Черная Вдова. Красная метка

– Да плевать, – Алекс пожал плечами.

Он еще продолжал жевать, когда его внимание привлек какой-то звук издалека. Он пристально вглядывался в темноту; звук шел оттуда, куда не падал свет свисающих с крыши фонарей, из-за стоящих на газоне оленей, запряженных в игрушечные сани. Будто треснула ветка или прошло какое-то животное.

– Ты слышал? – на секунду ему показалось, будто что-то шевельнулось в тени у дальней изгороди. Алекс прищурился. Там что-то есть.

– Ди, у вас что, собака?

– Ага, и звать ее – моя сестра. – Данте подмигнул. Он все еще лежал на полу. – А что?

Алекс нахмурился.

– Ничего. Наверное, чья-то псина пробежала.

– Да нет, говорю же, она наша, – снова улыбнулся Данте.

Софи, сестра Данте, симпатичная девушка чуть младше их, одетая в старенькую футболку с Тором, подошла к ним, встала над братом и пнула его в ребра ногой, обутой в босоножку на высокой платформе.

– Ты только что назвал меня собакой? Серьезно? А кто из нас на спор ел собачий корм за деньги, а, Данте Круз?

– Что, правда? – Алекс расхохотался.

Данте повернулся.

– Мне было восемь лет.

Софи посмотрела на сломанный стол для пинг-понга.

– Папа будет в бешенстве. Он до сих пор злится на тебя за сломанные грабли. А все из-за ваших дурацких игр. – Софи покачала головой.

– Грабли? Ты имеешь в виду наши мечи? – Данте был оскорблен. – Это называется ролевые игры, неуч. Это почти вид спорта. – Он схватил ее за лодыжку. – Иди обратно к малолетним эльфам, продолжай их донимать.

– Заткнись, Рудольф! – Софи схватила с шаткого карточного стола бутылку газировки и налила себе в стакан. – И как ты только терпишь моего брата, Алекс?

Алекс вытер замасленные руки о джинсы.

– Жалость. Милосердие. И вообще, я классный парень.

Данте хмыкнул.

– Скажи это сломанному столу.

– Ну, я слегка… азартен. – Алекс казался смущенным. Он работал над собой, но иногда не мог вовремя остановиться, и тогда инстинкты брали верх.

– Слегка? Да если я собака, то ты – питбуль, чувак. – Данте лежал, опершись на локти.

Софи поболтала стаканчиком.

– По крайней мере, вы нашли друг друга. Даже не представляю, как с вами только тусуются. Ой, погодите-ка… с вами никто и не тусуется. – Она выплеснула остатки газировки прямо на лицо брата.

Данте попытался схватить сестру за ногу, когда та уходила.

Алекс заметил, как фонарь над соседским крыльцом стал светить ярче: словно что-то заслоняло его, а теперь отошло в сторону.

Он заставил себя выкинуть эту мысль из головы. У тебя паранойя. Наверное, это просто Санта и его летающие олени.

Но он не мог отвести взгляд от дальней изгороди. Что, если там действительно что-то есть?

Тем временем в дальнем конце двора, надежно скрытом тенью, затянутая в черную кожу рука аккуратно поправила ветки живой изгороди.

Вдалеке звучала приглушенная праздничная музыка, раздался смех – звуки чьей-то вечеринки.

Незнакомые люди отдыхали, праздники шли своим чередом, по крайней мере, для обычных, ничем не примечательных людей.

Но не для всех.

Лицо скрылось в темноте и исчезло из этого мира с его изгородями, дворами и красными стаканчиками. Алекс Мэнор был прав: там что-то было, и вряд ли оно имело отношение к летающим оленям. Скорее, это была сама судьба.

ТОЛЬКО ДЛЯ ЩИТа

УРОВЕНЬ ДОПУСКА: «X»

РАССЛЕДОВАНИЕ СМЕРТИ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ

ИСХ: ЩИТ, ДЕЛО № 121А415

ОТВЕТСТВЕННЫЙ АГЕНТ (ОА): ФИЛЛИП КОУЛСОН

ПО ДЕЛУ: АГЕНТ НАТАША РОМАНОФФ, ОНА ЖЕ ЧЕРНАЯ ВДОВА,

ОНА ЖЕ НАТАША РОМАНОВА

РАСШИФРОВКА СТЕНОГРАММЫ: МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ,

СЛУШАНИЕ ПО ДЕЛУ О СМЕРТИ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ.

МО: Мальчик. Давайте начнем с мальчика.

РОМАНОФФ: Да, сэр.

МО: Если верить этому вороху бумаг, предоставленных

ЩИТом, то мальчик, похоже, вообще не имел никакого отношения к делу.

РОМАНОФФ: Похоже на то, да.

МО: Так в чем же дело?

РОМАНОФФ: (пауза) Это секретные разведданные, сэр.

МО: А мы с вами сейчас находимся на секретном слушании по делу о смерти при исполнении служебных обязанностей, разве не так, агент?

РОМАНОФФ: (отстраняется от микрофона)

МО: Агент Романофф! Позвольте вам напомнить, что вы находитесь под присягой.

РОМАНОФФ: Послушайте, сэр, давайте ближе к делу. Я знаю, что я сделала и за что несу ответственность. Если вы хотите узнать, почему все пошло наперекосяк, то вот: все началось с нас с Авой. Вы это хотели услышать?

МО: Вопрос, который нас интересует, агент, это не «что», а «почему».

РОМАНОФФ: Это так… по-американски.

МО: Я жду.

ГЛАВА 5: ABA

ФОРТ-ГРИН, ПОДВАЛЬНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ «ХМЖА4»

БРУКЛИН, НЬЮ-ЙОРК

Когда Ава Орлова открывала глаза по утрам, в ее голове неизменно звучало «Лебединое озеро». Ее мама напевала мотивы Чайковского, укачивая совсем еще маленькую Аву (а позже укладывая уже подросшую девочку спать).

Это все, что теперь оставалось у Авы в память о матери. Она не помнила, что случилось с ее родителями. Единственное, что она знала, – это то, что их больше не было, и к тому времени, как ей пришлось покинуть Одессу несколько лет назад, у нее не осталось ни единой причины оставаться на родине.

Ава чувствовала жесткий пол под тонким, комковатым матрасом, набитым явно не лебяжьим пухом. От пола веяло холодом, поэтому она натянула свой спальный мешок (тот самый, который стащила из убежища для бездомных в Оберне) до самых плеч и поежилась. Не считая тощей кошечки с впалым животом, которую она назвала Сашей, Ава была совсем одна в своей неприметной комнате.

И, возможно, во всем мире.

Единственная лампочка свисала с потолка ее спальни – если, конечно, это можно было назвать спальней. Маленькие окна под самым потолком в первую очередь давали понять, что ее импровизированная комната находилась в подвале. Вторым намеком были лужи на бетонном полу, старые газеты, сложенные стопками вдоль стен, и мешки старых бутылок и жестяных банок.

Помещение походило на тюремную камеру, но Ава не была пленницей. С технической точки зрения, она была свободна и находилась не под замком. Теперь уже нет. Когда люди из ЩИТа впервые доставили ее в эту страну, в первую очередь ее отвезли в три места: на игру в бейсбол (чтобы проникнуться духом Америки), в гипермаркет (чтобы купить самую незамысловатую американскую одежду) и в «7Б» (снятый с вооружения американский военный бункер, который как раз напоминал тюрьму). У той конспиративной квартиры не было названия, поэтому Ава называла ее «7Б» – такой номер значился на железной двери Авиной спальни. В течение пяти лет единственными ее товарищами были постоянно сменяющиеся наставники и охранники, старый телевизор, зависший на канале «C-SPAN», да бесконечные запасы готовых обедов для микроволновки.

С этим покончено.

Уже три года Ава жила самостоятельно и никогда не оглядывалась назад. После своего четырнадцатого дня рождения, когда она ускользнула от своего куратора и сбежала из «7Б», прихватив с собой столько краденого, сколько уместилось в ее старом вещмешке. Ава думала об этом не как о воровстве, а как о выживании. Кроме того, она на протяжении нескольких лет таскала мелочь из карманов охранников, и ей удалось накопить достаточно, чтобы купить билет в один конец до Нью-Йорка, где она перебиралась из одного убежища в другое, пока не нашла место, куда могла приходить и уходить, когда ей вздумается. Преимущество жизни в продуваемом со всех сторон подвале «ХМЖА» было в том, что никто не обращал внимания, когда она уходила, и никого не волновало, вернется ли она обратно. Свобода и независимость – привилегии бродяги.

Аве уже стукнуло семнадцать, и она была почти такой же тощей, как кошка Саша, которая уже жила в этом подвале, когда Ава обнаружила его. Волосы Авы были по-прежнему цвета корицы, как в детстве, когда она еще жила в Одессе, но теперь ледяной душ в общественной раздевалке диктовал свои условия, и у нее не оставалось времени на роскошь вроде кондиционера для волос. Или расчески. Теперь ее рыжие кудри жили своей жизнью и кое-где спутывались в узлы. Ава все бы отдала за горячую ванну: с момента ухода из-под опеки ЩИТа ей редко выпадал шанс помыться в горячей воде (откровенно говоря, такой шанс и раньше выпадал ей не слишком часто, ведь с горячей водой на Украине дела обстояли ненамного лучше, чем в Форт-Грине).

