Хомоэволюция. Битва с дураками

Александр Розов

Хомоэволюция. Битва с дураками

Предисловие

Небольшая книга Каспара Т. Бруэра "Скольжение" (Skidding, 1974), написанная в разгар холодной войны, осталась почти незамеченной. Для широкой публики она была слишком академичной, а аналитики и ученые были заняты проблемами, казавшимися в то время гораздо более важными (ядерное противостояние Восток — Запад, мировой энергетический кризис, проблема загрязнения окружающей среды и т. д.).

Как сказал по этому поводу сам автор: "Множество этих умных и образованных людей как-то упустили из виду, что главным достоянием человечества является не энергетика, не природная среда и (как бы кощунственно это не звучало) не мирное сосуществование наций. Главным достоянием человечества является сам человек — как разумное существо, со своими желаниями, своими действиями и (что немаловажно) своими ошибками".

Я три раза довольно-таки активно использовал фрагменты книги Бруэра при написании собственных работ, так что обычный долг благодарности требует, чтобы я каким-то образом опубликовал статью, хотя бы кратко изложив общее содержание бруэровской концептуальной футурологии и биосоциальной динамики — тем более что на широкую публикацию самого оригинала в ближайшем будущем надежды нет ни малейшей (почему так — будет понятно из нижеследующего изложения).

1. Эволюция в форме деградации

Можно сказать, что книга Бруэра — это работа над одной из огромнейших околонаучных ошибок: утверждением, будто, эволюция человека, как биологического вида Homo sapiens, прекратилась с возникновением цивилизации — поскольку якобы перестал действовать биологический естественный отбор. На самом деле, после знакомства с аргументами Бруэра, становится не ясно, как вообще такое идиотское утверждение могло распространиться в научном сообществе. "Под естественным отбором врожденных признаков, как известно, понимают конкуренцию по реальной возможности воспроизводить большее количество жизнеспособных плодовитых потомков, — пишет он, — в его механизме задействованы три вероятностных значения:

(1) вероятность достижения особью (носителем признака) фертильного возраста,

(2) вероятное число эффективных актов размножения,

(3) вероятное число жизнеспособных потомков после единичного акта.

Если произведение этих трех величин больше единицы — соответствующий признак закрепляется, если меньше — исчезает, так как за счетное число поколений исчезают все его носители".

Переходя к человеческой популяции, Бруэр пишет: "Некоторые утверждают, что если бы естественный отбор не прекратился, человеческие особи сейчас были бы в среднем существенно умнее, здоровее и плодовитее, нежели 30 тысяч лет назад, когда возник социум".

Далее он вроде бы становится на сторону этих "некоторых", перечисляя нереализованные возможности биологической эволюции и даже утраченные человеческим видом биологические возможности. Так, Бруэр указывает на то, что некоторые породы (в оригинале breed — А.Р.) людей, очевидно, достигали полноценного фертильного возраста к 10, а не к 15 годам и были способны производить здоровое потомство после 7, а не 9 месяцев беременности. Первое указание он аргументирует данными гендерной физиологии и историко-этнографической статистикой, второе — общеизвестным фактом аномально-высокой жизнеспособности семимесячных новорожденных.

Далее он подробно разбирает феномен кроманьонцев — наиболее древней из известных рас современного человека: "Люди этой породы, владевшие Европой еще 10 тысяч лет назад, в среднем существенно превосходили современного белого практически по всем физическим и, видимо, интеллектуальным параметрам… Судя по имеющимся реконструкциям, кроманьонский человек также гораздо более соответствовал эстетическому идеалу, чем современный белый, т. е. при обычных условиях обладал бы преимуществами при выборе сексуального партнера".

Красота, здоровье, интеллект, изобретательность и художественный вкус кроманьонцев давно уже поражают воображение ученых, писателей и философов. А после того, как М.М.Герасимов реконструировал внешний облик этих людей, кто-то из ученых назвал кроманьонскую расу "самой прекрасной, какую когда-либо видел мир".

Не остался в стороне И.А.Ефремов — человек, исключительно хорошо чувствовавший связь красоты, гармонии и биологической целесообразности. "Удлиняется голень, которая становится значительно длиннее бедра. Такое соотношение голени и бедра есть приспособление к бегу, быстрому, легкому и долгому, то есть успешной охоте. Оно было у древнейших представителей нашего вида кроманьонской расы, оно сейчас есть у некоторых африканских племен… Значит, мы испортились с древних времен?.. Ничуть, хотя колебания в общих пропорциях у разных народов довольно значительны. Если мы как следует займемся собой, то быстро превратимся в кроманьонцев. Ничего из той наследственности, которую приобрели далекие предки, еще не утрачено." (И.Ефремов. Лезвие бритвы).

В.Щербаков в порядке гипотезы даже связывает кроманьонцев с мифическими атлантами. "Кроманьонец… Тридцать тысяч лет назад этот человек в очень трудных условиях не только сумел выжить, но и передал своим потомкам многие достижения первобытной цивилизации. Он отличался высоким ростом (более 180 сантиметров), имел пропорциональное сложение, больший вес мозга, чем у современного человека. В те давние времена население всей нашей планеты едва ли достигало численности населения крупного современного города. Не было ни школ, ни традиций в современном смысле этого слова. Тем не менее, кустарь-кроманьонец в одиночку в течение лишь одной своей жизни успевал сделать поразительные открытия. Этот доисторический мастер открыл в числе прочих и технические приемы футуристов, кубистов и модернистов XX столетия." (В. Щербаков. Все об Атлантиде).

В общем, кроманьонцы были со всех сторон совершеннее нас, современных… и, тем не менее, казалось бы, вопреки логике естественного отбора, их нет, а мы — есть. Может быть, прекратился естественный отбор? Но тогда, опять же, рассуждая логически, кроманьонцы должны были сохраниться в неизменном виде.

Отмечая, что кроманьонская раса исчезла сравнительно недавно, всего за тысячу лет до новой эры (по современным данным даже позже, примерно в III в. до н. э. — А.Р.), Бруэр задается вопросом: если естественный отбор прекратился, то почему человеческая раса не остановилась в биологическом развитии, как это происходит с животными-эндемиками, например с австралийскими сумчатыми или полуобезьянами Мадагаскара (имеются в виду лемуры — А.Р.), а стала биологически деградировать?

Затем автор последовательно доказывает несостоятельность версии о том, что биологическая деградация человека вызвана социальной заботой о нежизнеспособном в естественных условиях потомстве, вследствие чего, якобы, происходит "сохранение негативных генов". Он говорит о том, что, во-первых, само по себе выживание слабых может лишь остановить эволюцию, но не повернуть ее вспять, а во-вторых, такое выживание имело место уже в среднем палеолите и не повлияло негативно на формирование кроманьонской расы (здесь автор апеллирует к находкам в Шанидаре, которые указывают на заботу о физически слабых членах племени). "Наконец, — замечает Бруэр, — никакими причинами вроде пассивного накопления неудачных признаков нельзя объяснить такую быструю биологическую деградацию, какая имела место в северо-средиземноморском регионе уже в исторический период — то есть примерно между 1500 г. до н. э. и 1500 г. н. э. Настолько быстрые процессы негативного изменения среднего фенотипа расы наблюдаются при действии факторов такого интенсивного отбора, как, например, при целенаправленном выведении человеком для декоративных целей заведомо нежизнеспособных пород собак и некоторых других домашних животных". Иллюстрируя "негативные изменения среднего фенотипа", автор приводит довольно обширный сравнительный материал, из которого следует, что ряд признаков, таких, как дефекты опорно-двигательной системы, дефекты зрения и слуха, слабость иммунной системы, ослабленный интеллект, стали составляющей среднего европейского фенотипа исключительно быстро. Так, как если бы на популяцию действовал регулярный фактор, препятствующий размножению особей, не обладающих набором этих дефектов. Бруэр приводит данные исторических документов эпохи великих географических открытий (XV–XVI вв.) где высказываются изумление явным психофизическим и эстетическим превосходством дикарей-туземцев над европейцами (в некоторых случаях это превосходство было так велико, что европейцы объясняли его колдовством). На генетическую деградацию европейцев указывает, по его мнению, и возникшая в раннем средневековье проблема наследственных уродств не только при ближнем, но даже и при дальнем инбридинге у европейцев.

В порядке короткой справки:

ИНБРИДИНГ — скрещивание близкородственных организмов. У животных при длительном инбридинге (т. е. многократном скрещивании близкородственных организмов) возможны возникновение врожденных дефектов, снижение плодовитости и жизнеспособности. Тем не менее, на протяжении небольшого числа поколений, инбридинг вполне допустим, и лишь закрепляет чистые генетические линии — что с давних времен используется в племенном животноводстве. У человека инбридинг, называемый также инцестом, приводит к наследственным болезням, вырождению, поэтому во многих странах близкородственные браки запрещены законом. Запрет обычно распространяется не только на инцест (брат-сестра или родитель-ребенок) но и на дальний инбридинг — брак при степени родства до кузенов и племянников включительно.

"Высокая вероятность появления при близкородственном браке и даже при кузенном браке тяжелых физических уродств в первом же поколении, — пишет он, — свидетельствует о сверхкритическом накоплении в генофонде расы таких рецессивных аллелей, которые при комбинации неизбежно продуцируют патологии организма. На такое обстоятельство указывает и описание европейских династий, где отличительным признаком зачастую являлось то или иное врожденное уродство или заболевание (заячья губа, астигматизм, дефицит коллагена, анемия или даже гемофилия). Эта проблема была совершенно несвойственна первобытным культурам. Более того, кузенные браки практиковались там как общеупотребительное правило, без заметных негативных последствий для потомства".

В заключении первой (вводной) части книги, Бруэр констатирует: "Мы можем считать четко установленным фактом, что цивилизованная часть мира в течение длительного периода подвергалась биологическому отбору, закреплявшему в генотипе разнородные физические и психические патологии. При этом мы вынуждены признать такой отбор естественным — так как он происходил не под действием воли какого-либо целеполагающего субъекта, а под влиянием естественных социально-биологических причин. Нашей дальнейшей задачей будет выяснить природу и характер действия этих причин".

2. Социум как инструмент отбора

Во второй части книги Бруэра рассматриваются довольно неожиданные на первый взгляд аспекты взаимоотношений между индивидом и социумом. Он пишет: "В современной философии принято исходить из того, что человеческий индивид может реализовать себя лишь в обществе себе подобных и что вне общества любая его деятельность утратила бы смысл. То есть, вводится постулат о том, что индивид нуждается в обществе в гораздо большей степени, чем общество нуждается в нем. При этом ни понятие индивид, ни понятие общество не конкретизируются — т. е. предполагается, что речь идет о любом индивиде и любом обществе, в которое он включен, как элемент системы. Как нетрудно заметить, такое обобщение является неоправданно широким, так как не учитывает ни внутривидового различия индивидов, ни организационного различия обществ".

Далее Бруэр вводит классификацию обществ, подразделяя их на кооперативные, императивные и сервитивные.

Кооперативными он называет общества, образующиеся в ходе самоорганизации людей по принципу простой взаимопомощи. Их особенностью является свобода выхода.

Напротив, в императивном обществе человек удерживается силой даже и против его желания.

Наконец, в сервитивном обществе человека удерживает его полная неспособность обслуживать себя и существовать вне такого общества.

Кооперативные общества остаются стабильными при численности, не превышающей 40–50 человек, т. е. по своей сути являются нестабильными — они существуют лишь пока это выгодно каждому, кто в них участвует.

Императивные общества также имеют ограниченную численность, поскольку на свою стабилизацию они вынуждены тратить существенный ресурс, поддерживая аппарат насилия. По мере роста численности, растет доля ресурса, затрачиваемая на поддержание этого аппарата, так что для простого аграрного общества критической является численность порядка нескольких тысяч индивидов.

Сервитивные общества стабильны при любой численности в силу специфических свойств включенных в них людей. Этих людей не надо удерживать силой — поскольку им некуда идти, они не в состоянии обеспечить собственную жизнедеятельность вне рамок определенной, конкретной социальной системы, с присущим именно этой системе способом материального обеспечения потребностей индивида.

Таким образом, в условиях постоянной конкуренции между общинами за контроль над территориями, сервитивное общество имеет явное преимущество перед двумя другими — просто в силу своей способности обеспечить численное превосходство в силовом (военном) конфликте.

Как отмечает Бруэр, переход к сервитивной форме устройства требует определенного индивидуального состава. Т. е. для такого перехода должны быть устранены индивиды, способные жить вне такого общества, и исключена возможность их появления в процессе естественного воспроизводства. То есть, императивное общество должно обеспечить воспроизводство лишь индивидов, удовлетворяющих определенному набору свойств.

Определим эти свойства:

Такой индивид не должен обладать слишком крепким здоровьем, хорошей психомоторикой, быстрой реакцией и развитым интеллектом — в противном случае он, безусловно, сможет выжить если не индивидуально, то, по крайней мере, в условиях автономной микросоциальной группы, устроенной по кооперативному принципу (как это свойственно первобытным племенам).

Дополнительным свойством, гарантирующим его пребывание в сервитивном обществе, является отсутствие волевых качеств и готовности к самостоятельным решениям. Ведь человек волевой и самостоятельный может покинуть не устраивающее его общество, даже идя на определенный риск для жизни (такие примеры достаточно широко известны).

Здесь мы переходим к характеристикам сервитивного общества, как своеобразной среды обитания людей, в которой, разумеется, действует естественный отбор. Напомним: в его механизме задействованы три вероятностных значения:

(1) вероятность достижения особью (носителем признака) фертильного возраста,

(2) вероятное число эффективных актов размножения,

(3) вероятное число жизнеспособных потомков после единичного акта.

Устойчивое сервитивное общество обладает такими свойствами, что неспособный к автономному выживанию и к самостоятельным решениям индивид имеет больше шансов дожить до фертильного возраста и породить большее число потомков, чем индивид, ко всему этому способный.

"Соответственно, — пишет Бруэр, — в императивном обществе мы будем наблюдать естественный отбор, закрепляющий индивидуальное вырождение. Это направление эволюции, которое можно назвать индивидуально негативным отбором, мы и наблюдаем в течении протяженного исторического периода, охватывающего по крайней мере большую часть известной нам европейской истории, и прежде всего — историю христианской Европы".

3. Механизм негативного отбора

В третьей части книги Бруэр разбирает механизмы осуществления индивидуально негативного отбора. Он пишет: "Еще Карл Маркс, несмотря на свою явную приверженность идеализму (так у автора — А.Р.) заметил, что любое длящееся массовое социальное явление производится не волей каких-либо индивидов, а действием организационно-экономических закономерностей".

По словам Бруэра, речь должна идти действительно о любом явлении — включая "публично исполняемые ритуалы, табуированные предметы и акты, мировоззренческие и религиозные представления, понятия о власти, нравственности, праве и справедливости, принятые в обществе педагогические принципы и даже восприятие значений обычных слов". Переходя собственно к реализации в обществе процессов индивидуально негативного отбора, он поясняет: "так слова, обозначающие умения, недоступные средней человеческой особи, становятся синонимами преступления", и далее: "ниже мы увидим, как в императивном обществе на разных уровнях спонтанно возникали механизмы, препятствующие выживанию и размножению биологически полноценных особей". Автор обращается к теме борьбы против "ведьмовства" (witchcraft), мотив которой, как он замечает, "обнаруживается еще в Ветхом Завете, затем неотступно сопровождает все этапы развития Европейской и Североамериканской цивилизации, пронизывает даже современную западную религиозную и художественную культуру, включая сюда также современный фольклор".

