Триумф безголовых

О, Громовержец! Какая великая честь! Чокнутая пигалица знала мое имя!

– Что молча? – продолжала скалиться она. – Ты закончи или еще дерись?

– А тебе мало врезали, да? – огрызнулся я. – Ладно, сейчас добавлю, раз сама напрашиваешься.

Однако странное дело – бить по этой наглой лопоухой морде мне расхотелось. Тем более, что она и так была разбита в кровь. И я, стиснув кулаки, продолжил топтаться перед Эльруной, делая вид, будто собираюсь с силами.

– Хватит, махади! – велела Псина ученице. – У нас мало времени. Заканчивай упражняться – Гезир с повозкой вот-вот прибудет.

– Как приказать, саяна, – ответила коротышка. А затем…

Я даже не понял, что произошло, а тем более не среагировал на это. Эльруна вдруг нырнула мне под ноги и подсекла их. А когда я в конце концов очутился на полу, она обвила мои конечности своими так цепко, что даже муха в паутине и та, небось, ощущала себя свободнее, чем я в этот момент.

– Придуши его! – велела саяна своей махади, когда я был обездвижен. – Седьмым… нет, лучше Восьмым Кольцом Питона! Для надежности.

– Но я еще не делать это с живой человека, – замешкалась Эльруна. – Мало тренировка.

– Прекрасно! Значит, самое время попробовать. Давай, смелее! Или так и будешь лежать в обнимку с этим ничтожеством?

– Нет, саяна! – ответила коротышка. А затем язвительно прошипела мне в ухо: – Спокойно ночь, маленький Шон! Мой надеюсь тебя не убить. Не дрыгай нога – я делать тебе не больно.

И через мгновение я узнал, что такое Восьмое Кольцо Питона. Сначала сдавившая меня с обоих боков сила выжала из моих легких воздух. А когда мне отчаянно захотел вдохнуть, я вдруг забыл, как дышать. Хотя Эльруна не солгала – больно не было. Я не умер, но в то же время утратил власть над собственным телом. И чудилось мне, что я перерождаюсь в некое чудовище, которое вот-вот утратит человеческий облик.

Впрочем, все это быстро закончилось. Прежде чем я стал задыхаться, комнату окутала красная мгла. Настолько густая, что не стало видно ни зги. А затем она проникла в меня, и я не мог ей сопротивляться. После чего растворился в ней без остатка, успев лишь подумать, что все-таки я – везунчик, раз уж умер столь быстрой, бескровной и безболезненной смертью…

Глава 5

Однако я и смерть вновь разминулись, поскольку Вездесущим мой труп был не нужен. По крайней мере сегодня.

Проснувшись, я не сразу понял, что лежу не в казарме для слуг «Садов Экларии». Подо мной был такой же жесткий тюфяк, разве что в воздухе стоял запах не благовоний, потных тел и перегара, а… рыбы! Причем не очень свежей. И доносящиеся до моих ушей крики больше походили на рыночные, чем на бордельные.

Воспоминания о финале минувшего вечера нахлынули таким потоком, что я в ужасе подскочил с тюфяка. Подскочил и тут же упал обратно, потому что треснулся головой о дощатый настил, оказавшийся вторым ярусом кровати. Удар выдался болезненный. Но пока я, кряхтя, потирал макушку, где обещала вскочить шишка, это позволило мне спокойно осмотреться.

Судя по близкому шуму, дом, куда я попал, действительно стоял на рыночной площади. А судя по виду из окна, меня держали на втором этаже одной из лавок, выстроенных по краю рынка. Точнее, портового рынка, ибо на других столичных базарах не так сильно воняло рыбой.

Комната была большой и забитой ящиками с корзинами, а вдоль ее стен стояли четыре двухъярусные кровати. На одной из них лежал я, а на соседней – ван Бьер. По счастью, живой и здоровый. По несчастью – привязанный к кровати толстой цепью.

– С утром, парень! – изрек он свое любимое приветствие, означающее, что нынешнее утро было ни добрым, ни злым. – А тебе, гляжу, Вездесущие доверяют больше, раз ты не связан.

И правда, в отличие от соратника я был свободен. Но лишь в пределах комнаты, поскольку на окне стояла решетка, а дверь была окована железом и наверняка заперта.

– Думал, тебя отравили, – признался я.

– Я тоже был в этом уверен, пока падал с ног, – ответил Пивной Бочонок. – Как видишь, ошибся – мне подсунули разбавленную даирскую соль. А ты почему не сбежал?

– Меня придушили и я потерял сознание. – Я не уточнил, кто именно меня придушил, так как было стыдно признаваться, что это сделала пигалица Эльруна. – Погоди, сейчас поищу какой-нибудь инструмент, чтобы тебя развязать.

– Можешь не стараться, – помотал головой монах. – Лучше иди позови кого-нибудь, пока я не обоссался. Страсть как хочется отлить, а на мои крики никто не отзывается.

Мне тоже хотелось справить нужду, поэтому я подошел к двери, но прежде чем затарабанить в нее, заглянул в одну из корзин. Внутри лежал ворох пестрых талетарских платков. На вид совсем новых, а значит нас и правда держали на складе рыночной лавки.

Меня тюремщики почему-то уважили больше, чем ван Бьера. Вскоре на мой зов явился пожилой, но дюжий канафирец с лицом, изрезанным столь глубокими морщинами, что при первом взгляде на него я отшатнулся. Старик предугадал мою просьбу. Еще до того, как я открыл рот, он сунул мне в руки ведро и ключ, а потом захлопнул дверь у меня перед носом.

Ключ был от замка, что удерживал концы цепи Баррелия. Я сразу об этом догадался, поскольку других запорных устройств в комнате не наблюдалось.

– Не понимаю, зачем они вообще тебя связывали, – заметил я, отпуская кригарийца на волю.

– Боялись, что очухаюсь раньше времени и сорву их планы, – ответил тот. – А теперь, видимо, не сорву. Но если они надеются, что я вернусь в кандалы и отдам им ключ – пусть выкусят. Я, конечно, ценю их доверие, но не настолько, чтобы добровольно садиться на цепь.

В следующий раз тюремщик пришел сам, не заставляя себя звать. И пришел не один. Вместе с ним явились наши недобрые знакомые шпионы с запада.

При виде распухшего носа и подбитого глаза у мелкой шпионки я испытал двойственное чувство. С одной стороны, приятно, что я не сдался без боя. С другой стороны боем это тоже не назовешь. И пускай Эльруна вела себя как дура, подставляя лицо под мои удары, почему-то именно я ощущал себя теперь дураком.

– Это Гезир. – Псина указала на старика, несущего к двери помойное ведро. Сам Гезир счел ниже своего достоинства представляться, даром что его гордость позволяла убирать за нами нечистоты. – Он хозяин этой лавки, но командую здесь я. И как видишь, я не солгала – ты нам не враг. Наоборот, сказала бы даже, что друг, но вряд ли ты со мной согласишься.

– Если не враг, к чему был этот цирк с даирской солью и цепями? – спросил ван Бьер, разминая затекшие руки.

– А ты бы пошел с нами добровольно, если бы я тебя пригласила?

– Добровольно? После всего, что видел? Ну уж нет!

– Вот и я так подумала. Так что пришлось тащить тебя за нами силком.

– И зачем я вам понадобился?

– Я пока не знаю, с кем воюю. Но знаю, что эта сила враждебна кригарийцам, а значит мы с тобой союзники. Также возможно, что минувшей ночью я спасла тебе и твоему щенку жизни.

– Даже так? – хмыкнул Баррелий.

– Именно, – подтвердила Вездесущая. – Ты спрашивал, что мне известно о других кригарийцах? Немного, но тебе это не понравится. Люди, что напали на вас, до этого схватили твоих братьев и спрятали их в разных частях города. Я и махади проследили, куда увезли двух пленников. Остальных мы, к сожалению, упустили.

– Почему я должен тебе верить? – Монах помрачнел.

– Можешь не верить, а вернуться на постоялый двор и там подождать братьев, – пожала плечами канафирка. – Только сомневаюсь, что они придут. Я говорю тебе то, что видела собственными глазами. И знаю, каким способом были захвачены кригарийцы. Их отравили. Не смертельно, а лишь парализовав им силы и волю. По крайней мере, когда их выводили из гостиницы, они перебирали ногами. И походили, скорее, на пьяных, чем на мертвых.

– Значит когда я заподозрил, что тамошняя вода не в порядке, так и было. Вот почему люди без языков бросились наутек и плевались на каждом шагу, когда я облил их из ядовитой бочки – боялись, что не успеют принять противоядие.

– Очевидно, так, – согласилась Псина. – Ты разлил воду, но перед дверью осталась лужица. Я набрала из нее чуть-чуть воды, и пока ты спал, проверила ее на крысе… Махади, покажи ее!

Эльруна развернула маленький сверток, что до этого держала в руках, и к ногам ван Бьера упала жирная крыса. На первый взгляд, дохлая. Но приглядевшись, мы выяснили, что ее лапки еле-еле шевелятся и что она хоть редко, но дышит.

Такое можно было сделать лишь при помощи яда. Впрочем, это еще не доказывало, что крысу напоили той самой водой, а не другой.

Тем не менее у Баррелия убавилось сомнений в том, что Вездесущая говорит правду.

– Ну ладно, допустим, все так и было, – сказал он, потыкав крысу носком сапога. – И что кто-то на самом деле похитил моих братьев, а также хотел похитить меня. Но ты каким боком ко всему этому причастна?

– До Плеяды дошли слухи о фальшивых гарибах, которых стали часто замечать в Тандерстаде, – ответила Псина. – Кто-то пытается нас подставить. И этот кто-то – могущественная фигура, раз он может себе позволить вырезать языки своим слугам. Их хозяина я не нашла, но кое-кого из них выследила. И этот тип привел меня сегодня в «Конец всех дорог». Куда вскоре нагрянул ты. Я не успела предупредить тебя о засаде, поскольку мы с махади были заняты – следили за тем, куда увозят кригарийцев. Но ты и сам выкрутился – очевидно, был уже в курсе, что над вами нависла угроза.

– Меня пытались отравить в дыре под названием «Охрипшая ворона», – признался ван Бьер. И, кивнув на меня, добавил: – Если бы не глазастый Шон, как пить дать отравили бы. Паскудник, что накапал мне яду в пиво, хотел от нас сбежать, а потом тыкал в меня саблей, а я этого с детства не люблю. В общем, когда он отказался со мной говорить, я заглянул ему в рот и сразу все понял. А поскольку это Вездесущие имеют привычку отчекрыживать своим гарибам языки, что еще мне оставалось думать?

Вернувшийся в комнату нелюдимый Гезир принес нам завтрак: хлеб, сыр, вяленое мясо, кружку молока для меня и ковш вина для кригарийца. Однако к моему величайшему удивлению, монах не забыл о том, что обещал мне накануне. И решительным жестом отклонил протянутый ковш, попросив взамен вина обычную воду. Гезир молча кивнул и уважил бывшего пленника, а теперь вроде бы даже гостя.

– Две вещи никак не уразумею – вновь заговорил монах, приступив к трапезе. – Первое: зачем захватывать нас живьем? Проще убить кригарийца сразу, если у тебя есть с ним счеты, чем рисковать, удерживая его в плену. Ведь если вырвется – наделает много шуму и крови. И второе: почему в «Конце всех дорог» никто не сбежался на грохот, который мы учинили?

– Ты задаешь правильные вопросы, – кивнула Псина. – Но хозяин постоялого двора от нас никуда не денется, а вот с поиском твоих братьев лучше поторопиться, как считаешь?

– Никогда бы не поверил, что однажды это скажу, но да – ты совершенно права, – согласился Баррелий. – Далеко отсюда те места, докуда ты и твоя шмакодявка следили за похитителями?

– Не очень. Я довела их до одного склепа на кладбище Тотенштайн, а Эльруна – до особняка на улице Шелкопрядов.

– Очень богатая дом! – вставила махади. – Большой ворота и забор.

– Бедных домов я там и не припоминаю, – заметил ван Бьер. – Кстати, что с твоим с лицом? Это Шон что ли так тебя отделал?

– Да она просто чокнутая! – поспешил оправдаться я. – Сначала напала на меня, а когда я начал защищаться, встала столбом и чуть ли не сама билась лицом о мой кулак!

– Кодекс Махади! – провозгласила Эльруна. Судя по ее тону, она тоже оправдывалась. – Боль – ничто! Твоя кулак – ничто! Ты само – ничто!

– Что еще за дурацкий кодекс такой? – спросил я, отступив на всякий случай подальше от этой сумасшедшей.

– Нашим ученикам запрещено уклоняться от ударов в драке голыми руками со слабым противником, – пояснила вместо коротышки ее наставница. – Таково одно из правил ученического кодекса.

– Это кто тут слабый?! – обиделся я. – А если бы я не остановился и забил твою махади насмерть?

– И поделом бы ей. Это означало бы, что она не выучила уроки и неверно оценила угрозу, – ответила Псина. – Но Эльруна раскусила тебя с полувзгляда. И знала, что ты ее не убьешь. Как видишь, она в тебе не ошиблась. А синяки – они заживут. Разве твой друг кригариец учит тебя другим премудростям?

– У маленький Шон глаза много бегать, а руки дрожит, – добавила ученица и злорадно осклабилась. – Он трусиха!

– Но-но, полегче, ты, мелюзга ушастая! – возмутился я. – Вот так пожалеешь кого-нибудь чисто по-человечески, а он тебя же потом и оскорбляет! Ладно, понял, что я делал неправильно. В следующий раз, плюгавая, не жди от меня никакой пощады.

– Кладбище Тотенштайн! – напомнил ван Бьер, которому надоело слушать наши несвоевременные препирательства. – Те люди, они что, спустились прямо в склеп?

– Точно, – кивнула Псина. – В фамильный склеп неких Дироусов. По всем признакам, давно заброшенный. Судя по черной метке на склепе, эти Дироусы были из числа семей, что вымерли полвека назад при вспышке гисской лихорадки. В старой части Тотенштайна много таких могил.

– И никто потом из склепа обратно не вышел?

– За время, что я там прождала – нет.

– Как интересно. А что насчет улицы Шелкопрядов?

– Особняк жилой, не заброшенный. В окнах горел свет еще до того, как кригарийца завели внутрь. Кому принадлежит дом, Эльруна ночью выяснить не смогла.

– Ну хорошо. – Баррелий запил водой остатки трапезы и решительно поднялся на ноги. – Хватит терять время. Спасибо за завтрак, а теперь верните мне оружие и я пойду выясню, кому это приспичило объявить нам войну. Или ты намерена меня задержать?

– Вот еще! – фыркнула Вездесущая. – И куда ты отправишься в первую очередь?.

– На улице Шелкопрядов живут одни денежные толстопузы, и стражи там видимо-невидимо, – рассудил Пивной Бочонок. – Поэтому вторгаться в незнакомый дом при свете дня я не стану. Лучше прогуляюсь по кладбищу. Мертвые не верещат на всю округу, когда в них тычут мечом, а с кладбищенским смотрителем я найду общий язык.

– Боюсь, что сегодня в склепе Дироусов живых гораздо больше, чем мертвецов, – напомнила Псина. – Но твоя стратегия мне нравится. Только ты ошибся, если подумал, что мы с махади будем сидеть сложа руки. Не забывай: это и наша война тоже. Мы сходим на улицу Шелкопрядов и разнюхаем там все, что сможем. Ну а Шон пусть остаться здесь – Гезир за ним присмотрит.

– Еще чего! – запротестовал я. – С каких это пор меня стали считать обузой? Если на то пошло, пускай лопоухая остается. С такой синей опухшей рожей, как у нее, только в квартал богачей и соваться, ага!

Эльруна плохо изъяснялась на орине, но поняла, что я сказал. И, презрительно скривив лицо, показала мне кулак с оттопыренным мизинцем – известный во всем мире оскорбительный канафирский жест.

– Махади! – Псина шлепнула ее по вытянутой руке, и она, вжав голову в плечи, виновато потупилась. – Ты позволяешь другим людям разозлить тебя по пустякам?!

– Нет, саяна, – пролепетала Эльруна. – Совсем немного. Моя злость отвечать на злость. Как вы учить.

– Я учила тебя злить других, а не злиться, когда кто-то именно этого от тебя и добивается.

– Я понимать. Исправиться…

– Ладно, позже поговорим… Так что насчет Шона?

– Он пойдет со мной. – Последнее слово в решении моей участи осталось за Баррелием. – Нечего ему тут делать. Этот парень разглядел каплю яда, которая упала в мою кружку, и отныне его глазам я доверяю больше, чем собственным… К тому же мы идем на кладбище, а там мне без помощника не обойтись.

– В каком смысле? – удивилась Псина. – У тебя что, не хватит силенок разрыть чью-то могилу, если потребуется?

– Силенок-то хватит, – ответил ван Бьер. – Дело в другом – надо знать, где рыть. Тотенштайн – большое и старое кладбище, там полным-полно склепов и могильных камней. И как, скажи на милость, мне найти могилу треклятых Дироусов без Шона, если я не умею читать?..

Глава 6

Прежде я никогда не бывал на старейшем местном кладбище Тотенштайн. И сказать по правде, еще столько бы здесь не появлялся. Но разве я мог не прийти на помощь кригарийцу, тем более, когда он отчаянно в ней нуждался?

Подозреваю, что ищущий братьев ван Бьер нагрянул бы в гости к мертвецам даже ночью. Но, к счастью для суеверного меня, мы прибыли на кладбище в предрассветных сумерках и нам не пришлось блуждать впотьмах. Хотя обстановка все равно была жуткой. Ночью похолодало, и могилы окутывал густой непроглядный туман. А в нем тоже мог скрыться кто угодно: и нечисть, и наши злобные молчуны, и много кто еще, с кем мне не хотелось бы встретиться.

Спасибо Вездесущей, она запомнила фамилию не только на нужном склепе, но и на дюжине соседних могил. А потом нарисовала для меня карту на листке пергамента. И когда мы дошли до старой части Тотенштайна, карту упростила нашу задачу. Вернее, упростила лишь мне, потому что Баррелий не мог прочесть выбитые на камнях, затертые от времени буквы.

– Есть! Нашел! – обрадовался я после того, как мы осмотрели никак не меньше сотни захоронений. В проклятом тумане было трудно ориентироваться и приходилось искать почти наугад.

– Но это не склеп, – нахмурился Баррелий, сметя прошлогодние сухие листья с замшелой могильной плиты.

– Я имел в виду, что нашел одну из могил, которую отметила на карте Псина, – уточнил я. И прочел надпись на надгробье: – «Здесь покоится храбрый рыцарь, сир Ренуальд Эйзенкирк, павший от копья в поединке за честь благородной дамы».

– Какой болван! Нашел из-за чего прыгать брюхом на копье! – Монах сплюнул. – Вот тебе, парень, бесплатный урок на будущее: не крути шашни с благородными дамами. Лучше платить за любовь дамам неблагородным и пусть их честь защищают сутенеры, чем закончить жизнь вот так. Хорошо, если сир Эйзенкирк успел перед смертью затащить свою даму в койку. А ведь есть на свете дуралеи, готовые жертвовать собой, просто понюхав дамский платок или перчатку… Ну ладно, куда топать дальше?

– Если верить карте, то э-э-э… – Я начал озираться, поскольку растерял в тумане все ориентиры. – Если Псина не врет, справа от могилы рыцаря похоронен некий Жардо, затем будет сухое дерево, а за ним – Дироусы. Осталось пройти шагов двадцать или даже…

Я не договорил, ибо меня перебил раздавшийся в тумане вой. И доносился он как раз со стороны нужного нам склепа.

– Кто это кричал?! – От испуга я аж присел. – На криджа непохоже. Это себур?

– Точно не он, – ответил ван Бьер, неторопливо вынимая из ножен меч. – Крик себура ты бы тоже ни с чем не спутал.

Вой повторился. Теперь я расслышал, что он звучит приглушенно. Как будто из-под земли.

Я тоже обнажил свое оружие – грубый, но прочный и острый солдатский кинжал. Так как ходить с подаренным Баррелием палашом по городу он мне не позволял – не хотел, чтобы я выделялся из обычных детей, – пришлось носить на поясе менее приметный клинок.