить со мной?! Я любил тебя, мама, Лили… тебя одну! А ты, выходит, тоже мне лгала. Ни словечка о болезни своей не сказала. Я учил бы все слова твои наизусть, я задал бы тысячу вопросов… нет, я смотрел бы на тебя, мама. Не утомлял бы тебя глупой болтовнёй — только смотрел бы и слушал твой голос. Берёг бы каждый миг с тобой, как бесценное сокровище. А ты позволяла мне часами бродить одному, и даже в тот последний день… Ты лгала мне, мама, потому что я ребёнок, да? Мы отлично сыграли в твою игру — я ребёнок, а ты не умираешь!
Даже от ручья, звенящего о камни, слышался голос минелы. Не смолкает с рассвета, а сейчас уже полдень. Как струны не ранят его пальцев? А может, он и причиняет себе боль? Энтис вздохнул. Нет, боль его не остановит, если уж решил играть. Какой странный, сложный, невероятно гордый характер!
Если бы Энтиса Крис-Талена спросили, почему определение «упрямый глупыш» вдруг заменилось многозначительным «гордый», он вряд ли сумел бы отыскать ответ.
Вил молчал. Третий день открывал рот лишь для того, чтобы напиться (ел он редко и очень мало), и ещё для пения. Да и то не настоящего: он тихонько мурлыкал что-то, склонясь над минелой, и если там и были слова, они совершенно тонули в музыке. Но голос Вила, даже такой призрачный, был приятным добавлением к игре. Энтис попробовал перенести свои повседневные хлопоты поближе к музыканту, надеясь разобрать слова песен, но успеха не достиг: то ли его манёвры были замечены, то ли Вил устал петь, но он замолчал; остались только звуки минелы. Энтис не усмотрел тут дерзости и не обиделся, но почему-то загрустил. Быть может, именно под эту грусть в обрамлении нежных мелодий, льющихся со струн Лили, и потекли по новому руслу его мысли о спасённом им человеческом существе?
Существо не было грубым, не казалось глупым или неотёсанным. Напротив. Странно, но весь облик бродяжки-менестреля прямо-таки дышал утончённостью. Но внешность обманчива — а что внутри?
Поделиться книгой: