(Крестится.)Маркиз Над той обителью, чей быт мы изучаем, Два повелителя — Кагор и Гент — царят… Король Ты волокитой был. Да впрочем, говорят, Ты и сейчас таков. А в юности когда-то Красавиц будто бы совсем сводил с ума ты. Я слышал, старина, ты был прелестный паж! Не верится теперь. Но утренний пейзаж Бывает солнечным, а днем приходят тучи. Бывает! Знаешь ли, рассказывают случай О маленьком паже — тебе, как я пойму… Горвоной ты звался? Маркиз Нет! Что вы? Почему? Король Для неких тайных дел. Ты наглым был повесой, Интрижку будто бы затеял ты с принцессой! Маркиз Я? Король Повесть целую рассказывали мне, Что дурня-короля в какой-то там стране Ты сыном наградил. Все это вздор, возможно… Маркиз Я в милости у вас. Завистники безбожно Клевещут на меня. Король Естественно. Но я Превыше болтовни. Не слушаю вранья. Да и до истины мне тоже дела мало. Король я! Пусть твой род ведет свое начало Хотя бы от шута, хотя бы от слуги, Но сделал с ловкостью ты первые шаги! Твой путь извилист, подл… Но кто ж наверно знает, Кем был его отец? Меня в тебе прельщает Уменье, спрятавшись, быть вечно на виду. Ведь норка ящерки в каком-нибудь саду, Морского ворона гнездо, ракушка слизня Годились бы вполне для зарожденья жизни Такой угодливой и скользкой, как твоя. Тебя вельможею кастильским сделал я; И граф ты и маркиз по моему веленью. Ты всяких титулов нечистое скопленье Добыл плохим путем, но очень ловко все ж. Где сила ни к чему, там хитростью берешь. И не боишься ты духовного синклита: Коль с ними сцепишься, их карта сразу бита, Хоть зачастую поп зловреднее, чем черт! Тихоня ты на вид, внутри отважно горд, И, ползать созданный, ты не боишься бури, И есть отчаянность во всей твоей натуре: Коль нужно — шпагою ты действуешь, старик. Толкаешь ты на зло, но сам ты ни на миг Злодеем не бывал: ты руки умываешь, И этой чистотой ты, граф, всегда блистаешь. Ты вором стал из слуг, вельможей из воров. Способен ты на все — и даже на любовь! Смешно мне: я люблю следить твои затеи! Так пресмыкаются какие-нибудь змеи. Весьма задумчиво ты вьешь за нитью нить, Чтоб всякие концы во тьме полночной скрыть. Твое богатство, ум, распутство, вдохновенье — Все это страшные, зловещие явленья. Доволен я тобой, меня к тебе влечет. Маркиз Король! Гвадалквивир у ваших ног течет, Неаполь уж давно под знаменем Кастильи[3] Французов короля в бою вы победили.[4] Страшны вы Африке: не раз уж видел мир, Как ваша тень, король, ложится на Алжир![5] Вы в Сосе родились, а он в таком соседстве С Наваррой, что о ней мечталось вам и в детстве.[6] Она тянулась к вам. Родятся короли, Уверен я, не зря вблизи чужой земли. Вы католический король, но тем не менее Прижали церковь вы — и кончилось броженье: Республиканский дух развеялся вконец; Пред королем дрожит и сам святой отец. Его колоколов не слышится трезвона, Коль ваш набат звучит. Кастильские знамена От Этны вознеслись до Инда берегов, И, повергая в страх коварнейших врагов, Победу одержал в Гранаде мавританской Ваш славный генерал Гонсало Кордуанский. Конечно, он храбрец, но вы еще смелей. Вы молоды, но вы — глава всех королей, И если вы попа пошлете на галеры, Рим только морщится, не гневаясь без меры. Кто Торо покорил?[7] Вы. Впрочем, не найдешь Слов, чтоб восславить вас. Я предан… Король Это ложь! Маркиз О! Вы — величие, а я ничтожен. Король Ладно! Ты восхваленьями наскучил мне изрядно. Я знаю, милый мой, — все это болтовня. Я темен для тебя, ты смутен для меня. Играю в добряка, ты в честного играешь. На деле мы враги. И ты об этом знаешь. Мне мерзостен лакей. Ты враг для короля. Убил бы ты меня, когда бы мог. А я В один прекрасный день тебе не дам пощады. Но нынче мы друзья. Маркиз открывает рот, чтобы возразить.
