Расследования Берковича 4 [сборник]

— Не знаю, чего они от нас хотят, — удрученно сказал инспектор Хутиэли. — Экспертиза вполне ясная.

— О чем вы? — спросил старший сержант Беркович.

Он зашел в кабинет к начальнику за пустой дискетой и застал инспектора в состоянии крайнего раздражения, вызванного только что закончившимся телефонным разговором.

— Ты читал сегодняшнюю сводку? Я имею в виду отравление грибами у Сэмюэля Кролла.

— Читал, — кивнул Беркович. — Грибы были некачественными, пятеро оказались в больнице, шестой умер.

— Вот именно. Так вот, Сэмюэль Кролл подал в полицию жалобу — он считает, что его хотели отравить, а Амнону Фрадкину досталось по ошибке.

— То есть, — уточнил Беркович, — Кролл считает, что это не было случайное отравление?

— Именно так.

— Нельзя ли подробнее, инспектор? — заинтересовался Беркович.

— Виновато повальное увлечение израильтян грибами, — начал Хутиэли, но Беркович его тут же прервал словами:

— Ну, это вы загнули! Что-то я не замечал, чтобы во время грибного сезона леса кишели грибниками, если, конечно, не иметь в виду «русских».

— Э, Борис, ты не знаешь, как было раньше, до большой алии. Коренным израильтянан и в голову не приходило, что грибы можно найти в лесу. Они думали, что грибы разводят в киббуцах. А сейчас даже так называемая элита не считает для себя зазорным отправиться на машинах в лес и побродить час-другой в поисках маслят — других грибов, похоже, в наших краях просто нет.

— Согласен, — кивнул Беркович.

— Так вот, — продолжал инспектор, — именно маслятами и отравились все, кто был на вилле Кролла, включая хозяина. Сам Кролл выжил, а вот Амнон Фрадкин…

— Грибы действительно были ядовитыми?

— Экспертиза показала, что среди маслят оказалось несколько поганок, причем самого отвратительного типа — внешне их, при плохом знакомстве с предметом, можно принять за нормальные грибы. На вилле Кролла в субботу собралось пятеро, не считая хозяина. Отправились в ближайший лес на двух машинах, собрали не так уж много, сейчас ведь сухая зима, но все-таки хватило, чтобы сварить и зажарить как гарнир к мясу. Ужинали в шесть часов, а в восемь у всех начались сильные боли… На вилле постоянно живут Сэмюэль Кролл и его племянница Ализа, которая помогает старику. Родители Ализы в Штатах, мать ее — родная сестра Сэмюэля. Ализа учится в Бар-Иланском университете, собирается стать юристом. А погибший Амнон Фридман был ее другом, они собирались пожениться. Девушка в шоке, а Кролл утверждает, что убийца намерен был расправиться с ним, а не с Фридманом.

— Почему он так думает? Почему он вообще думает, что это не несчастный случай? И кто такое этот Сэмюэль Кролл, что с ним так хотели расправиться?

— Сразу три вопроса, Борис, — покачал головой Хутиэли. — Начну с третьего. Сэмюэль Кролл — американский еврей, ему сейчас около шестидесяти, в Израиле пять лет, богатый предприниматель, владеет предприятиями в системе «хай-тек». У Кролла редкая болезнь ног, он почти не ходит, ему и в инвалидном кресле сидеть трудно, большую часть времени он проводит в постели. В лес он, естественно, не ездил. Кроме его племянницы Ализы и ее друга Амнона вчера на вилле были еще трое: семья Шустерманов — Игаль, Фира и их дочь Марта, двенадцати лет. Игаль Шустерман тоже владеет предприятиями, подобными тем, что есть у Кролла. В некотором смысле они конкуренты, но поддерживают дружеские отношения.

— Почему Кролл считает, что его хотели отравить? Он тоже ел грибы?

— Конечно. Готовила Фира, Марта с Ализой ей помогали, пока мужчины в спальне Сэмюэля спорили о праймериз в Ликуде. Когда все было готово, женщины накрыли на стол в салоне, а Сэмюэль не вышел, сославшись на слабость. Ему Ализа принесла еду в постель. Через пару часов все шестеро с одинаковыми симптомами оказались в больнице. Ты спросил, почему Кролл думает, что это не несчастный случай? В отличие от гостей он лучше разбирается в грибах и утверждает, что сумел бы отличить поганки от маслят. Когда грибники вернулись из леса, он все-таки зашел на несколько минут в кухню — посмотреть на грибы. Он утверждает, что в кастрюле находились только маслята. Кто-то уже потом положил туда поганки.

— Допустим, — с сомнением сказал Беркович. — А почему Кролл думает, что отравить хотели его, а не Амнона?

— Опять-таки, потому что он лучше гостей знаком с грибами. Видишь ли, Борис, поганок было их не так много, чтобы вызвать смерть. Но! Если после такой трапезы выпить стакан молока, это во много раз усиливает действие грибного яда.

— Понятно, — сказал Беркович. — Молоко пил только Амнон Фрадкин?

— Именно. Но дело в том, что предназначалось оно хозяину, Сэмюэлю Кроллу! Он всегда пьет молоко после еды — это у него повелось еще с юности. В обязанности Ализы входило три раза в день ставить на столик у дядиной кровати стакан молока. Она и вчера так сделала. Сэмюэль, сидя в постели, съел порцию мяса с грибами, принесенную той же Ализой, но молока выпить не успел — в спальню вошел Амнон, который принес вазочку с печеньем. Мужчины разговорились — речь шла о том, чтобы друг Ализы после окончания университета начал работать на одном из предприятий Кролла. Говорили около получаса. Амнон захотел пить и сказал, что выйдет в салон, чтобы взять бутылку колы. А Кролл, увлеченный разговором, предложил ему выпить молока — ничего другого в спальне просто не было. Амнон выпил, разговор продолжался еще минут десять, после чего юноша вышел к гостям, и тут его прихватило, молоко сыграло роль катализатора. Остальным стало плохо чуть позже, когда «скорая» уже была на вилле.

— Как видишь, — заключил Хутиэли свой рассказ, — если бы Кролл выпил свое молоко, то умер бы именно он.

— Молоко, молоко, — пробормотал Беркович. — Кто мог желать смерти Кролла? Напрашивается — Игаль Шустерман, его конкурент. Слишком очевидно. Он наверняка не такой дурак, чтобы…

— Он — да, — перебил инспектор, — а его жена? Почему ты исключаешь женщин? Фира могла сильнее мужа переживать то, что Кролл отбивает у Шустерманов рынки. Согласен, подозреваемых всего двое. Девочка исключается, Ализа тоже — она обожала дядю и от его смерти ровно ничего не выиграла бы. Фрадкин, естественно, тоже исключается — если он собирался убить Кролла, то не стал бы пить молоко. Кроме того, у Фрадкина не было мотива для убийства!

— Шустерманов уже арестовали? — поинтересовался Беркович.

— Пока нет. Прокурор требует более надежных улик.

— Может, мне попробовать еще раз поговорить с Ализой? — сказал Беркович. — Она ведь была на кухне, могла что-то видеть и не обратить внимания.

— Попробуй, — вздохнул инспектор. — Только поторопись. Через час я все же попробую еще раз убедить прокурора.

Вилла Кролла стояла на самом краю нового города Модиин — до леса отсюда было минут десять езды на машине. Ализа встретила старшего сержанта в салоне — девушка была вся в слезах и плохо понимала, чего хочет от нее полицейский. По ее словам, на кухне толкались все, даже дядя приковылял посмотреть на грибы и убедиться, что они хорошие. И у каждого — даже у маленькой Марты — была возможность подкинуть поганок в кастрюлю, потому что каждый хотя бы на минуту оставался на кухне один.

— Ясно, — вздохнул Беркович. — Вы очень любите дядю?

— Это замечательный человек! — воскликнула девушка. — Если бы не он, я не могла бы учиться, наша семья довольно бедна…

— Он и вашему жениху собирался помочь, я слышал.

При упоминании погибшего Амнона Фрадкина Ализа опять расплакалась.

— Да, — сказала она, взяв наконец себя в руки. — Амнон учился на программиста, и дядя обещал ему…

Она так и не смогла закончить фразу — ее душили слезы.

— Дядя у себя? — спросил Беркович. — Я бы и с ним хотел поговорить.

— Да, — кивнула Ализа. — Он вообще встает редко, а сейчас вообще…

Сэмюэль Кролл оказался тщедушным пожилым мужчиной, он лежал в пижаме под пуховым одеялом и смотрел на Берковича умными глазами, в которых читалось страдание.

— Вам не тяжело было выйти на кухню? — спросил старший сержант. — Напрасно вы вставали, вам только хуже стало. Попросили бы, и Ализа принесла бы вам грибы сюда.

— Не люблю утруждать… — вяло произнес Кролл. — И вообще, я стараюсь больше двигаться… насколько это возможно. Ализа и без того устает сверх меры. Она ведь и учится, и дом ведет, и за мной вот… Если бы не она, я бы просто не выжил. И вчера тоже.

Голос Кролла прервался — воспоминания о вчерашних событиях были для него, похоже, слишком тяжелы.

— Вы любите племянницу? — понимающе спросил Беркович.

— О, ее нельзя не любить, — пробормотал Кролл. — Не представляю, как она переживет смерть этого парня. Она такая чувствительная натура. Не представляю…

— А ведь он, наверное, не очень хотел пить молоко, — сказал Беркович. — Но в спальне ничего другого не было, а вы продолжали говорить, и он не мог выйти. Вы-то, в отличие от других, знакомы с грибами. И в отличие от всех, знаете, что молоко нельзя пить, если съедены ядовитые грибы.

— О чем вы? — с недоумением спросил Кролл, пытаясь привстать.

— Я уверен, — продолжал старший сержант, — что если произвести обыск здесь, в вашей спальне, то мы найдем посуду, в которой вы хранили поганки. Вряд ли вы ее успели выбросить — у вас не было такой возможности.

Беркович и Кролл долго смотрели друг другу в глаза.

— Ах, — сказал наконец Сэмюэль и опустился на подушку. — Все равно… Она никогда не стала бы моей женой. Мечты старика. Господи, какая глупость!

— И вы потеряли голову от ревности, когда Ализа сказала, что собирается замуж за Амнона.

— За этого тупицу! Я говорил с ним несколько раз — он бездарен! Я никогда бы не взял его в свою фирму!

— Где вы собрали поганки?

— А, — махнул рукой Кролл, — за оградой этого добра достаточно.

— И оставшись на минуту один в кухне, вы высыпали в кастрюлю содержимое пакета, который принесли с собой, — уверенно сказал Беркович. — А потом ели эту гадость, как и все, обрекая себя на мучения.

— Труднее всего было заставить этого идиота выпить молоко, — пробормотал Кролл. — Он все говорил, что любит «колу». Но я его убедил…

— А ведь он мог сказать перед смертью, что это вы заставили его выпить молоко, — заметил Беркович.

— Этот дурак? Да он, даже умирая, не мог понять, что происходит, — презрительно бросил Кролл.

— Вы не будете возражать, если я оформлю наш разговор в виде протокола? — спросил Беркович.

— Как знаете, — буркнул Кролл и отвернулся к стене.

Ему действительно было все равно.

— Но почему он подал жалобу в полицию? — с недоумением спросил Хутиэли, когда Беркович вернулся и положил перед инспектором протокол. — Лежал бы тихо, никому бы и в голову не пришло…

— Хотел перестраховаться, — объяснил Беркович. — Он ведь не знал, что сказал Фрадкин перед смертью.

— Господи, — вздохнул инспектор. — Надо же — влюбиться в собственную племянницу!..

Проклятый дом

— Я в мистические совпадения не верю, — твердо сказал инспектор Хутиэли своему невидимому телефонному собеседнику и, выслушав ответ, повторил еще раз: — Нет никакой мистики, а совпадений в жизни более чем достаточно. Извините, я занят.

Он положил трубку и повернулся к сидевшему напротив старшему сержанту Берковичу.

— Так о чем мы говорили? — сказал Хутиэли рассеянно.

— О мистических совпадениях, — подсказал Беркович.

— Да? — инспектор нахмурился, но потом лицо его прояснилось. — Нет, Борис, о мистических совпадениях я говорил не с тобой. С тобой я говорил о квартальном отчете.

— Отчет, — пожал плечами Беркович. — Завтра утром я перешлю текст на ваш компьютер. Скажите лучше, если это, конечно, не секрет, о какой мистике только что шла речь?

— Ах, это… — протянул Хутиэли. — Нет здесь никакого секрета. Да ты и сам должен знать! Ты что, не читал вчерашних газет?

— Вы имеете в виду «проклятый дом»? — догадался Беркович.

— Именно, — кивнул инспектор. — Все это чудовищное совпадение. Просто чудовищное. Ты же знаешь — в жизни случаются такие совпадения, что никакому писателю не снились.

— Инспектор, — попросил Беркович, — вы можете рассказать, что там было на самом деле?

— Первый случай произошел чуть больше года назад, — начал Хутиэли. — Ты знаешь четырехэтажный дом старой постройки, что на перекрестке улиц Тенцера и Бар-Гиоры? В доме шестнадцать квартир, Амнон Киржнер жил на втором этаже. Пожилой мужчина, но очень бодрый. Никаких признаков душевного заболевания. Однажды утром жена обнаружила его в ванной комнате. Он повесился на собственном ремне. На столике в кухне нашли записку: «Нет сил жить. Никто в моей смерти не виноват». Экспертиза показала, что о насилии и речи быть не могло. Никаких реальных причин для того, чтобы кончать с собой, у Киржнера вроде бы не было, но ведь чужая душа — потемки, верно? Расследование ничего не дало, и дело закрыли. А несколько месяцев спустя в том же доме повесился жилец из квартиры на четвертом этаже.

— Этот случай я помню, — вставил Беркович, — но подробностей не знаю.

— Авраам Охайон его звали. Сорок лет, здоров, как бык. За месяц до смерти развелся в третий раз, жил один. Он несколько дней не выходил на работу и не отвечал на звонки. В полицию обратилось руководство фирмы, а вовсе не его бывшие жены. Взломали дверь и обнаружили Охайона повешенным в салоне на крюке от люстры. Никаких следов насилия. Записка: «Все надоело. Прошу в моей смерти никого не винить». В общем, — классический случай. Квартира была заперта изнутри, никаких следов взлома. Записка написана собственноручно.

— После того случая начали поговаривать, что в доме нечисто, — продолжал инспектор. — Как, мол, так — два самоубийства за год, причем совершенно одинаковые, да еще без видимого повода. Дом, мол, проклят, и все такое. В общем, чушь. Одна семья, не помню фамилии, даже переехала, продав квартиру и купив другую… Прошли месяцы, страсти вроде бы улеглись, и вот вчера — третий случай.

— Та же картина?

— В точности. Некий Шимон Закай, он жил на втором этаже с женой и двумя сыновьями. Пятьдесят три года. Сыновья взрослые, один живет в Хайфе, другой сейчас в армии. Жена уехала к сыну в Хайфу на несколько дней, Закай остался дома один, он работал на заводе железобетонных конструкций. Вчера утром жена вернулась и обнаружила мужа повешенным в ванной комнате. Не на ремне, правда, а на обычной веревке. И записку нашла: «Это не жизнь. Никого не вините». Написано печатными буквами, но четко, эксперт считает, что Закай писал, будучи в здравом уме. И опять никаких следов борьбы, насилия… И причин для самоубийства тоже. Но теперь в доме, кажется, уже никого не осталось, кто бы не верил в то, что здесь не обошлось без каких-то злых сил. Все в голос утверждают, что дом проклят, и обсуждают с утра до вечера — кто окажется следующим. Конечно, случай не тривиальный. Три одинаковых самоубийства за пятнадцать месяцев. Это кажется непонятным. Но поскольку о насилии говорить не приходится, то значит, это совпадения. Ну, бывает! Не мистика же, на самом деле! Или ты считаешь иначе? — Хутиэли подозрительно посмотрел на старшего сержанта.

— Нет, конечно, не мистика, — кивнул Беркович. — А когда похороны?

— Сегодня. Хочешь пойти? Имей в виду, если ты завтра не представишь квартальный отчет…

— Я же сказал — представлю, — заявил старший сержант. — Не беспокойтесь, инспектор, я всего лишь хочу посмотреть на дом. Действительно ли он такой страшный?

— Обычный дом, — хмыкнул Хутиэли.

Дом действительно оказался обычным, немного мрачноватым, правда, но не больше, чем все прочие строения полувековой давности в этой части Тель-Авива. Народу на похоронах Закая собралось немного — похоже было, что люди боялись входить в дом, стояли на улице, а потом подъехал автобус, и человек пятнадцать, включая родственников, отправились на кладбище, куда еще утром перевезли тело. Остальные разошлись; жильцы — по квартирам, а знакомые Закая — по своим делам. Общее мнение было однозначно: проклятый это дом, и следующего самоубийства ждать недолго.

Потолкавшись среди мужчин и послушав их разговоры, Беркович и сам проникся странной уверенностью в том, что жить здесь небезопасно, что сами стены давят, что по ночам здесь слышны какие-то посторонние звуки, завывания, шаги и стоны, и что три вполне здоровых человека не могли сами решиться на такое богопротивное дело.

В общем, входя в подъезд дома, Беркович чувствовал себя не лучшим образом. Дверь на втором этаже была открыта, из квартиры слышались приглушенные голоса — должно быть, родственники ожидали возвращения с кладбища жены Закая и его сыновей.

Поднявшись этажом выше, Беркович постучал в одну из дверей. Через минуту он услышал какое-то движение, увидел, что его изучает в глазок чей-то внимательный взгляд, а потом дверь приоткрылась, и в проеме появилась женщина лет тридцати пяти.

— Простите, — смущенно сказал Беркович. — Я из полиции, видите ли… Хотел кое о чем спросить, если вы не против.

— Входите, — посторонилась женщина и пропустила старшего сержанта в салон.

— Вы тоже считаете, что на дом наложено проклятие? — спросил Беркович несколько минут спустя, когда узнал, что женщину зовут Батья Винер, что живет она одна с дочерью, а муж их бросил, ей, конечно, трудно, но ничего, справляются.

— Конечно, — пробормотала Батья. — Иначе это просто не объяснить. Трое за полтора года. Ужасно. Живешь и не знаешь, что с тобой будет завтра. Вдруг вот так же возьмешь веревку и даже сама не поймешь — почему…

— Все трое — мужчины, — напомнил Беркович, — а вы женщина. Так что, может, и обойдется.

Батья слабо улыбнулась.

— Ваша квартира расположена над квартирой Закая, — продолжал Беркович. — Может, вы слышали что-нибудь вчера ночью?

— Нет, — покачала головой женщина. — То есть… Вы имеете в виду крики?

— Я имею в виду любые звуки, — сказал Беркович. — Если в доме завелась нечистая сила… Говорят, дух ходит по ночам, его можно услышать. Шаги, кашель…

— Вы меня совсем запугали! — воскликнула Батья и задумалась. — В общем… По ночам действительно… И вчера тоже… Будто кто-то поднимается по лестнице, тихо, но я слышала. Не только той ночью. Довольно часто. Как-то я даже лежала и думала: в какую дверь он войдет. Но ни одна дверь не открылась.