Мудрец и король (любительская редактура)

— Вот. Птицелов! — смущенно, но не без потаенной гордости пояснил Свен-Одар, указав заскорузлым пальцем на груду кожи и железа. — Не доделал малость.

Заезжий боевой маг не расхохотался в голос только потому, что грозный старик все еще стоял напротив, угрюмый и недвижимый как скала.

Смых с шумом втянул в легкие пыльный воздух, провел ладонью по шее, выдернул цветную занозу и с размаху швырнул окровавленную стекляшку оземь.

— Коли согласен на крохобора поохотится, так догоняй, — сказал он. — О цене договоримся. Задатков не даю. Не проси.

И, ни на кого не глядя, направился к выходу. Мастер Свен-Одар, счастливо избежавший гибели от руки старого фермера, но так и не дождавшийся объяснений присел на корточки, что-то ласково зашептал, всхлипывая и утирая слезящиеся глаза, бережно поднял своего драгоценного птицелова за каркас и, сгибаясь под тяжестью изделия, потащил его в дальний угол. Светлый господин Хассет оглянулся на мастера, ухмыльнулся и вплотную подошел к красномордому законнику.

— Звал кого? — тихо уточнил он.

— Д-да, ваша светлость, — прошептал десятник, проклиная момент, когда рванул с шеи вестовой медальон.

На груди Хассета, у самого сердца, отчетливо горела трехмерная печать клана королевских ищеек. Многолучевая звезда светилась ровно столько времени, сколько понадобилось деревенскому законнику, чтобы рассмотреть ее во всех деталях. А потом погасла, как не было.

— Надеюсь, не зря, — многозначительно сказал гость. — «Вашей светлостью» патриарха Фаттен-Эль-Ривана будешь величать, когда он тебя лицезреть соизволит. А я тебе сейчас даже не «светлый господин», а так, боевой маг Хассет — временный союзник из пришлых. Проболтаешься — язык сгниет, договорить не успеешь. Понял?

— Да, свет… маг… господин… Хассет.

— Лучше, — констатировал представитель могущественного королевского клана. — К лекарю собирался?

— А? — парень дотронулся пальцами до обожженного лица и посмотрел на руки. После дикой скачки и короткой, но яростной возни со Смыхом тонкие пузыри полопались, опаленная кожа сочилась сукровицей. — Да не, с чем тут к лекарю-то, сам справлюсь, обучены.

— Правильно, не ходи, — одобрил собеседник. — А где твой начальник из законников? Что-то я его здесь не наблюдаю.

— Не может он, — смущенно пробормотал десятник.

Хассет обвел глазами все еще пыльное помещение, из дальнего угла которого доносилось бульканье, позвякивание железа и невнятные причитания, посмотрел вслед ушедшему мужику и с сомнением прикусил губу. В то, что вызов ложный, а верные подданные его величества отмутузили друг друга исключительно по пьяни, он почти не сомневался.

— Через несколько голов со своим вестником прыгаешь, дубина, — проворчал он. — Где начальство, спрашиваю?

— Виноват! — гаркнул законник и упрямо замолчал, хлопая опаленными ресницами.

Своего сотника, который рано или поздно протрезвеет, вернется к служебным обязанностям и начнет с подчиненных десятников три шкуры драть, он боялся куда сильнее полумифических королевских ищеек и взбесившихся крохоборов со всей их магией. Хассет недовольно дернул острым плечом, вздохнул, несколько раз хлопнул себя кончиком хлыста по пыльному голенищу и поднял голову, откинув челку со лба.

— Ладно! Хрен с ним, с сотником. Бери этого сизоносого мастера, выходите оба, на ферму поедем — серебро на жизнь зарабатывать. Кто такой крохобор?

И десятник начал обстоятельный рассказ. Примерно с середины Хассет перестал отпускать язвительные замечания. Окончание истории он выслушивал на заднем дворе, под навесом, где смирно стояли, дожидаясь покупателей, недоделанные крохоборы. Большая часть неутомимых сельхозтруженников была слеплена из материалов заказчиков и представляла собой совсем жалкое зрелище. Лишь штучные экземпляры могли похвастаться струганными досками и обилием металлических деталей. Разнообразие форм и размеров, а так же количество тощих ног, зачастую — нечетное, поражало воображение. Парочка крохоборов, связанных тонкой цепочкой, стояла у самого выхода и нетерпеливо приплясывая на месте в ожидании хозяев. Рядом с клеймом мастера на бортах красовался выжженный знак солнца — этим изделиям предстояло трудиться лишь от зари до зари. Нодара в округе, конечно, почти любили за честность и щедрость, но зная о причудах мастера, редко доверяли его творениям работу без присмотра.

Десятник закончил рассказ и убрал в чехол выведенный из строя боевой посох, который только что демонстрировал королевской ищейке. Хассет молчал. Крохоборы звякали металлическими деталями и поскрипывали деревянными. В ветхой пристройке шипело и булькало единственное творение мастера, которое он изготовил для личных нужд — самогонный аппарат. Свен-Одар, сраженный пережитым ужасом и доброй порцией спиртного, раскатисто храпел в обнимку с птицеловом, которому не суждено было поймать ни одной птицы.

— Значит, мастер здесь не при чем, — не то спросил, не то констатировал Хассет.

— Да, господин… маг.

— На слово людям веришь или насквозь их видишь? — усмехнулся собеседник.

— Старому Смыху горе глаза застит — сын при смерти, — сказал десятник, — но и он, как поостыл немного, так и плюнул на мастера. Да и не был он уверен, иначе Нодара я бы с вилами в боку нашел. Я ведь поначалу так и подумал, что убьет.

Тем временем, из неработающей кузницы выползло круглое железное блюдо на шести львиных лапах, остановилось посреди двора, выбросило тощие опорные штанги, завертело шестеренками, и с маслянистым шорохом встало вертикально, продемонстрировав изумительной красоты циферблат с выгравированной картиной охоты. Обе ржавые стрелки беспомощно болтались на шести часах. Из окошечка, раскрывшегося под цифрой двенадцать, бесшумно высунулся лакированный черный клюв и оглушительно каркнул.

— Это еще что?! — спросил Хассет, вздрогнув от неожиданности.

«Два часа по полудни! — возвестило чудище, дернув сломанными стрелками. — День скоро начнет заканчиваться, вечер приступит к наступлению, — внутри часов кто-то откашлялся и задумчиво добавил, — будет ли ночью Луна со звездами? Вопрос времени. Важный вопрос. Время не ждет, не идет и не течет — оно наступает!» — торжественно закончил клюв и спрятался обратно. Створки захлопнулись. Гравированное блюдо со стоном опрокинулось и поползло обратно в кузницу, втягивая опорные штанги.

— Алхимические часы, — рассеянно пояснил десятник и отчаянно зашевелил полными губами, что-то мучительно вспоминая. — Не, не алхимические… Как их там… Во точно! — обрадовался он, не без труда обнаружив в глубинах памяти мудреное словцо. — Философические они, господин маг! Так Нодар и объяснял. Говорят в семь утра, в два дня и в полночь… И всегда — разное. Он их нашему голове хотел подарить — несколько лет над ними работал, да тот не взял. С тех пор по двору бродят, вон заржавели совсем.

Хассет молча проводил взглядом уползшее обратно в кузницу чудо механики, магии и философской мысли, бесхитростно спаянное в единое целое. «Крохобор-убийца, птицелов и философские часы? — подумал он, глядя на кругломордого законника, безвинно хлопавшего обожженными ресницами. — Конец тебе и твоему сотнику, брюкву ему в задницу! Узнаете, как клановыми медальонами раскидываться»!

— Один поеду, — процедил он сквозь зубы. — Не пристало боевому магу с кем попало серебром делиться.

— Да, господин маг Хассет, — пролепетал десятник. — Может, вашей милости дорогу к Смыхову хозяйству подсказать?

— Без тебя найду. Ступай домой, законник. Про язык за зубами не забудь. Не то второй раз встретимся, — пообещал он и, не оглядываясь, направился к выходу.

За распахнутыми воротами нетерпеливо бил копытом широкогрудый мышастый конь. Темногривый, лоснящийся, какой и должен быть у странствующего по Восьмой провинции боевого мага. Сам не доедай, а коня — содержи. Иначе другой вольнонаемный опередит — ни славы, ни денег не достанется. А внушительный список побед — есть ключ к поступлению на службу в королевский клан. А кто ж не стремится в королевский клан? Деньги там другие, амуниция и лечение за казенный счет.

— Отменную бредятину мне тут рассказали, дружок! — шепнул Хассет на ухо мышастому, пустил его крупной рысью прямо в дрожащее марево заклинания, и человек и конь растаяли в тени деревьев, лишь облачко пыли заклубилось над вымершим от жары проселком.

Хассет привстал на стременах, натянул поводья и похлопал по шее тревожно фыркавшего кланового скакуна. Конь шумно дышал, словно старался выжать из легких остатки магии перемещений. Впереди за низкорослыми яблоневыми садами виднелись крыши Смыховых построек, а еще чуть дальше — почти ровный прямоугольник злополучного брюквенного поля, по которому перемещался сгусток чужеродной магии, заключенный в деревянное детище придурковатого мастера Свен-Одара. И чем дольше Хассет всматривался, тем меньше нравилось ему зрелище, представшее перед глазами. Он тронул поводья и съехал с дороги в густые заросли, чтобы раньше времени не попасться Смыху на глаза. Воинственный старикан как раз спускался с пригорка, погоняя спотыкавшуюся от усталости кобылу.

«Это не клановая магия. И уж конечно, не работа мастера. Что это вообще такое»?! — думал Хассет, прислушиваясь к неровному перестуку копыт. Пять минут назад он злился на деревенского дуболома-десятника, осмелившегося призвать на помощь королевскую ищейку, а сейчас, нервно отмахиваясь от роившейся в кустах мошки, сомневался, хватит ли ему сил и знаний, чтобы справиться с чуждой энергией, заключенной в деревянное пугало, вычислить ее источник и отыскать мага, игравшего такими силами. Его уровень должен соответствовать верхним ступеням королевских кланов. Чем мог насолить волшебнику такого ранга угрюмый фермер с севера? И почему его могущественный враг не довел дело до конца, вдохнув в крохобора лишь рваный лепесток незавершенного заклинания?

Времени было в обрез. На рассвете уходил на осколки караван, который в числе прочих нанялся охранять боевой маг Хассет. С минуту он перебирал в руках повод, не зная как поступить. То, что тревожный вестник десятника вышел именно на него, означало, что поблизости нет других королевских ищеек, либо они настолько заняты, что не смогли принять сообщение. Или оказались хитрее или выше рангом и сразу переслали его крутившемуся поблизости сыщику второй ступени.

Он подтянул повод и с досады саданул коня пятками так, что тот, ничуть не заботясь о комфорте всадника, ломанулся на дорогу прямо сквозь кусты и в два счета догнал кобылу Смыха. К концу разговора упрямый старикан истово поклялся ничего не предпринимать и никого не подпускать к крохобору — королевские ищейки иногда бывают очень убедительны.

Хассет спешился у ворот, отстегнул седельную сумку, накинул на плечо и потрепал мышастого по шее: «Экий ты у меня приметный, — подумал он, бросив Смыху поводья, — настоящий боевой конь. Сейчас получишь на фермерском дворе свою порцию славы. Будут вокруг тебя приплясывать, языками цокать и по коленкам себя хлопать, приговаривая: „Ай да конь! Что за кони у этих боевых магов! Огромные, злющие. Мясом, что ли они их кормят“?» Хассет ухмыльнулся и пошел прочь от фермерского дома.

Смых еще некоторое время недоверчиво глядел вслед господину магу, прежде чем развернуть свою кобылку и направить ее прямиком во двор, ведя недовольного жеребца в поводу. У белобрысой глаза так и сверкнули, как мышастого жеребца увидела. Зарделась вся, словно замуж за него собралась. Нелюдь, а не девка! На парней бы так смотрела.

Выстраивать защиту вокруг брюквенного поля Хассет не стал. Крохобор и не думал его покидать и нападать на людей. Он честно делал свою работу, накрепко связанный клеймом мастера. «Вот тебе и деревенский техномаг! — восхитился сыщик, рассматривая разрозненные завихрения чужеродной магии, периодически вырывавшиеся за пределы деревянного корпуса подобно языкам пламени. — Если бы не его клеймо — эта тварь скакала бы сейчас по всем окрестностям. Ничего себе силища у старого пьяницы! Дурак ты, фермер Смых. Благодарить мастера должен и умолять, чтоб знак Луны рядом с солнышком выжег, чтобы твой крохобор и ночью из-под контроля не выходил».

Хассет сошел с дороги, смахнул пот со лба, нетерпеливо сдул роящихся мошек из-под дрожащей пленки морока, достал из сумки шарик размером с куриное яйцо, швырнул на землю и шагнул в белесое пятно, раздавив ногой хрупкую скорлупку. Прозрачная многолучевая звезда развернулась из задымившейся лужицы и заключила в себя человека. Видимые только у основания, ее лучи задрожали, готовые мгновенно растянуться на десятки миль вокруг.

— На четыре стороны света! — нехотя произнес Хассет.

«Терпеть не могу обезличенный поиск», — успел подумать он, прежде чем превратился в прибежище для сотни прозрачных ветерков, зашелестевших по окрестностям. Перед глазами мелькнуло бледное лицо, искаженное мукой, окровавленная повязка, и оранжевая вспышка обожгла Хассету правый глаз. Он ахнул, выровнял дыхание и медленно отвел фантом за пределы опалесцирующего студня.

«Идиот», — одними губами сказал он себе. Кто, как не сын Смыха наиболее тесно контактировал сегодня с чужой волшбой! И его, и местного законника надо было заранее исключить из поиска. Красномордый десятник, растерянно хлопающий опаленными ресницами, вслед за Смыховым отпрыском растворился в мутном киселе.

Хассет сосредоточился. Белые пятна человеческих лиц замелькали перед ним, перемежаясь с разноцветными брызгами магии местных мастеров. Прозрачные лучи, едва касаясь тех и других, неслись дальше легкими дуновениями разогретого воздуха, пока не опутали бесплотными струями щуплую фигурку. Хассет с сомнением вгляделся в размытый отпечаток магического рисунка. Это, конечно, не автор заклятия и не исполнитель. Возможно, свидетель применения магии. Скорее всего кто-то, кто видел десятника, схлестнувшегося с крохобором. Похожих следов Хассет обнаружил на ферме Смыха видимо-невидимо. Он прикрыл глаза, вглядываясь в размытый образ местного паренька. Мальчишка, носивший отпечаток, стоял на фоне ярко-синей кляксы, показавшейся Хассету, тонувшему в разноцветье местных мастеров, очень знакомой.

Бесцветные лучи, разбежавшиеся уже на сотни миль, истончались и провисали, требуя силы самого мага в помощь выдыхающемуся заклинанию. «Ну хорошо, — прошептал он, сворачивая расползавшееся поисковое заклинание в тугой направленный щуп, — где ты сейчас»? Перед глазами встал сарай мастера, весь в люминесцентно-синих брызгах его чудаковатой магии, задрожал, осел и провалился во мглу вместе с тенью мальчишки. Все-таки Свен-Одар причастен! Хассет подхватил с земли сумку, и шагнул в самый центр мастерской. Между деревьями раздался глухой хлопок, качнулись ветви, и морок растаял вместе с королевской ищейкой.

— Да вот он только что ушел! Что вы, господин мой, не надо его сюда обратно, — причитал мастер Свен-Одар.

Был он подавлен всем услышанным, принудительно трезв и время от времени ощупывал голову дрожащими руками, словно проверяя — не притаилась ли где в висках и затылке тяжелая похмельная боль. Сыщик второй ступени клана королевских ищеек Хас-Сеттен, представившийся мастеру полным именем, стоял напротив, заложив руки за спину. Двери мастерской вопреки обыкновению были наглухо закрыты.

— Не надо! — умоляюще повторил мастер. — Раз мой крохобор, я и отвечу, за что мальчишку-то? Бурсов сынишка гонористый, конечно, без отца рано остался, в семье за старшего, но не владеет он ничем таким, так, в подмастерьях у меня ошивается, не без проблеска парень, но не маг он, не мог он такое… Я, я один виноват!

— Если виноват — ответишь, — заверил его Хас-Сеттен, — а мальчишке я ничего не сделаю. Позови его, мастер. Хватит магии на сегодня, пусть добром придет и сам тебе все расскажет. Скажешь, мол, боевой маг интересуется, что за чудная сила в наших лесах обретается, пусть проводит, покажет, без награды не останется. Думаешь, я сюда явился, чтобы детей деревенских пугать? Или в кандалы их заковывать? Этак ты у меня доиграешься до обвинения в речах, порочащих королевский клан, господин Свен-Одар. Зови своего помощника! Живо. И никого сегодня не принимай, я к тебе еще зайду — чтоб ни души тут не было до самой ночи!

Хассет отвернулся, отошел в глубь помещения, двери сарая приоткрылись, скрипнув петлями. Мастер Свен-Одар достал из кармана крылатую вертушку, бережно погрел ее в ладонях и словно птицу подбросил в воздух. С тихим шелестом она упорхнула на улицу вслед за мальчишкой.

— Ты сам-то что думаешь обо всем этом? — спросил Хассет, проводив глазами крылатку.

— Не знаю, что и думать, светлый господин Хас-Сеттен, — отозвался мастер. — Но тот, кто это сделал силен. С моим клеймом непросто справиться, чтобы тебе обо мне ни говорили.

Хас-Сеттен резко обернулся.

— Что ты делаешь в такой глуши, мастер?

— А живу я здесь, господин сыщик. Кажется, это пока не преступление ни перед кланом королевских ищеек, ни перед его величеством.

Свен-Одар усмехнулся и замолчал.

«На обратном пути, — пообещал себе Хассет, — что-то не встречались мне раньше деревенские мастера, у которых в сараях радуги живут. О, а вот и наш подмастерье».

В дверях возник парнишка лет пятнадцати — гибкий, ладный, с хитрецой в глазах, неумытый и нечесаный. Минут пять он переминался с ноги на ногу, очень достоверно изображал, что не понимает, о чем речь идет и многозначительно показывал глазами на непривычно трезвого наставника. Хассет достал из кармана четвертак и демонстративно повертел в пальцах, наблюдая как жадно сверкнули глаза мальчишки при виде серебра.

— Спасибо, мастер, подходит мне твой помощник. Мы пойдем, с глазу на глаз потолкуем, — сказал он, спрятал монету и положил парню руку на плечо, — не побоишься боевому магу услугу оказать?

— А чего мне светлого господина бояться, я что девка-болотница? — спросил парнишка и вызывающе шевельнул плечом. Хассет убрал руку, легонько толкнул паренька к выходу на задний двор и прихватил с верстака седельную сумку.

— Итак, Бурсов сын, позапрошлой ночью ты кое-что нашел, — начал Хассет, когда они остались вдвоем, — ну может, дня два-три назад?

— У меня, между прочим, имя есть, — нагло заявил парнишка и насупился. Он явно трусил, но пока держался.

— Зато мне до твоего имени дела нет, — усмехнулся Хассет, — ты сначала мастером стань, как Свен-Одар, чтоб тебя по имени величали. Покажешь, что нашел и где — четвертак твой. Не покажешь — пеняй на себя.

— Покажу, чего уж теперь, раз Нодар меня с крохобором выследил, — буркнул парнишка и утер нос рукавом, — вот ведь старый хрыч, — сказал он, скрывая за показной грубостью предательскую дрожь в голосе, — мог бы ко мне в долю попроситься, чего сразу боевых магов-то натравливать!

— Каков проступок, таков и ответ, — уклончиво заметил Хассет, — ну?

— Чего ну? На болоте по весне стражники контрабандистов с осколков повязали, все знают! Туда и наши ходили, и хуторские наведывались. Только не нашли ничего.

— А ты, значит, нашел…

— Ну нашел кое-что по мелочи, а чтоб на себе ночью по буеракам не тащить — я у мастера крохобора взял, да и сгонял туда потихоньку. Солнечного клейма на нем не было еще, заказчика не раньше полудня ждали, со Смыховой фермы путь неблизкий. Не знал я, что Нодар за своими крохоборами по ночам следит. Раньше не следил.

— А чего ж ты коня не взял?

— А кто мне коня даст? Если у кого лошадь с конюшни уведут в ночь — наутро все село знать будет. Да и тяжелый он, конь-то, и пугливый — утопнет в болоте, чем потом с хозяином расплачиваться…

— Хитер ты, братец, — усмехнулся Хассет, — до добра не доведет. Может, расскажешь по дружбе что нашел и кому продал?

На физиономии мальчишки отразилась мучительная внутренняя борьба. С минуту он сопел, кусал губы, топтался, наконец, тяжело вздохнул и нехотя сказал:

— Гномичью росянку нашел — целый тюк. Кому продал — того здесь нет, и денег тоже нет, я на них младших накормил и мать на ярмарку свозил в Упряжное. А тебе зачем это, светлый господин?

— А так, справедливость буду восстанавливать, зло наказывать и незаконную торговлю пресекать. Заказ у меня такой нынче, — хмыкнул Хассет.

— Вот правду говорят, что вольнонаемные все не от мира сего, — буркнул мальчишка. — Кто диких драконов ищет, кто девок болотных, один тут и вовсе лешака ловил для барона какого-то южного. А ты, значит, на торговцев охотишься и схроны ищешь?

— Вроде того, — усмехнулся Хассет.

— А ежели первым успеваешь, сам продаешь?

— Когда как.

— И как платят? — живо поинтересовался парень.

— Ты вот что, Бурсов сын. Держись-ка лучше Свен-Одара, да не подводи старика. Он тебе может такое ремесло в руки дать, что всю жизнь и сыт, и цел будешь. А про поиски схронов, что от нелегальных караванов и контрабандистов остаются, забудь. Понятно?

— Угу, — без энтузиазма согласился собеседник, вспоминая золотую серьгу в мясистом ухе перекупщика, тяжелый посох на дорогой перевязи и цепочку с амулетом на шее. От амулета так и веяло защитной магией, делавшей хозяина неуязвимым. Этакому молодцу, наверное, ни разбойники не страшны, ни десятники. Такой наверное, и с нежитью, и с клановыми боевыми магами схлестнуться не побоится — ни чета вольнонаемному. Видал он тех вольнонаемных. Все не при деньгах, неприкаянные, никчемные, на голову больные, зачастую запойные да увечные — нашелся советничек!

— Как схрон нашел? С лесными небось сторговался? — ухмыльнулся Хассет.

— Сам знаешь — чего спрашиваешь, светлый господин, — буркнул парень.

— Знать не знаю, а догадаться нетрудно. Нехорошо у мастера подворовывать. Нехорошо, — назидательно повторил Хассет.

Мальчишка неожиданно выпрямился и вскинул голову:

— Не воровал я! — завелся он. — Сам нашел, сам обменял, крохобора вернул в целости! У Нодара никто не ворует, понятно? А-а, думай, что хочешь, хоть десятника зови!

Он махнул рукой, из глаз неожиданно брызнули слезы. Все-таки парень здорово перепугался. «А красномордый десятник, похоже, лямку исправно тянет — вон как мальчишка вскинулся, как его вспомнил. Еще бы через головы не скакал — цены бы не было», — подумал Хассет.

— Без десятника обойдемся, — великодушно пообещал он вслух.

Мальчишка недоверчиво пошмыгал носом, колупнул болячку на локте и уставился на мага исподлобья:

— Ладно… Обойдемся. Когда на болото двинем? — почти басом спросил он, пытаясь вернуть себе утраченную солидность и значимость.

— Никогда не двинем — на карте покажешь.

Хассет вынул из сумки сложенный вчетверо лист, развернул и разгладил ладонью. По виду не то затертая бумага, не то пергамент, окутанный от старости сеточкой мелких трещин.

— Дык, это самое… — изрек подмастерье, — а чего здесь не нарисовано ничего?

«Чтоб меня больше никогда вестники законников не находили»! — мысленно вздохнул Хас-Сеттен, глядя как мальчишка соображает где его надули, недоверчиво моргает и яростно ковыряет в носу.

— Садись! — приказал сыщик, опустился на корточки и положил карту на землю.

Парень повиновался. Хассет схватил его за руку и ткнул немытый палец в левый нижний угол пергамента. По карте разошлись круги, и в углу появилось изображение мастерской Свен-Одара, с ювелирной точностью прорисованное до мельчайших деталей.

— Ох ты, ептыть! — восхитился мальчишка. — Мелконько как, а все видно!