Челюсти с длиннющими резцами клацнули в сантиметре от лица юноши. После этого бобер взвыл, захрипел и повалился на спину. После нескольких судорожных рывков, зверь распластал хвост и лапы, вывалил лиловый язык и затих. Стряхнув оцепенение, Халфмун увидел, что из брюха чудовища торчит отцовский нож. Полулунок не смог припомнить, как он умудрился выхватить оружие и воткнуть его в бобра. Он не испытал ни малейшей радости от того, что опасность миновала. Единственное, чего захотелось Халфмуну, это убежать отсюда без оглядки, снова оказаться дома и навсегда забыть о том, что гигантские бобры-убийцы действительно существуют.
Вместо этого Полулунок отвесил самому себе пару сильных пощечин: – Соберись, тряпка! Не смей думать о возвращении. Лучше стать бобровым ужином, чем отступить.
Трясущимися руками Халфмун схватился за рукоять ножа и дернул его на себя. Из раскрывшейся раны на него брызнул фонтан горячей крови.
– Ах ты так, скотина?! На, получи! – в ярости Халфмун всадил нож в грудь мертвого животного, вытащил и всадил снова, затем еще и еще раз. Он продолжал кромсать тело бобра, пока окончательно не выбился из сил и не упал в кровавое месиво.
– Будешь знать, как… со мной… свя… – прошептал Полулунок и уснул.
Утром Халфмуна разбудил громкий гул – в воздухе над ним, заслоняя собой солнце, вился рой жирных мясных мух. Точно такие же мухи облепили его лицо и руки, покрытые коркой запекшейся крови, как и истерзанного бобра, на котором он лежал. Вскочив, Полулунок, бросился к болоту и, сдерживая рвоту, принялся отмываться в затхлой стоячей воде.
Когда мухи потеряли интерес к Халфмуну и полностью переключились на тушу убитого им зверя, Полулунок схватил свою сумку, сунул нож за пояс и поспешил вперед через болото.
Трясины и топи на пути Халфмуна сменялись непроходимым буреломом, за которым вновь оказывались болота. Изредка слышались далекие визгливые крики гигантских бобров. Поначалу они заставляли юношу хвататься за нож и замирать, но к исходу третьего дня путешествия Полулунок перестал обращать на них внимание. Он сбился со счету, сколько болот осталось позади, и перестал думать о чем либо. Изнуренный Халфмун машинально переставлял ноги, когда это требовалось – пригибался, прыгал или плыл, следуя за звездой. Он шел днем, спал ночью, пил болотную воду и старался есть не чаще одного раза в сутки.
На шестой день пути запасы вяленого мяса иссякли. Заслышав знакомый визг, Халфмун пошел прямо на него. Спустившись с заросшего тальником холма, сквозь ветки кустов он увидел озеро и двух гигантских бобров на берегу. Животные стояли друг напротив друга, скалили клыки и визжали, брызжа слюной. Шерсть на их загривках стояла дыбом, а хвосты нервно молотили по земле. Неподалеку от них Халфмун заметил бобра поменьше – тот умывался, облизывая лапы и тря ими морду, как будто яростный спор соплеменников его вовсе не касался. Халфмун смекнул, что это самка, и крупные бобры-самцы меряются резцами именно из-за нее.
Двигаясь как можно тише, юноша подкрался к самке сзади и вонзил нож между ее лопаток. Бобриха испустила дух, не издав и звука. Халфмун подхватил ее тело и вместе с ним скрылся в кустах, незамеченный самцами, которые так и продолжали визжать и скалиться.
До этого Полулунку никогда не приходилось есть сырое мясо, но сейчас выбирать было не из чего. Кое-как содрав шкуру с животного, Халфмун впился зубами в его ляжку и тут же позавидовал мухам – тем сырая бобрятина явно приходилась по вкусу. Мясо, хоть и было свежим, отчетливо отдавало тиной и гнилью.
Через силу набив желудок, Халфмун собрался идти дальше. Тащить с собой тушу не имело смысла – все равно мухи скоро доберутся до нее, и уже через несколько часов в мясе будут копошиться белые черви. Прежде чем продолжить путь, Полулунок выбил из пасти животного пару длинных резцов и убрал эти трофеи в свою сумку.
Ночью, не забыв приметить путеводную звезду, Халфмун попытался заснуть, но это ему не удалось. Живот, непривыкший к такой пище, болел немилосердно. Чтобы отвлечься от боли Полулунок попытался представить себе что-нибудь приятное, но перед его мысленным взором вставали плачущая Уния, печальная Мойра, нахмуренный Джебедая и ухмыляющиеся физиономии Дункана Четвертьхвоста и его приятелей.
– Оставьте меня в покое! – крикнул Халфмун, но едва он закрыл глаза, ему снова явилась вереница тех же лиц, к которым добавился еще и Агриппа Звездоврат с пристальным взглядом, полным неодобрения. Выругавшись, Полулунок вскочил на ноги, схватил сумку и, с шумом ломая сучья, ринулся в непроглядную ночную темень.
Не видя ничего дальше собственного носа, Халфмун чуть не сломал ногу, запнувшись о поваленное дерево, а одна из веток разодрала его висок, едва не выколов глаз. Но все это лишь больше злило Полулунка, заставляя его идти быстрее. Выбравшись на очередную прогалину, юноша подумал, что снова вышел к болоту или лесному озеру, и не поверил своим глазам. Перед ним раскинулась огромная долина, светящаяся в предрассветной темноте россыпью из сотен крохотных огоньков. Халфмун догадался, что это город, хоть раньше и вообразить не мог такого огромного поселения. В надежде, что ему наконец удастся помыться, высушить одежду, пополнить запасы еды и выспаться на постели, а не на голой земле, Полулунок зашагал навстречу огонькам.
Спустившись в долину вместе с первыми лучами солнца, Халфмун оказался на широкой дороге. «Добро пожаловать в Красвиль!» – гласила надпись на большом щите, возвышающемся на обочине.
– Спасибочки, – Полулунок кивнул щиту и ускорил шаг. Он никогда не думал, что можно получать удовольствие от такой простой вещи, как ходьба по ровной утрамбованной земле. Теперь же, когда под ногами были не коварные пни, кочки и чавкающая болотная жижа, Халфмун испытывал настоящее блаженство.
Просыпающийся утренний Красвиль вскружил голову Полулунка – в сравнении с ним Бобровая Заводь выглядела, как бурая жаба рядом с белоснежным лебедем. На просторных улицах, выложенных камнем, высились дома, каждый из которых отличался от всех остальных цветом и архитектурой. Тут были и башенки с остроконечными шпилями, и многогранные конструкции с узорчатыми окнами всевозможных форм, и даже дома, похожие на рыб, птиц, коней, медведей и других животных. Редкие горожане, встречавшиеся Полулунку в этот ранний час, были разряжены в яркие замысловатые костюмы, а на головах их красовались расписные вазы. В воздухе разносились ароматы цветущих садов, свежевыпеченного хлеба и сдобы, от которых у Халфмуна потекли слюнки.
– Здравствуйте. Скажите, где здесь можно поесть? – Полулунок обратился к прохожему, который на ходу уминал очень аппетитно выглядящий пирожок. Прохожий остановился, смерил Халфмуна взглядом, презрительно скривился, бросил надкушенный пирожок на мостовую и пошел дальше, так и не проронив ни слова.
Доедая пирожок, Полулунок подумал, что мужчина, скорее всего, немой – потому и не ответил. А рожу состроил такую, как будто тухлую пиявку проглотил, от того, что после недельного путешествия Халфмун действительно пах и выглядел не лучшим образом.
– Добрейшего утречка, – сказал Полулунок, увидев полную немолодую женщину с добрым лицом. – Я только что пришел в ваш город, и мне бы было в самый раз освежиться. Не подскажете, есть ли тут поблизости баня?
Женщина всколыхнулась всем пышным телом и, отворачиваясь от Халфмуна, поспешила прочь.
Полулнок пытался заговорить еще с несколькими горожанами, но ни один из них не снизошел до ответа.
– Вот тебе и «добро пожаловать в Красвиль», – подумал Халфмун, понуро бредя по купающейся в солнечном свете улице. – В Бобровой Заводи меня уродом считали, а тутошние щеголи вообще за пустое место держат.
– Стой, уродец! Куда это ты намылился? – услышав оклик за своей спиной, Полулунок обернулся и увидел в конце улицы трех парней. Не раздумывая, Полулунок побежал, но не от парней, а к ним.
– Не ваше бобрячье дело, куда я намылился, – прорычал Халфмун и с разбегу ударил одного из обидчиков ногой под колено. Второму достался мощный тычок в солнечное сплетение, а третий получил кулаком в нос. Все трое остались стоять на ногах. Секунду они с непониманием и обидой пялились на Халфмуна, а после расплакались, схватившись за ушибленные места.
– Благодарю за свое спасение, сударь. Я уж было подумал, что мне, так сказать, что-то вроде крышки, – рядом с Полулунком невесть откуда появился длинный щуплый и сутулый человек болезненного вида с белым картонным стаканчиком на голове.
– Ничего, Базя, мы с тобой еще встретимся, уродец, – давясь рыданиями, проговорил один из парней, глядя на человека со стаканчиком.
– И тебе, оборванец, тоже не поздоровится, – теперь парень обращался к Халфмуну. –Будешь знать, как в чужие дела вмешиваться.
– Так это вы не мне кричали «стой, уродец»? – растерянно спросил Полулунок.
– Ну ты и урод, Базя. Дружка тупее и грязнее никто кроме тебя найти не сумел бы, – всхлипывая, сказал второй парень, которому наконец удалось восстановить дыхание после удара.
– Точно, шваль к швали, – проскулил третий и перешел на крик: – Полиция, полиция! На помощь! Жестокое обращение с детьми!
Двое парней присоединились к воплям, призывающим полицию.
– Скорее, пойдем отсюда, – испуганно озираясь, сказал Базя. – Мне ведомо место, где можно спрятаться.
Ошарашенный произошедшим, Халфмун безропотно последовал за Базей. Свернув с широкой улицы, они прошли через замысловатый лабиринт переулков и оказались на берегу небольшой реки.
– Вот мое убежище, – Базя указал на горбатый мостик. Убедившись, что их никого не видит, он нырнул под мост и затащил Халфмуна за собой.
– Меня зовут Бальтазар Силагон, – гордо представился Базя. – Только не называй меня Базей – ненавижу это вульгарное прозвище. А ты кем являешься? Раньше я тебя в Красвиле не имел чести встречать.
– Я Халфмун Полулунок из Бобровой Заводи. Ты здесь живешь? – Халфмун поежился. Под мостом было грязно, пахло сыростью, а места едва хватало, чтобы вдвоем сидеть на корточках.
– Нет, конечно. У меня роскошный дом в самом центре города с лучшим видом изо всех окон. Здесь я только прячусь от опасностей.
– И много в Красвиле опасностей?
– Для таких, как я, – на каждом шагу, – ответил Бальтазар. – Не появись ты, меня бы замочили.
– Как это – замочили?
– Мочилово – самое кошмарное, что только может быть,– Бальтазар задрожал, как осиновый лист. – Те дети собирались схватить меня и окунуть стаканом прямо в отхожее место.
– Кого это ты называешь детьми – трех здоровенных лбов, которым я навалял? – удивился Халфмун.
– Ну да – им же всего по двадцать лет.
– Что же, я, по-твоему, тоже ребенок?
– Не уверен, – всматриваясь в лицо Полулунка, сказал Бальтазар. – На тебе слишком много грязи.
– А ты знаешь, как по глазам определить возраст бобра?
– Н-н-нет, – ответил Силагон, вжав голову в плечи. – Ты ведь не побьешь меня за это?
– Не побью, Бальтазар, честно. Так ты хочешь узнать ответ?
– Н-н-нет, если честно.
– Чем дальше глаза бобра от его хвоста, тем он старше, – досказав любимую шутку своего отца, Халфмун рассмеялся, хоть раньше она ему и казалась совершенством глупости. – Догоняешь?
– Кого догоняю? Бобра? – Бальтазар нервно грыз ногти на дрожащей руке. – Я не знаю, что такое бобр… Только, пожалуйста, не бей меня.
– Видать, частенько тебя били, Бальтазар, что ты такой запуганный.
– Били? Нет, что ты, в Красвиле уже лет сто, как запрещено биться. Но натерпелся я за свои сорок лет сполна. Эти дети – они такие жестокие, – Бальтазар горестно шмыгнул носом. – Они обзывают меня и постоянно норовят забросить в мой головной стакан какую-нибудь гадость, вроде персиковой косточки или яблочного огрызка.
– Да уж, потрясающая бесчеловечность, – хмыкнул Халфмун.
– А один раз дети проткнули мой стакан булавкой, – не обратив внимания на сарказм Полулунка, Бальтазар показал пальцем на едва заметную дырочку в картонном стаканчике. – Видишь, каково мне здесь приходится? Нет, не выжить в Красвиле утонченной интеллигентной натуре.
– Что-то никак я в толк не возьму – что с тобой не так, Бальтазар? – Халфмуну начало казаться, что его собеседник попросту умственно отсталый.
– Так вот же! – Силагон щелкнул себя по стакану. – Мне непосчастливилось уродиться с таким вот стаканом. Взрослые горожане меня уважают за выдающие достоинства – это правда. Они так меня уважают, что даже дар речи при встрече со мной теряют и глаза отводят. А глупые бессердечные дети – им же не объяснишь, что не стакан красит человека. Дети видят мой стакан и… и… Это кошмар, я больше такого не вынесу. Знаешь? Я даже думал о том, чтобы взять и утопиться прямо в этой речке.
– Да нормальный у тебя стакан, – Халфмун похлопал Бальтазара по плечу. – Ты на мой посмотри – вот уже где действительно уродство.
– Хм, действительно, уродливый… Только, пожалуйста, не бей меня. Твой стакан хотя бы стеклянный, а у меня – благородный, но крайне недооцениваемый картон. Это непонимание и издевательство со стороны детей ранит мою душу. Пожалуй, утоплюсь прямо сейчас.
– Погоди ты топиться. Если хочешь, будет у тебя стеклянный стакан. Для этого всего-то нужно прогуляться на север до исполняющего желания волшебника. Какой стакан себе попросишь, такой он и сделает. Я, кстати, именно к тому волшебнику и направляюсь.
– Не шутишь? Это правда? – взволновался Бальтазар. – Я никогда не слышал об этом волшебнике. Донего действиетльно можно дойти?
– Путь, вроде как, обещает быть не слишком легким и безопасным, – Полулунок пожал плечами. – Но для тебя и в Красвиле опасность, как ты говоришь, на каждом шагу. Тебе же к трудностям не привыкать.
– Ты прав, Халфмун! – Бальтазар просиял. – В веселом этом месяце мае не время топиться славному Силагону. Чую, дорога манит меня на великие свершения. Отправляемся немедленно, прямо сейчас, нельзя терять не минуты! Мою светлую голову должен венчать достойный стакан!
– Погоди. С такими вещами, как путешествия, торопиться нельзя, – заявил Полулунок. – Нужно собрать припасы в дорогу, выспаться хорошенько, помыться, поесть и отправляться в путь бодрыми и полными сил.
– Звучит вполне разумно, но… – Бальтазар замялся. – Где же мы сможем сделать все это?
– Твой роскошный дом, я думаю, подойдет как нельзя лучше.
– Нет, это исключено. Возле моего дома нас наверняка поджидают полицейские. Жестокое обращение с детьми – одно из самых серьезных преступлений.
– И что эти полицейские могут сделать? – спросил Халфмун, не имеющий о полиции ни малейшего представления.
– О, у них огромные полномочия, – глаза Бальтазара округлились от ужаса. – Полицейские могут заставить принести детям искренние извинения. Это верх унижения.
– Суровые правила в Красвиле, ничего не скажешь. Но не бойся, тебе-то полиция ничего предъявить не сможет, ведь это я жестоко с детьми обошелся. Ну и, как законопослушный человек, если меня полицейские прижучат, я готов понести заслуженное наказание, – сказал Полулунок. – Давай вылезать из-под этого моста, а то у меня ноги затекли.
– Но ко мне домой мы все равно пойти не можем. Потому что… ты слишком грязный для моего роскошного дома.
– Не испачкаю я твою роскошь, Бальтазар. Пойдем, хватит бобра за хвост тянуть, – Халфмун начал терять терпение.
– Нет-нет-нет, и не надо меня уговаривать, – Силагон затряс головой.
– Уговаривать? О, нет, что ты, ни в коем случае. Я просто поколочу тебя так, что ты навсегда под этим мостом останешься, – нахмурившись, Халфмун поднес кулак к носу Бальтазара. – Чуешь, чем пахнет?
– Да-да-да, конечно, – засуетился Бальтазар. – Идем скорее, время слишком дорого, чтобы тратить его впустую.
Дом, к которому Силагон привел Полулунка, даже по меркам Бобровой Заводи считался бы крошечным. При небольшом размере, внешне хибара в точности повторяла облик своего хозяина – такая же серая, нескладная и сутулая. Никаких полицейских поблизости видно не было.
– Добро пожаловать в мой дом, – торжественно произнес Бальтазар, отворяя перед Халфмуном скрипучую дверь.
– Спасибочки, – проворчал Халфмун. – Традиционная красвильская гостеприимность ужасно трогательна.
– Прошу уважать мое жилище и постараться его не пачкать.
Зайдя внутрь, Полулунок понял, что особых стараний ему прилагать не придется. Изнутри дом Силагона был в тысячу раз грязнее, чем снаружи. На стенах и потолке пушились ковры из многолетней пыли с разухабистыми вкраплениями плесени, а пол устилал толстый слой разнокалиберного мусора.
– Для уборной-то хоть в этом великолепии место нашлось? – оглядываясь, Халфмун подумал, что ночевка посреди болота или под тем же мостом была бы не так уж плоха.
– Разумеется. У меня одна из лучших, то есть – лучшая ванная комната в городе, – сказал Бальтазар и открыл заваленную хламом дверцу, из-за которой на Полулунка повеяло могильным холодом и запахом гнили.
– Определенно, путешествие на север покажется тебе детской забавой, – Халфмун с трудом протиснулся в узкий дверной проем ванной комнаты. Захлопнув за собой дверцу, он с удивлением обнаружил, что торчащий из стены краник способен выдавать горячу воду. Полулунок стащил с себя грязную сырую одежду и с наслаждением погрузился в ванну. Разомлев в тепле, изнуренный Халфмун закрыл глаза и тут же уснул. Во сне он видел весеннюю Бобровую Заводь и улыбающуюся Унию в венке из одуванчиков.
Проснувшись, когда вода в ванне остыла, Полулунок выстирал одежду и приступил к сборам. Разгребая завалы мусора в поисках чего-нибудь съестного, Халфмун наткнулся на картину в треснувшей раме. С картины на него смотрели три улыбающихся человека – высокий статный мужчина с хрустальным бокалом на голове, красивая женщина с изящной вазой и пухлый жизнерадостный мальчик, в котором Полулунок по головному картонному стаканчику с удивлением узнал Бальтазара. Счастливое семейство стояло перед ладным маленьким домиком, щедро украшенным изображениями экзотических цветов и диковинных животных.
– Давно ты переехал в этот дом? – спросил Халфмун.