— Здесь мы можем разговаривать в полной безопасности. Когда вы почувствуете себя готовой говорить, расскажите, чтохотелисообщить. Это никуда не пойдет дальше. Вы можете мне довериться.
— Но вы так молоды и так… так…
— Так неопытны, вы хотите сказать, и так очевидно, что я представительница того, что ньюйоркцы называют «высшим обществом». Не беспокойтесь по этому поводу. Моя неопытность вряд ли продлится долго, и мои светские увлечения более склонны подкрепить мою эффективность, чем отвлекать от нее.
Лицо Вайолет озарилось улыбкой — не той ослепительной, что часто видели на ее губах, а поддерживающей вдову и побуждающей ее говорить. — Вы знаете факты? — Я прочитала все газеты, сообщавшие об этом.
— Я не верю им.
— Это хорошее качество…
— Мои манеры не причем. Я кое-что скрыла, это не обман, просто не могла сказать правду.
— Почему вы что-то скрыли? Когда вы увидели то неприятное впечатление, которое произвела ваша скрытность, почему вы откровенно не рассказали свою историю?
— Потому что мне было стыдно. Потому что я думала, что мне будет больнее говорить, чем молчать. Сейчас я так не думаю. Но я сделала это — и поэтому совершила большую ошибку. Вы должны понимать не только ужасное потрясение от моей двойной потери, но и чувство вины, сопровождающее ее. Мы с мужем ужасно поссорились в ту ночь, вот почему я убежала в другую комнату, а не потому, что мне было плохо, и я не могла слышать плач ребенка.
— Итак, главное очемвыпереживаетеэто, что люди подумают, — говоря это, мисс Стрэйндж была, пожалуй, излишне жестока. — Вы хотите объяснить эту ссору? Думаете, это поможет вашему делу?
— Не могу сказать. Но я должна сначала очистить свою совесть, а затем попытаться убедить вас в том, что ссорились мы или не ссорились, муж никогда бы не лишил себя жизни. Он был не таким. У него был панический страх перед смертью. Мне не нравится это говорить, но он был трусом. Я видела, как он бледнел при малейшем намеке на опасность. Муж не мог этого сделать. Кто-то другой стрелял в него, мисс Стрендж. Помните открытое окно, разбитое зеркало. И я думаю, что знаю кто это.
Ее голова упала на грудь. Эмоции, которые она проявляла, были не столь красноречивы, как глубокий личный позор.
— Вы думаете, что знаете этого человека? — говоря это, голос Вайолет опустился до шепота. Это было обвинение в убийстве, которое она только что услышала.
— К моему большому огорчению, да. Когда мы с мистером Хаммондом поженились, — теперь вдова продолжала более решительным тоном, — был еще один человек — очень жестокий, — который поклялся даже в дверях церкви, что мы с Джорджем не проживем и два полных года вместе. Так и произошло. Наша вторая годовщина была бы в ноябре.
— Но…
— Позвольте мне сказать следующее: ссора, о которой я говорю, не была достаточно серьезной, чтобы вызвать такой акт отчаяния с его стороны. Человек должен быть сумасшедшим, чтобы лишить себя жизни из-за столь незначительного разногласия. Это было даже не из-за человека, о котором я только что говорила, хотя этот мужчина был упомянут в разговоре между нами ранее вечером, мистер Хэммонд встретился с ним лицом к лицу в тот день в метро. До сих пор никто из нас не видел и не слышал о нем с нашей свадьбы.
— И вы думаете, что этот человек, о котором вы едва упомянули, так помнит о своей старой обиде, что ищет ваше местожительство с намерением убить, поднимается по решетке, ведущей в вашу комнату, и направляет свой пистолет на темную фигуру, единственное, что он мог видеть в полумраке еле горящей газовой лампы?
— Человек в темноте не нуждается в ярком свете, чтобы увидеть своего врага, когда намерен отомстить.
Мисс Стрендж изменила тон:
— А ваш муж? Вы должны признать, что он схватил свой пистолет, независимо от того, стрелял он или нет.
— Это была самооборона. Муж стрелял, чтобы спасти свою жизнь — или ребенка.
— Значит, он слышал или видел…
— Человека у окна.
— И стрелял в него?
— Или пытался.
— Пытался?
— Да. Первый выстрел — о, я все поняла — это пуля моего мужа. Она разбила зеркало.
— И что случилось потом? — глаза Вайолет, яркие, как звезды, внезапно сузились. — Почему они не могут найти пулю?
— Потому что она вылетела в окно, разбила зеркало и улетела в окно, — тон миссис Хэммонд стал торжествующим. Ее взгляд оживился.
Вайолет с состраданием посмотрела на нее.
— Сможет ли пуля, разбившая зеркало, долететь до окна с противоположной стороны комнаты?
— Не знаю. Я знаю только, что так было, — таков был противоречивый, почти абсурдный ответ.
— В чем была причина ссоры, о которой вы говорили, между вами и вашим мужем? Понимаете, я должна все знать, только истина и вся, правда, помогут вам.
— Это было — это было о внимании, которое я уделяю или не уделяю ребенку. Чувствую себя просто ужасно, когда приходится говорить об этом, но Джордж думал, что я плохо забочусь о ребенке. Что, если бы я уделяла ему должное внимание, ребенок не будил бы соседей и нас среди ночи. А я… я сердилась и настаивала, что делаю все, что могу. Что для ребенка естественно капризничать, и что если муж не удовлетворен моей заботой о малыше, он может попробовать сам. Все это было очень неправильно и неразумно с моей стороны, как свидетельство ужасного наказания, которое последовало за этим.
— И что заставило вас встать и оставить его?
— Ворчание в ответ на мои слова. Когда я это услышала, то вскочила с постели и сказала, что иду спать в свободную комнату. И если ребенок будет плакать, он может просто попробовать сам успокоить его.
— И он ответил?
— Этих слов как раз я никогда не забуду до тех пор, пока буду жива — «Если ты уйдешь, то не жди, что я снова впущу тебя, что бы ни случилось».
— Он так сказал?
— И закрыл за собой дверь. Поэтому, я и не могла все это рассказать.
— Возможно, было бы лучше, если бы рассказали. Это была такая естественная ссора, и поэтому она несовместима с реальной трагедией.
Миссис Хэммонд замолчала. Нетрудно было понять, что она не очень жалела о потере своего мужа. Он был не очень уважаемым человеком, и ни в каком отношении не был ей ровней.
— Вы были недовольны им, — решилась заметить Вайолет.
— Я не была полностью удовлетворенной женщиной. Но при всем том у него не было причин жаловаться на меня, кроме той причины, о которой я упоминала. Я не была очень умной матерью. Но если бы ребенок был жив сейчас — о, если бы он сейчас жил — с какой преданностью я заботилась бы о нем.
Она вскочила на ноги, с пылающим лицом, подняв руки к небу. Вайолет, глядя на нее, вздохнула. Возможно, это соответствовало ситуации, но ее манеры изменились. Не обращая больше внимания на симпатию к ней, она сказала очень мягко:
— Это было бы хорошо для ребенка.
Мать застыла, покачнулась, а затем разразилась диким плачем.
— Но не со мной, не со мной. Я опустошена и лишена всего. У меня нет даже дома, в котором можно было бы спрятать свое горе, и у меня нет никакой перспективы.
— Но, — вмешалась Вайолет, — неужели ваш муж не оставил вам что-то? Вы не можете быть без гроша в кармане?
— Мой муж ничего не оставил, — был ответ, произнесенный без горечи, но со всей твердостью факта. — У него были долги. Я оплачу эти долги. Когда эти и другие необходимые расходы будут ликвидированы, останется мало. Он не скрывал, что жил не по средствам. Именно поэтому муж был вынужден застраховать себя. У меня нет даже драгоценностей. У меня есть только моя решимость и абсолютная убежденность в истинной причине смерти моего мужа.
— Как зовут того, кто убил вашего мужа?
Миссис Хэммонд сказала ей.
Это было для Вайолет новостью.
— Что еще вы можете рассказать мне о нем?
— Ничего, но он очень темный человек и имеет изуродованную ногу.
— О, какую ошибку вы совершили.
— Ошибку? Да, я это признаю.
— Я имею в виду, что не передали эту последнюю информацию сразу в полицию. С таким дефектом можно опознать человека. Даже его шаги можно проследить. Его, возможно, нашли бы в тот же день. Итак, что мы должны делать?
— Вы правы, но я не ожидала каких-либо трудностей со страховкой, и решила не говорить. Кроме того, это только предположение с моей стороны. Уверена, моего мужа застрелили, но я не знаю, как это доказать. А Вы?
Затем Вайолет серьезно побеседовала с ней, объяснив, что их единственная надежда заключается в нахождении второй пули в комнате, в которой провели уже обыск абсолютно безрезультатно.
Чай, мюзикл и танцы закрутили Вайолет в вихре забот на весь оставшийся день. Блеск в глазах и заразное остроумие исчезли после полуночи, и никто не увидел бы избалованного ребенка удачи в серьезной фигуре, сидящей в пустой квартире в центре города, изучающей стены, потолки и полы, освещенные тусклым газовым светом. Вайолет Стрендж в свете была совсем другим человеком в отличии от Вайолет Стрэндж увлеченной своей секретной и своеобразной работой.
Она сказала дома, что проведет ночь у подруги. Но только ее водитель знал, кто эта подруга. Поэтому естественное чувство вины смешалось с эмоциями в одиночестве на месте убийства, чью ужасную тайну она могла решить, только поставив себя на место погибшего человека.
Выбросив из головы все мысли о себе, девушка попыталась думать, как он думал, и действовать, как убитый действовал в ночь, когда обнаружил, что остался в этой комнате с больным ребенком.
Не в ладах с самим собой, с женой и, возможно, с ребенком, кричащим в своей кроватке, что он будет делать в такой ситуации? Сначала ничего, но когда крик ребенка возобновился, мужчина вспомнил старые рассказы отцов, шагающих по ночам с плачущими младенцами, и поспешил последовать их примеру. Вайолет в беспокойстве от своей мысли, подошла к тому месту, где стояла кроватка, и начала расхаживать по комнате в поисках пятна крови. (Не то, чтобы она была готова принять теорию миссис Хэммонд, но она не хотела полностью отклонять ее, не проверив.)
Она нашла пятно в неожиданном месте комнаты и гораздо ближе к кровати, чем там, где тело было найдено. Это запутывало, но неожиданно устранило из дела одну из самых серьезных трудностей. Стоя здесь, он был в пределах досягаемости от подушки, под которой лежал его пистолет, и, если бы был напуган, как его жена считала, шумом в другом конце комнаты, ему просто нужно было дотянуться до него, чтобы вооружиться и быть готовым к возможному вторжению.
Решив попробовать повторить действия убитого, достающего пистолет, девушка присела у постели и хотела было вытащить свою руку из-под подушки, когда новый сюрприз удержал ее в этом положении, ее взгляд упирался в зеркало на противоположенной стене. Она видела там то, что он, должно быть, видел, совершая те же действия — темные полосы противоположной оконной рамы, отраженные в зеркале, — и сразу поняла, что произошло. В нервозности и ужасе момента Джордж Хэммонд принял отражение за реальность и импульсивно выстрелил в человека, которого он, без сомнения, увидел в зеркале. Но в то время как это объясняло разрушение зеркала, не было ответа на другой и еще более важный вопрос, куда пуля пропала после? Был ли угол, под которым стреляли, достаточно острым, чтобы отправить ее в окно по диагонали? Нет. Даже если пистолет был ближе к человеку, который стрелял в него, чем она имела основания полагать, угол все равно был бы недостаточно острым, чтобы попасть в дальнюю стену.
Но на этой стене не было обнаружено никаких признаков такого удара. Следовательно, сила пули исчезла до достижения цели, а когда она упала…
Здесь, ее взгляд, медленно переместился по полу и стремительно остановился. Она дошла до того места, где нашли два тела, и бессознательно ее глаза остановились там, вызывая в воображении картину истекающего кровью отца и задушенного ребенка. Как жалко и как страшно все это было. Если бы она могла только понять… Внезапно девушка поднялась, глядя в неподвижный тусклый свет. Пришла ли к ней идея — объяснение — единственно возможный ответ, объясняющий все явления?
Казалось бы, так, потому что, когда девушка застыла, ее взгляд был полон ужаса, который, при всем ее накопленном жизненном опыте и возможностях, заставлял ее казаться очень маленькой и очень беспомощной девочкой.
Спустя полчаса, когда миссис Хэммонд, не желая больше ничего слышать о мисс Стрендж, открыла дверь своей комнаты, она нашла, лежащую на краю подоконника, карточку маленького детектива с поспешно написанными словами:
На следующее утро, когда работодатель Вайолет вошел в кабинет, то нашел там даму под вуалью, в которой сразу узнал своего маленького заместителя. Когда она медленно подняла вуаль, мужчина почувствовал сиюминутное сомнение в своей мудрости, предоставив ей расследовать это дело. Он уверился в своей ошибке, увидев ее лицо, оно было так бледно и печально.
— Вы потерпели неудачу?
— Об этом вам судить, — ответила она. И, приблизившись, прошептала ему на ухо несколько слов.
— Нет! — вскричал он в изумлении.
— Подумайте, подумайте. Только так можно объяснить все факты.
— Ладно. Я разберусь, — последовал его серьезный ответ. — может вы и правы, но пока это неизвестно. А сейчас отправляйтесь домой или покатайтесь верхом в парке. Когда у меня появятся новости, я дам вам знать. До тех пор забудьте все это. Слышите меня, я велю вам забыть обо всем, кроме своих балов и вечеринок.
И Вайолет повиновалась ему.
Через несколько дней после этого разговора во всех газетах появилось следующее заявление:
«В связи с замечательной работой, проделанной известным частным сыскным агентством, заявление, сделанное миссис Джордж Хаммонд против страховой компании, скорее всего, будет удовлетворено без дальнейших судебных разбирательств. Как помнят наши читатели, жена погибшего с самого начала настаивала на том, что пуля, вызвавшая смерть ее мужа, выпущена из другого пистолета, чем тот, который был найден в его руках. Но, хотя для обоснования этого утверждения не было причин, неспособность обнаружить больше, чем спорный след второй пули, привела к вердикту о самоубийстве, и отказу страховой компании в выплате.
Но теперь эта пуля уже найдена. И где? В самом необычном месте в мире, а именно: в гортани ребенка, лежащего мертвым на полу рядом с отцом, задушенным, как полагалось тяжестью руки отца. Версия такова, и, кажется, нет ничего другого, что отец, услышав подозрительный шум в окне, поставил на пол ребенка, которого пытался успокоить, и направился к кровати за своим пистолетом. Приняв отражение убийцы за самого убийцу, он выстрелил в зеркало, убийца же выстрелил прямо ему в грудь. Полет этой пули был прямолинеен и фатален. Пуля, выпущенная Хаммондом, летевшая по косой, отрикошетила от зеркала и упала на пол. Ребенок подобрал эту пулю и, как это свойственно детям, тут же сунул себе в рот. Возможно, он обжег себе язык, возможно, его просто испугало какое-то судорожное движение отца, пытавшегося в последний миг добраться до ребенка, но, как бы, то, ни было, от быстрого вздоха пуля попала в гортань и задушила его.
То, что рука отца в его последний миг жизни, упавшая прямо на горло малыша, не вызвала его смерти, теперь доказано — это одна из тех аномалий, которые вводят в заблуждение, прекращая расследование в тот самый момент, когда истина еще скрыта.
Г-жу Хаммонд можно поздравить, что есть детективы, которые не придают слишком большого значения первому впечатлению.
Представитель полиции заявил, что они скоро задержат убийцу, ускользнувшего от смертоносной пули».