Не возражай! Не надо Потока жалких слов. Итак, советник мой, Ты в черных помыслах, я также полон тьмой. Две бездны ярости в обоих нас сокрыты. Маркиз снова пытается заговорить, но король останавливает его и продолжает:
Я заглянул в тебя. Мне в душу загляни ты. У каждого из нас есть темное окно — Зловещие сердца в них видеть нам дано. О преданность твоя! Любовь! Седой изменник, Тебе ведь ничего не нужно, кроме денег. Карману моему ты служишь от души. И только в этом суть. Довольно, не смеши! Да. Ты мне ко двору. Преступные советы Ценю. Но маски прочь! Предпочитаю это. Сказать мне истину? Никто бы так меня Обидеть не посмел. Но не стесняюсь я Пооткровенничать со всякими плутами. Да, глухи к истине правители, но сами Не прочь ее изречь. Болтун, уразумей, Что я, король, правдив, а лжив лишь ты — лакей. Теперь поговорим. Маркиз Но… Король Каторжные узы — Вот доля короля! Тяжеле нет обузы. Быть молодым, живым, любителем затей И в сердце ощущать круговорот страстей; Быть пороха, огня и крови смесью темной; Стремиться все схватить рукою неуемной, Испробовать на вкус и бросить, изломав; И жаждать женщины и всяческих забав; И чуять девственность и, чем она нежнее, Тем яростней желать скорей покончить с нею; Мужчиной, плотью быть от головы до пят… Но длится, что ни ночь, великолепный ад. Ведь только призрак ты на королевском ложе! Ты даже не король, ты — королевство! Боже! Ты — городов и стран какой-то жуткий сплав! Держава, над тобой победу одержав, Тебя лишила сил, ты лишь ее подобье. Ее провинции сплелись в твоей утробе. На карту поглядев, ты говоришь: "Вот — я! Вот лоб мой — Алькала! А пятки у меня — Херона!" И в больном, слабеющем сознанье Растет империя — одно твое желанье. В тебе — потоки рек, морская глубина; Горько-соленая над ней кипит волна; А пламень над волной тебя и жжет и душит. Ты чувствуешь: весь мир сочится через душу… Жена — чудовище. И я всегда при ней, Невольник дней ее и каторжник ночей. Светильник высоко, тьма что ни ночь, то гуще. Нет нас печальнее, хоть мы и всемогущи. Мы охлаждаемся, сближаясь. Бог занес На голый, никому не ведомый утес, Что над Альгарвией вознесся и Леоном, Хаэном, Бургосом, Кастильей, Арагоном, Две эти куколки, две маски, жуткий прах: Угрозу — короля и королеву — страх! Да, сладко властвовать — я отрицать не стану; Но над тиранами ведь тоже есть тираны. Всегда притворствуй, лги и вдвое промолчи И вдвое побледней; не плачь, не хохочи! Уррака в ней живет, во мне воскрес Алонсо:[8] Мужчина мраморный и женщина из бронзы! Народы пленные нас обожают, но, Благословенные, мы прокляты давно, И в дыме от кадил в одно слились мы тело — Я, идол Фердинанд, и идол Изабелла. Два трона-близнеца, блестя, слились в одно, Друг друга различить не можем мы давно, А вступим в разговор — могилы щерят зевы, И не уверен я, жива ли королева. Она настолько труп, насколько деспот. Я Заледенил ей кровь, когда рука моя На скипетре с ее рукой скрестилась. Это Бог руки мумии связал с рукой скелета. Но все-таки я жив. Блистательная тень Не я! О нет, не я! Бывает все же день, Когда от этого давящего величья Бегу я, потеряв державное обличье, И, как на солнцепек пробравшийся дракон, Блаженству предаюсь, безмерно просветлен. О счастье! Я уже не черный пленник трона! Лечу я с быстротой смерча или циклона. Свободен от ярма, бросаюсь я теперь К добру и к злу. Рычу, как будто дикий зверь. Топчу я мантию. А душу я широко Для оргии раскрыл, для песен, для порока. Я не король, не раб, не мученик. И вот Я когти выпустил. И страсть моя растет. Стыдливость женщины, с распятием епископ — Все это злит меня. Я весел, дик, неистов. Осатанелое вскипает естество. Мстит человек во мне за то, что я его Пытался превратить в бесплотное виденье. (Задумчиво) Назавтра стану вновь я призраком и тенью. (Маркизу) Конечно, атомом колосса не проймешь! И, разумеется, маркиз, ты не поймешь, Зачем свое нутро я вывернуть бесстыдно Хочу перед людьми. Но мне-то ясно видно: Чем омерзительней распущенность моя, Тем больше ужаса к себе рождаю я; И чем постыднее творю я безобразья, Тем больше всех людей я смешиваю с грязью. Честь, уваженье, долг — их всех гоню за дверь. Я был лишь королем — свободен я теперь! Не понял ты меня? Испуган? Хорошо же! Пусть завтра у тебя озноб пойдет по коже— Так холодно взгляну, когда войдешь ко мне, Что ты подумаешь: привиделось во сне Все это пьяное горнило огневое, Где на твоих глазах горит мое былое, Мой королевский сан, со скипетром моим, Затем, чтоб из огня я вышел ледяным! (Снова берет четки.) Молитву завершим. Гучо(глядя на короля снизу, в сторону) Молись! Король Ну, вот теперь я Монаха расспрошу. Гучо(наблюдая за королем, в сторону) Какое лицемерье! Не верит ни во что. Душа его темна. Но страшным хаосом наполнена она. Лишь "Отче наш" прочтет — и поглупеет сразу И папе в тот же миг уступит без отказу. Священника побьет — и затрепещет сам, Готов пылинкою упасть к его ногам. (Крестится.) Таков он, наш король, жестокий, лицемерный, Развратник и притом католик правоверный. Ну что ж! Католиком его и прозовут. Король(настоятелю) Сюда! Настоятель приближается, скрестив руки на груди и опустив глаза.
Не вздумай лгать. Настоятель кланяется. Уже несколько минут, как старый монах в одежде доминиканца появился в глубине сцены. Он идет, опустив голову, ни на кого не обращая внимания, занятый только тем, что кланяется крестам на всех могилах, мимо которых проходит. Видимо, он бормочет молитвы.
Кто это бродит тут? Что за монах? Угрюм! От вас отличен платьем. Он кланяется всем кладбищенским распятьям. Настоятель Он не в своем уме. Король Как бледен! Настоятель Бденье. Пост. Всю ночь он молится. Он бредит, духом прост. Под солнцем бродит он с открытой головою. Явиться к папе в Рим он одержим мечтою И, на колени пав, сказать ему о том, В чем долг его. А мы бесед с ним не ведем; Должны глухими быть ко всем его сужденьям. Он вовсе и не наш. Он здесь под наблюденьем. Сюда в монастыри и заключают их, Смутьянов, умников, мечтателей таких, Что проповедь хотят вести в среде крестьянской Не так, как велено им церковью испанской. Король На чем помешан он? Настоятель На аде, сатане. Геенна чудится… А в монастырь ко мне Недавно он попал. Король Он стар. Настоятель Я полагаю, Недолго проживет. Монах проходит, не обращая ни на кого внимания, и исчезает.
Гучо(глядя на свои погремушки, в сторону) Вот — кукла золотая, Вот — медная! Одна — Добро, другая — Зло. Я их равно люблю. На ум бы не пришло Мне что-то предпочесть… (Осматривает зелень на могилах.) Цветы… сухие травы… Король(настоятелю) В монастырях у вас в большом упадке нравы! Настоятель Ваше величество… Король Вход женщинам открыт. Настоятель Таков долг пастырей… Поблизости стоит Обитель женская, и вот, о них в заботе, Мы… Король Знаю! Вы, козлы, овечек стережете! Настоятель(кланяясь) Король! Гучо(в сторону) В монастырях так повелось во всех: Монашенке монах любой отпустит грех— Ведь над сердцами власть у них необычайна. О чудо сладостное! Исповеди тайна! Вновь станут девственны, коль девства лишены. Настоятель(королю) Сиона дочери и Левия сыны… Король Живут в согласии! Ну ладно: я проверю,— И Рим узнает все. Настоятель
