Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Ебать эту старую крысу, — сказал он. — Добрая кавалерийская присказка. Кавалерия, в конце концов, сыграла немалую роль в современной жизни.

Сэм, похоже, очнулся от тяжкого забытья.

— А я бы съел старую крысу, — вымолвил он.

— В холодильнике была половинка холодной утки, — как бы извиняясь, сказал Джордж, — но, боюсь, я доел ее вчера вечером после вашего ухода. Соня не в состоянии готовить, а горничная не способна отличить «Агу»[40] от автоклава. Давайте съездим в бухту Доброй Ночи и поедим омаров.

— А Чарли туда впустят? — любезно осведомился Сэм. — То есть, он же все-таки выглядит чуточку farouche…[41]

Я задумчиво уставился на него. Язык его всегда был остер, но в последнее время Сэм, судя по всему, полоскал рот кислотой.

— Я схожу и переоденусь, — чопорно ответствовал я. — Будьте добры мне заказать. Я буду омариху средних размеров, разделанную и жаренную в сливочном масле, коего побольше, три картофельных крокета и салат из сердцевин двух кочанов латука. Салат я заправлю сам.

— Вино? — уточнил Сэм.

— Благодарю вас, как любезно. Выпью то, что предложите. Вы знамениты своим суждением в подобных делах.

За ланчем мы пришли к заключению, что сделать и впрямь можно немного, пока мы не соберем больше информации. Джордж учредил боевой фонд в размере £ 100: десять взяток по £ 5, соваемых садовникам и другим продажным работникам, которые могут держать ухо востро, и пять вознаграждений по £ 10 тем из них, кто принесет ощутимые данные. Награды крупнее, проницательно рассудил Джордж, скорее распалят воображение, нежели предоставят конкретные сведения.

Расстались мы в три; я, со своей стороны, — в том состоянии предполагаемой эвпепсии[42], в кое ввести способны лишь жареный омар и бутылка «Гевюрцтраминера», дополненные тем фактом, что Сэм, верный своему слову, действительно уплатил за вино.

Я поехал в Сент-Хелиер и библиотеку Музея «Сосьете Жерзэз»[43]. Говорят, заведение это частное, но я пробормотал на ушко имя многоученого Ректора, и во мгновение ока под ногами моими расцвели красные ковры.

Материал, мною искомый, распределен был широко и к отысканию труден, ибо я особенно не хотел прибегать к помощи библиотекаря, а когда я все же нашел материал, оказалось, что написан он большей частью на «патуа Жерзэ», а остальное — на древнем норманно-французском. Один пример на «патуа», я думаю, сообщит вам представление об ужасах этого языка: «S’lou iou que l’vent est quand l’soleit s’couoche la sethee d’la S. Miche, che s’la qu’nous etha l’vent pour l’hive». Означать сие должно, что направление ветра на закате Михайлова дня означает, каким будет господствующий ветер всю следующую зиму. Должен заметить, это весьма правдоподобно.

Я вывалился на вечернее солнышко к чудовищному строю туристов, и голова моя звенела от заумной информации. Ясно, что подобные научные изыскания — не для Маккабрея: тут потребен специалист. Вместе с тем, я теперь знал о Пэйснеле кое-что такое, чего не знала полиция. Например: и он, и его фарфоровая жаба действительно «к чему-то относились» — к тому, что должно было отмереть три сотни лет назад, почти столь же гадкому, как те, кто его выкорчевывал — или полагал, будто корчует.

Когда я прибыл на квартиру, Иоанны дома не было: играла в бридж, а сей ее порок не весьма энергозатратен для меня, благослови ее боженька. При стечении объявится дома очень поздно, и на проказы сил уже не будет.

Я написал в «Хэтчардз»[44] и попросил прислать мне экземпляр «Маллеус Малефикарум»[45], этого великого компендиума средневековых ужасов, — и особо, со множеством подчеркиваний, умолял их перед отправкой удостовериться, что книга эта — на английском.

Мы с Джоком — снова в дружественных отношениях — отужинали в кухне свиными отбивными, жареным горохом и картофельным пюре, заполировав трапезу «крок-мсье»[46] на случай приступа ночного недоедания.

Затем, споспешествуя пищеварению бутылкой лучшего и ярчайшего от «Г-на Учителя», мы насладились Богартом и Бергман в «Касабланке» — этой безупречной жемчужине кино. В доме не осталось ни одного сухого глаза. Если бы не существовало телевидения, кому-нибудь следовало бы его изобрести, я вам так скажу.

Я уже провалился в свинскую дремоту, когда в постель ко мне пробралась Иоанна — она вся лучилась, как женщина, только что выигравшая более восьмидесяти фунтов у близкой подруги. Каждый месяц она тратит по меньшей мере сопоставимую сумму на шампанское к завтраку, но наслаждение ее сейчас было интенсивно, и она попыталась поделиться им со мною своим особым способом.

— Нет, прошу тебя, — возмутился я. — Уже очень поздно, а я страдаю от Застольных Излишеств.

— Ну хотя бы расскажи мне, что сегодня случилось, — надула губки она. — Ты поймал Зверя в Человеческом Облике?

— Мы не искали. Мы решили, что пока лучшее для нас — навострить уши и надеяться на сплетни. Но мы познакомились с очень милым сентениром, который рассказал нам все о местных сексуальных маньяках.

Округлив глаза блюдцами, она слушала, как я излагаю ей все, что мог припомнить о соседских сатирах.

— А в Сент-Джоне, — завершил я, — проживает один респектабельный гражданин, который делает это с телятами. Что ты на это скажешь?

Она перекатилась на четвереньки, кокетливо вздыбив восхитительную попку.

— Му-у? — с надеждой спросила она.

— Ох, ну что ж.

4

На губах его грусть иль улыбка,

Сердце горит от страстей,

Он тешится ложью гибкой,

Ткет ее, обряжается ей,

Пожинает чужие колосья,

Что посеял — не сможет сжать,

Между снами, что до и что после,

Он еще умудряется спать.

«Аталанта в Калидоне» [47]

— Джок, — сказал я Джоку, потягивая благословенную вторую чашку подлинной смеси «Эрл Грея» утром Пасхальной среды. (Полагаю, Пасхальная среда-то уж в природе имеется? Единственный подвижной праздник, который всегда со мной и хоть чем-то для меня привлекателен, — это тележка с седлом барашка в «Симпсонзе»[48].) — Джок, — сказал, стало быть, я, — хотя человек ты всего-навсего грубый и некультурный, мне выпадало наблюдать в тебе некие качества, которые я высоко ценю. В кои-то веки я имею в виду не твой посланный небом дар обращения с заварником и сковородой, но иной, более редкий талант.

Джок слегка повел головой, дабы стеклянный глаз мог посмотреть на меня уклончиво.

— В данный случай я имею в виду твою врожденную способность завязывать беседы, вечные дружбы и потасовки с разной публикой в пабах.

— Хнх. Вы ж сами мне последний раз такое устроили после свалки, нет?

— М-да, но это — исключительно потому, что ты прикончил малого, не так ли, а я раз за разом тебе твержу этого не делать, к тому же ты знаешь, как скверно это влияет на мое пищеварение, а мне пришлось говорить враки полиции, дескать, ты весь вечер сидел дома со мной и смотрел Мольера по телевидению, но они все равно ни единому слову не поверили, не правда ли?

Джок оделил меня сочнейшей своей улыбкой — той, что по-прежнему пугает даже меня, — когда у него обнажается один длинный желтый клык, свивший себе гнездышко на нижней, ливерного цвета, губе.

— Как бы там ни было, — продолжал я, — этот твой дар, иначе навык, ныне будет с пользою применен. Вот тебе десять фунтов — прекраснее Бейлиф Джерси[49] и напечатать бы не мог. Тебе надлежит уплатить их за пиво, сидр, ром или что там еще способно удовлетворить среднего мерзопакостного джерсийца. Не угощай никого, кроме чистокровных. Известно только им.

— Чё известно, мистер Чарли?

— Известно, кто где был в Пасхальный понедельник. Известно, какой малый способен карабкаться по опасной глицинии, дабы утолить свою беззаконную похоть; известно, кто до сих пор участвует в крайне старомодных и весьма неприличных кутежах, — а также известно, быть может, у кого на… э-э, каминной полке хранится фарфоровая жаба.

Джок минуту-другую поразмышлял — или, по крайней мере, похмурил лоб и пожевал губу: он видел, что так поступают другие люди, когда они думают.

— Не могу я такое джерсов спрашивать. Они ж захлопнутся сразу, что твои раковины.

— А ты не спрашивай. Ты им рассказывай. Излагай, что по-твоему все это значит. Неси белиберду да знай наполняй им кружки. А потом наблюдай: смотри, кто улыбнется. И слушай: кто назовет тебя идиотом. Но не бей его — лепи простофилю, пусть потешаются над бестолочью. Кто-нибудь в капкан и свалится.

— То есть — Леса Келлетта[50] лепить?

— Именно.

(Лес Келлетт — борец первостатейный, а кроме того — изумительный клоун: выглядит так, будто он спотыкается по рингу в счастливом забытьи, но спотыкание это обычно имеет место, едва противник наскакивает на него, чтобы нанести «ку-де-грас»[51]. Обычно он озадачен и сокрушен, когда противник улетает за канаты и приземляется на кумпол. Иногда он помогает малому вернуться на ринг, отряхивает его, после чего осуществляет жуткий бросок за предплечье на обе лопатки, кой и приносит ему победу. Иногда, к тому же, он по рассеянности хватает рефери и колотит противника им. Он очень храбр, силен и забавен.)

Я еще немного поинструктировал Джока из глубин собственного невежества, после чего с добрыми напутствиями отослал в общем направлении дверей таверны.

Вскоре до меня донесся рокот заводимого огромного мотоцикла, затем — бормотанье оного по дорожке. Я говорю «бормотанье», ибо у Джока эдакая симпатичная довоенная 1000-кубовая машина «ариэль» с четырьмя цилиндрами и бруклендзскими[52] рыбьими хвостами выхлопов. Он — Джокова радость и гордость, я же его нахожу до крайности ужасающим.

В пабах уже наверняка гоношенье — на Джерси они, похоже, никогда не закрываются. (Рейсы из Хитроу часты; бронируйте сейчас, дабы избежать разочарования.) Я снова отправился на боковую, окончательно уверовав, что алкоголизация крестьянства — в руках мастера. Снова отправляться на боковую — несоизмеримо слаще, нежели отправляться на боковую впервой.

Едва, как мне показалось, я сомкнул вежды, меня возбудила Иоанна — и я употребляю сию словоформу с прецизионной точностью. Я открыл глаз.

— Ты принесла чаю? — спросил я.

— Конечно же, нет. Смешной ты, Чарли.

— В таком разе — НЕТ, и позволь тебе напомнить о судьбе тети Мэйбл и дяди Фреда, которые чувств лишились до обеда[53].

— Чарли, уже не утро, уже второй час. И ты сам прекрасно знаешь, что до обеда ты ничего не ешь.

Я бежал в душевую, но — недостаточно споро, Иоанна успела проникнуть в нее тоже. Мы разыграли исторически верную реконструкцию «Последнего рубежа Кастера»[54]. Впоследствии я обнаружил, что времени все равно только половина двенадцатого, — очень скверно, если собственная жена вам лжет, не находите?

Затем Иоанна отвезла нас в Гори на Востоке Острова — на ланч-сюрприз в «Швартовах», где очень хороши моллюски. Она не переставала встревоженно поглядывать на меня, словно бы опасаясь, что я могу лишиться чувств прямо за столом. По пути домой, в силу какой-то непонятной, чисто американской причины, она остановилась и купила мне огромную бутыль мультивитаминов.

Джок еще не вернулся. Мы с Иоанной посидели на лужайке, потягивая на солнышке рейнвейн с зельтерской. Днем Иоанна обычно не пьет, но я объяснил, что сегодня день рождения Оскара Уайлда — и, кто знает, может, так оно и было.

Вечером мы отправились на званый ужин на остров Олдерни — последний весьма уместно описывается как скала, за кою цепляются полторы тысячи алкоголиков. Ужин оказался восхитителен, однако полет восвояси в крохотном «пайпере» Сэма был ужасен: от пилота пахло выпивкой.

Когда мы вернулись, Джок сидел в кухне. По его собственным меркам, он был вовсе не пьян, но некоторая одеревенелость лица и походки выдавала, что его джерсийские кореша пропили десять фунтов не без помощи.

Иоанна, которую «отпустили с игр», как мы выражались в Роудине[55], ушла спать.

— Ну, Джок, есть ли новости?

— Да в общем, нет, мистер Чарли, хоть я и закинул на ночь несколько удочек, можно сказать. Только вот скока-то времени зря потратил на одного кренделя, а тот оказался с Хернси. Ну так а я ж не знал, а?

— Я полагаю, те носят другие свитера.

— А я вам чё, модистка?

— Нет, Джок. Продолжай.

— Ну вот, некоторые джерсы как бы к базару прислушались, и я прикидываю, парочка бы точно раскололась, если б не ихние кореша рядом. В общем, один завтра вечером сюда придет в домино играть: я притворился, что спер у вас бутылку скотча.

— Притворился?

— Ну. А, и еще — я там нанял одного старпера приходить и помогать в саду несколько часов в неделю, вы ж не возражаете? Тот еще тип, матерый такой по виду, я с ним познакомился в пабе «Каррефур-Селу», а губернатор там грит, старый гусь этот знает все Джерси как свои пять и ни разу в жизни в бане не мылся.

— Что за великолепный, должно быть, малый — с нетерпением жду знакомства. А что это ты ешь такое?

— Бутер с солониной.

— И побольше горчицы?

— Еще б.

— И, осмелюсь предположить, толсто нарезанными кольцами лука?

— Ну.

— А хлеб, судя по звуку, свеж и корочка его хрустка?

— Ох, ладно, ладно, вам я тоже сделаю, как дожую.

— Как превосходно ты читаешь мои мысли! — восхитился я.

— Мистер Чарли?

— Да, Джок?

— А чё такое хряпо́к?

— Понятия не имею. А что?

— Ну этот хернс мне сказал, что кореша на Джерси так всегда друг другу грят, и настропалил меня это сказать одному, а джерс в ответ попробовал меня стукнуть.

— Попробовал? Джок, ты подрался?

— Не-а. Я его за кулак поймал и как бы сжал легонько, пока он не сказал, что ошибочка вышла, а хозяин ему грит, что я ничё плохого не хотел, а потом я спросил, чё это значит, и они опять на меня вызверились, поэтому я не стал на рожон лезть и взял всем еще по стакану, и никто не обиделся, только вот хернсу, по-моему, по жопе надавали, когда наружу вывели. Странно, что вы не знаете, чё такое хряпок, — я слыхал, вы так славно по-францусски грите.

— Крапо! — вскричал я.

— Ну, я ж и говорю — хряпок.

— Это французское слово. Значит «жаба».

— Жаба, значит, э?

— Да. И ты утверждаешь, что джерсийцам оно не понравилось?

— Да они чуть не лопнули. По их выходит, это дьявольская дерзость.

— И «дьявольская», быть может, — гораздо лучшее слово, нежели ты думаешь.

— Э?

— Ничего, Джок. Ну и где этот бутерброд?

— Уже едет. А, и вот еще чего, чуть не забыл. Когда я начал трындеть про этого насильника с мечом на животе, кое-кто из них как бы локтем друг друга — тык, а старый хрен, который к нам в садик придет, тоже как бы хмыкнул. Я уточнять не стал, все равно бы не сказали. Своя какая-то шуточка, я так прикидываю. А может, и неприличное чего.

— Возможно, и то, и другое. Сдается мне, я слышу в отдаленье бряцание фаллических цимбал.

— Э?

— Да-да. А, вот и бутерброд. Как вкусно. Я заберу его с собой в постель. Спокойной ночи, Джок.

— Спок-ночи, мистер Чарли.

Я уверен, что намеревался зайти и пожелать спокойной ночи Иоанне, ибо отдаю себе отчет, как много эти маленькие любезности значат для хрупкого пола, но, осмелюсь доложить вам, я забыл. Даже мужчины не идеальны.

5

Для всех силен и дик,

И тайной многолик,

И зверю ведом он, и птицы бьют крылами.

В слепой ночи он — свет,

Он дышит — вянет смерть,

Десницей крепкой правит он морями.

И мы ему, творцу, поем псалмы —

Вот только что ему все мы?

«Виктору Гюго»


Поделиться книгой:

На главную
Назад