Помоги проекту - поделись книгой:
Ник смотрел на Гретхен так, словно для него больше не существовало ничего на свете, — издали, не приближаясь.
— Хочешь посмотреть поближе?
Он едва заметно вздрогнул, словно успел забыть о моем существовании, а потом кивнул.
— Она потрясающая. Можно я возьму ее в руки и взгляну на клеймо?
Я, конечно, разрешила и с удовольствием наблюдала, как бережно и даже ласково Ник держит куклу, словно это хрупкое живое существо. Впервые в моей жизни появился такой мужчина. Тот же Паша, я это прекрасно понимала, считал мое увлечение пережитком детства, чем-то легкомысленным. В его серьезном и, конечно, до донышка реальном мире не находилось места хрупкой, почти болезненной красоте кукол или красоте бабочкиного крыла.
— Несомненно, это работа того же мастера, — проговорил Ник глухо. — Это особенная кукла. Береги ее.
— Я знаю.
Стоя в отдалении, я старалась ему не мешать. Он дотронулся до волос куклы, словно слепой, провел пальцем по ее лицу, коснувшись сияющих сапфировых глаз, а затем решительно, но аккуратно посадил Гретхен на место и тут же отвернулся от нее, бросив:
— Не угостишь ли чаем?
Меня удивило это внезапное равнодушие, но, разумеется, я не показала виду и пошла ставить чайник.
Ник сел за стол и огляделся:
— Хорошо у тебя.
Посмотрев на свою старую кухоньку словно чужими глазами, я внезапно смутилась. Пожалуй, пора бы сделать ремонт. Обои выцвели, мебель старая. Боюсь, красота интерьера занимала слишком малую часть моего внимания. Правда, на чайной полке сидели три куклы, я слепила их одними из первых, назывались они чайными сестричками, и, признаюсь, несмотря на очевидное несовершенство, я очень их любила.
— Как их зовут? — Ник тоже заметил кукол.
— С белыми пушистыми волосами — это Ванилька. С шоколадными — Горчинка. А розоволосая — Клубниченка. Они отвечают у меня за сладкий стол.
— Значит, стол в надежных руках! — Ник склонился к куколкам, разглядывая их. — Какие хорошенькие. Знаешь, они похожи на брауни — тех фейри, что живут в людских домах и следят за хозяйством. Я имею в виду, что они немного проказливы, но очень домовиты.
И снова я удивилась, насколько точно он все угадал.
— Ты прав, — я улыбнулась, — это чайные сестрички. Благодаря им в этом доме всегда вкусный и свежий чай. Вот попробуй, — я поставила перед ним белую гостевую чашку и положила на блюдечко засахаренные апельсиновые дольки и миндаль в горьком шоколаде.
Ник медленно отпил глоток, взял сладости и задумался.
Я замерла: неужели не понравилось?
— Божественно! — наконец изрек он и поклонился в сторону полки. — Мое почтение и искренняя благодарность, Ванилька, Горчинка и Клубниченка! Именно то, что нужно.
Я стояла у стены, прислонившись спиной к светло-лимонным обоям, словно чужая в собственной квартире, и смотрела на этого человека. В голове был полнейший сумбур, мне хотелось, чтобы Ник оставался здесь целую вечность. Вот так, по-хозяйски спокойно и неторопливо пил чай и смотрел на меня пронзительными синими глазами. Чтобы время текло медленно и было похоже на танцующие чаинки в прозрачном заварочном чайнике, а солнечные лучи, преломляясь в стекле, желтой теплой рекой стекали к нашим ногам и щекотали пальцы, как пушистые игривые котята. Чтобы завтра никогда не наступало.
Наверное, в моей жизни не было минуты прекрасней, а если и была, я напрочь о ней позабыла.
Ник, словно прочитав мои мысли, встал и подошел ко мне. Я вдохнула аромат его туалетной воды и запах его волос, а он обнял меня, прижал к груди, и внутри меня что-то взорвалось, дыхание перехватило, а время и вправду замерло.
Он очень медленно провел рукой по моим плечам. Я ощущала его мягкое, но сильное прикосновение каждой клеточкой тела, задыхаясь от восторга и предвкушения. Я сходила с ума. Я ничего не знала об этом человеке, я видела его всего второй раз в жизни и не думала о том, увижу ли еще. Я никогда не позволяла себе подобного, но сейчас мне буквально сорвало крышу — словно я была хлипкой соломенной хижиной и налетевший ураган играючи развеял всю мою прошлую жизнь. Я задыхалась, вдыхала запах этого мужчины и не могла надышаться.
