Золотой конь Митридата

Друг мужа собирался еще что-то спросить, но Милена так взглянула на него, что он осекся, подвел Ларису к гробу, который поставили на скамью, и послушно встал рядом с ней. Маленький полноватый блондинистый батюшка начал отпевание. Лариса стояла, покачиваясь, и, лишь чувствуя надежное плечо Геннадия, героически выстояла до конца и не упала. Минут через пять после начала он снова взял ее за руку и уже не отпускал. Когда все закончилось, Милена дала знак следовать в автобус. Геннадий примостился рядом с Ларисой.

— Я обратил внимание на гроб, — сказал он. — Довольно дорогой, должен я заметить. Откуда же ты взяла деньги?

— Гроб, отпевание и поминки оплатила Милена, — призналась женщина. — Разумеется, она дала мне в долг. Когда-нибудь деньги придется отдавать.

Геннадий почесал затылок:

— Понимаю. Так куда же делись драгоценности? У тебя есть какие-нибудь предположения?

Лариса пожала плечами:

— Никаких. Дверь не взламывали, в квартире нет следов посторонних. Просто пустая шкатулка — вот и все.

— А ты уверена, что они были именно в шкатулке? — засомневался Геннадий.

— Уверена, — подтвердила Лариса. — Накануне я заглядывала в нее.

Мужчина клацнул зубами:

— Да, возможно, Милена права. Стас мог присмотреть какой-нибудь антиквариат. Кстати, что собираешься делать с его коллекцией? Ты ведь можешь продать ее и какое-то время жить безбедно.

— Еще пару дней назад я хотела создать музей Стаса, — призналась женщина. — А теперь вижу, что мне придется расстаться с его коллекцией, чтобы не умереть с голоду. Разумеется, я устроюсь на работу, но когда это будет? Мне нужно что-то есть, пить, во что-то одеваться, наконец. Хотя за нее много не дадут, думаю, три месяца протяну. Как ты считаешь?

Геннадий вскинул брови:

— Три месяца, ты говоришь? Да тебе хватит на несколько десятков лет. Стас что, не говорил тебе, сколько стоят эти вещи?

— Почему же, говорил, — протянула женщина, дотронувшись до медных волос. — Самая дорогая, если я не ошибаюсь, тянула на шестьдесят тысяч рублей.

Геннадий расхохотался.

— Самая дешевая, ты хочешь сказать, — усмехнулся он.

— Самая дешевая? — Лариса прикрыла рот рукой. — Этого не может быть. Стас не имел миллионов.

Геннадий смутился.

— Возможно, ты многого не знала, — произнес он доверительно, — но твой муж был денежным человеком. В девяностые мы с ним открыли бизнес — маленький магазинчик, челночили, накопили достаточно, а потом продали магазин и вернулись в вуз. Что ни говори, а это — наше призвание.

Вырученные деньги Стас вкладывал в артефакты. Не спорю, в коллекции были дешевые вещи, которые он покупал для того, чтобы показывать студентам на занятиях. Но были и дорогие. — Он собирался еще что-то добавить, но автобус уже притормозил у свежевырытой могилы, и Милена снова взяла все в свои руки. Как только на крышку гроба полетели комья земли, Лариса почувствовала облегчение. Она где-то читала, что покойнику становится легче, как только его предают земле, и тогда он словно отпускает своих родных, которые до этого момента не находят себе места. Она не сразу заметила худенького маленького пожилого мужчину, доброжелательно улыбнувшегося ей:

— Ваш муж как пушинка. Гроб будто пустой грузили. Земля ему пухом.

Старика оттеснила Милена.

— Вот и третий этап прошли, — шепнула она Ларисе, снова зазывая всех в автобус, и перекрестилась. — Да будет земля ему пухом.

Красовская снова оказалась рядом с Геннадием, и он продолжил разговор:

— Ты говорила, что осталась без средств к существованию. Хочешь, я приобрету у тебя кое-что из коллекции?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Кое-какие вещи я бы оставила себе как память о муже. Они были дороги ему — значит, будут дороги и мне.

— Понимаю. — Мужчина наклонил голову. — Я мог бы приобрести у тебя самые дешевые вещи и дать тебе за них тысяч шестьдесят. Поверь, это очень хорошая сумма. Средняя зарплата учителя — двадцать тысяч. Будешь экономной — хватит месяца на три. А потом устроишься на работу. Впрочем, может, дам больше. Тебе еще отдавать долг.

— Не знаю, — повторила Лариса. — Мне нужно подумать и прицениться.

Он взял ее за руку и заглянул в глаза. От его взгляда ей стало не по себе. Он смотрел на нее не как друг, а как влюбленный мужчина. Когда-то она слышала от Стаса, что Геннадий влюбился в нее с первого взгляда, найдя какое-то сходство с блоковской «Незнакомкой», но лишь смеялась над этим. Теперь женщина подумала, что в словах мужа была доля истины.

— Что ты на меня так смотришь? — поинтересовалась она, отводя глаза.

— Лариса, ни один человек на земле не даст тебе больше моего, — проникновенно начал Геннадий. — Знаешь почему? Потому что им безразлична твоя судьба, а мне нет. Стас был моим другом, дорогим для меня человеком. И ты тоже дорога мне.

Она покраснела.

— Хорошо, будь по-твоему.

Мужчина расцвел:

— Когда хочешь оформить сделку?

Лариса слегка пожала плечами:

— Наверное, завтра. Сегодня я уже ни на что не способна. Да и грех в такой день думать о делах.

— Вот и умница. — Геннадий стал смотреть в окно. — В каком кафе пройдут поминки? Я вижу, мы следуем к «Красному маку».

— Там и пройдут, — подтвердила женщина.

— Неплохой выбор, если в нашем городе вообще есть выбор таких заведений. — Он хотел улыбнуться, но лишь виновато закашлялся. — Готовься, нам скоро выходить.

На поминках, в большом просторном зале кафе, пили, ели и говорили о Стасе. Лариса видела, как во время поминальной речи на глазах коллег мужа проступали слезы, и понимала, что слова уважения и любви — это не дань традиции. Ее Стаса любили и уважали — это однозначно. Она тоже попыталась сказать, но спазмы сдавили горло, женщина лишь произнесла:

— Мой муж был самым лучшим, — задохнулась и села на стул. Милена тут же подключилась, добавив, что такого брата и сына, как Стас, надо было поискать. Геннадий, севший рядом с Ларисой, снова накрыл ее руку своей горячей ладонью.

— Может быть, выйдем на воздух?

Она обвела глазами зал, задержавшись на безвкусных занавесках с ромашками, застиранных до прозрачности, видимо, оставшихся с прежних советских времен:

— Неудобно.

Мужчина кивнул:

— Как хочешь.

— Спасибо, — еле слышно произнесла Лариса и откинулась на спинку стула. Она молила лишь об одном — чтобы все поскорее кончилось. Возвращаться домой в пустую квартиру не было никакого желания, но еще больше ранили траурные речи о муже — человеке, который еще неделю назад был жив, веселился, строил планы и любил свою жену. На ее счастье, через полчаса гости стали расходиться. Милена, с побледневшим лицом и с потеками краски под глазами, подошла к родственнице:

— Мы решили проводить тебя до дома.

— Ты молодец. — Геннадий взял ее за локоть. — Отлично держалась. Если бы не ты, даже не представляю, как бы все прошло.

— Милечка всегда на высоте, — вставил неизвестно откуда взявшийся Вадим, все мероприятие тихо просидевший возле жены.

— Позвольте, Ларису провожу я? — попросил Геннадий. — А вы поезжайте домой. Ты заслужила отдых, Миля.

— Ты всегда понимал и чувствовал меня, Гена. — Ее щеки вспыхнули, и Лариса вспомнила слова Стаса: когда-то Милена была влюблена в Геннадия, но он не отвечал взаимностью. Пришлось довольствоваться скромным инженером Вадимом, который, впрочем, бегал за ней с завидным постоянством и даже через десяток лет был по-прежнему рабски предан жене.

— Что думаешь делать завтра? — спросила ее Лариса.

— Утром смотаюсь на кладбище, — ответила Милена. — Где-то слышала, что покойников, переночевавших первую ночь, принято навещать. Поедешь со мной?

— Поеду, но с тобой или без тебя — не знаю, — отозвалась Лариса. — За эти дни я очень устала. Давай созвонимся.

— Хорошо. — Милена обняла ее и поцеловала в щеку. — Ты тоже молодец. У меня всегда были стальные нервы, а ты у нас натура утонченная, интеллигентная. Я не ожидала, что ты так героически продержишься. — Она улыбнулась Геннадию и дотронулась до его плеча: — Гена, если мне понадобится твоя помощь, могу я на тебя рассчитывать?

— Ты еще спрашиваешь, — откликнулся Геннадий.

Женщина поправила растрепавшиеся волосы:

— Спасибо. Возможно, и обращусь. До свидания, ребята.

Она зашагала к автобусной остановке. Лариса и Геннадий отправились ловить такси. Им это быстро удалось, и минут через десять они уже стояли у подъезда. Красовская чувствовала: Геннадий не прочь зайти в гости, но не напрашивается из деликатности, однако не пригласила его. Ей хотелось принять душ и, вытянувшись на диване, остаться наедине с воспоминаниями. Мужчина словно понял ее настроение и грустно улыбнулся:

— Ну, пока?

— Да, спасибо тебе. — Она повернулась, чтобы уйти, но Геннадий окликнул ее:

— Во сколько заехать за тобой завтра? Мы ведь собирались на дачу. Или ты передумала?

Она покачала головой, и Быстров залюбовался медным отблеском в ее волосах.

— Нет, не передумала. Сам понимаешь, мне ничего не остается делать, кроме как продать антиквариат. Давай поедем утром. Сделаем все свои дела и заскочим на кладбище.

— Хорошо, часов в десять тебя устроит?

— Вполне.

— Тогда до свидания. — Он сделал движение, словно собираясь поцеловать ее руку, но передумал.

Кивнув, Лариса быстро пошла к подъезду. Геннадий смотрел ей вслед.

* * *

Квартира в который раз встретила ее тишиной, и Лариса подумала, что никогда к ней не привыкнет. Скинув туфли, женщина прошла в ванную, приняла душ и, накинув халат, опустилась на диван. Черные глаза Стаса с фотографии в траурной рамке глядели пристально и печально.

— Вот и все, Стасик, — вздохнула Лариса. — Вот и все, любимый. Господи, ну почему ты так со мной поступил? Зачем ты меня оставил?

Муж не отвечал, и она легла, но тут же вскочила. Снова пронзительный звонок городского телефона.

— Стас, это не ты, правда? Это не ты! — шептала она, подходя к аппарату. — Ты не станешь надо мной издеваться.

Телефон продолжал отбивать колокольный звон, какой-то не праздничный, а похоронный, и Лариса заставила себя поднять трубку:

— Слушаю!

В ухо опять кто-то задышал, быстро и прерывисто со знакомой хрипотцой, и бедная женщина громко закричала:

— Стас, это ты?

Ей никто не ответил, и Лариса сжала кулаки:

— Стас, ты не умер, правда? Почему ты издеваешься надо мной? Что я тебе сделала? Не смей, не надо!

Когда послышались гудки, она швырнула трубку и прошла в комнату. Женщину трясло. Звонки мужа с того света били по нервам не хуже ракетно-зенитного комплекса. Открыв сервант, она достала бутылку любимой Стасом мадеры, налила полный бокал и залпом выпила. По телу разлилось тепло, и Лариса почувствовала некоторое облегчение. Страх и боль не ушли, лишь притупились, но пить снова она не могла. Заперев дверь в своей комнате, она повалилась на кровать и заснула беспокойным сном, решив обязательно поменять замки. Она не ждала мужа, она его боялась.

Глава 4

В горах Малой Азии, II век до н. э.

В обширной зеленой долине Понтийской Каппадокии (подумав, Тирибаз решил, что его воспитанник прав и лучшего укрытия не найти, во всяком случае, пока), огражденной, как вооруженной до зубов стражей, неприступными горными хребтами, покрытыми местами непроходимым лесом, Тирибаз приказал строить хижины. Это место ему понравилось. Неподалеку жили дружелюбно настроенные крестьяне, понтийские каппадокийцы, ничем не отличавшиеся от каппадокийцев равнин. Они говорили на одном языке, но при этом имели разные взгляды, и тем, вторым, лучше было не знать, кто нашел укрытие в их стране. Тирибаз и Моаферн продолжали заниматься с Митридатом верховой ездой, Сисина изучал с ним растения. Воины могли гордиться своим воспитанником. Митридату еще не минуло тринадцать, а он уже превосходно стрелял из лука, мог слететь с коня, изображая убитого воина, метал копья, поражая цель, и безошибочно находил противоядия от ядовитых растений. Вечером, глядя на серпастый месяц, он, сжимая в зубах сухую былинку, с грустью говорил:

— Почему бессмертны только боги? Если бы люди были бессмертны, отец любовался бы сейчас мной.

— Иногда царь мертвых выпускает своих подданных поглядеть на белый свет, — промолвил Сисина. — Кто знает, может, наш славный Митридат Эвергет и видит своего сына.

Мальчик кутался в попону и качал головой:

— Нет, мой добрый Сисина, это неправда. Отец любил меня и обязательно дал бы знать, если бы оказался рядом.

— А если он — одна из звезд, вон тех, будто хороводом окруживших месяц? — спрашивал Моаферн. — Этот серебристый свет и есть свет любви. Ты об этом не думал?

Мальчик пожимал плечами:

— Не думал… Если бы это было так…

Он засыпал с грустной, но все же улыбкой, и воины переносили его в хижину, на матрас из сена, а сами по очереди дежурили в густом кустарнике. Они не верили, что Лаодика не ищет своего сына. Ей нужна была его голова, и она не успокоится, пока не получит свое.

* * *

Между тем Гергис и Мнаситей, с людьми, знавшими как свои пять пальцев все горные тропы, медленно, но верно двигались по следам беглецов. Достигнув понтийской Каппадокии, они где обещаниями, где подкупом пытались узнать у крестьян, еще недавно кормивших Митридата и его немногочисленный отряд, где прячутся изменники, но ни один из землепашцев не показал, в какую сторону они направились. Несколько раз армянин в гневе выхватывал меч, но Мнаситей перехватывал его руку. Если они убьют здесь хотя бы одного человека, каппадокийцы ополчатся на них и сделают все, чтобы беглецов не нашли. Тут нужно действовать хитростью.

Гергис с неохотой спрятал меч в ножны и с тоской оглядел горы, изрытые пещерами. Лес темно-зелеными пятнами покрывал их склоны. Местность казалась неприступной, словно созданной богами для того, чтобы не нарушали их спокойствия, и тем не менее в одной из этих пещер притаился Митридат со своими приспешниками. Щеки армянина заросли густой черной щетиной, бледность проступала на смуглом лице, придавая коже какой-то фиолетовый оттенок.

— Что же ты предлагаешь, Мнаситей? — ехидно поинтересовался он у чернобородого любовника Лаодики. — Взлететь, подобно птицам? Попробуй, может, у тебя и получится. Вон подходящий обломок скалы. Вскарабкайся на него, закаркай, взмахни руками… Кто знает, вдруг у тебя вырастут крылья.

Отряд, состоявший из пяти верных воинов, закряхтел, заперхал от смеха. Огромный орел сделал над воинами круг, паря на больших сизых крыльях и будто смеясь над человеческой глупостью.