Выше облаков [СИ]

Александра Мурри

ВЫШЕ ОБЛАКОВ

— Ух ты, какой!

Маленькая девочка лет пяти, запрокинув голову, подошла к огромной птице. Протянула руку, собираясь, видимо, прикоснуться, но орел, в десятки раз превышающий ребенка по размеру, опасливо отступил и поджал лапу.

Девочка приподнялась на цыпочки, заглядывая в желтые колючие глаза.

— Ты не хочешь со мной играть? Я хорошая, — обратилась к птице, хитро улыбаясь.

Низкого роста, угловатая и худая, с двумя тощими светлыми косицами, торчащими над ушами, в потрепанном и довольно таки грязном платье, она меньше всего походила на опасное существо. В отличие от гигантской птицы, когти которой величиной с половину самой девочки, если не больше. Однако именно ребенок тот, кто наступает, и орел тот, кто делает шаг назад.

— Ну что ты убегаешь? — обиделась. — Подожди! Нам будет очень здорово вместе, вот увидишь! Столько всего можно придумать! Ты меня покатаешь, я тебя причешу… — продолжала уговаривать, мелкими шажками подкрадываясь ближе.

Птица вдруг громко заклекотала и раскинула огромные крылья, подняв вихрь воздуха. Волосы и платье ребенка отлетели назад как от порыва ветра, сама же она расставила ноги пошире и не сдвинулась ни на шаг.

Грозно, подобно каменной глыбе, птица нависла над человеческим ребенком. Гигантский горный орел, явно не безобидная певчая птичка, испугал бы любого воина. Любого. Но не мелкую любопытную оторву.

— Ух ты-ы! — выдохнула, голубые глаза загорелись восторгом. — Ты покатаешь меня? А мы полетим? Пожалуйста! — И столько искреннего восхищения, детской радости и предвкушения, доверия в ее глазах, так смешно торчат косички и распахнут розовый рот, что грозный орел присмирел. Перестал отступать, сложил крылья и задумчиво наклонил голову на бок, пристально рассматривая ребенка.

Девочка не стала терять времени даром. Подошла впритык и, не колеблясь ни секунды, погладила темно-коричневое, блестящее оперение на животе птицы. Орлу, чтобы уследить за действиями маленькой ладошки, пришлось наклонить голову и вывернуть шею под немыслимым углом.

— Гладкий такой, мягкий, красивый… Я и косы плести умею, не знаю только, получится ли тебе заплести, — ладони деловито перебирали перья. — А ты мальчик или девочка? А, неважно. Тебе понравится, когда я тебя причесывать стану.

Орел стоял неподвижно, прислушиваясь к детскому голосу, к легким касаниям и к самому себе. Происходящее ему в новинку, с такими человечками он раньше… не общался. Ни с какими людьми не общался, если быть честным.

— И мне понравится, очень понравится, — шепотом добавила девочка. — Можешь звать меня Риа. А тебя как зовут?

Свое имя Ройкерт не выдавал целый год. Сначала из привычных осторожности и подозрительности, мало ли, может, кто подослал к нему этого непонятного, чрезвычайно напористого ребенка.

Позднее возникло другое препятствие. Риа еще не умела читать, не могла разобрать буквы, что орел выводил когтем на земле. Зато Риа первой среди одногодок выучила букварь. У нее был сильный стимул.

А для Роя, могучего орла, грозы небес, самым ненавистным предметом под солнцем стала расческа.

* * *

Сколько помню себя, столько же помню и Роя. С пяти лет, с памятного дня в лесу, он присутствует в моей жизни постоянно. Не каждый день, не так часто как хотелось бы видеться, но в мыслях он со мной неотлучно. Друг старается не пропадать надолго, и каким-то непостижимым образом всегда узнает, если я предпринимаю очередную вылазку в лес.

Раньше, когда совсем маленькой была, встречались в дремучем лесу, Вайксе, под боком которого раскинулся небольшой городок Нижний-Вайкс. С самого утра убегала из дома, вроде как за ягодами, грибами или целебными травами, или просто со сверстниками поиграть, а сама уходила вглубь леса, одна. Взбиралась на покатую скалу и ждала. Ничего не собирала и не искала, беззаботная и счастливая. У Роя всегда были для меня разные заготовки, ведь наша с ним дружба сохранялась в тайне. И без того родители каждый раз ругали меня за длительные отлучки, стерегли и требовали обещаний, что больше не убегу. Благо, львиную долю их внимания занимал младший братишка, неугомонный, орущий лысый пупс.

О Рое я не рассказывала ни одной живой душе, ни слова, никогда. Как ни распирало от восторга и собственной значимости, как ни тянуло похвастаться другим детям в пять лет и успокоить родителей в пятнадцать.

Рядом с условленным местом встреч, несмотря на каменистую почву, рос куст барбариса, и если были спелые ягоды, я лакомилась. Если нет, то просто загорала на солнышке, придумывая, чтобы еще предпринять вместе с другом. В дождь или в зиму ждать и вовсе не приходилось. Рой прилетал раньше и сам встречал меня.

Он часть моей жизни, важная часть. Может быть, самая важная. Пример во всем, если так можно сказать о птице. По его поступкам и поведению я оцениваю всех вокруг, окружающих меня парней и мужчин. Сравниваю и понимаю, не дотягивают они до моего орла. Разве что, отец. Но папа и так самый лучший. Он и Рой.

Смешно? Сравнивать здоровых, красивых парней с птицей? Не в пользу людей?! Не смешно. Меня, во всяком случае, хихикать не тянет. Ровесники, уже не стесняясь, в открытую называют меня чудачкой.

Рой… Мой сильный, красивый, самый умный и добрый, самый отважный и быстрый. Как я соскучилась по тебе и по небу, по порывистому ветру и свободе. При воспоминаниях о полетах перехватывает дыхание от восторга. Огромный орел, я с легкостью и с удобством размещаюсь на спине, между могучими крыльями. Желтоклювый, темно-коричневый как глянцевый бок молодого каштана, с пронзительными янтарными глазами. Довольно часто я замечала смешинки в этих глазах. Рой любит подшутить надо мной. И я не обижаюсь, совсем нет. Наоборот, смеюсь от души.

Где ты, Рой? В который раз спрашиваю пустоту вокруг. И не получаю ответа.

К хорошему быстро привыкаешь. К присутствию рядом друга, — и того быстрее. Сегодня будет месяц, как мы не виделись. Целая вечность для меня. Конечно, понимаю, что у него свои птичьи дела, но… Тревога тихой стужей забирается в сердце. С каждым днем холодит все сильнее. Не дает сосредоточиться ни на домашних делах, ни на учебе, отвлекает от разговоров, прогоняет сон.

— Риа, что же ты делаешь?! — удивленно воскликнула мама.

Я встрепенулась, выныривая из раздумий. Перевела растерянный взгляд вниз и ахнула. От картофеля остались одни стружки, я счистила не только кожуру, но и саму картошку слой за слоем в спирали изрезала.

— Ой! — нож выпал из ладони, стукнув деревянной ручкой о деревянный же стол.

— Ладно, доченька, — мама окинула меня подозрительным взглядом. — Сделаем драники. Папа с Финном их любят.

Я подошла и без слов обняла ее за пояс, мама обняла в ответ. Добрая и все понимающая. Не задает вопросов, если видит, что не хочу говорить. Не допытывается, любой ценой желая знать все подробности из жизни дочки. Я благодарна ей за это. Знаю, с родителями мне повезло.

Мы продолжили готовить ужин под сопровождение смеха и выкриков с улицы. Брат со своей компанией малолетних оболтусов носится во дворе. Солнце окрасило небольшое круглое оконце оранжевым, золотистые блики легли на деревянный пол и мебель. Скоро вернется отец со службы, усталый и голодный, как всегда.

Я улыбнулась, — мама каждый раз встречает папу у порога, задолго прислушиваясь, не раздаются ли на мостовой его шаги. Ужин неизменно поспевает к его приходу, простой, но вкусный и сытный. И отец не забывает нас благодарить. За его ласковую улыбку, за ощущение тяжелой руки, поглаживающей меня по макушке, за тихое «Спасибо, мои хорошие!», — не лень простоять у плиты хоть весь день.

Сегодня папа задерживается. Мама не перестает суетиться на кухне, хотя все уже давно приготовлено. Я пристроилась с книгой у печки, это мое любимое место дома — тепло, сытно, вокруг родные люди. Лучше только с Роем в небе.

Сижу и пытаюсь отстраниться от навязчивых мыслей. Не очень-то выходит, несмотря на мягкое кресло, кружку чая на широком подлокотнике и кошку Синю на коленях. Голубая Орасская, ее небольшое пушистое тельце греет лучше любой перины, равномерное мурлыканье успокаивает.

Наконец, мама перестала оттирать кастрюлю от сажи, сполоснула руки и метнулась в прихожую. По пути не забыла заглянуть в зеркало и поправить вьющиеся локоны. Мама у меня красавица, у папы хороший вкус. И дети у них, что надо получились.

Я вышла из кухни вслед за ней, также заглянула в зеркало. Поправлять, правда, ничего не стала.

— Привет, мои девочки. Как вкусно пахнет! У нас сегодня запеканка? — с порога начал отец.

За его спиной маячил Финн, чумазый, растрепанный… Вот же, шпана! Обстирывай его всего, свинку этакую.

Мама на грязь внимания не обратила, как и на вопрос об ужине. Она тревожно всматривалась в лицо мужа.

— Генри, что-то случилось? — спросила.

Ее не обманул нарочито бодрый тон. Папа вымотан и расстроен. Вернее, подавлен, выбит из колеи, напуган? В его взгляде скрывается гораздо больше, чем простое расстройство. Брови нахмурены, морщины у рта и глаз обострились. Еще никогда не приходилось видеть отца в таком состоянии.

— Пойдем на кухню, Кристина. В ногах правды нет, — произнес устало.

Он жадно ел. Видно, целый день ни крошки во рту не было. Ну, или пару сухарей успел закинуть. Мы расспросами не мешали, хоть беспокойство и отдавалось болью в висках. Правило, почти что единственное, строго привитое родителями, — есть надо в покое и тишине.

Быстро приговорив блюдо картофельных лепешек и миску салата, папа откинулся в кресле и прикрыл глаза. Стрелки на часах перевалили за полночь. Напряженное молчание не нарушалось еще несколько бесконечно долгих минут.

— Смолги, — произнес, не поднимая век.

Это единственное слово заставило вздрогнуть. Мама выронила из рук кружку с чаем. Горячий напиток потек по столу, но никто не дернулся вытирать. Мы, не отрываясь, смотрели на отца и ждали, не в силах что-либо вымолвить.

Что отец имеет в виду? Что значит — смолги?! Их же больше нет! Только в страшных сказках!

— Пять особей. Повезло, что патруль их вовремя заметил, сначала приняли просто за крупных волков, — он длинно выдохнул и продолжил, упреждая логичный вопрос. — Лучники смогли застрелить их. Всех, кто был в это время за стеной города, удалось вернуть невредимыми. Им невероятно повезло.

— Снова… Как же так? — растерянно обронила мама.

— Да, Кристи. Все началось заново.

— Они так близко к городу? — не столько вопрос, сколько высказанное вслух нежелание поверить в случившееся. Мама как испуганная, загнанная в угол мышка, искала лазейку.

— Как мы могли настолько расслабиться? Никогда себе не прощу, если… — отец не договорил, оборвав сам себя на полуслове.

Я забралась в кресло с ногами и прижала к себе кошку сильнее. Несмотря на горячую печь рядом, меня колотила дрожь. После таких новостей и мурлыканье Синьки, и чай, и валерьяна, и все успокоительные вместе взятые не помогут.

— Риана, — отец остановил на мне строгий взгляд. — С этого дня в лес больше ни ногой. Даже к воротам городским, чтобы близко не подходила.

— Но я же только днем… — слабая и глупая попытка отстоять вылазки в лес. Не дура, головой понимаю насколько папа прав, но не верится, что жизнь вот так, в один миг, изменилась.

— Ты меня поняла? — отец не отводит взгляда, ищет в моих глазах понимание и обещание послушаться. Как в детстве.

Я сделала честные круглые глаза и серьезно кивнула. Папе незачем волноваться обо мне, ему хватает причин для тревоги. Свои дела мне всегда удавалось сохранять в секрете, а из всех немногочисленных передряг спасал Рой. Если пришла моя очередь его спасать, то я не подведу. И никакие смолги не помешают.

Месяц, целый месяц о нем ни слуху, ни духу. Мозг стал лихорадочно перебирать варианты действий, один безумнее другого. Как мне найти Роя? Как далеко придется зайти? Сколько правды, а сколько выдумки в слышанных мной историях о смолгах?

— А можно мне на них посмотреть? — подал голос до сих пор деловито жевавший ужин, Финн.

— На кого? — папа перевел суровый взгляд с меня на брата.

Я с облегчением выдохнула. Спасибо, Финчик.

— Смолгов этих! Вы же их куда-то дели? Трупы?

— Финн! Совсем мозгов нет?! — мама, хорошенько размахнувшись, дала сыну подзатыльник.

Финн насупился. У нас дома редко когда применяли подобные способы воспитания.

— И думать забудь о них, дуралей, — более сдержанно добавил папа.

Да, дети у моих родителей определенно удались. Что я, что брат.

* * *

Весть разлетелась по городу в один миг. В домах и на улицах царит страх, граница, отделяющая людей от паники, вот-вот исчезнет.

Нижний-Вайкс мал, расположен на окраине государства Айвен, в глуши. Море в четырех днях пути, до ближайших соседей трое суток. Добраться до них нереально, даже по мелководной речушке, что течет мимо Вайкса в море. Кораблей, способных перевезти больше трех человек за раз, у нас нет. Только отживающие свой век рыбацкие лодки. Из Вайкса людям некуда идти.

И соседи, похоже, теперь новые. Недобрые, опасные, самые опасные существа в нашем мире. Смолги. Их истребляли в течение многих столетий. О них упоминали на уроках истории, истребленные твари неотъемлемая часть становления и развития Айвена. О них помнили всегда, целый век, что их не было. И как так получилось, что все-таки забыли?

Давние войны унесли много человеческих жизней. Все верили, что жертвы эти не напрасны. Но кровожадные звери вернулись. Внезапно и неотвратимо, как стихия, как чума. Люди для них корм в неудобной обертке в виде гранитной стены вокруг города. Эта старая, разрушающаяся стена, высотой в четыре метра, еще недавно служила лишь напоминанием о былых столетиях, со вчерашней же ночи — это единственная защита.

Ночью, после первых пяти, пришли еще. И еще. Отец, не поспав и двух часов, снова ушел на пост. Он предводитель городской дружины, на нем ответственность и за своих воинов и за безопасность горожан. Стена и дружина из трех десятков мужчин, кроме них город защищать некому.

Впереди длинная осень, не все поля успели убрать, не во всех домах достаточно запасов. Если город простоит до зимы, всем придется нелегко. Править будут голод, холод и война. Если выстоим. Мало кто еще не понял, что каждая последующая ночь может стать последней.

В нашем доме ночью почти не спали. Я поднялась задолго до рассвета, не в силах больше лежать и ворочаться с боку на бок на влажных от пота простынях. Тревожные думы не оставляли в покое разум, прокрадывались в зыбкий, поверхностный сон. Когда мне во второй раз привиделся Рой, окруженный смолгами в скалах, с изломанными крыльями, я рывком села на постели и зло откинула одеяло. Босиком прошла по холодному полу в ванную комнату и вылила на себя ведро ледяной воды. Телесные ощущения отвлекли от упаднических мыслей.

Нужно собираться, брать волю в кулак, и что-то делать. Только вот, что?!

Как оказалось, в бессоннице я не одинока. Мама уже растопила печь и замешивала тесто для хлеба. Увидев меня, тускло улыбнулась. Подошла, взяла за руки, и заглянула в мои сонные покрасневшие глаза.

— Риана, отец приказал, а я прошу… Не знаю, кто у тебя остался там, в лесу. Я никогда не мешала тебе делать то, что ты хотела, не лезла и не спрашивала, не отслеживала, доверяла и давала свободу. Может, в этом моя самая большая ошибка. Но теперь, я умоляю, не уходи из города. Пережди. Если любишь нас.

Такое вот приветствие, вместо пожелания доброго утра. Все еще плохо соображая после бессонной ночи, спросила:

— А потом что? — нет сил спорить, переубеждать или оправдываться, доказывать свою надежность. И мама, и я, ведь знаем, что это совсем не так.

— Потом… Дай Богиня, придет помощь. Риа, девочка моя, пожалуйста, не глупи.

Я смотрела в мамины глаза и хотела верить. Нас спасут, обязательно. Не может же все так взять, и кончиться? Родители, брат, друзья, школа? Жизнь?

Месяц неизвестности и тревоги за Роя закончился обреченным кивком. В то мгновение, в темный предрассветный час, на уютной кухне, я осознала себя взрослой. И это осознание заставило опустить плечи и смаргивать слезы. Ответственность перед семьей, понимание их нужды во мне, необходимость моей поддержки. Я не могу их оставить. Не так. И не сейчас.

Ненавидела себя за слабость и малодушие, и одновременно делала все, что в моих силах. Повседневные мелочи, быт, помощь немощным старикам и несмышленым детям. Взросление, в моем случае, значило смирение и расставание с мечтами. Расставание с друзьями.

Хорошо, если Рой успел улететь. Далеко-далеко, туда, где безопасно. Пусть мне больно, главное, чтобы он жил.

Мы с мамой наготовили гору пищи, — суп, запеченная свинина, картофель, свежий хлеб, тушеные овощи. У дружины нет своей столовой, стража уже давно не знала суровой военной жизни. Город жил спокойно, разве что шайки разбойников время от времени обворовывали путников на трактах. У воинов всегда было время зайти домой и поесть, на худой конец, — наведаться в харчевню. Но сейчас мужчины вторые сутки не появляются дома.

Решение этой задачи кому-то нужно было брать на себя. Сидение сложа руки, изнывая от беспокойства и роняя слезы, пользы не принесет. Нет, слезы были, есть и будут, но страх легче преодолеть, занимаясь делом. Вот мы с мамой и не отходили от плиты. Задача оказалась не из легких, — чтобы сытно, быстро, много, и в то же время недорого. Припасы стоит поберечь. Или нет?

После полудня, попросив помощи у соседки, Миры, отнесли наполненные, исходящие аппетитным запахом, котелки, к дому стражи. Посуда, самая простая, там имелась.

Мужчины заботе обрадовались и благодарили так, будто мы им жизнь спасли. Ели быстро, второпях, без промедления возвращаясь на посты. Только отец, поев, задержался.

— Что ты думаешь, Генри? — тихо спросила мама.

Он долго не отвечал. Все и так знают, о чем думает каждый в этой комнате. Подошел, обнял жену и вгляделся вдаль за окном.

На рассвете из города выехали двое всадников. Смелые парни. Ради цели — позвать подмогу, — не пожалели ни лучших коней, ни лучших воинов. Им предстоит гнать во весь опор, наперегонки с почтовыми птицами, отосланными в ближайшие города с тем же сообщением и кличем о помощи.

— Они пришли с гор, и пойдут дальше в долину, если их не остановить. К другим городам и поселениям. Смолги не оставляют за собой ничего живого. Наша единственная надежда на гонцов и птиц, они должны позвать отряды из Роннега. Трое суток туда, трое обратно, нам надо продержаться неделю.

Кто о чем, а мои мысли все только об одном. Я не хочу, не могу поверить в то, что Роя больше нет. Дышать удавалось с трудом, горло перехватило болезненным спазмом, облегчить который могут только слезы.

Смолги нападают только ночью, днем скрываются в прилегающих к лесу скалах. Предгорье Серых гор, чем дальше, тем выше и неприступнее. Где-то там Рой. Где-то там, в пещерах и глубоких ущельях скрываются звери-убийцы. И самое страшное, — мы не знаем, сколько их.

Отец продолжал рассказывать ровным тоном, только нельзя было не заметить, как сильно его руки прижимают к себе жену. А во взгляде, всегда прямом, решительном, веселом, я уловила неуверенность и страх.

Все воины, хоть и не подавали виду, чувствовали тот же ужас, что и каждый житель города.

Вскоре в сторожку зашел старик Бертон, хозяин единственного в городе постоялого двора и таверны.

— Кристина, Генри, здравия желаю.