Саша мяукнула, и Ава перевернулась. Она вытащила из-под матраса старенькую записную книжку и достала из-под корешка обложки карандаш. Не отводя взгляда от страницы, Ава начала быстро рисовать; у нее появилась такая привычка: после пробуждения по возможности делать наброски каждого своего сна. Если, конечно, у нее была под боком кровать, бумага и кусочек угля или карандаш. А такое случалось не всегда.

Саша укусила угол листка, и Ава, не глядя, отодвинула кошку. Набросок парня, которого Ава увидела, едва закрыв глаза, был уже почти закончен. Это был тот же парень, что и всегда: темноглазый, с татуировкой на руке. Парень с тату. Так Ава называла его, по крайней мере, при кошке Саше, а иногда и в разговорах с Оксаной. Но она никогда не показывала Оксане свои наброски, хотя та была единственной подругой, которую Ава нашла в этой стране. Она не знала, чем можно объяснить эти постоянные сны об одном и том же человеке – человеке, который отчего-то казался ей знакомым, – но, как бы то ни было, Оксана все равно осталась жить в убежище в Оберне, когда Ава ушла, так что теперь она вряд ли увидела бы, как Ава рисует по утрам.

Рука Авы скользила по листу бумаги, и карандашный набросок обрастал деталями. Изгиб носа. Четкие линии уверенной челюсти и скул. Темные, широко поставленные глаза. Непослушные кудри, почти скрывающие лицо.

Ава изобразила его в центре двора; стоя в толпе людей, он смотрел прямо на нее.

Мой Алексей.

Алексей Маноровский.

Это было его русское имя – Аве до сих пор снились сны на русском языке. Она слышала, как кто-то звал его Алексом, и это имя показалось ей странным, слишком коротким, будто в нем чего-то не хватало. Этой ночью он победно вскинул руки – играл в какую-то игру, подумала она. Похоже, он весело проводил время с друзьями, и, наблюдая за ним, Ава чувствовала себя еще более одинокой.

Тебе не нужны друзья, Ава. Тебе нужны лишь твои мозги. Ты должна оставаться сильной как бык и опасной как бритва. Обещай мне хотя бы это.

Последние слова матери шепотом звучали в голове Авы, которая не отводила взгляда от страницы. Будучи одним из самых влиятельных квантовых физиков Восточной Европы, доктор Орлова умела превозмогать боль ради достижения своих целей.

Затем заговорил другой голос, и Ава, как всегда, пыталась не обращать на него внимания.

«Если я могу, Ава, то и ты сможешь… Мы с тобой одинаковые».

Одинаковые.

Так сказала женщина в черном, прежде чем исчезнуть. Но Ава не была ни на кого похожа – в особенности на нее – и теперь она это понимала. Она всегда была – и навсегда останется – одинокой. Она будет сильной и опасной.

Потому что мама была права.

Вздохнув, она добавила последнюю деталь: рождественский колпак на голове парня.

– С Рождеством, Саш. – Саша мяукнула в ответ и тихонько тронула лапой листок бумаги.

Ава одной рукой почесала Сашу под подбородком, а другой тем временем стала листать записную книжку. В ней были только отрывки ее сумасшедших снов, что снились ей на протяжении последних нескольких лет. Не знай Ава, что нарисовала все это сама, она бы ни за что не поверила. Алексей был почти на каждой странице. Фехтовал, занимался кикбоксингом, ездил с другом на заднем сиденье мотоцикла. Смотрел из окна школьного кабинета. Играл с темноглазым щенком. Ава провела по графитовым линиям пальцем, и четкие контуры стали размытыми.

Кто ты такой, Алексей Маноровский?

Почему я постоянно вижу тебя во сне?

И как ты связан со мной?

Не находя ответов на эти вопросы, Ава переворачивала страницы. Вот ее дом, Одесса, а еще раньше – Москва, хотя она мало что помнила из тех времен.

Лицо матери над воротником ее лабораторного халата.

Печеные яблоки.

Любимая кукла-балерина с фарфоровой головой. Каролина. Эту куклу Аве подарили родители, но она уже давно потеряла ее.

Здесь были немногочисленные фрагменты ее детства – рассыпанные бусинки порванного ожерелья.