Ник, глядя в мои глаза, медленно-медленно приблизил свои губы к моим. А мне хотелось изо всех сил вцепиться в его плечи, вместе с поцелуем впитывая в себя его силу. Прежде чем он меня поцеловал, я умерла, наверное, тысячу раз. А потом я умерла в тысячу первый и воскресла возрожденная. Мое прошлое — все неудачи, робость, сомнения остались далеко-далеко, и мне не было до них дела.
Не было ни прошлого, ни будущего.
Наконец я жила только настоящим.
Его губами, прикосновениями его рук.
Его дыханием, стуком его сердца.
Я жила от мгновения до мгновения, умирая и возрождаясь.
Когда он подхватил меня на руки, я поняла, что ждала этого с самой первой секунды нашей встречи. Ждала и знала, что это непременно случится.
Комната качалась у меня перед глазами.
Я целовала его, как сумасшедшая. Кажется, я не могла уже дышать просто так и получала кислород только от его поцелуев.
Футболка, джинсы, его джинсы… Наша одежда, казалось, тоже хочет как можно плотнее прильнуть друг к другу, сплестись в единый клубок, накрепко связаться между собой штанинами, рукавами… Быстрее! Еще быстрее!
Ник провел губами по моей шее, обжигая горячим дыханием, и я снова почувствовала, что задыхаюсь без его губ. Не знаю, как я дышала без него все это время. Очевидно, вполсилы. В голову пришла внезапная дурацкая мысль, что вот сейчас я впервые изменяю Пашке, и мне стало ужасно смешно. Это отношения с Пашкой были ошибкой и изменой — если не Нику, то самой себе, — и только сейчас я делаю все правильно, поступаю так, как должна.
Его сила вливалась в меня, а я тянулась к нему, словно была умирающим от жажды путником и никак не могла напиться. Ник прошептал мне на ухо что-то по-немецки хрипловатым, очень личным голосом, и я, хотя учила в школе немецкий, не разобрала слов, но понимала смысл, потому все границы между нами были стерты.
— Я ждала тебя так долго! — пробормотала я, изо всех сил впившись пальцами в его плечи, пытаясь вжаться в него еще плотнее, хотя это было невозможно…
А потом я тихо, чтобы он не заметил, целовала его в родинку, расположенную чуть выше левого соска, и думала о том, что мне больше совершенно нечего желать. И в этот момент, когда мне было так хорошо, как никогда, я внезапно почувствовала на себе холодный, презрительный взгляд.
Медленно повернув голову, я встретилась глазами с Гретхен.
В ее взгляде было холодное презрение, а изящные губки искривила усмешка. Она презирала меня и в то же время, кажется, ревновала.
— Что-то не так? — Ник приподнялся на локте.
Оказывается, он не спал.
— Все нормально, — отозвалась я, все еще не в силах отвести взгляд от куклы.
— Она нас осуждает?
Я не удивилась, что Ник прекрасно понял, что именно происходит. Любой другой бы не понял, но только не он.
— Она просто не знает тебя, — пробормотала я, уже понимая, что говорю глупости. — Ты будешь смеяться, и это правильно. Она же всего лишь кукла.
Он накинул на себя покрывало, словно застеснялся под ее пристальным взглядом.
— Я не стану смеяться, — серьезно заверил Ник. — И вправду неудобно, что так получилось.
Он смотрел не на меня, а на куклу, и так, словно действительно чувствовал перед ней вину. А вот взгляд у куклы словно бы неожиданно смягчился, наверное, ей понравилось то, что Ник перед ней извиняется.
Борис махом опрокинул в себя стопку и с тоской посмотрел на желтые обои. Если бы не Лена, он бы не остался в бывшей родительской квартире, а лучше и вовсе уехал бы куда-нибудь на Север. Там и денег больше, и подальше от того, что он всеми силами старался забыть. Но Лена не могла без столицы. Работа костюмером на «Мосфильме» дарила ей истинное счастье, она и дома все время шила, доставая дефицитные ткани, придумывала необыкновенные фасоны, и к ней всегда выстраивалась очередь из клиенток — то, что она делала, уж никак не сравнить со скучным ширпотребом. Она и Боре сшила модные брюки, узкие вверху и с широкими штанинами, такие, что, надевая их, Борис не узнавал себя, казалось, что в зеркале отражается артист.
— Ты у меня самый красивый! — говорила Лена и целовала его куда-то в район подбородка.
Смешливая, не столь красивая, сколько обаятельная, по-домашнему милая, она привлекала к себе внимание своей живостью и приветливостью.
Он любил Лену так, что готов был для нее на все. Даже на возвращение в эту проклятую квартиру, даже на соседство с ужасной куклой, которая до дрожи пугала его с самого детства. Нет, сейчас он, разумеется, не верил в то, что кукла может прийти к нему ночью, и все же эта фарфоровая мадемуазель вызывала неприятное чувство, во многом замешенное на воспоминаниях о том, как ее любила мама.
— Это семейная реликвия. Мы должны сохранить ее и передать нашим детям и внукам, — говорила Леночка. — Только посмотри, какая она красавица! А платье!.. У нее чудесное платье, я только чуть-чуть его подновила, и оно выглядит изумительно!
И Борис не возражал. Не потому, что присоединялся к мнению жены, а потому что не мог с ней спорить, особенно в то время, когда она вынашивала их ребенка.
Теперь Лена в больнице, его не пускают в отделение для рожениц и гоняют из-под окон, где периодически появляются обалдевшие от счастья папаши. Для него каждый день в отсутствие Лены тянется, словно вечность, а квартира выглядит пустой и угрожающе унылой.
Собрав в кулак край скатерти, Борис изо всех сил сжал пальцы. Если бы только можно было так сжать время!.. Если бы только можно было знать, что с Леной все в полном порядке. Да, на дворе не девятнадцатый век, но все же он сходил с ума от одной только мысли, что она сейчас мучается. У нее была тяжелая беременность, и за это время Борис, кажется, постарел лет на десять. Наверное, не стоило заводить ребенка, но Леночка так этого хотела…
Он налил еще стопку и проглотил теплую водку, не ощущая вкуса.
А проклятая кукла пялилась на него, смотрела в спину насмешливо и презрительно.
Он встал и завернул ее в одеяло, лишь бы не видеть. Но даже через одеяло ее настойчивый взгляд беспокоил и преследовал в любом углу квартиры.
Решение оказалось простым до гениальности.
Можно прямо сейчас взять и вынести ее на помойку. Лена, конечно, огорчится, но, пожалуй, так будет лучше. Не нужно, чтобы эта кукла пялилась на их ребенка и пугала его по ночам. Стоит решительно пресечь зло. На то он и мужчина, чтобы совершать такие поступки и охранять свою семью.
За окном было темно. Круглый будильник на смешных ножках показывал без пятнадцати десять. Выходить из дома не хотелось, и все же Борис натянул ботинки, взял куклу, прямо как она была, в одеяле, и, хлопнув дверью, стал решительно спускаться по полутемной лестнице. На площадке тревожно мигал свет, а сердце отчего-то замирало, как в далеком детстве.
— Ты уже никому не навредишь, — пробормотал Борис сквозь зубы. — Разве что помоечным крысам. Они наверняка подохнут в твоем присутствии.
Кукла не ответила, но лампочка за его спиной замигала еще суматошнее и погасла.
Он на ощупь открыл тяжелую подъездную дверь и, пройдя через двор, к мусорным бакам, бросил свой сверток и отряхнул руки, словно запачкался. Борис и вправду ощущал себя грязным, а на ладонях, казалось, запеклась кровь. Он поднес их к самым глазам, разглядывая в тусклом свете фонаря, но бурых потеков так и не увидел. Померещилось. Из-за этой чертовой куклы ему всегда мерещилась всякая гадость.
После теплой квартиры на улице было пронизывающе холодно, но он не спешил возвращаться. Нет, надо все же поискать варианты и обменять квартиру. Он избавился от куклы, избавится и от квартиры. Пусть даже с потерей квадратных метров, лишь бы сбыть с рук, лишь бы не ходить по этому полу… Их старая квартира, расселенная коммуналка, еще хранила в себе страшные воспоминания.
При воспоминании Борис крупно вздрогнул. Перед глазами встал пол, испачканный уже застывшими бурыми потеками. Сколько бы Леночка ни мыла его с порошком, Борис все равно видел эти уродливые пятна.