Бруэр рассматривает обширный документального материал — от Библии до протоколов процесса Салемских ведьм (Salem witches) 1692–1693 г., включая трактат Якова Шпренгера и Генриха Кремера "Молот ведьм" (известный еще под названиями Hexenhammer и Malleus Maleficarum) 1486 г.

Затем он делает вывод: "Давая различные интерпретации ведьмовства, все источники сходятся лишь в одном: ведьмы обладают отменным здоровьем, независимым и волевым характером, особой сексуальной привлекательностью, исключительной хитростью и проницательностью, а также особыми умениями, которые они могут использовать по своему выбору и желанию, как во вред, так и на пользу окружающим. Таким образом, главным свойством ведьмы является ее принадлежность именно к тому типу людей, против которых направлен индивидуально негативный отбор".

Бруэр специально отмечает, что преследование ведьм, вопреки расхожему мнению, не было изобретением католической церкви. Он полагает, что церковь просто следовала общеевропейской практике, согласно которой любая власть обязана была преследовать и уничтожать ведьм и колдунов (warlocks).

"Примечательно, — пишет он, — что сообщество североамериканских колонистов, едва перейдя от кооперативных форм организации к более крупным социально-государственным структурам, также стало регулярно практиковать уничтожение ведьм".

Автор заостряет внимание на том обстоятельстве, что казни "ведьм" всегда горячо поддерживались законопослушными членами общества — даже теми из них, кто нередко пользовался помощью этих же "ведьм" для лечения болезней, родовспоможения или улучшения состояния скотоводческого хозяйства. Из этого он делает вывод: "Организованное общество формирует среди своих членов — биологически ущербных особей — такую ненависть к биологически полноценным особям, что подавляет возможность и простой благодарности за помощь, какая свойственна даже диким животным".

Бруэр опровергает утверждение, будто преследование "ведьм" в новое время прекратилось — он приводит более 40 случаев казни "ведьм" и "колдунов" в Европе и США уже в XX в., сопровождая эти примеры комментарием: "Современный социум не готов прекратить эти акты, как бы он не стремился демонстрировать уважение к человеческой личности и признание за нею права на неприкосновенность при совершении любых не запрещенных законом действий. Сохранение социально-биологической основы, удерживающей императивный социум от распада, заставляет не только допускать преследования ведьм и колдунов, но даже поощрять подобные акты публикациями в прессе, публичными заявлениями и распространением соответствующей литературы".

Очень любопытным представляется прогноз Бруэра о динамике "охоты на ведьм". Массовые миграции эпохи великих географических открытий нового времени, затем эпохи колонизации, а затем эпохи мировых войн, привели к огромным демографическим сдвигам. Приток особей из мест, где индивидуально негативный отбор был слаб, привел к резкому улучшению качества генофонда в Европе и Северной Америке. Одним из следствий этого стала физическая акселерация, другим — резкий рост интеллектуального уровня и, соответственно огромные достижения в науке и технологии. Но было и третье следствие: доля биологически более полноценных особей подошела к критической для существования императивного общества отметке. Соответственно, устои цивилизованного общества поколебались, и на западный мир обрушилась волна разнообразных кризисов. Собственно прогнозы Бруэра состояли в следующем:

"На протяжении ближайших 50 лет мы увидим последовательную борьбу императивных обществ против распространения биологически полноценных особей, что будет выражаться в:

(1) стимулировании размножения особей с явными биологическими дефектами и придание этим особям аномально-высокого социального статуса, вплоть до их доминирования в институтах публичной власти и массовых общественных объединениях;

(2) блокирование возможности реализации физических и интеллектуальных преимуществ индивида в своих интересах и интересах своего потомства;

(3) стимулирование разнообразных суеверий и ритуалов, ставящих человека с неординарными физическими или интеллектуальными способностями в положение асоциального элемента;

(4) искусственное поддержание локальных войн в той форме, в которой это наиболее способствует уничтожению или изъятию из демографического процесса наиболее биологически развитых индивидов;

(5) провоцирование физического преследования индивидов с неординарными способностями в (т. ч. ведьм и колдунов), а возможно — придание отчасти легального статуса учреждениям, осуществляющим такое преследование."

Сейчас можно с уверенностью утверждать, что первые четыре прогноза уже сбылись. Есть признаки того, что и пятый, невероятный, казалось бы, прогноз, тоже может сбыться.

За последние 10 лет число североамериканцев, верящих в "ведьм" (как служительниц "темных сил") выросло с 14 % до 26 %, на рубеже XXI в. Европейский союз ввел запрет на "пропаганду оккультизма" на TV, а в некоторых странах Европы стал процветать псевдодетективный метафизический бизнес, суть которого — в выявлении "ведьмовских свойств" у заданного "объекта".

Нетрудно предположить, что следующей фазой развития этого бизнеса станет физическое устранения таких "объектов". Активизировались и религиозные круги — в начале XXI в. вновь вошло в моду сожжение "колдовских" книг. Кроме того, на прилавках появилось множество литературы, оправдывающей уничтожение ведьм в средние века и выражающей явное недовольство прекращением этой практики в наше время.

Дело зашло так далеко, что в некоторых странах (включая Россию) легализуется такой безобразный анахронизм средневековья, как церковный суд — тот самый, который в свое время приговаривал к сожжению "еретиков" и "ведьм". На мой взгляд, это дает все основания отнестись к выводам Бруэра совершенно серьезно.

4. Социальная технология отбора

Четвертая часть книги Бруэра — это обзор наиболее распространенных современных социальных технологий вместе с историей их возникновения. Анализируя их следствия, автор доказывает, что каждое из них играет свою роль в негативном отборе. Он выделяет четыре социальных доминанты, которые называет "культами", чтобы, по его выражению "подчеркнуть их иррациональный и антипрагматичный характер":

(1) культ физического уродства,

(2) культ безволия,

(3) культ слабоумия,

(4) культ гендерных ошибок.

Далее Бруэр последовательно рассматривает каждый из этих культов.

(1) Культ физического уродства. Эта доминанта сформировалась исторически под влиянием рассмотренной выше "охоты на ведьм", уничтожавшей наиболее привлекательных женщин и под влиянием войн, в которых в массовом порядке истреблялись наиболее здоровые мужчины. Женская красота так долго считалась косвенным свидетельством связи с дьяволом, а мужское здоровье — основанием для призыва на очередную войну, что в Западной Европе оба явления стали редкостью.

(2) Культ безволия. Эта доминанта была сформирована в эпоху феодализма и всеобщего крепостного права, когда общество жесточайшим образом избавлялось от индивидов, склонных к перемене мест по экономическим или личным причинам. Размножение происходило среди тех особей, которые принимали положение скота в качестве приемлемого. Позже в европейских странах она была закреплена культом регламентации жизни, когда индивид, не соблюдающий традиции распределения форм деятельности по дням недели, считался асоциальным элементом.

(3) Культ слабоумия. Эта доминанта также сформировалась в средние века. Индивид, склонный к интеллектуальной деятельности либо направлялся в монастырь, где вероятность порождения им потомства была крайне низка, либо в силу своей тяги к знаниям и склонности к юмору, приобретал репутацию неблагонадежного. Такой индивид с высокой вероятностью уничтожался при очередной кампании по борьбе с ересью.

(4) Культ гендерных ошибок. Эта доминанта была сформирована совместным действием религиозной доктрины и буржуазной морали. Суть ее — в исключении из практики интуитивных механизмов, позволяющих женщине находить полового партнера для зачатия здоровых детей. Помимо этого, уже в новое время было сформировано нетерпимое отношение к евгенике (путем целенаправленного отождествления любой попытки улучшить человеческий род с нацизмом и газовыми камерами), что исключило и научные методы такого поиска. Более того, общество также целенаправленно перераспределяет поток финансовой помощи в пользу больных детей, обделяя этой помощью детей здоровых. "Здесь, — как отмечает Бруэр, — культ гендерных ошибок переходит в культ физического уродства, а этот последний — в культы безволия и слабоумия".

Далее он пишет: "Акселерация, связанная с оздоровлением генофонда европейских и североамериканских стран за счет миграций в масштабе планеты, за 100 лет привела не только к резкому улучшению физических параметров человека, но и к росту IQ в среднем на 40 баллов. Всего за столетие типичный европеец из олигофрена превратился почти в гения, вследствие чего мы получили примерно 300-кратное ускорение научно-технического прогресса. Но если IQ будет падать за счет естественного социального отбора на 0,4 балла в год, то еще через столетие средний европеец вновь станет олигофреном, а прогресс в науке прекратится еще раньше — примерно через полвека. При этом еще одной акселерации не будет — поскольку сейчас в цивилизационные процессы вовлечен практически весь генофонд человечества".

Теперь посмотрим, как обстоят дела сейчас, в 2004 г. Как известно, у очень умного человека IQ превышает 130 баллов, у достаточно умного лежит в интервале от 120 до 130, у среднего — от 110 до 120, а у дурака (в бытовом смысле слова) IQ составляет от 90 до 110. Ниже 90 идут различные фазы олигофрении, а порогом слабоумия в медицинском смысле считается значение 75 баллов.

Приведем распределение значений IQ в такой развитой стране, как США за 2002 г.

125-150 — 5%

110-125 — 20%

90-110 — 50%

75-90 — 20%

50-75 — 5%

(по данным международного клуба Mensa International).

(Данные цифры сомнительны, но это не влияет качественно на выводы автора — Milchar)

Иначе говоря, 75 % общества составляют уже разнообразные дебилы — от бытового дурака до клинического идиота.

В таких условиях социум вынужден ориентироваться на дебилов. Характерный пример: на упаковке пудинга фирмы "Маркс энд Спенсер" присутствует предупреждение: "Продукт после подогревания будет горячим". Ясно, что если человек не понимает, что подогревание делает объект горячим, то такой человек — дебил. Тем не менее, он пользуется всеми гражданскими правами, включая право избирать и быть избранным (президент Буш, как известно, имеет IQ=91), а также право занимать должности в государственных органах, в т. ч. в суде, и уж конечно — заседать в парламенте, принимая общие для всех законы.

Данная ситуация индуцирована государственной социальной политикой, которая, естественно тоже ориентирована на дебилов (составляющих, как видно из вышесказанного, демократическое большинство). Так в бюджете федеральных образовательных фондов на поддержку дебилов тратится 92 % средств, а на поддержку особо одаренных — 0,1 % средств. В таких условиях неудивительно, что у женщин с IQ выше 110, детей меньше, чем у женщин с IQ ниже 90. Учитывая, что IQ в 80 % случаев определяется наследственностью, происходит неуклонное смещение распределения по IQ в сторону дебильности, а средний IQ в "цивилизованном" мире, начиная, по крайней мере, с 1994 г. падает примерно на 1 балл ежегодно. Можно добавить, что на настоящий момент канадские психологи констатируют наличие умственных дефектов у 40 % населения, американские ученые пришли к выводу, что "в среднем человек думает всего 7-10 минут в день". Как видим, Бруэр оказался оптимистом. При сохранении имеющегося тренда, средний европеец или американец имеет все шансы вернуться к состоянию олигофрении не к 2074, а уже к 2044 г. Остановка прогресса в науке возможна, согласно Бруэру, еще раньше — к 2024 г.

5. Перспективы эволюции — 1

Пятую часть книги Бруэр предваряет следующим замечанием: "Из всего сказанного не следует делать вывод, будто с точки зрения науки современное западное общество плохо устроено или что оно служит негодным целям. Наука, в отличие от гуманитарных дисциплин, вообще не оперирует представлениями о хорошем или дурном, достойном или негодном. Роль науки состоит в том, чтобы показать людям последствия того или иного выбора, а не в том, чтобы определить, какой выбор будет лучшим. Наука может сказать: при таком-то выборе человечество вернется в пещеры, а при другом — реализует самые смелые мечты писателей-фантастов, но она не может сказать, что лучше — первое или второе. Так и в данном случае — я сделаю некоторые обобщения и приведу некоторые возможные сценарии для человечества, но воздержусь от их аксиологической или этической оценки".

Далее Бруэр кратко резюмирует содержание предыдущих частей: "Цивилизация совершила сделку с природой: она купила возможность объединения многомиллионных сообществ под централизованным управлением, заплатив за это утратой целого ряда индивидуальных способностей Homo sapience, которые были ранее сформированы биологической эволюцией".

"Конспективное" (по выражению автора) описание способностей, которые "присутствовали у средней особи той расы Homo sapience, еще 13–15 тысяч лет назад", занимает весьма значительный объем, поскольку реальное существование каждой из этих способностей подробно обосновывается археологическими, этнографическими и биологическими данными. Необходимость такого обоснования достаточно очевидна: современному читателю психологически сложно принять тот факт, что он, привыкший именоваться "царем природы", на самом деле представляет собой результат длительной многоступенчатой биологической деградации. Те способности, которые у современного человека даже по одной встречаются крайне редко и считаются исключительной удачей, являются лишь осколками полного комплекса способностей наших не столь отдаленных (по меркам биологической эволюции) предков. После ознакомления с реестром способностей среднего представителя доминирующей расы того периода, можно уверенно утверждать: для современного общества каждый такой человек был бы ценной находкой и мог бы занять высокое социальное положение, но вот ему самому современное общество вряд ли пришлось бы по вкусу. То есть, он, конечно, с удовольствием пользовался бы многими благами научно-технического прогресса и участвовал бы в их совершенствовании, но вот сами социальные отношения наверняка показались бы ему нелепыми и вздорными. "Здоровому и умному человеку, — как отмечает Бруэр, — вряд ли понравились бы порядки в обществе, состоящем из инвалидов и слабоумных, придуманные специально для их потребностей и рассчитанные на их ущербный образ жизни".

Переходя к прогнозам дальнейшей эволюции человека, он выделяет два возможных пути.

Первый из них будет иметь место при сохранении принципов социального устройства, которые лежали в основе формирования европейских государств. В этом случае, как уже говорилось выше, согласно Бруэру, процесс дальнейшей социализации человека вызовет редукцию биологических качеств индивида. Период физической и интеллектуальной акселерации, вызванный притоком в цивилизованные общества "свежих генов" быстро закончится. Психофизический уровень среднего индивида упадет до состояния, характерного для XVI–XVII в.в., и будет продолжать снижаться до некого состояния, оптимального с точки зрения социальной стабильности. Бруэр отмечает, что общие черты такого целевого состояния в общих чертах известны нам из биологии социальных насекомых. "Дальше всего по этому пути продвинулись термиты, достигшие в этом смысле идеала более 100 миллионов лет назад (на самом деле — еще раньше, около 300 млн. лет — А.Р.). Эволюция этих существ создала социально-экономическую систему, пользующуюся технологией, обладающую функциональным разделением труда и биологически обусловленным порядком распределения материальных благ". Далее он уточняет, что в случае с человеком речь, конечно, не может идти о настолько глубокой редукции индивидуальных качеств, но общие принципы и направления фенотипических изменений окажутся теми же.

Суть этих изменений такова:

(1) Потеря способности нормально взаимодействовать с природной средой, не преобразованной технологически, включая способность нормально перемещаться в естественном ландшафте, находить и употреблять естественную пищу, защищаться от неблагоприятных факторов среды и сохранять в природных условиях устойчивость психики.

(2) Потеря способности самостоятельно анализировать ситуацию и соотносить свои возможные действия с собственным интересом, а не с инструкциями социума, полученную по публичным информационным каналам.

(3) Возникновение фобий ко всему, что не рекомендовано социальной инструкцией, психическая неспособность к участию в какой-либо деятельности или практике, не рекомендованной социальной инструкцией.

(4) Потеря естественного любопытства и инстинкта исследования по отношению к незнакомым явлениям или предметам, а также к экспериментальному выяснению возможных полезных свойств таких предметов и включению этих свойств в собственный технический арсенал.