Выжившие

Катя тоже сомневалась, что Дима захочет ее видеть. Но позволить себе сидеть сложа руки она тоже не могла. Она до сих пор любила его, и знать, что он находится в таком состоянии, было для нее невыносимо. Спустившись на первый этаж, где когда—то находилась правительственная столовая, она попросила работника подготовить поднос с едой, чтобы отнести его Лескову.

— Не задолбались еще бегать туда—обратно? — пробормотал Евгений, один из бывших сотрудников продовольственного сектора. — Можно сколько угодно носить ему еду, он все равно не откроет.

Катя не стала комментировать услышанное — у нее было сил кому—то что—то доказывать. И, словно почувствовав ее состояние, Евгений тоже не стал спорить. На несколько минут он скрылся в подсобке, после чего вынес банку тушенки, вилку и консервный нож.

— Открывать не буду. Захочет — сам тогда, — сказал он, протянув Кате жестянку. — Напитки не предлагаю: у него в кабинете свой кофейный аппарат, чайник и кулер с водой. Думаю, от жажды он не страдает. Ну, если он все—таки откроет, и что—то понадобится, приходи еще, подготовлю.

— Спасибо большое, — Катя выдавила из себя слабую улыбку, на что Евгений лишь устало кивнул.

— Тебе бы самой поесть и поспать. Прозрачная уже.

Но Белова не отреагировала. Взяв с соседнего стола чистую тарелку, она поставила ее вместе с банкой тушенки на поднос и направилась к кабинету Лескова. С каждым шагом девушка все больше нервничала. Она не знала, что скажет ему, и как Дима воспримет ее появление. Возможно, даже разозлится. Он только что потерял жену, а тут к нему, словно в насмешку, заявляется девица, с которой ему приписывали грязную интрижку.

У двери кабинета Белова на несколько секунд замерла, пытаясь успокоиться, а затем осторожно постучала. Реакция Дмитрия оказалась предсказуемой — точнее, ее не было вовсе. Ответом для Кати стала привычная тишина, словно комната давным—давно опустела. Тогда девушка постучала снова, уже увереннее, а затем, устало прислонившись к косяку, мягко произнесла:

— Дим, это я, Катя… Я принесла тебе ужин. Открой мне…

И снова эта зловещая тишина. Равнодушная дверь словно не замечала измученной девушки, которая в отчаянии смотрела на ее поверхность.

— Дим, — снова позвала его Белова. — Пожалуйста, открой дверь. Тебе нужно что—то поесть.

Молчание. В этот момент Кате даже почудилось, что в кабинете действительно никого нет. Не может же быть настолько тихо. Эта тишина была какой—то уродливой и ненормальной, и не должна царить в тех местах, где еще обитает жизнь.

— Дима, — голос Кати предательски дрогнул. — Я прошу тебя… Я знаю, каково тебе сейчас, потому что сама потеряла обоих родителей. И я знаю, каково это — не хотеть жить. Но нужно держаться. Ты сам говорил: мы же детдомовские, мы не имеем права сдаться…

Девушка не заметила, как по ее щеке скатилась слеза. Слова давались ей тяжело, но молчать было еще тяжелее.

— А, помнишь, как в детском доме девчонки остригли мне волосы, и я заперлась в больничной палате. Не хотела никого видеть… Ты оказался единственным, кто пришел меня навестить. Мне было ужасно трудно говорить с тобой, но… я не прогнала тебя… Знаю, это не сравнимо с тем, что чувствуешь сейчас ты, но… Дим, ты тоже не должен прогонять меня сейчас. Ты… ты должен мне этот разговор. Пожалуйста.

Катя прижалась виском к прохладной поверхности дверного косяка, чувствуя, что у нее снова начинает кружиться голова. Она уже не надеялась, что ее попытки достучаться до Лескова, принесут результат. Возможно, в кабинете действительно никого нет? Или, быть может, Дима задремал, а она разговаривает сама с собой? При этой мысли девушка почувствовала себя глупо.

Однако, когда Катя уже собиралась было уйти, из комнаты донесся звук приближающихся шагов. А затем щелкнул замок, и дверь тихонько приоткрылась. Тусклый свет и сильный запах коньяка проскользнули в коридор, а затем Катя увидела Лескова. В первый миг она растеряла все слова — настолько поразил ее этот незнакомый человек, который смотрел на нее пустыми равнодушными глазами. В кабинете действительно не было Дмитрия — был кто—то другой, надевший на себя его оболочку.

Этот незнакомец носил на лице щетину, его волосы несвежими паклями падали на лицо, на одежде темнели запекшиеся пятна крови.

От него разило алкоголем, что совершенно не вязалось с тем Дмитрием, которого Катя помнила с прежних дней. Но страшнее всего выглядели его глаза, очерченные уродливыми темными кругами. Они светились в полумраке, подобно глазам хищного зверя, хотя раньше для этого требовалась абсолютная тьма.

Встретившись с ним взглядом, Катя почувствовала, как по ее коже побежали мурашки. Усталость немедленно отошла на второй план, уступив место страху.

Чуть поколебавшись, Лесков медленно отступил на пару шагов назад, пропуская девушку в свою комнату. В этом немом действии было нечто жуткое, словно тигр пропускал в свою клетку добычу. И в ту секунду Кате снова вспомнились слова Оксаны, будто энергетика Дмитрия изменилась. Она не знала, насколько опасен этот другой Дима, но, глядя на него, девушка почувствовала, как ее сердце сжимается. Теперь вместо страха ее внезапно затопила жалость к этому глубоко несчастному парню.

— Спасибо, что открыл, — еле слышно произнесла девушка, не сводя с Дмитрия взгляда. Он не ответил, лишь отступил еще на несколько шагов, словно почувствовав ее скрытый страх.

— Тебе нужно что—то поесть, — продолжила Белова, теперь уже окидывая взглядом когда—то идеально прибранную комнату. Первым делом Кате бросились в глаза валявшиеся на полу пустые бутылки и осколки разбитой кофейной чашки. Видимо, Лесков случайно смахнул ее со стола, когда, будучи нетрезвым, пытался подняться с кресла.

«Что же ты с собой делаешь?» — в отчаянии подумала Катя. В это мгновение ее поразило, что она, пусть и ненадолго, но все же испытала страх по отношению к человеку, которого так сильно любила. Неужели Дима, находясь в таком состоянии, мог кому—то навредить? Конечно же, нет. Разве только себе. Не нужно было обладать способностями Вайнштейна, чтобы почувствовать, насколько же ему сейчас плохо. И Катя мысленно злилась на себя за то, что не может найти подходящие слова утешения.

Сейчас он стоял у стены, напоминая затравленного зверя, который угодил в капкан, и которому так хотелось помочь освободиться. Тогда Катя поставила поднос на край стола и осторожно приблизилась к нему. Но теперь парень даже не взглянул на нее. Его взгляд уткнулся куда—то в пол, словно и не было никакого посетителя.

— Дим, — мягко произнесла она, желая вывести его из этого состояния. — Всё, что произошло — это страшно и… чудовищно несправедливо. Мне…

В этот момент голос Кати снова предательски дрогнул, но она заставила себя договорить.

— Мне очень жаль, что Эрики больше нет. Хоть мы и не были подругами, но… Я знаю, как ты относился к ней, и каково тебе сейчас… Но, Дим, от того, что ты здесь один — легче не станет. Нельзя вот так просто запереться от всего мира. Я уверена, что Эрика не хотела бы видеть тебя таким. Как и все мы, она любила тебя именно за твою силу. За твое умение бороться и не отступать.

Дмитрий не ответил. Казалось, он обратился в мраморное изваяние, и каждое слово, произносимое Катей, звучало где—то вдалеке и не находило отклика в его сердце. Белова будто разговаривала с пустым местом, и тогда, подавшись эмоциям, девушка неожиданно повысила голос.

— Дима, посмотри на меня! — требовательно произнесла она. — Ну же!

Парень не отреагировал, и тогда Катя приблизилась к нему практически вплотную и, коснувшись его лица, заставила посмотреть ей в глаза.

— Ты не один, понимаешь? — прошептала она, накрыв ладонями его скулы. — С тобой — твои друзья: Иван, Рома, Альберт… Мы все любим тебя! Господи, Дим… Ты довел нас досюда, а мы будем вести тебя дальше. Только не нужно сдаваться! Мы не сможем без тебя… Я не смогу…

В этот момент Катя почувствовала, что больше не может сдерживаться. Эмоции окончательно захлестнули ее, и слезы отчаяния потекли по ее щекам. В этих слезах было все: страх, боль, усталость, беспомощность и, конечно же, жалость по отношению к человеку, которого она безумно любила. Дрожа всем телом, девушка закрыла лицо руками, пытаясь успокоиться. Она не могла видеть лицо Дмитрия, взгляд которого внезапно сделался осмысленным. Он смотрел на Катю так, словно впервые увидел ее, а затем девушка почувствовала, как Дима неуверенно обнял ее. Это не были объятия двух влюбленных — скорее близких друзей, которые попали в беду и никак не могли найти выход. Катя прижалась к нему, как маленькая девочка, стискивая в пальцах ткань его рубашки, в то время как Лесков едва ощутимо касался ее спины. Ни у одного из них больше не было слов. Но было что—то большее, что нельзя озвучить.

Глава III

После разговора с Катей легче не стало. Это только в фильмах главный герой поднимается с колен под пафосную музыку — на деле же подобные разговоры сродни наклеенному пластырю на глубокую рану. И вроде бы что—то сделано, но боль никуда не уходит.

Когда Белова покинула комнату, Лесков еще несколько минут задумчиво смотрел на дверь, после чего опустился в кресло. Слова девушки о том, что он нужен своим друзьям, немного отрезвили его. Но затем подкинули вопрос, от которого Дмитрию снова сделалось не по себе: а что он, собственно, может им предложить? Защиту? Поддержку? Надежду на счастливое будущее? Черта—с—два!

Война была проиграна. Да, пускай Петербург и выдержал первую «зачистку», но, быть может, лучше сразу умереть, чем ожидать второго удара, не имея ни боеприпасов, ни лекарств, ни продовольствия? А ведь это была лишь первая, так сказать, пробная атака «процветающих». Тем же способом Золотой Континент уничтожил Берлин: сначала ударил по основным станциям, а затем, когда «овцы сбились в кучу», попросту добил.

В живых остались лишь те, кому посчастливилось оказаться подле Кристофа. Телекинетические способности этого полукровки уберегли людей от пуль «ликвидаторов». Однако такой вот Кристоф был один, а роботов «процветающих» — сотни. Ну хорошо, были еще Вика и Жак: маленькая девчушка, которая от страха забыла, как сражаться, да молодой, неопытный и чертовски трусливый француз. В отличие от Шульца Жак предпочел держаться от своих соотечественников подальше и спасся лишь потому, что не геройствовал. Иными словами, он был кем угодно, но только не солдатом, готовым пожертвовать собой во благо других.

Сидя в кресле, Дмитрий скользнул взглядом по пустым бутылкам, а затем обратил внимание на поднос, оставленный для него Катей. Он не помнил, когда ел в последний раз, и даже сейчас чувство голода не спешило о себе напомнить. В данную минуту Лесков охотнее предпочел бы еде бутылку коньяка, пускай даже самого дешевого. Алкоголь делал главное — помогал не думать и таким образом выступал в роли противоядия для человека, насквозь отравленного собственными мыслями.

Но теперь все бутылки опустели, и Дмитрию ничего не оставалось, как пройти в соседнюю комнату и улечься на кровать. Сон не шел, поэтому какое—то время мужчина равнодушно изучал взглядом потолок, задаваясь вопросом, что делать дальше. И вообще, будет ли это самое «дальше»? Вполне возможно, что роботы «процветающих» прямо сейчас направляются под землю, чтобы совершить последнюю зачистку.

Он не знал, сколько времени провел, погруженный в свои размышления, когда требовательный стук в дверь нарушил тишину.

«Снова Иван…», — промелькнуло у Дмитрия в голове, однако в этот раз мужчина ошибся. Из—за двери до него донесся знакомый мужской голос с характерным американским акцентом.

— Неловко отвлекать вас от вашего отшельничества, Барон, но я подумал, что вам может быть интересно то, что я вам сейчас скажу.

Это был Эрик Фостер — человек, появление которого стало для Лескова откровенной неожиданностью. С того дня, как случилась первая «зачистка», Дмитрий не видел его. Наемник не присутствовал на отпевании погибших, и, наверное, был единственным знакомым Димы, кто не пытался выразить соболезнования или поговорить с ним через дверь. До этого момента.

Странная тревога охватила Лескова, и он, уже не особо задумываясь над своими действиями, поспешил открыть Фостеру дверь. В первое мгновение Эрик даже усомнился, что перед ним стоит тот самый Черный Барон: Дмитрий утратил свой лоск, которому американец завидовал в первое время, от него разило алкоголем, под глазами залегли темные круги.

Несколько секунд он и Эрик пристально смотрели друг на друга: Дмитрий — выжидающе, наемник — с любопытством, после чего последний криво усмехнулся.

— Так у вас даже не заперто, — заметил Фостер. — А еще говорили, что вы к себе никого не пускаете. Или же это только ко мне такое особое отношение? Надо признаться, мне чертовски лестно.

— Что вам нужно? — прервал его разглагольствования Лесков.

— Это не мне, а скорее вам нужно.

С этими словами Эрик бесцеремонно прошел в кабинет и, обернувшись на Дмитрия продолжил:

— Так как никто в этом гадюшнике не желает меня слушать, пришлось обратиться к единственному трезвомыслящему человеку. А именно — лично донести до вас, что несколько идиотов во главе с Кристофом Шульцом отправились на поверхность, чтобы подохнуть за пузырек йода и несколько пластырей. В толпу этих идиотов неожиданно затесался и ваш близкий друг, Бехтереу. И мой бывший начальник, отчего я, надо признаться, до сих пор испытываю моральную травму. Что—что, а я никак не мог представить, что Фалько добровольно вступит в отряд самоубийц.

Услышав эти слова, Дмитрий переменился в лице. Новость о том, что его друзья ушли на поверхность, даже не сообщив ему, подействовала, как отрезвляющая пощечина. В то время, пока он, Дима, пытался забыться на дне бутылки, Кристоф и остальные искали способы, как защитить станцию и помочь раненым. А ведь для Шульца эти несчастные люди даже не были соотечественниками. Ровным счетом, как и для Матэо.

— Проклятье, — севшим голосом прошептал Дмитрий. — Куда они пошли?

— В «Гостиный Двор», — мрачно отозвался Фостер, после чего, криво усмехнувшись, добавил: — Знаете, я бы не стал вас тревожить, если бы не новость о том, что Шульц забрал с собой еще и Жака, второго телекинетика, тем самым лишив нашу станцию последней защиты. И плевать он хотел, что малышка Бехтерева не выстоит одна против целой армии! Вот скажите мне, Барон: каким образом Шульц может двигать предметы силой мысли, если у него катастрофически не хватает мозгов? Где этой самой мысли развиваться?

Лесков проигнорировал гневное восклицание наемника. Услышав, куда отправились его друзья, он бросился к столу и вытащил из верхнего ящика планшет размером с лист А4.

— Покажи мне местоположение Эс Пэ 79, — поспешно произнес он, после чего снова обратился к Фостеру. — Как давно они ушли?

— Они мне не докладывали. Я услышал об их вылазке из болтовни двух солдат и сразу поспешил к вам. Возможно, еще не поздно развернуть их…

С этими словами Фостер приблизился к Дмитрию и взглянул на экран планшета. На карте наконец отобразились зеленые точки, символизирующие солдат. И в ту же секунду Эрик крепко выругался, а Лесков почувствовал, как земля уходит у него из—под ног. Система определила, что группа уже достигла «Гостиного Двора», вот только были они не одни. Вокруг них плотным кольцом горели двадцать три вражеские точки — и это лишь те, которых зафиксировали камеры, встроенные в защитные шлемы.

— Дерьмо! — вырвалось у Фостера. — Вот дерьмо!

Он взглянул на Лескова, и в его глазах отчетливо отразился страх. Не нужно было быть великим стратегом, чтобы понять, что группа обречена, и теперь Спасская лишилась последней защиты. Вика Бехтерева попросту не сможет отразить второе нашествие механических солдат в одиночку. А на Лунатика нельзя было рассчитывать: мальчик настолько ослабел, что практически постоянно находился без сознания. Его разместили в правительственном госпитале, в единственном помещении, где еще сохранилось оборудование и какие—то лекарства.

— Что теперь делать, Барон? — хрипло прошептал Фостер. — Без телекинетиков мы все подохнем. Я… Я больше не знаю, как можно выжить в наших обстоятельствах.

Всю его насмешливость, как рукой сняло. Эрик надеялся, что Лесков успеет вмешаться и вернуть группу на базу, но теперь всё было кончено. В отчаянии парень смотрел на Барона, надеясь, что тот придумает какой—нибудь выход. Но Дмитрий молчал. Пораженный увиденным, он даже не заметил, как планшет выскользнул из его рук и с мягким стуком упал на ковер. В голове пульсировала одна—единственная мысль: Иван погибнет! По его вине. Если бы он не закрылся в своей комнате, наплевав на все, Бехтерев не пошел бы на поверхность вместе с остальными.

Фостер что—то говорил на фоне, словно пытался достучаться до своего собеседника, но Дмитрий уже не слышал его. Все отступило на второй план, оставляя после себя лишь биение сердца. Быстрые, мощные удары, совсем не типичные для обычного человека.

А затем Дмитрий словно наяву ощутил теплый морской ветер. Даже воздух как будто сделался соленым. Перед глазами возникла скала, напоминающая клык, и выщербленные в ней ступени. А еще оглушительный шум волн, которые вцепились в его тело своими холодными зубами. Вода захлестывала его с головой, швыряла о камни, и он должен был погибнуть, если бы не.

— Лескоу, что с вами такое? — воскликнул Фостер, заметив, как глаза Дмитрия расширились, и он беспомощно оперся ладонью о поверхность стола. Вторая рука Лескова судорожно стиснула ткань рубашки в области сердца.

— Лескоу, вы.

— Мне нужен код от правительственного сейфа, — внезапно перебил его Дмитрий. Голос его прозвучал как—то глухо и незнакомо. Он все еще смотрел в одну точку, пораженный, напуганный и. Восхищенный, словно ученый, совершивший величайшее открытие.

— Не понимаю, к чему вы.

— Код, Фостер! — снова прервал его Дмитрий, теперь уже более требовательно. — Найдите Вайнштейна, пусть он назовет код. Мне нужны оставшиеся ампулы «эпинефрина».

— «Эпинефрина»? — растерянно переспросил Эрик. — Какой к черту «эпинефрин»! Против «ликвидаторов» он вам не поможет, а к Шульцу и французу нас даже близко не подпустят. Я понимаю, что вы хотите обколоть их сывороткой, чтобы они стали сильнее, но роботы расстреляют нас раньше.

— Делайте, что я говорю! Заберите ампулы и отправляйтесь к восьмой лифтовой шахте. Я пока активирую поезд.

— Мы. мы поедем на метро? Постойте, я все равно не понимаю! Скажите, что вы задумали? Вы же не чокнулись, правда? Вы же понимаете, что мы не сможем передать им ампулы! Мы тупо подохнем!

— Я знаю, как призвать на помощь кайрама.

Несколько секунд Фостер стоял, как громом пораженный. Он готов был услышать, что угодно, но только не название инопланетной расы, на которую отчаявшиеся люди возлагали последнюю надежду. Дмитрий произнес это так легко и уверенно, словно был лично знаком с этими крылатыми созданиями. Или же он вконец свихнулся?

Эрик уже приоткрыл губы, желая задать очередной вопрос, но красноречивый взгляд Лескова заставил его передумать. Тогда американец растерянно кивнул и бросился на поиски Вайнштейна. Врач должен был лежать в одной палате с Ермаковым—младшим, где—то на этаж ниже, поэтому найти их не составит труда. Другой вопрос, расколется ли чертов «энергетик»? И еще более важно: как Лесков собирается призвать на помощь кайрама? Правда ли это, или сказанное — всего лишь попытка заставить его, Фостера, подставиться ради кучки идиотов. Нет, тогда бы Лесков использовал внушение…

Тем временем Дмитрий был занят тем, что активировал единственный уцелевший поезд.

Несмотря на свое требование — беречь электричество, Лесков ни на секунду не колебался, собираясь задействовать целый вагон для себя и своих друзей. На данный момент ему было плевать, что скажут люди. Мир сузился только до нескольких имен и одного кайрама. Дима не реагировал и на вопросы, которые доносились до него, пока он шел по коридорам правительственного здания — лишь раз остановился, чтобы приказать дежурному допустить Фостера к сейфу.

— Поезд — это общее имущество всех станций, — вмешался один из солдат, заметив, что Лесков несанкционированно активирует восьмую лифтовую шахту. — Вы должны запросить разрешение у представителей совета.

— Нет больше никакого совета, — отозвался Лесков, демонстративно подтверждая активацию поезда. Затем он перевел на солдата взгляд медных глаз, и тот послушно отступил. Спустя несколько минут появился Эрик. Тяжело дыша от быстрого бега, он протянул Дмитрию футляр с заветными ампулами, после чего произнес:

— Я в шоке! Вайнштейн даже не спросил, зачем мне код… А ведь всегда был таким дотошным. Неужто считал мою энергетику?

— Скорее мою, — равнодушно ответил Лесков, замечая, как к ним приближаются солдаты, теперь уже с целью задержать их. Конечно же, нужно было объяснить свое решение покинуть станцию и уж тем более — активировать единственный уцелевший поезд. Однако в этот раз Дмитрий решил ограничиться внушением страха.

Вскоре он и наемник скрылись в кабине лифта, и тогда Эрик снова попытался выяснить, что задумал этот чокнутый русский. Глядя на то, как Дмитрий подготавливает шприц для первой инъекции, Фостеру сделалось не по себе. Неужели «эпинефрин» каким—то образом влияет на связь с кайрамами? И что это за такой «чудо—телефон», который срабатывает только после укола? Всё происходящее походило на какой—то сюрреалистический бред, а Лесков еще больше усугублял это сходство своим молчанием.

Только в поезде Барон наконец обратился к своему встревоженному спутнику. Он отложил планшет, по которому следил за своими друзьями на поверхности, и тихо произнес:

— Когда я уберу роботов, отведите группу к поезду и возвращайтесь на базу.

— Вы уберете? Черт возьми, Дмитри, я не понимаю этих ваших загадок. Говорите прямо: я не очаровательная барышня, которую нужно развести на романтическую ночь! Там, на поверхности, как минимум двадцать три боевых единицы. С чего вы решили, что кайрам придет нам на помощь?

— Потому что я всё вспомнил.

Губы Лескова тронула странная улыбка, а уверенность, прозвучавшая в его голосе, настолько поразила Фостера, что он не нашелся, что ответить.

— Чтобы добиться того состояния, мне потребуются всего четыре ампулы, вколотые без длительных временных промежутков, — задумчиво продолжал Дима. — Тогда меня спасла лишь передозировка и всплеск природного адреналина. Как—никак падение с высоты.

«Да о каком состоянии, черт возьми, идет речь?» — хотел было спросить Эрик, однако, взглянув на Лескова, он понял, что уже знает ответ. И в глубине души всегда знал. Сознание противилось принять подобную мысль, потому что годы, проведенные в лаборатории США, научили его верить в то, что полукровки не могут обращаться в истинную форму. Ученые потратили немало времени, пытаясь найти способ, как передать силы «иных» обычным людям, и заставить полукровку обратиться в кайрама. Вот только среди этих ученых не было ни одного «энергетика». В отличие от химиков, которые ориентировались преимущественно на результаты проведенных опытов, Вайнштейн фиксировал малейшие изменения энергетики Дмитрия. Именно поэтому, когда в его палату ворвался Фостер и потребовал назвать код от сейфа, Альберт не задал ни единого вопроса. В этот момент он отчетливо почувствовал, как энергетика Лескова снова изменилась, напоминая ту, что ощущалась на Калифорнийском полуострове. Альберту не нужно было ничего спрашивать, чтобы понять, что «истинный» находится на Спасской.

Когда поезд остановился на станции «Невский Проспект», Дмитрий в который раз посмотрел на планшет, умоляя провидение дать ему еще пару минут. Кольцо роботов теперь оставалось неизменным, что означало, что Кристоф и Жак могли только защищаться. Ни одна вражеская точка больше не погасла, зато поредела группа солдат. Четверо погибли, но точка Эс Пэ 79, обозначавшая номерной знак Бехтерева, все еще двигалась.

Выбравшись из вагона, Дмитрий бегом бросился к выключенному эскалатору, ведущему на поверхность. Он не обращал внимания ни на окоченевшие трупы под его ногами, ни на Фостера, который заметно отстал, брезгуя наступать на мертвецов. Эрик нагнал Лескова только когда тот уже выбежал на улицу и начал вкалывать себе ампулу за ампулой.

Тем временем на территории «Гостиного Двора» вовсю шло сражение. Истратив все боеприпасы, которые у них были, Иван, Матэо, Жак, Кристоф, Руслан, а так же еще несколько солдат со Спасской были вынуждены скрываться под телекинетическим барьером. Жак прекратил уничтожать роботов лишь в тот момент, когда почувствовал, как у него носом пошла кровь. Так было всегда, когда он использовал свои способности слишком долго. В свою очередь Кристоф все еще держал невидимый купол, который под градом выстрелов и взрывных волн начал

предательски подрагивать. Сумки с лекарствами, которые мужчины сумели собрать, теперь небрежно валялись на земле.

— Жак, помоги мне! — в отчаянии воскликнул Шульц, чувствуя, что защитный барьер начинает слабеть. Голова нещадно болела, словно в нее вонзали раскаленные спицы, но мужчина еще пытался сдержать атаку врага. Он вытянул руки вперед, будто желая укрепить невидимую стену, но на самом деле эта была лишь жалкая попытка удержать концентрацию.

«Как дирижеры», — шутил Вайнштейн на тему подобного размахивания руками. Но сейчас Кристоф был рад, что вспомнил об этой неуместной шутке: барьер немного стабилизировался. В свою очередь Жак, стерев с лица кровь, поспешил укрепить его.

— Это бесполезно, — еле слышно произнес Матэо, с ненавистью оглядывая окруживших их роботов. — Они не уйдут до тех пор, пока нас не уничтожат.

— Что, предлагаешь выйти им на встречу? — вырвалось у Руслана. — Надо найти способ, чтобы как—то отвлечь их, как—то обмануть. Да, Иван? Надо что—то предпринять!

Бехтерев не ответил. Он судорожно стискивал в руках автомат с пустым магазином, прекрасно понимая, что испанец прав. Это было откровенным безумием — пойти за лекарствами, в то время как на поверхности рыщет столько «ликвидаторов». «Процветающие» словно сгоняли их с соседних территорий, желая нанести финальный удар по Петербургу.

В тот же миг Иван подумал о дочери. Она не хотела отпускать его, даже несмотря на то, что Адэн, Ромка и отец Макса Лосенко нуждались в лекарствах. Тогда, видя, что ее слезы не приносят результата, Вика попросилась пойти вместе с ним. И, наверное, впервые с того дня, как Иван забрал девочку из квартиры Алины, она была настолько напугана. Вика наконец увидела истинное лицо войны, ее голодные жадные до крови глаза, и ужаснулась. Это существо, этот зверь, взращенный несколькими богатыми людьми, вырвался на свободу и теперь уничтожал всё на своем пути. И даже она, полукровка, которая умела разделять воду на капли, оказалась бессильна.

Но эти мысли немедленно испарились, когда темноту внезапно разорвала огненная вспышка. Столп пламени обрушился на роботов, и Иван буквально кожей ощутил его тепло. В одно мгновение механические солдаты превратились в оплавившиеся груды металла, а снег вокруг них — в пар. Из—за него толком ничего не удавалось разглядеть, но шквал выстрелов, направленный на телекинетический купол, разом прекратился. «Ликвидаторы» распознали более опасного врага и сконцентрировали внимание на нем.