— Никто не будет со мной вечно. Люди уходят друг от друга, и это нормально.
— На самом деле, это не нормально — уходить от своей стаи.
— Значит, и вы никуда не уйдете.
— А вдруг ты станешь знаменитой писательницей и решишь, что мы тебе больше не нужны?
— Я умею находить людей своего класса.
— Ого! Вы только посмотрите, как она заговорила…
— Вы никогда не перестанете быть достойными меня, а я — вас. Что, не нравится такая откровенность?
— Наоборот, Марин, очень нравится. Ты мыслишь так же, как я: делишь людей по классам. Правда, я бы добавил, что со временем люди могут переходить из одного класса в другой, если умны или, наоборот, глупы, но деление твое мне, в общем-то, нравится.
— Все так делают, просто молчат об этом.
— Тоже верно. Люди вообще о многом молчат.
— У них просто нет времени думать о таких вещах. У них работа с утра до ночи. Никто не желает пересекать Сахару.
— Почему именно Сахару?
— Потому что я там была. Там очень жарко и много песка. Пересечь Сахару сложно.
— Марин, когда люди из высшего класса унижают тех, кто ниже, это нормально?
— Раньше ты не страдал подобными банальными проблемами.
— Теперь страдаю. Ну так что?
— По-настоящему достойные люди не нуждаются в том, чтобы самоутверждаться за чужой счет. Но хватит об этом. Давай лучше обсудим, когда мы поедем в Сахару».
В шестнадцать лет я вела с ним такие разговоры. И он их поддерживал! С ним я не боялась быть или казаться заумной, сложной, самоуверенной. Я знала, что Влад меня поймет. Только я знала его таким — начитанным, веселым, саркастичным, мудрым!
Воспоминания проносились передо мной, как вихрь, сопровождаемые плачем маленькой Матильды и насмешками стоящих вокруг меня людей.
Я физически чувствовала, как это больно — видеть то, что я видела.
«— Марин, если ты похудеешь, я на тебе женюсь!
— Влад, я не могу похудеть, это выше моих сил!
— Постарайся ради меня!
— Издеваешься?
— Конечно, издеваюсь. Но в каждой шутке…
— Пошел ты!.. Между прочим, это должна была быть моя фраза.
— В смысле?
— Я более заинтересованное лицо. Это я должна предлагать тебе жениться на мне.
— Почему?
— Ты богат.
— Мой отец богат, а не я.
— Твой отец для меня, увы, староват.
— Слава Богу! Хотя, судя по всему, некоторые девушки немногим старше тебя так не думают.
— Девушки вообще редко думают.
— Ну ты и самокритична. Ты что, действительно такого плохого мнение о собственном поле?
— Если честно, то нет. Просто мне кажется, что материальное положение немного застилает глаза.
— Это нормально — искать мужчину, который даст тебе крышу над головой и позаботится о твоих детях. Мужчины ведь тоже женщин не за ум выбирают. Вначале — красота.
— Увы, ты прав.
— Суть вот в чем, Маришка: тебе нужен кто-то, кто будет о тебе заботиться и даст тебе возможность писать твои книжки.
— На книжках я много не заработаю.
— Вот и я о том же. И мы опять возвращаемся к теме нашей женитьбы…
— Иди ты!..
— Фу, как нелитературно… писатели так не выражаются. Но ты подумай о моем предложении.
— Да ведь не было никакого предложения!
— Какие наши годы! У нас с тобой еще все впереди».
Мой Влад — теплый и добрый. Мой Влад — один в огромном доме, приглашающий меня приехать к нему в любое время дня. Я никогда, никогда его не боялась!
Мой друг, мой Влад.
— Влад, — прошептала я.
Самоуверенность слетела с меня, как листы с капусты, обнажая самые настоящие чувства.
Он услышал. Обернулся, продолжая находиться внутри другой девушки. Увидел меня!
— Уберите ее отсюда! — закричал он. — Кто ее сюда впустил?!
— Влад…
Кто-то схватил меня за плечи. Меня резко вытолкнули из комнаты. Последнее, что я увидела, — как Влад повернулся к Матильде, безучастно лежащей на кровати. Я представила, как он закрывает глаза и вновь расслабляется. Его телу было хорошо: оно было близко к оргазму.
Меня отвели в другую комнату — в ту, где я не так давно плакала из-за несчастной любви, и закрыли дверь на ключ. Я даже не пыталась протестовать. Чувства атрофировались, зато воспоминания ожили.
«— Марин, твоя мама правду говорит: ты можешь не знать химию, так как есть профессии, где она не пригодится, но ты должна знать английский язык. Нашему поколению это необходимо.
— Я не спорю на этот счет, но почему ты так зациклен именно на этом предмете?
— В нашей стране (за другие отвечать не могу) английский знают либо те, кто имел возможность его изучать, например, в среде обитания, или просто родители настаивали, либо те, кто был достаточно сообразителен, чтобы понимать, что это нужно. Первый тип людей — те, кто родился в адекватной семье. О них заботились, им вкладывали в голову нормы поведения, с ними родители делились опытом и знаниями. Эти люди не росли, как сорняки, получая опыт только во дворе, они знают, откуда они, и гордятся этим. Ну, а вторые — это просто умные и целеустремленные люди. Сильные. Их никто не учил, возможно, они даже выросли в неблагополучной семье, но они были достаточно наблюдательны, чтобы понять, что одной математики в жизни мало, хотя точные науки, конечно, тоже не должны стоять на последнем месте в списке приоритетов.
— Что в таком случае ты думаешь о тех, кто английского вообще не знает?
— Это просто гомо сапиенс, с которыми лично мне тяжелее всего находить общий язык. Тебе, думаю, тоже.
— Ну ты и сноб!
— Вот увидишь, я прав.
— Саша не знает английского!
— Ок, Саша — исключение».
Я легла на диван и закрыла глаза. Где-то там, думала я, в другой комнате, на расстоянии десятков метров, сейчас находится Матильда. Что он ей скажет, когда ее поимеют все его дружки?
«— Влад, пошли сегодня в кино, а?
— Марин, не могу, у меня дела.
— Если согласишься, я расскажу тебе, где прячутся настоящие поцелуи.
— Что за бред! И где же они прячутся?
— Так ты пойдешь в кино?
— Зависит от ответа. Итак?
— Настоящие поцелуи прячутся в уголках губ. Потому что именно там зарождается улыбка… Я хочу, чтобы мой муж целовал меня в уголки губ, и тогда я буду чаще смеяться.
— Я тоже слышал о взаимосвязи между поцелуями и настроением женщины. Но только если поцелуи — это преамбула.
— Ты смотри, какие слова выучил наш Влад! Так что, пойдешь со мной в кино?
— Не пойду, у меня дела.
— Тогда я не буду тебя целовать.
— Этого еще не хватало! Я тебе не муж!»
Меня прорвало. Я заплакала. Я знала, что не смогу смириться с тем, что увидела. Мне было жаль Матильду, себя и даже того подонка, которого еще вчера я считала одним из самых важных людей в своей жизни. Я приняла позу эмбриона и затихла. Просто лежала, плакала, ревела, задыхалась, пока меня окончательно не сморил беспокойный сон.
Проснулась я от щелчка — кто-то открыл дверь. На улице уже было темно, свет в комнате не горел, и я не сразу поняла, кто вошел.
— Марина, ты спишь?
— Маша?
Я бросилась к ней и заревела с новой силой.
Маша меня утешала как могла. В той ситуации именно она оказалась более уравновешенной и сдержанной, хотя, казалось бы, из нас двоих именно Маша обладала непредсказуемым характером и склонностью к драмам.
Немного успокоившись, я спросила:
— Где она?
Маша молчала. Я повторила вопрос.
— Маша, где Матильда?
— Я отвезла ее домой. Заказала такси и проследила, чтобы ее доставили до подъезда. Довела до самой двери.
— Прекрасно, он даже тебя в это впутал! — крикнула я.
— Пожалуйста, не кричи.
— Господи, как она? Как Матильда?
Маша молчала.
— Ты понимаешь, что он натворил?! Этот придурок!
— Понимаю. Такая же истерика, как у тебя, у меня случилась два часа назад, но в присутствии Саши.
