Помоги проекту - поделись книгой:
— Молчать! Все переделать! Сейчас же!
Лифт звякнул и открыл двери. Настя нажала свой этаж и быстро-быстро стала жать кнопку закрытия, чтобы лифт не останавливался по пути подбирать пассажиров. Снова звонок.
— Петровская, тебе зарплата надоела?! Какого хрена у меня тут…
Звонок прервался — между двадцатым и тридцать четвертым этажом в шахте связи почему-то не было. Настя выпрямила плечи и вдохнула. Но скоростной лифт уже раскрыл двери на тридцать пятом.
— Петровская, где ты шляешься? Откуда у меня в приемной эта толпа?
— У вас приемные часы, я сейчас буду в офисе и…
— Меня не волнует, когда ты будешь в офисе, я поехал в Думу, поработаю с документами в машине.
Настя шагнула обратно в лифт, еле нащупала пальцами кнопку верхнего этажа — они почему-то скользили.
До верха лифт доехал без происшествий. Но на крышу надо было подниматься по еще одной лестнице. Настя перепрыгивала через ступеньку, бежала — каблук застрял в выщербине, опасно треснул, но она выдернула туфлю и побежала вверх еще быстрее, открыла железную дверь, вырвалась на крышу, захлопнула ее за собой и прислонилась спиной, тяжело дыша, как будто за ней гналось чудовище.
Но чудовище она принесла с собой. Телефон снова завибрировал:
— Петровская, почему у тебя на двадцатой странице сырые опросы вместо резюме? Ты совсем дура недоделанная, ты выводы сделать не можешь?
— Иван Сергеевич, вы сами хотели…
— Я знаю, что я хотел! Я хотел резюме!
— Вы сказали — цитаты прямо из опроса.
— Мало ли, что я сказал! Я хотел резюме! Быстро переделала, пока я еду!
Настя опустила руку с телефоном и медленно пошла к краю крыши. Она любила стоять здесь и вдыхать ночной ветер любимого города. Пять минут на этой площадке лечили ее нервы лучше любого отпуска.
Телефон снова завибрировал. Она не глядя бросила его за спину. Ограды не было — только невысокий, сантиметров двадцать бетонный бортик, на который Настя встала, завороженно глядя в тысячеглазую темноту под ногами.
Я заорала так, что меня аж зашатало:
— Дура! Не вздумай! Ты мне все испортишь!
«Я устала…»
Насти в этом теле уже не было, но воля ее в нем осталась, такая сильная, что порабощала и меня. Я слишком хорошо помнила запах пыли и гортензий в тех коридорах, куда не хотела попадать больше никогда, но к краю меня тянуло все сильнее. Где-то позади белый телефон на теплой черноте рубероида снова завибрировал, отражая трещинами экрана огни высоток вокруг. Я сопротивлялась изо всех сил, оттаскивала себя от пустоты внизу, тянущей как магнитом.
— Не вздумай… Не вздумай… — я сжимала кулаки, пока полумесяцы ногтей не протыкали кожу.
«Я больше не могу».
— А тебе и не надо. Теперь есть я. Я твоего Ивана Сергеевича пошлю на дальний хутор во всех выражениях, что он заслужил, а потом уволюсь и найду тебе работу получше с твоими-то мозгами.
«Я тупая».
— Дура ты, а не тупая!
«Я бесполезная».
— Смени пластинку. Мы еще досмотрим этот сериал до конца. Уж лучше ковыряться здесь, чем вечность в серой тоске.
Я прислушалась. Внутри была тишина. К краю больше не тянуло. Представляю, как тяжело было бы отговорить меня саму.
Я с облегчением повернулась, мысленно планируя заняться каким-нибудь опасным хобби типа мотоциклов или скалолазания, чтобы завершить эту жизнь поаккуратнее и по правилам.
Но тут треснувший каблук на туфле решил окончательно сломаться.
Нога подвернулась, и, пару секунд побалансировав на бетонной оградке, я с облегчением поддалась гравитации и полетела вниз со всех семидесяти этажей башни офисного центра. Это было прикольно. Как будто в парке аттракционов. Почти до самого конца.
Ильязу снился пир. Вокруг стояли столы, много-много столов, все разноцветные — красные, как в Макдональдсе, желтые, как в КФС, голубые, как на фудкорте и белые, как в кафе у метро. И даже зеленые, как в Сабвее. И все они были уставлены роскошными блюдами: картошкой с разными соусами, прямо все-все соусы стояли, гамбургерами всякими, бигмаками с солеными огурцами и со свежими, биг тейсти с обычным соусом и с острым, пирожки с вишней прямо грудой лежали на столе, а рядом еще пирожки с черной смородиной, а еще там были огромные ведра с куриными крылышками, с наггетсами, много-много больших шоколадных коктейлей и мороженое с эмэндэмс, и маффины шоколадные и простые, и даже шаурма, как у дяди Бори в ларьке у метро.
Ильяз ходил вдоль столов и все-все ел. Чизбургер ел, картошку с кетчупом ел, коктейль шоколадный пил и клубничный еще, пирожок с вишней и шаурму. А куриные крылышки не ел, потому что не знал, какие они на вкус. Наверное, очень-очень вкусные, как мороженое! Правда, мороженое он тоже никогда еще не ел, но во сне попробовал, и оно было как вкус как кефир и вишневый пирожок сразу, очень вкусное.
А чизбургер и пирожок он знал, какие на вкус, потому что один раз мама оставила его на детской площадке в торговом центре рядом с фудкортом и ушла за какой-то тетей про работу разговаривать. Ильяз сначала попрыгал на батуте, но скоро устал, а на карусель пускали только тех, кто заплатил деньги. Тогда он пошел гулять по фудкорту и рассматривать картинки с едой. Там были такие пирожки с мясом и еще рис с овощами, и толстый такой повар держал ведро с борщом. Повар был очень смешной, поэтому Ильяз развеселился, хотя грустил из-за карусели.
Потом он ходил по фудкорту и смотрел, кто что ест. А какая-то девушка увидела, как он на нее смотрит, и спросила «Ты голодный?», а Ильяз на секундочку забыл, что мама велела отвечать и кивнул. Вспомнил, испугался и стал говорить, что нет, он очень сытый, совсем объелся. Девушка на него посмотрела серьезно и сказала, что приглашает его за свой стол как гостя, нельзя отказываться. Ильяз тогда сразу согласился и стал есть то, что она ему дала — чизбургер, картошку, коктейль, пирожок и еще кетчуп. Он успел все съесть, и девушка сбегала купила ему еще чизбургер, а тут пришла мама.
Мама была очень грустная, с ней шла тетя и говорила:
— Ну, вы же понимаете, что без регистрации я просто не могу, даже если бы хотела.
Мама кивала. Тут она увидела Ильяза и сразу рассердилась и на него, и на девушку. Стала ругаться, говорить, что она не какая-то там нищенка, подаяния не просит, пусть своих детей кормит, а Ильяз сытый. А Ильяз тогда и правда был сытый. Целый день и еще назавтра даже.
А сейчас мама ему опять не дала доесть пир, потому что разбудила. Он спал рядом с палаткой, куда мама ходила проситься продавать пирожки. Ух, как бы они с мамой пирожки продавали! Один съели, другой продали! Наверное, маму опять не взяли, она была какая-то красная и почти плакала. И они быстро бежали оттуда, пока Ильяз не упал, потому что не мог больше бежать. Мама его потащила тогда прямо за руку.
Тетя Гуля, у которой они жили, часто ругалась на маму. Говорила, что пусть она пойдет в какой-нибудь благотворительный центр, там их накормят, а маме дадут работу или отправят домой. Мама тогда становилась злая и кричала, что она не будет выпрашивать благотворительность всякую, она гордая. Тетя Гуля просила хотя бы Ильяза ей оставить, а то «сгубишь мальчишку», но мама прижимала к себе Ильяза и не отдавала. Ну и правильно.
Они сели с мамой на скамейку, отдышались. Мама сказала, что теперь надо долго идти, потому что у нее нет денег на метро, а надо вернуться к тете Гуле. Ильяз не хотел больше идти, а хотел спать. Тогда мама пообещала ему «Сникерс». Ильяз сразу встал и побежал, и мама за ним, и смеялась еще. Они прибежали домой к тете Гуле, мама достала чемодан из-под кровати, а в нем вместо маминой куртки и штанов — «Сникерсы»! Целый чемодан!
Я плакала и плакала, но не могла проснуться, и Ильяз продолжал смотреть сон, как они с мамой едят шоколадки и смеются. Я лежала на скамейке у мамы Ильяза на коленях и никак не могла проснуться. И больше не проснулась.
Муж ушел от Миры во вторник. Она вернулась с работы после восьми с большим кульком продуктов на вечер: свинина со скидкой, груши, молодая картошка, сметана подешевле, яблоки, ряженка, банка оливок. Придумала, что будет готовить, даже вернулась за красным перцем. Хотела прямо из прихожей крикнуть, чтобы Андрей начал резать лук, но почуяла, что в квартире как-то иначе пахнет. Непривычно, тревожно. Скинула кроссовки, отнесла сумки на кухню и тогда только заглянула в комнату.
Шесть картонных коробок стояли в ряд, Андрей снимал с верхних полок какие-то стопки журналов, клубки проводов из старых мышек и шнуров. Он оглянулся, стоя на табуретке.
— Привет!
— Привет. Это что?
— А. Понимаешь, солнышко…
Андрей помолчал, крутя в руках лампу в виде Тардис и запустил ее в крайнюю коробку, как обычно, не подумав, что она может разбиться. Там что-то звякнуло. Мира заглянула внутрь — вроде выжила. А вот чашка с Дартом Вейдером в розовых бантиках — нет. Она присела на корточки и начала вынимать осколки.
— Солнышко? — Андрей так и стоял на табуретке.
— Да? — Мира сложила осколки вместе, пытаясь понять, все ли достала.
— Я ухожу.
— Да, я поняла. Оберни лампу в футболки, чтобы не разбилась. Ну и вообще все хрупкое оберни в одежду.
Она ушла на кухню и села на стул, зажав руки между коленей. Маленькая белая лужица вытекала из зеленой сумки. Кажется, она положила картошку прямо на сметану и раздавила. Из комнаты раздавались громовые раскаты отдираемого упаковочного скотча. Кажется, из форточки дул ветер, потому что занавеска все время лезла Мире в лицо.
Почему не в понедельник? Новую жизнь ведь начинают с понедельника. Мира достала телефон и написала в твиттер: «От меня ушел муж. Хей, Джаред Лето, я свободна!»
Андрей звонил кому-то по телефону и ругался, что они опаздывают. На улице стемнело, и пошел дождь. Мира забеспокоилась, как они будут грузить картонные коробки в темноте. Но тут раздался звонок в дверь, Андрей пошел открывать — в квартиру вошли три грузчика в синих комбинезонах, быстро вынесли все коробки, потом компьютерный стол и кресло, и еще телевизор. Мира встала и пошла в коридор прощаться. Муж обнял ее вскользь, поцеловал куда-то за ухо и отдал ключи. Дверь захлопнулась, и сразу стало очень тихо.
Мира посмотрела на маленькую белую лужицу и пошла в спальню. Подушка еще пахла Андреем, поэтому она взяла свою и одеяло и ушла в гостиную на диван. Под боком что-то все время мешалось и не давало уснуть. Мира запустила руку между подушек и достала пульт от телевизора. Потом она сидела и смеялась, наверное, минут десять.
Еду все время приходилось выбрасывать. Мира по пути с работы покупала целую сумку — и мясо, и овощи, и всякие хитрые соусы, молока побольше, как всегда. Приходила домой и понимала, что есть совершенно не хочет. И готовить тоже. Да и разбирать сумку лень, пусть так полежит. В сумке заводились мошки, мясо начинало вонять и тухнуть, и Мира выбрасывала сумку целиком, чтобы не копаться в мусоре. Иногда она заказывала пиццу.
Через месяц она перестала покупать продукты и перешла полностью на пиццу. Стопка коробок в коридоре начала приближаться к потолку. Слава богу, он был трехметровый, хватило надолго. Мира начала вторую башню.
Однажды она решила купить себе все самое вкусное, что было в магазине, и что она всегда любила. Лазанью, сыр бри, свежевыжатый мандариновый сок, творожные сырки, сушеные помидоры, запеченный окорок, шоколадку с апельсином и имбирем, маринованный чеснок, 33 %-процентные сливки, папайю, кокосовое молоко, колбасу с перцем, мороженое с зефирками, итальянское шампанское и еще такие потрясающие большие печенья с ванильным запахом, которые ей всегда казались воплощением уюта. Они с Андреем даже дрались за них. Драться надо было аккуратно, печенья были хрупкие и легко рассыпались.
Мира разорвала пакет, и начала их есть, едва переступила порог квартиры. Она была ужасно рада, что наконец нашла такой огромный плюс в том, чтобы быть одной. Ни с кем не надо делиться любимым печеньем. Она доела всю пачку, а потом ее стошнило ощущением уюта.
Домой теперь возвращаться было незачем, поэтому после работы Мира ходила по городу, пока не начинало темнеть. Тогда она шла в кино на первый попавшийся фильм. Смотрела все подряд — мультики, ужасы, комедии, боевики. Кроме мелодрам. На мелодрамы она никогда не ходила. После кино она шла ужинать в ресторан или брала суши на вынос. И ехала домой, только когда глаза начинали слипаться.
В один из дней она возвращалась после того, как посмотрела в кино запись спектакля «Кориолан» с Хиддлстоном (он тоже не ответил на ее твит о свободе от брачных уз, но она не обиделась). Было уже совсем поздно и троллейбусы не ходили. Она шла домой по бульвару и ни о чем не думала. С черного неба лениво падали снежинки, было очень тихо, и внутри впервые за несколько месяцев росло спокойствие.
Здоровенный мужик в зеленой куртке и лыжной шапочке с надписью «Сочи-2014» вывернул откуда-то из-за кустов, словно стоял и ждал все это время.
— Привет, можно провожу?
Мира шарахнулась в сторону и быстро-быстро пошла на другую сторону бульвара. Но мужик не отставал. От него пахло дешевым пивом и застарелым перегаром от водки, но двигался он быстро и ловко. Он догнал ее и преградил путь:
— Чего это мы такие невежливые? Мама не учила, что надо быть милой со всеми? Хоть бы поздоровалась!
Мира беспомощно посмотрела по сторонам, но на бульваре не было даже собачников.
— Здравствуйте. Извините, я тороплюсь. Спасибо за предложение, я сама.
— Куда сама, куда ты сама дойдешь-то, сказал же, провожу, значит, слушайся! — отрубил мужик, хватая ее за запястье. Мира вырвала руку, отскочила и почти побежала по бульвару.
— Ах ты, шлюха! — заорал ей вслед мужик. Он замешкался, и Мира понадеялась, что успеет добраться до круглосуточного магазина на следующей остановке.
Но мужик догнал ее в несколько огромных прыжков, развернул за плечо и взмахнул ножом, целясь то ли в глаз, то ли в шею. Мира еле увернулась, но почувствовала, как горячее лезвие проскочило по щеке и задело ухо, стрельнувшее болью. Горло перехватило, закричать не получалось. Ноги казались ватными. Сияющие витрины магазина были слишком далеко.
Мира привыкла сдаваться. Перезапускать игру, когда победа становится маловероятной. Уходить с работы, когда не ладится. Расставаться с парнями, едва хоть что-то пошло не так. Она не собрала ни одного пазла до конца и всегда ссорилась с друзьями, с которыми вместе клеила обои. В общем, сдаться сейчас было самое время.
На пустой улице послышался звук мотора. Машины уже проезжали пару раз, пока она сражалась — но мимо и на такой скорости, что она не успевала взмахнуть рукой. Эта же ехала с разрешенными дневными 60 км/ч и никуда не торопилась. И Мира решила сделать последний ход.
Она буквально и дословно выпала из кустов на дорогу — до нее было около метра, и примерно половина Миры осталась в лапах мужика, а половина предлагала задавить ее, чтоб не мучиться. Когда машина — чудо! — затормозила, Мира изо всех сил лягнулась, не заботясь, куда попала, почувствовала свободу и сумела ухватиться за ручку двери джипа. Праворульного — еще одна удача, потому что лишние несколько шагов она бы сделать уже не смогла. Водитель помог ей заползти в машину и рванул с места, даже не захлопнув дверь до конца. На секунду Мира почувствовала благодарность и облегчение от того, что он не стал геройствовать и идти разбираться. А потом дикую полноводную благодарность, которая стала выливаться из нее слезами и какими-то бессвязными словами. К счастью, она так никогда и не вспомнила, что говорила, пока спаситель ездил по району кругами и ждал, пока ее отпустит.
— Ой, я кажется, тут испачкала… — Мира виновато спустила ноги на пол — сиденье было заляпано грязью, спинка в крови. — Извините, пожалуйста, я оплачу химчистку…
— О, не стоит беспокоиться, — у спасителя был веселый голос. — Давайте познакомимся, что ли? Меня Женя зовут. Куда вы хотите, чтобы я вас отвез: в травмпункт, в полицию или сразу домой?
— Наверное, домой, — Мира даже перестала трястись, представив, что можно сейчас вернуться в квартиру, раздеться и залезть под одеяло.
— Прекрасно, тогда говорите адрес. Только сразу предупреждаю — я напрошусь в гости. У вас наверняка нет ни капли спиртного, да и аптечки может не оказаться. Обработаю рану, окажу психологическую поддержку с помощью подаренного мне сегодня коньяка и только тогда уеду.
Было очевидно, что он шутил и, конечно, никуда бы не напрашивался, если бы она была против, но Мира не была. Она боялась остаться одна.
— Я Мира, — слабо улыбнулась она.
— О, ты еврейка, что ли? Эйзе йофи!
— Я? Нет! Просто так назвали.
— О, — Женя почти огорчился. — А я только пару месяцев как вернулся после пятилетнего контракта в Израиле, уже соскучился. Прости, что я на ты, так привык на иврите. Или давай так и продолжим?
— Давай! — радостно согласилась Мира и почувствовала, что отступает что-то страшное и гнетущее, что висело над ней с того вторника, когда муж сказал, что уходит.
С утра все было не так. На оставленный вечером на столе хамон набежали полчища муравьев, и Мира орала от ужаса наверное минут десять. По крайней мере, Жене так показалось. На самом деле не больше десяти секунд, но ему хватило. Он утащил ее из номера и наорал уже сам.
— Подумаешь, муравьи! Они тебя едят, что ли?
— А ты не мог в холодильник убрать?
— Не мог, мы трахались вообще!
— А после?
— А после я хотел поспать. Сама бы и убрала!
— Ты вообще никогда ничего не убираешь, завел себе домработницу бесплатную!
Поделиться книгой: