Хроники Оноданги: Душа Айлека [СИ]

— Это капелька. Это океан. Айлек сильнее вулкана. Он слабее вулкана. Нет в нем злости, но нет и милости. Нет безумия, но и надежды нет. Нельзя открывать запоры. Нельзя впускать в себя равнодушие.

Высказав эту. увесистую и занозистую мысль Куэро взялся за трубку и запыхтел, пуская вверх по столбу сладкопахнущие белые кораблики. Егор поднял кружку и ознакомился с содержимым.

— Мухоморишь, старик? — у Бекетова пропала всякая вера в слова старика.

— Мне нужен Б-140. Где он?

Старик трубкой указал куда-то, где были темные, ломаные очертания чего-то большого. Это был старый советский аккумулятор. Егор попробовал его поднять. Это удалось с большим трудом.

— Как ты его дотащил? И зачем?

— Он самый тяжелый. Значит самый нужный.

— Старик, старик — Егор сокрушенно покачал головой.

— Подожди. Послушай меня. У моржей есть клыки, у людей разум. Морж убивает моржа. Человек человека. Нужно что то другое. Его душа. Чтобы он был сильным. Чтобы он был слабым. Чтобы он умер и чтобы он никогда не умирал. Найди душу Айлека прежде чем он покинет Тихую пещеру. Ты веришь мне? — Куэро с надеждой посмотрел а Бекетова.

— Еще бы. — подтвердил Бекетов после некоторого молчания. — Это же не пернатый морж. Кстати, а кто из них Айлек?

Бекетов протянул старику его листок. Куэро ткнул трубкой в помидороподобного сосулькохвоста.

— Это Айлек. Он придет за своей душой.

Егор присел и какое-то время купал ладонь в полупрозрачном теплом течении светового столба. Наконец он повернулся к старику.

— Хорошо, он Айлек. А кто ты старик Куэро?

— Я тот кто знает. — ответил старик.

— А кто же тогда я? Если ты мне все это рассказываешь?

— Ты позабытый чайник.

— Понятно. — Егор поднялся. — Акумулятор я у тебя заберу. Вечером пришлю Барклая с рабочими. Как ты его доволок? Не понимаю.

— Когда поймешь. Снова станешь Онодангой.

Егор снова подошел к старику. Уселся напротив. Прямо на присыпанную речным сухим песком землю. Теперь разговор будет долгим и серьезным.

— Рассказывай Куэро.

ГЛАВА 9

НУЖНАЯ

Речка называлась Летучей. Порожистая, стремительная и хрустальная. Она стекала узкой ломаной струей с плоской вершины горы Короткая. Петляла, сбивая след, по горбатой вулканической долине. Ее истоками были несколько слабосильных ручьев и белые, неубиваемые мимолетным камчатским летом, снега Короткой. Росточка Летучая была небольшого, всего пару десятков километров неглубокого русла. Идеальное место для того чтобы досконально изучить процесс шлихтования. Старший геолог Тюменцева учила Мию промывать речной песок, используя джеклондоновское безотказное средство: мелкоячеистое сито с высокими кожаными бортами.

— Старайся ничего не пропускать — строго говорила Тюменцева. — Заметила необычный камешек или искорку, откладывай в сторону.

Мие было тяжело, но она старательно пыхтела, ворочая тяжелый инструмент. Мия знала людей, но еще лучше она знала их души. Потому что сама в каком-то смысле… Хорошо было бы, если бы их не было вовсе. Как у той гипсовой девушки, тогда не было бы так тесно в выбранной оболочке и не приходилось бы постоянно ссориться или бороться с растревоженными жильцами. Мия точно знала, где живет человеческая душа. В направлении зюйд-зюйд-вест от солнечного сплетения. Зачем она нужна? Это Мие растолковал Егор. Как там… Все, кроме тебя, Мия. Все что нас окружает. Все что мы чувствуем. Все состоит из мелких деталей. Называй их как хочешь. Молекулы, атомы, кирпичики. Они собираются и разбираются. Их строит внешняя среда. Она их разбирает. Это первое. У любого Бога должен быть Дьявол. Так и мозг, бессердечное рацио, должен иметь свой энергетический противовес, достигая условной гармонии. Когда возникает проблема выбора, а она возникает всегда. Чистить зубы или не чистить. Открывать ядерный чемоданчик или нет. Душевные кирпичики, атомы и молекулы, бревнышки собираются вместе. Человек чувствует как холодеет внутри живота. Это строится душа, чтобы дать ответ. Стрелять не стрелять. Любить не любить. Но понимаешь какая штука. — Егор загадочно приблизился к Мие. — Только никому не рассказывай.

Егор замолчал.

— Давай уже, Бекетов — нетерпеливо крикнула Мия.

— Утки уже летят высоко. Летать так летать.

Я им помашу рукой.

— Бекетов!

— Это не Бекетов. Но тоже неплохо. О чем это я?

— Любить не любить — напомнила Мия.

— На бис? — спросил Бекетов. — Ладно. Значит. Поведение души зависит от информации записанной в душевных камешках. Информация — это душевный опыт. Анализ реакций на сообщение мозга и внешней среды… От опыта зависит сила души. Она может полностью подчинить мозг. Блокировать рацио. Но и мозг способен подчинить себе душу. Есть души с ноготок, бессильные и робкие. Как у бандюг, маньяков, жаб и журнала «Огонек» за 1988 год. А есть супермощные, толстые красивые парниши как у бабушек, некоторых детей и гинеколога Акопяна.

— И все это правда? То что ты рассказал? — поразилась Мия.

— А с чего бы этому не быть правдой. — лихо возмутился Бекетов. — Я три дня потратил, чтобы придумать как объяснить твое появление.

— Так значит ты врал?

— Почему врал? — оскорбился Бекетов. — Я выдвинул гипотезу. В конце концов Большой взрыв, 15-й зуб мудрости Иоанна Крестителя, чистящее средство Фэйри. Все прокатило. Почему не может прокатить это… Но даже моя гипотеза не объясняет твое появление. — Егор стал серьезным. — Сначала я думал, что ты моя душа. Но ты с ней знакома?

Мия кивнула головой.

— Как боксерская перчатка. Здоровенная. Совсем не оставляет места для других. — вспомнила Мия свои безрезультатные попытки проникнуть в оболочку Егора.

— Значит где-то есть тот кому ты принадлежишь и кто-то кто принадлежит тебе.

— Но я ничего не помню. То что было со мной до того мгновения как я выбралась из той пещеры на Ольхоне.

— Это-то меня напрягает. — задумчиво сказал Егор.

Мия могла с легкостью «понаехать» в любую телесную оболочку и почти всегда ей удавалось контролировать мозг, если он вообще присутствовал. Забрать рабочие места у местных душ, почти всегда бездеятельных, оплывших от лени. Тюменцевой удалось так сравнительно легко, через 87 минут, уговорить Мию отправиться вместе с ней на Летучую, было желание, проверить что там у старшего геолога в направлении зюйд-зюйд-вест от солнечного сплетения. Оставив свое хорошо поношенное растоптанное тело промывать дурацким ситом песок, Мия отправилась в Великое Путешествие. Камешки, молекулы, бревнышки из которых она состояла разлетелись в разные стороны для того чтобы собраться в намеченном месте. Это удалось едва наполовину. Душа у Тюменцевой была еще тем толстым парнишей. Броневым боком она легко выдавила Мию с обжитых квадратных миллиметров. Пришлось понуро брести домой. По дороге подбирая свои соломинки, атомы и бревнышки. Ми я показала Тюменцевой невзрачный камешек.

— Теперь мне можно идти?

Тюменцева оценила добытый Мией геологический образец.

— Что же. Неплохо. Твоя первая самостоятельная находка. Булыжник обыкновенный с реки Летучая. Ты обязательно должна зарисовать его в свой геологический дневник.

— Нет у меня никакого геологического дневника.

— Досадное упущение. Не понимаю. Куда смотрит твой отец. Придешь сегодня ко мне. Я выдам.

— Спасибо, но я ни капельки не хочу быть геологом.

— Девочка, я этого не слышала. В жизни каждого человека есть принципы переступать через которые преступно. Быть настоящим геологом — это тяжкое бремя. Ты должна нести его с честью.

— А знаете что? — не выдержала Мия. Она хотела предложить Тюменцевой завести хотя бы кошку, если она так хочет кого-нибудь воспитывать. Но сдержалась.

— Не знаю. — спокойно отвечала Тюменцева. — И знать не желаю про «заведите себе своих детей». Меня столько раз этим ранили, что я перестала чувствовать боль.

— Вообще-то я думала про кошку. — смутилась Мия. — И еще, мне кажется, что нельзя быть такой правдивой.

— Почему? Я считаю, что правда должна быть полной.

— Нет. — подумав, сказала Мия. — Такая правда скорее неправда чем правда.

— Зина! Можно тебя.

Тюменцева увидела мужа. Розовая Мыльница спускался к ним по пологому длинному склону.

— Я на минуточку. — сказала она Мие. — Прошу не отвлекаться на всякие глупости.

Тюменцева пошла на встречу мужу. На ее начищенных ваксой сапогах появился влажный коричневый окоем глины.

— В чем дело, Гошан?

Тюменцев был взволнован.

— Зина, я только что видел Бекетова.

— Поразительно. И что же Бекетов?

— Он чинит ККС, Зина. Он не бросил свою затею бурить авачиты. Ты должна поговорить с ним.

— Не вижу смысла и прекрати чудоюдствовать. Посмотри на кого ты похож. Что о тебе подумает, ребенок?

— Ты не выносима, Зина. Пожалуйста, поговори с ним. Куэро прав. Это очень опасно. Я чувствую.

— Опять твои бредовые фантазии.

— Неправда. Я видел собственными глазами. Она была горячей и пульсировала. Я чуть с ума не сошел.

— Это Ровняшкина может. Если с ума не сведет, то задавит точно.

— Не понял… — осекся Тюменцев.

— А ты полагал я не узнаю, куда ты бегаешь по вечерам?

— Это ложь. Наглая и все такое. — возмутился Тюменцев. — А Ровняшкина подлая интриганка.

— Да не тушуйся ты Тюменцев. — ткнула она мужа в бок. — Не последняя ведь. Об одном жалею, что давным-давно убедила себя, что люблю одного человека.

И тогда она услышала от своего мужа то, что никогда не ожидала услышать от Розовой Мыльницы. Тюменцев выпрямился. Его взгляд стал неожиданно жестким.

— Да. Да. Да. Черт меня подери! Я был там с Ровняшкиной. Что? Не был! Был! Не был!

Какое-то время Тюменцев уговаривал сам себя, а потом пустился во все тяжкие.

— Был! Был! Так вот. Был! Потому что давным-давно убедил себя что полюбил женщину а не полевой шпат.

Тюменцева била дрожь. Руки ходили ходуном и он все время повторял.

— Был! Был! Был! Так вот.

Тюменцева схватила его за руки, хорошенько встряхнула и Тюменцев обмяк. Лицо посерело, а глаза стали привычными. Нашкодившими.

— Что ж то? Что это было?

— Ты расчехлился Тюменцев. — сказала жена.

— А? Нет. Нет. Это все наговоры а Ровняшкина дура.

— Не надо. Всего секунду назад я тебя любила по настоящему. Повремени. Дай насладится тем, чего не может быть.

— Зина. Я тебе ответственно заявляю…

В это время Мия закричала.

— Нашла! Нашла! Тетенька геолог.

— Иди, Тюменцев. — толкнула старший геолог мужа. — Не могу сказать, что вечер у тебя будет добрый.

— Значит так… Ну хорошо… — пробормотал в спину удалявшейся жене Тюменцев. Он достал из кармана Б-140, крохотную деталь и швырнул ее, что есть силы, а потом пошел прочь.

— Нашла! — Мия бежала навстречу Тюменцевой. В руке она держала светло-зеленый тусклый кристалл.

— Поздравляю вас, коллега. Вы нашли довольно крупный дементоид.

— Это алмаз?

— Как вам сказать. Это такой алмаз, который не алмаз.

— Вы плачете? — спросила Мия.

— Нет что ты. — смахнула Тюменцева слезинку.

С одной стороны Мия была довольна. Она доказала, что не всякая правда полезна, а с другой стороны все это было так печально и мерзко. Тюменцева точно не заслужила такого мужа. Особенно его душу. Лилипутскую, черную и скользкую.

ГЛАВА 10

УЗНИК 12-Й КВАРТИРЫ

За два дня заключения в панельных с большой примесью махинаторского песка стенах родимой двушки Шершавкин заметно присмирел. Сестре и племяннице не перечил, а благодаря некоторым физическим достоинствам: узким зефирным рукам пользовался некоторыми поблажками. Шершавкин ловко, как настоящий патриций, словно он только вчера выпустился из Высшей Школы Экономики с красным дипломом, просунул свою руку в круглое горлышко трехлитровой банки, взболтал нежно-зеленую муть с зонтиками укропа и выскользнул назад с упругим пурырчатым огурцом. За это сестра его Лиза возблагодарила сполна. Она разрешила подтащить бабушкину кровать, к которой был прикован Шершавкин, к окну. Теперь Шершавкин мог беспрепятственно наблюдать как сладко-сладко, с глубокими затяжками, курит свой Беломор, смахивая серые хлопья в обрезанную бутылку от пепси сосед дядя Коля Недобрый. Но счастье длилось недолго. Заметив, что Шершавкин использует черепашью штору, чтобы вытирать слюни обильно скопившиеся в уголках губ. Племянница мелкая, капризная, избалованная, визгливая… Шершавкин поискал еще какое-нибудь страшное слово… либеральная тварюшка. Так вот она тут же заорала своим мелким, капризным, избалованным, визгливым, либеральным, мммм, пиндосовским оралом.

— Мама! Мама! Он шторой слюни вытирает.

От окна и дяди Коли Недоброго Шершавкина отлучили незамедлительно. Ко всему прочему, благодаря научно-техническому прогрессу, на него всласть смог наорать Барселонов. Через 300 километров, по кривой невидимой линии, связавшей воедино подводную лодку, спутник сверхсекретной космической связи, квартиру бабушки Шершавкина в Медвежьем Бору и дополнительно ко всей прочей параферналии ухо сестры Лизы с сережкой-гвоздиком, до Шершавкина донеслось.