Небо над головой было темным, беззвездным. Борису вдруг захотелось упасть на землю и глухо завыть, и тут же, словно в ответ на его мысли, где-то неподалеку послышался надрывный ужасающий вой.
Он уже давно не был маленьким мальчиком и ничего не боялся, но тут вдруг испугался так, что кровь заледенела в жилах. Борис побежал к подъезду, ощущая спиной чей-то недобрый и настойчивый взгляд. Оборачиваться он не стал и не остановился, пока не оказался в квартире за запертой на замок дверью. Трясущимися руками он налил себе очередную стопку, с удивлением отметив, что бутылка, оказывается, опустела.
Пустота и тяжелое равнодушие навалились на него мгновенно, словно поджидали в засаде, и Борис забылся тяжелым, без сновидений, сном.
А с самого утра тяжелую тишину квартиры прорезал звонок.
Лена впала в кому. Уже в больнице Борис узнал, что произошло это вчера, около десяти часов вечера, как раз в то время, когда он выбрасывал проклятую куклу.
Следующим вечером, когда Борис сидел дома и снова пил в слепой надежде притупить боль, но не пьянея, в дверь позвонили.
«Это от Лены», — мелькнула в голове безумная мысль.
За порогом оказалась старая соседка Мария Платоновна, жившая до разделения квартиры бок о бок с ними. Кажется, это она некогда сунула еще маленькому Боре игрушку-медвежонка.
— Это ваше, — Мария Платоновна протянула нечто завернутое в знакомое одеяло. — Очень ценная вещь, хорошо, что я нашла. Люди сейчас всякие встречаются…
Борис усмехнулся. Было глупостью думать, что от куклы можно избавиться. Непозволительной глупостью.
Он взял протянутый сверток и захлопнул дверь, не произнеся ни единого слова благодарности.
Глава 6
После того как Ник ушел, я продолжала пребывать в странном состоянии, словно парила в воздухе, не ощущая ногами земли. Было странно, но приятно.
Звонила мама, не помню, что я ей сказала, но она примчалась, чтобы лично посмотреть, все ли у меня в порядке.
— Ты влюбилась! — ахнула она с порога, едва увидев мое лицо.
— Так и есть, — отозвалась я, пропуская ее в квартиру.
Мама сняла туфли, прошла на кухню, села на стул и уставилась на меня так, словно я была очень редким экспонатом привезенной из Европы выставки.
— А что же с Пашей? — наконец спросила она.
Родителям и бабушке с дедушкой Паша очень нравился. Я даже подумывала, что зря познакомила их. Родные считали его надежным и самым подходящим кандидатом на роль мужа и отца моих будущих детей, потому что кто, как не родители и бабушки-дедушки, больше своих детей думают о продолжении рода и новом потомстве.
— С Пашей мы расстаемся, — спокойно объявила я, заваривая чай и доставая из шкафа баночку любимого инжирного варенья. — Он еще не знает, но скажу ему об этом в ближайшее время.
На самом деле на моем телефоне было уже три пропущенных вызова от Павла, но пока что я никак не могла собраться с силами для разговора. Сомневаюсь, что он любит меня с неземной страстью, однако мне все равно непросто признаться ему, что встретила другого и мы с ним больше не станем видеться. Можно, конечно, предложить дружбу, как делают обычно в таких случаях, но все знают цену этой так называемой дружбы. Нет уж, лучше оставаться честной и решить все раз и навсегда.
— Может, еще подумаешь? — мама с надеждой заглянула мне в лицо.
Я едва не расхохоталась в ответ. Как будто тут есть вообще о чем думать! Даже смешно сравнивать Пашку и Ника. Нет. Такое можно только в бреду придумать!
— Павел серьезный молодой человек, и он по-настоящему тебя любит, — попыталась настоять мама.
Я поставила чашки и села напротив нее. Возражать не стала, но по моему виду она поняла, что говорить тут не о чем.
— А что за человек этот твой новый знакомый? — осторожно задала вопрос мама, даже не притронувшись ни к чаю, ни к варенью.
— Он замечательный человек, — горячо начала я. Едва не сболтнула, что Ник интересуется куклами, но вовремя себя одернула — с точки зрения родителей, такой интерес характеризует молодого человека не лучшим образом, тут не избежать обвинения в инфантильности и прочего… — Наполовину немец, сейчас живет в России.
Поделиться книгой: