Помоги проекту - поделись книгой:
Крис уверенно кивнула:
— Мы в первый раз. Туда проехать как с трассы? А то, мало ли.
Тот пожал широкими плечами.
— Да как обычно. Там одна дорога. В Береговом. Вы извините, мне пора уже. Там тогда увидимся, да? А вы челленджеры? Тоже?
Крис замялась, снова шаря глазами по автомобилю в надежде найти подсказку среди множества надписей.
— Журналисты? — догадался парень, широко улыбаясь.
— Да, — с облегчением сказала она, — именно. Москва, журнал Эсквайр, я пишу, а Шанелька фотограф. Так вы сказали, Береговое? На трассе прямо?
— Ну да. В шесть вечера общий сбор. Меня Дима зовут, Дмитрий Валеев. Мне, правда, пора, еще за штурманом заехать. Какое имя у вас интересное.
Узкие глаза оставили смуглое лицо Крис и выжидательно остановились на пылающих щеках Нелечки. Та кивнула, неловко улыбаясь.
— Очень приятно.
Дмитрий Валеев, оказавшийся непонятным челленджером, кивнул в ответ, хлопнул дверцей и через минуту вишневый жигуль уже поблескивал в плотном ряду машин, удаляющихся по широкой трассе.
— Журналисты, значит, — подытожила Шанелька, — а я значит, фотограф. С моей-то мыльницей.
— Пошли. Ну не челленджеры же. Мой возьмешь.
— С ума сошла? Твою зеркалку?
Они препирались, уже усаживаясь в машину.
— Криси, ну, какие мы с тобой журналисты? Я пожизненный библиотекарь, ты юрист-крючкотвор. А там нужно нахальство. Смелость. Писать это все.
— Не нужно писать. Нужно деловой вид и планшет в руке, в экран тыкать. Зато все наши будут. И Дима твой.
— Мой? — поразилась Шанелька, качаясь, и ухватываясь за черный пластик подлокотника, — при чем тут «мой»? Да ему лет, наверное, двадцать! Он Тимке ровесник. Почти. С виду.
— Пф. Только с виду. Ему тридцатник, точно. По локтям заметно.
— По чему? Локтям?
— Ну, — Крис покрутила головой, не нашла, как пояснить, и рассердилась, — чего ты стремаешься? Он тебя глазами всю обмаслил.
— Мне уже сорок почти, Крис! Да в мои годы дамы уже пенсию считают. К похоронам готовятся. Гробик присматривают.
— А как же — сорок пять баба ягодка опять?
— Фу на эту народную мудрость, терпеть ее не могу. И потом, мне же не сорок пять. А сорок. Почти.
Синий автомобиль плавно двигался следом за вереницей цветных, сбоку высился мусоровоз, из кабины дядька всякий раз, когда Шанелька сердито отворачивалась к опущенному стеклу, махал рукой, осклабясь.
— Тебе, красотка, считай, тридцать, а выглядишь ты на двадцать семь, а там и двадцать пять недалеко, — назидательно вещала Крис, следя за дорогой.
— Да-а-а… Так до детсада можно досчитаться. Ты лучше скажи, куда летим-то? Так прекрасно ехали, так плавно, я думала, в свое удовольствие. А теперь…
— В Береговое! — решительно ответила Крис, расправляя плечи, — летим в Береговое.
— Там толпа, — унылая Шанелька нахмурилась в ответ на улыбку мусорщика, — я не люблю, ты знаешь.
— Все не любят. Я тоже не люблю. Ты знаешь. Но придется потерпеть. Чуть-чуть. И хватит уже стенать. Лучше расскажи о чем-то, о любимом давай. Пока я рулю. Только зарадимироздания, не про Черепа!
— Тьфу на него, — послушно согласилась Шанелька, — а о любимом, ну вот на той неделе. Найду сейчас. Тебе понравится.
Она вытащила планшет, потыкала пальцем в экран, открывая сохраненные вкладки. И, удобнее усаживаясь на согнутую ногу, стала читать, смеясь и поглядывая на улыбку Крис.
Здорово, да? Йейтс. Случайно нашла перевод такой. Ну, очень круто.
Глава 2
Лето выбелило небеса до линялого бледного цвета, высушило траву на обочинах и запылило серый асфальт, показывая перед машинами дрожащее знойное марево. В открытые окна врывался теплый ветерок, ерошил черные волосы Крис и мотал по шее и щекам белокурые пряди Шанельки. Она время от времени закручивала их, кидая за плечо, а ветер тут же растрепывал жгут, Шанелька прихватывала пряди заколкой, наверчивала на затылке рыхлый узел, остужая потную шею. А потом, болтая с подругой, снова распускала, цепляя заколку на вырез белой маечки.
— А я говорю, уже три часа, мне же утром вставать, на работу. А он вскочил и как выдал тираду. Я, говорит, дискутирую с очень культурной дамой о роли Чехова в русской литературе, а тебе завидно, что у меня есть интеллигентные оппоненты, а у тебя одни, значит, слюнявые поклонники твоей потрепанной красоты. Я днем на работе зашла в интернет, а мне там десяток писем. С ругней. Оказалось, этот подлец влез в мой почтовый ящик и на мои последние письма понаписывал народу всякого хамства. Прикинь, мне по работе пишут, а получили в ответ всякой хренотени безумной. Петра Василича, ну инспектора по внешкольной работе вызвал на дуэль. Ему в том году шестьдесят стукнуло, Василичу. Мы с ним про акции по обмену библиотечного фонда беседовали как раз.
— Он хоть подписался? Или твой Василич решил, что ты его на дуэль вызываешь? Хотела бы я прочитать сие послание.
— Подписался, — Шанелька уныло покачала головой, потом фыркнула, — в своем стиле. Гордо так. Константин Черепухин, защитник женских прав и ревнитель семьи.
— На костях?
— Чего?
— Дуэль на чем? На костях? Или гитарами по шеям?
— Ой… — Шанелька снова скрутила волосы, — ой, я что-то представила, как они друг друга, гитарами… Повезло одной нашей Танечке. В кавычках повезло. Она меня потом обходила в читалке робко, как зайчик. Он ей стишок послал. Ну, ту свою песню, которую мне посвятил четыре года назад. Про пламя, таежные встречи и поцелуи в костре. И приписал в конце, мол, я перед вами беззащитен и мягок, как обнаженный кальмар в океане. Криси, смотри на дорогу!
— Кальмар! — Крис, резко затормозив, кинула машину к обочине, хохоча, упала на руки лицом, — ой, что-то я тоже представила. Вяленого беззащитного кальмара Костика. С че… черепом в щупальцах.
— Угу. Я его потом спрашиваю, да что она тебе сделала? Ты ее кадришь, что ли? Девчонке девятнадцать лет, а тебе через год полтинник стукнет. Не, ну я понимаю, что этот стишок ты разослал всем своим бывшим, я это давно узнала, когда четыре тетки к нему в комментарии пришли, и каждая цитировала, со значением. Но Таньке он зачем? Ясен пень, наш герой выпятил грудь и заявил, что у меня в голове одна грязь, а это был вопль мятежной души в поисках родственной души.
— Через пару лет он родственные души начнет искать в начальной школе. Знаем мы такое. Чем старше козлище, тем моложе ему нужны дурочки. Там его и повяжут. У школьного забора. Так, у тебя что-то глаза заблестели? А ну перестань.
— Да, — сказала Шанелька, — перестала уже. Поехали.
Через пять минут молчания, а под колеса ложилась блестящая серая лента, дрожащая далекими игрушечными машинками, кривыми от марева, заговорила с тягостным недоумением, ковыряя на блестящей загорелой коленке старую ссадину:
— В голове у меня не укладывается. Я не укладываюсь в голове. У себя. Ведь в чем-то он с самого начала был таким. Но всегда мог отбояриться. Когда стали жить, он по телефону длинные беседы вел, с бывшими. Я бесилась, ревновала. А он свысока, мол, тебе, простушке, не понять интеллигентных отношений, когда люди остаются друзьями. Понимаешь, когда в кино или в книжке я про это читала, это — мило. Казалось, так и надо. Только я не умею, правда, поэтому сразу сказала, или я, или все остальные, не надо к нам в постель тащить заочных бывших и будущих. Маялась из-за этого. А он, то целый день на телефоне висит, воспитывая младшего брата первой жены, то письма строчит бывшей второй жене. То всю ночь в беседах с третьей про ее новую работу. У меня дома кран течет, двери в ванную перекосило, крючок несчастный под полотенце я сама ночью леплю, потому что Костику днем некогда, он мир спасает. Вот рассказываю тебе и видно, не мужик, а так, тьфу, стыдно и возиться. Но почему, когда были вместе, почему я терпела?
— Меня спрашиваешь?
— Себя. Он когда мне сообщил, что у него три жены было… С третьей не разведен еще. Я сразу хотела на нем крест поставить. Та самая, народная мудрость, ну ты в курсе, как я ее не люблю. Все эти средние арифметические истины. Если он женился, Нелька, думала я, то все это у него уже было. Так же. Так же бегал следом, так же кидался драться с поклонниками. Цветы покупал. Песни пел. И не один раз, один как раз понять можно, я и сама замуж сбегала, не успела и понять, куда меня занесло и как потом вынесло. Но три раза, Криси! Три! Система, однако. Даже уже не тенденция.
— А он тебя уболтал, да? В койке. Размахивая хуем. Сама говорила, секс у вас был ослепительный.
Шанелька кивнула, закусывая пухлую, в трещинках, губу.
— С его точки зрения, я это сейчас понимаю, я обыкновенная была дурочка-блондинка. Которую можно уболтать, все свои грешки и недостатки вывернув, будто они ого-го достоинства. Вернее, еще унизительнее. Ты права. Он думал, махнет хуем, и я сходу на спинку. Без памяти. Это противно, понять, что меня так воспринимали. Он воспринимал. Но мы же вместе! Были! Разговаривали. Делились всяким. Он совсем не видел, что я другая?
— Оно ему не надо было.
— Потрясающе. Жить с человеком бок о бок четыре года. И — не надо, какой именно я человек?
— Извини. Скорее всего так.
— Ненавижу.
— Шоколадку хочешь? В ней эндорфины.
— Хочу, — скорбно сказала Шанелька, — но не буду. От нее килограммы. И кожа плохая.
— Глупости. Писят грамм шоколада ничего тебе не прибавят. А настроение поднимут.
Шанелька вытащила из бардачка початую шоколадину и, развернув фольгу, послушно откусила, прислушиваясь, поступают ли в кровь эндорфины.
— Та-ак, — Крис опять повела машину к обочине, где лепились друг к другу разновысокие магазинчики и ларьки, украшенные рекламой и табличками.
— Вижу я то, что нам нужно. Ксерокопия документов. Штампы, печати. Вытри губы, там шоколад. Сейчас встанешь, на фоне этой стенки, я тебя зафотаю. А ты меня.
— Зачем это? — вылезая и топчась, чтоб размять ноги, подозрительно спросила Шанелька, — у меня нос сгорел. Вчера. Будет красный.
— Неважно. А зачем, увидишь сейчас.
Стенка была обшита цинковыми полосами, но на портретах выглядела просто светлым, немного бликующим фоном. Одобрив десятый вариант, Крис углубилась в переулочек, весь состоящий из фанерных киосков, предлагающих проезжим буквально все. Надувные матрасы, медовую пахлаву, шашлычки из мидий, экскурсии на яхтах, соломенные шляпы, крем от загара и для загара (крема-а-а, с придыханием возвеселилась Крис, читая надпись на ларечке, о-о-о, крем-а-а…), эфирные масла в стеклянных флаконах, наборы крымских самоцветов, шашлык в белых тарелочках, домашнее вино на разлив и на розлив, консервы и некое подобие гамбургеров с кусочком колбасы в недрах огромной булки, парео, платья, шорты и пляжные тапочки, ласты и цветные маски, билеты на самолет и автобус, поношенные автомобильные шины и детские нарукавники для плавания, полосатые циновочки, огромные сумки, купальники, зазывно машущие лямками, и радость каждого курортного базарчика — коллекции труселей с пошлыми надписями и стрелками в направлении гениталий.
Но Крис шла и шла, пока не обнаружился среди полуголых спин и покрасневших плеч белый киоск с надписью «Кодак». Там они заказали печать фотографий, и снова вернулись в толпу, разыскивать увиденный с самого начала тот ларечек, со штампами и печатями. В нем уверенная Крис выбрала пустые корочки в синем ледерине, долго утрясала с продавцом размер и буковки на резиновом штампике, купила то и другое, а еще шариковую ручку и клеевой карандашик в ларьке с детскими фломастерами и раскрасками.
Через полчаса, приобретя пляжную сумку, два куска пахлавы, полосатый коврик, погремушку с мышкой для любимого кота Темучина, феньку с бронзовым дельфином для Тимки, тишотку с гордой надписью «Саша — друг человека» и еще множество полезной ерунды, девочки забрали конверт с фотографиями и вернулись к нагретой машине.
— Ну и рожа у меня, — Шанелька скинула на заднее сиденье купленный хлам и села вперед, разглядывая фотографии.
— Отличная рожа. А моя всегда эдакая вот, смотреть страшно.
— Красивой быть лучше, чем фотогеничной, — вступилась за внешность подруги Шанелька, — не модель, чай.
— Да нормально, я привыкла. Достань атлас. Он большой. Та-а-к…
Шанелька уложила на колени жесткую большую книгу. И послушно выполняя указания Крис, засмеялась, несколько испуганно.
— Ох. А нас не арестуют?
— Мы же не зарплату с них будем требовать. Держи пальцем. Чтоб приклеилась.
Через десять минут трудов на атласе лежали два почти настоящих удостоверения. Одно, с мрачной брюнеткой, чья щека была проштампована свежей печатью, гласило:
Удостоверение журналиста
Журнал Эсквайр
Неверова Кристина Андреевна.
Колумнист, обозреватель
На втором в гуще белокурых волос слегка виднелось Шанелькино испуганное лицо с покрасневшим носом.
Удостоверение журналиста
Журнал Эсквайр
Клименко Нелли Владимировна
Фотограф
— Тарарам-пам! — пропела Крис, вынимая из сумочки два глянцевых конвертика с блестящей прищепкой. В них лежали белые картонки с гордой надписью ПРЕССА, — а это мы нарисуем, и повесим на грудь. В толпе мелькать.
— Криси, я боюсь.
— Ты? Ты, которая прожила четыре года с Костиком Черепухиным? Не смеши мои калоши. Да тебе вообще ничего теперь не страшно. И кстати, фотограф, зеркалку знаешь, с какой стороны держать, чтоб снимала? Шучу. Ты очень хорошо фотографируешь.
— Да. Мыльницей, цветочки и закатики. А тут… а что там кстати будет? Ты можешь подруге и соратнице рассказать, за что нас потом привлекут-то? Кроме Берегового и профессоров я ничего и не поняла.
— Кстати про кстати, — задумалась Крис, — пока я рисую бейджи, вот тебе планшет, набери в гугле «стрит-челлендж», еще год и Береговое. Ну, или Крым. Заодно и меня просветишь, кудой-то мы едем и чевой-то будем там делать.
— Вот блин, — расстроилась законопослушная библиотекарь Шанелька, — не пью, не курю, примусы починяю, э-э-э книжки детские каталогизирую, и вдруг приехивает со столицы юрист, знаток законов и сроков. И начинается. Фальшивые документы. Втирание в доверие к доверчивым этим, как их, профессорам… Склонение суперменов к знакомству с незнакомками…
— Каким профессорам, Шанелька?
— Ну так Челленджер. Профессор Челленджер, в романе сэра Артура Конан-Дойла «Затерянный мир». Толстый холерик с бородищей, который всех увлек к динозаврам. Читала, небось, в детстве?
— Обязательно, — кивнула Крис, защелкнув на прозрачном пластике кнопочку и любуясь своим мрачным лицом, — но будь уверена, самого профессора никто и не вспомнит, а на английском челленджер — претендент. Вот среди претендентов мы и станем толкаться. Претендовать, так сказать. На одного из претендентов.
— С локтями, — подсказала Шанелька, украдкой взглядывая на часы. А вдруг неумолимая Криси забудет, что там в шесть вечера общий сбор? Приедут, нет никого. И пойдут себе купаться, валяться, смотреть, как солнце за город Феодосию закатывается.
— Опаздываем, — спохватилась Крис, — время-время! Вот тебе бейдж, а нам еще сегодня ночевать найти где. В Береговом.
Машина снова летела, а временами ползла, а иногда, вернее, частенько, останавливалась, пропуская пешеходов в плавках и парео, с детишками, упакованными в круги и нарукавники.
— Они там палаток наставят, для ночевки, — утешила подругу Шанелька, — мы сколько мимо ездим, тут всегда дофига машин и палатки. Некоторые подолгу живут.
— Нет, — решительно отказалась Крис, тормозя перед толстой дамой в шляпе и стайкой за ней детишек, — никаких палаток. Только номер, только удобствия, душ, клозет, кондишен. Подолгу говоришь. Ужас какой. А куда же писают-какают?
Шанелька засмеялась, поправляя прозрачную картоночку. Несмотря на опасения, она уже слегка чувствовала себя столичным фото-журналистом.
— Копают в песке ямищу. Из жердей связывают такой домик. Сверху полиэтиле…
— Не продолжай. Кошмар. О Боже, а чем это в окно завоняло? Полиэтиленом на ямищах?
Поделиться книгой: