Помоги проекту - поделись книгой:
— А что, если это правда?
— Да, да, — вскричала Мария-Тереза, — что, если это правда?
— В чем дело? Что правда?.. О чем вы говорите? — допытывался растерянный маркиз, отлично понимавший, о чем они говорили.
— Если правда — про «невесту Солнца»?
С минуту никто из них не мог произнести ни слова. Все были угнетены этой ужасной, чудовищной мыслью. Они только смотрели друг на друга с тревогой и страхом, как дети, когда им рассказывают страшную волшебную сказку.
Раймонд глухим голосом повторил:
— Вы слышали, как Гуаскар кричал: «Дорогу „деве Солнца“! Смерть тому, кто дотронется до „невесты Солнца“!»
— Может быть, у них такая манера выражаться, — вставил дядюшка. — Иначе…
— Что «иначе»? Что такое, черт возьми? — воскликнул маркиз, теряя голову и уже глубоко сожалея о поездке в Каямарку.
— Иначе… — робко пояснил дядюшка, — если бы Мария-Тереза и вправду была избрана ими в невесты Солнцу, они не отпустили бы ее… они оставили бы ее у себя.
— Послушайте! Что вы такое говорите? Да вы с ума сошли! — восклицал маркиз. — Неужто вы думаете, что здесь можно безнаказанно хватать наших дочерей… Да ведь мы здесь хозяева, черт возьми… Тут ведь под рукой полиция… войска… Да ведь эти презренные индейцы — наши рабы. Честное слово, все мы бредим наяву!
— Ну да, бредим наяву, — подтвердила Мария-Тереза, задумчиво качая своей хорошенькой головкой.
— Мое мнение такое, что нам надо поскорее уезжать из Каямарки, — решительно сказал Раймонд и, отойдя к окну, стал глядеть на улицу.
На дворе была уже ночь. На площади — ни души. И город весь точно вымер… Внезапно в дверь постучали. Лакей подал письмо — небольшую записку на имя Марии-Терезы, которую она прочла вслух:
«Уезжайте. Возвращайтесь в Лиму. Сегодня же ночью уезжайте из Каямарки».
Подписи не было, но молодая девушка ни минуты не сомневалась.
— Это Гуаскар предостерегает нас.
— И надо последовать его совету, — сказал Раймонд.
В дверь снова постучали. На этот раз лакей доложил о прибытии начальника местной полиции.
Его тотчас же приняли.
Он явился узнать, что произошло и действительно ли индейцы осмелились напасть на маркиза. Ему рассказали, как было дело. Начальник полиции также нашел, что с их стороны было большой неосторожностью проникнуть во дворец Атагуальпы в час молитвы, и передал, что у него только что был служащий из франко-бельгийского банка в Лиме, который уверял, что знаком с маркизом и его семьей, приехал сюда вместе с ними и нарочно зашел к нему, чтобы попросить его посоветовать маркизу и его спутникам на следующий день не показываться в городе, в особенности в кварталах, населенных индейцами.
Было очевидно, что местные власти боялись осложнений и были бы рады-радешеньки, очутись маркиз и его спутники очутились за сто миль от города. Путешественники успокоили начальника полиции, сказав, что решили уехать нынче же ночью. Начальник полиции очень одобрил это решение и вызвался помочь: предоставил им свежих мулов, надежного проводника и конвой из четырех солдат, которые должны были сопровождать путешественников до первой железнодорожной станции.
Наши путники двинулись в обратный путь около одиннадцати часов вечера, но теперь употребили на него вдвое меньше времени, чем в первый раз. Раймонд, обыкновенно спокойный и хладнокровный, торопил всех и выказывал себя наиболее неуравновешенным. Только на другой день вечером, уже сидя в вагоне железной дороги, маленькая компания почувствовала, что она со своими страхами немного смешна. «Мы еще большие дети, чем старая Ирена и тетушка Агнесса», — смеясь, говорил маркиз.
И все думали то же.
По возвращении к привычной цивилизованной жизни они уже не понимали, отчего так переполошились из-за самой обыкновенной вещи — недовольства туземцев тем, что они вторглись непрошеными гостями в священное место во время исполнения религиозных обрядов. Наверное, индейцы давно позабыли об этом. Самое лучшее и им поскорее забыть о случившемся. Путешествие закончилось очень весело, так как при посадке на пароход дядюшка снова ухитрился промокнуть до нитки.
В Лиме они почувствовали себя в полной безопасности. Не прошло и двух суток, как изгладился последний след их «ребячества». Вдобавок, за время отсутствия Марии-Терезы в конторе накопилось много дел, и молодая девушка с головой ушла в работу и вычисления. Ей-то уж вовсе некогда было думать о фатальном браслете. В Кальяо она отрывалась от своих толстых конторских книг, только когда являлся Раймонд и стучал в окно, напоминая ей, что пора возвращаться в Лиму.
Однажды вечером (спустя около недели после происшествия в Каямарке) обычный стук раздался несколько раньше обыкновенного. Мария-Тереза встала, чтобы поздороваться со своим женихом, и отворила окно. Но, едва успев отворить его, глухо вскрикнула и отшатнулась. Перед ней стоял не Раймонд, а… Нет, нет, не может быть!.. Уже смеркалось и трудно было что-нибудь разглядеть. Она протерла глаза, отгоняя галлюцинацию… А затем храбро — да, она повела себя храбро! — высунулась из окна и поглядела на улицу… Ей мерещилось в темноте что-то зыбкое, шаткое… нечто вроде колыхавшегося во мраке конусообразного черепа, напоминавшего формой сахарную голову. Дрожа всем телом, она обернулась… В двух темных углах конторы точно так же колыхались и придвигались к ней размеренными движениями маятника два других черепа — блином и чемоданчиком… Ей казалось, что она сходит с ума, что это опять галлюцинация, навеянная всеми этими старыми сказками о браслете Золотого Солнца. Она напрягала всю свою волю, отгоняя это безумие… Ведь этого не может быть!.. Черепа мумий не разгуливают по городу на плечах живых людей… А между тем, они приближались, колыхаясь, покачиваясь в темноте. У нее рвался из груди отчаянный крик, зов на помощь — «Раймонд!» — но этот крик замер у нее в горле. Все три оживших мумии накинулись на нее — конусообразный череп тоже запрыгнул в окно, — придавили ее, зажали ей рот и вытащили в черное отверстие окна. Под окном ждал автомобиль. Бой с какой-то странной улыбкой сидел за рулем. Миг — и автомобиль укатил, унося с собой трех чудовищ, трех гробовых призраков, зажимавших рот «невесте Солнца» своими отвратительными маленькими кулачками оживших мумий.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЕДИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Тем временем в Кальяо Раймонд, в ожидании, пока можно будет зайти за Марией-Терезой, печально шагал по бульвару. Он только что приехал из Дарсены и обдумывал неприятные известия, которые услышал там от портовых инженеров. Они в один голос утверждали, что ввиду политического положения в стране ему нелегко будет возобновить работы на заброшенных рудниках Куско. Вот уже два дня, как на окраине Перу идет бой, — настоящий или только для видимости; но как бы то ни было, пальба не прекращается.
Гарсия, претендент на престол, вовсе не пировал и благодушествовал в Арекипе, как о нем рассказывали; вместо этого он с частью своих войск внезапно напал с тыла на республиканцев между Сикуани и Куско. Ходили слухи, что и сам Куско уже в его руках.
Если это правда, значит, на скорый мир рассчитывать нельзя, и значит, воюющие стороны долго еще будут рвать по клочкам страну, а положение самого президента Вентимильи сильно поколеблено.
Между тем, именно Вентимилья, по ходатайству маркиза и французского общества разработки рудников, готового предоставить необходимые средства, любезно дал Раймонду Озу разрешение начать работы на заброшенных рудниках и испробовать новый сифон. Чего же будет стоить это разрешение, если победа останется за Гарсией?
Деятельный по натуре и влюбленный в свое изобретение, пожалуй, не меньше, чем в Марию-Терезу, Раймонд очень огорчался мыслью, что придется, может быть, несколько месяцев просидеть сложа руки в ожидании конца революции, которая только начинается… Он взглянул на часы и убедился, что идти за Марией-Терезой еще немного рано — она не терпит, когда ей мешают подбивать баланс. Да, они очень любят друг друга, но «дело прежде всего».
И он зашел посмотреть газеты в «Кружок друзей искусств» — нечто вроде кафе, где можно было бесплатно читать все главные газеты Старого и Нового Света.
В большой зале все столики были заняты, и всюду шел разговор о том же — о последних вестях из Куско. И даже горячие приверженцы президента Вентимильи начинали находить достоинства и в Гарсии… В это время с улицы донесся крик мальчишек-газетчиков; публика рвала у них из рук вечерние листки.
Один из членов «Кружка друзей искусств» вскочил на стул и вслух прочел для общего сведения прокламацию президента, просившего всех перувианцев успокоиться и категорически опровергавшего слухи о взятии Куско мятежниками. Напротив, Вентимилья утверждал, что генерал Гарсия с восставшими войсками заперт в Арекипе, что все перевалы в Сьерре заняты правоверными республиканскими войсками, что изменника очень скоро сбросят в море или же оттеснят в песчаные пустыни Чили. В прокламации упоминалось и об индейцах-кечуа, опять таки в успокоительном смысле, с уверениями, что беспорядки в предместьях объясняются лишь близостью праздника Интерайми: кончится праздник — и все войдет в свою колею, а индейцы опять вернутся к своей обычной апатии. В заключение Вентимилья обещал напрячь все силы, чтобы нанести последний удар мятежникам и раз навсегда избавить страну от Гарсии и волнений.
«Друзья искусств» приветствовали это заявление ликующими возгласами; все их симпатии моментально оказались на стороне Вентимильи. Прокламацией все остались очень довольны. — «Великолепно»! — «Чрезвычайно убедительно!» — «Боже мой, как я рад!» — слышались возгласы.
Раймонд, хоть и не придавал серьезного значения официальным опровержениям в вечерних газетах, вышел из кафе успокоенным.
Он спешил в верхний город, так как на улице быстро смеркалось, и он боялся опоздать. Торопливо пробираясь путаными улицами и переулочками, теперь уже знакомыми Раймонду не только по письмам Марии-Терезы к его сестре, Жанне, он еще издали увидал свет в окне на веранде и заметил, что окно это открыто.
— Она ждет меня, — подумал он, и сердце его радостно забилось. Он осторожно подошел, вытянув шею и ожидая увидеть Марию-Терезу такой, как тогда, в первый раз. Вот она склоняется над толстыми конторскими книгами и подводит, подсчитывает длинные столбцы цифр, вписывая результат в свою записную книжечку, и одновременно заявляет невидимому покупателю: «Ну это уж, сударь, как вам будет угодно, но за такую цену вы можете получить лишь низший сорт гуано, в котором всего
У него и подавно мужской ум — и, однако же, как они оба были напуганы этой глупой историей… не хуже теток… Положим, действительно, престранная история… Как он будет смеяться над «невестой Солнца», когда сможет назвать ее своей женой!..
— Добрый вечер, Мария-Тереза!
Ответа нет. Раймонд подходит ближе.
— Добрый вечер, Мария-Тереза!
Молчание. Раймонд приподнимается на цыпочки, хватается руками за подоконник, заглядывает вглубь комнаты — никого. Что же это значит?.. И какой беспорядок в комнате! Столы опрокинуты, книги и бумаги валяются на полу…
— Мария-Тереза!.. Мария-Тереза!..
Одним прыжком Раймонд перемахнул через подоконник. Растерянно озирается кругом, зовет. Никого. Что же это такое? Он кричит так, что и мертвого мог бы разбудить, а слуги не идут… Ни сторожа, ни дворника — ни души… А двери настежь…
— Мария-Тереза! Мария-Тереза!..
Раймонд выбежал во двор, — пусто! Потом опять вернулся в контору — только для того, чтобы окончательно убедиться в постигшем его несчастье. Все здесь говорило о борьбе, о насильственном похищении: стулья, откатившиеся в угол, сорванные занавески, разбитое стекло в окне. Молодой человек уже не звал на помощь; он плакал, рыдал, жалобно стонал: «Мария-Тереза! Мария-Тереза!» Его невеста, очевидно, похищена — и, конечно, похищена краснокожими. Братьями того самого Гуаскара, к которому она питала такое детское доверие и который любил ее не братской, а совсем иной любовью. Раймонд отлично помнит, какими глазами он смотрел на Марию-Терезу. Ему ли, который сам влюблен в нее, ошибиться в значении такого взгляда!
Весь дрожа, он высунулся из окна, вглядываясь в окружающий мрак и безмолвие, напрасно силясь найти хоть какое-нибудь указание, по которому можно было бы определить, куда ее увезли… Негодяи! Как они осмелились!.. Он представлял себе бедняжку, вырывающуюся из рук Гуаскара, призывая его, Раймонда — в то время, как он преспокойно разгуливал по набережной или слушал глупые разговоры в кафе. Почему он не пришел раньше!.. Он застиг бы Гуаскара на месте преступления… Вот кого следовало опасаться, вот от кого оберегать Марию-Терезу, а они дали загипнотизировать себя нелепой сказкой о браслете — словно дети, право!
Индеец, влюбленный в белую и задумавший отомстить… Это уже не сказка. Раймонду представился Гуаскар — таким, каким он вошел в эту самую комнату и стал в углу, надменно запахиваясь в свой яркий плащ, грозящий кулаком, прежде чем уйти, когда Мария-Тереза прогнала его вместе с сородичами… Нет, это слишком ужасно! Раймонд не в состоянии был думать, сосредоточиться… Он снова выскочил через окно на улицу, едва освещенную фонарем, висевшим на веревке, протянутой на перекрестке поперек улицы. И тут никого — только мрак, запертые магазины и глухие стены.
Наконец-то! За углом слышны голоса. Раймонду вспомнилось, что там есть кабачок — единственное, что оживляло по вечерам эти мертвые улицы. Дверь кабачка была отворена. Раймонд вошел и на пороге столкнулся с одним из сторожей, Доминго. Тот в испуге отшатнулся от него.
— Где твоя госпожа?!
Доминго, по-видимому, не понял вопроса. Он робко сказал, что думал, будто сеньорита уже уехала с Раймондом в Лиму, а потом увидал автомобиль…
— Какой автомобиль? Чей автомобиль?
Доминго пожал плечами. Мало ли автомобилей в Лиме и в Кальяо…
— Кто правил?
— Бой.
— Наш бой? Либертад?
— Си, сеньор, Либертад.
— Он ничего тебе не говорил, когда проезжал мимо?
— Он и не заметил меня.
— А твоя госпожа — ты ее видел?
— Автомобиль был закрытый — я не разглядел… Они мчались так быстро… Ей-Богу, правда! Больше ничего не знаю.
И Доминго поднял руку в клятвенном жесте.
Раймонд схватил его за плечо и затряс, как деревце.
— Что ты тут делал? Как ты смел уйти со двора, не спросясь у хозяйки?
— Меня вызвали. Один кечуа пригласил меня распить с ним стаканчик писко — настоящего писко, ей-Богу!
Раймонд, подталкивая сторожа, вышвырнул его на улицу и затем втолкнул в опустошенную контору.
Доминго ужасался и рвал на себе волосы, но Раймонд схватил его за горло с такой силой, что глаза сторожа выкатились из орбит, как косточка из вишни, если сдавить мякоть. Раймонд напряженно вглядывался в эти выкатившиеся глаза, силясь разобраться: лжет он или нет? Дурак это или предатель?
Потом одумался и выпустил слугу. Что пользы душить его? Теперь, когда он достаточно напуган, он скажет все, что знает… И у Доминго, действительно, развязался язык… Несомненно, похищение было организовано при посредстве боя, скверного метиса Либертада, которого Мария-Тереза из жалости подобрала на улице и, заметив, что он мальчишка способный, выучила править автомобилем. День и час были выбраны удачно: в субботу вечером на этой улице не сыщешь живой души.
— Когда ты шел пьянствовать в кабачок со своим индейцем, автомобиль уже стоял у подъезда? — спросил Раймонд.
— Да, сеньор, с полчаса как стоял.
— И верх был поднят?
— Нет, сеньор. Либертад один сидел за рулем, как всегда.
Раймонд уже бежал по улице по направлению к Дарсене. Это был единственный путь, по которому мог направиться подобный экипаж. Тот факт, что Мария-Тереза была увезена в собственном автомобиле, при содействии ее собственного боя, значительно облегчал преследование. Во-первых, автомобиль не мог уехать далеко, так как дороги здесь прескверные. И затем, следы шин легко различить.
Под одним из фонарей молодой человек наткнулся на кого-то, выходившего из-под ворот с большими предосторожностями и, видимо, недовольного тем, что его так грубо толкнули. По завитым волосам и моложавому, кукольному личику Раймонд узнал человека, которого видел в окне между двух цветочных горшков в первый день по приезде в Кальяо, — друга швейки Женни, начальника местной полиции. Он так громко вскрикнул от радости и с таким жаром схватился за руку блюстителя порядка, что тот в испуге отшатнулся.
— Кто это? Что вам нужно?
— Извините, ради Бога, сеньор инспектор. Я — Раймонд Озу, инженер, жених сеньориты де ла Торрес. Ее похитили. Украли!
— Что вы говорите? Возможно ли? Сеньориту Марию- Терезу?..
Торопливо, в нескольких словах, Раймонд рассказал ему, что случилось, категорически обвиняя Гуаскара и индейцев-кечуа. Градоначальник был в отчаянии от этой неожиданной помехи, — он вышел, чтобы купить чего-нибудь на ужин своей милой Женни. Но он был честным человеком, не лишенным чувства долга. Он только попросил у Раймонда позволения вернуться на минутку — предупредить свою приятельницу.
Оскорбленный инженер даже не ответил и продолжал свой путь к гавани, расспрашивая по дороге всех прохожих и мелких торговцев, ужинавших на порогах своих домов, об автомобиле с такими-то приметами. По всем указаниям, автомобиль проехал здесь всего полчаса тому назад.
Раймонд был убежден, что больше не увидит градоправителя, но тот, запыхавшись, догнал его.
— Вы уж перестали ждать меня, сеньор? А вот он я! На Нативидада всегда можно положиться.
На самом деле его звали Перез, но благодаря личику херувима и завитой головке Иисуса-младенца в яслях он заработал в Кальяо прозвище
Уже неподалеку от гавани, на маленькой улочке Сан- Лоренцо, Нативидад неожиданно остановил Раймонда и прижал его к стене. Это был один из самых глухих кварталов города. Освещения никакого не было. Единственная полоска света падала из-под низкой двери одного из соседних домов. Дверь эта тихонько приотворилась — и из нее осторожно выглянула голова, видимо, желая убедиться, что на улице нет никого чужого. Раймонд чуть не вскрикнул от радости — он узнал Гуаскара.
Индеец свистнул — и тотчас же из мрака вынырнули, словно отделившись от стен, две темные фигуры в широкополых индейских шляпах. Неслышно скользя, они приблизились к Гуаскару, который вышел на улицу, притворив за собой дверь. Все трое обменялись несколькими фразами на индейском наречии аймара. После этого две темные фигуры направились к гавани, а Гуаскар вошел в дом и запер за собой дверь. Улица снова опустела.
Нативидад все это время крепко сжимал руку Раймонда, как бы сдерживая его. Молодой человек дрожал от нетерпения.
— Что там такое? Вы поняли, о чем они говорили? Может, Мария-Тереза здесь, в этом доме?
Градоначальник не ответил, но сам скользнул к низкой двери и, рискуя быть замеченным, заглянул в окно. Раймонд последовал его примеру. Оба увидели большую комнату, полную индейцев, сидевших за столами в странном и торжественном безмолвии. Ни трубок в зубах, ни стаканов с вином перед ними не было. По комнате взад и вперед расхаживал Гуаскар, как видно, погруженный в мрачные мысли. Неожиданно он исчез за дверью, выходившей на лестницу, должно быть, соединявшую первый этаж со вторым. Градоначальник решил, что видел достаточно. Вероятно, опасаясь, что их могут заметить, он увлек Раймонда под ворота соседнего дома.
— Не знаю и не берусь объяснить, — начал он, — что они тут делают, эти индейцы, в самый разгар праздника Интерайми. Собрание довольно странное. Большинство кечуа из Кальяо уехали на праздник в горы и вернутся только дней через десять. Во всяком случае, нет никаких оснований предполагать, что похищение учинено Гуаскаром. Задумавший похитить знатную перувианку не стал бы выдавать свою тайну трем десяткам краснокожих, из которых каждый продаст мне эту тайну за несколько сентаво.
— Погодите! — сказал Раймонд. — Автомобиль-то мы найдем, конечно, но пустым, а я убежден, что Гуаскар знает о похищении Марии-Терезы, если он и не похитил ее. Мы не должны терять его из виду.
— Думаю, нам не придется долго ждать! — заметил градоправитель, настораживаясь и прислушиваясь к шуму, доносившемуся с другого конца улицы. — Индейцы возвращаются, и не одни, а с лошадьми. Черт возьми! Что бы это могло значить?.. И еще во время праздника… О!.. О!.. Молчите!
По острым камням мостовой скакал целый маленький отряд, быстро приближавшийся. Градоправитель и Раймонд отошли еще подальше и спрятались в маленьком переулочке, прорезавшем под прямым углом
К этому времени все лошади и мулы были уже у двери. Из дома вышли слуги с фонарями и осветили кавалькаду. Первым, с помощью Гуаскара, смиренно державшего стремя, уселся на лошадь конторщик франко-бельгийского банка. Затем вскочил на лошадь Гуаскар, за ним жрец из Каямарки. Они поместились по обе стороны и немного сзади Рунту. И тут-то, по знаку обернувшегося Гуаскара, произошло нечто, осветившее для Нативидада всю сцену зловещим светом. Садясь в седла, все индейцы, составлявшие свиту этих троих, завернули свои плащи — и под ними оказались другие, красные, горевшие, как кровь, в блеске факелов и фонарей.
—
Поделиться книгой: