Помоги проекту - поделись книгой:
Я тебе объявляю войну
Лана Вейден
ГЛАВА 1. ЗНАКОМСТВО
«***** университет сердечно поздравляет Дениса Сергеевича Морозова с присвоением ученой степени доктора филологических наук.
Уважаемый Денис Сергеевич! Приветствуем Вас в стенах нашего университета и от всей души желаем…»
Бросив злобный взгляд на красочный плакат, призывно висевший прямо у входа на факультет, я понеслась на кафедру. Была б возможность, задержалась и плюнула бы на это безобразие, но сейчас времени в обрез.
Подобрав полы длинного платья, я взлетела на второй этаж и вмиг оказалась около массивной двери с вульгарной позолоченной табличкой — «Кафедра теории и истории мировой литературы».
— Вика? — дверь напротив («Кафедра романо-германской филологии») была приоткрыта и оттуда выглянула другая лаборантка, Маша Проценко, — привет! А что это на тебе за балахон?
— Привет! Не балахон. Котарди* это, — буркнула я, открыла наконец чертову дверь и вдохнула с облегчением. Успела!
Машка не отставала и юркнула внутрь вместе со мной. Вот же настырная!
— Вик, а почему ты в таком виде?
Почему, почему. Чувствую, сегодня целый день придется объясняться. А случилось вот что.
В конце августа я поехала на фестиваль исторической реконструкции. Была на подобном мероприятии впервые и совсем не ожидала подвоха. Сначала все шло отлично, но после очередного бугурта** и пирушки у меня пропала сумка с одеждой.
Хорошо еще, что деньги и телефон находились в омоньере***. Я должна была вернуться с фестиваля сегодня ночью, но автобус, как назло, поломался на трассе. Прибыла в город я только утром. Домой — поесть и переодеться — уже не успевала. Пришлось просто позвонить родителям и ехать на работу в таком виде. Надежда была лишь на то, что сотрудники кафедры (да и не только они) уже знали, что их лаборантка немного с придурью и не судили бы меня строго.
Только я закончила свой рассказ, как к нашему разговору присоединилась еще одна «коллега» — Таня Журавлева с кафедры общего и сравнительного языкознания.
— О, Викуль! Да ты сегодня при полном параде! Морозова так встречаешь? Кстати, говорят, он в будущем заведующим вашей кафедрой станет! — Журавлева почему-то первая узнавала все новости.
— Когда станет, меня здесь уже не будет! — я скривилась, как от зубной боли.
Отчего я такая неудачница? Раньше думала, что существует лишь одно несчастье на мою голову — Сергей Королев, который вместо того, чтобы влюбиться в меня, влюбился в мою старшую сестру. А тут прилетела новая беда. Причем откуда не ждали.
После того, как стало ясно, что с Королевым мне совсем ничего не светит, — а выяснилось это еще в девятом классе, когда я застукала голубчиков на нашей даче, у меня возник план.
Если уж в личном такая безнадега, брошу-ка все силы на учебу. Пускай в моей жизни будет место лишь для одной любви — медиевистики****.
Я страстно принялась за дело и уже через несколько месяцев знала, что такое блио и чем оно отличается от фаблио, могла перечислить популярные виды ордалии и даже объяснить, кто такие алтарные трибутарии. Я поступила на филфак, где стала углубленно изучать литературу средних веков и Возрождения. И вдруг «заболела» Шекспиром. У нас на факультете был невероятный специалист в этой области — Тамара Михайловна Краславская. Ах, какая женщина! Она действительно разбиралась в творчестве Шекспира, а еще знала редкие языки и делала отличные переводы старинных текстов.
Я познакомилась с Тамарой Михайловной на первом курсе и сразу же заявила, что она будет моим научным руководителем. Я так мечтала стать ученым с мировым именем!
«Деточка, — сказала мне тогда Краславская, — ты выбрала нелегкий путь».
Ну и что? Я старалась, очень старалась! Написала у Тамары Михайловны бакалаврскую и магистерскую. Чтобы быть еще ближе, устроилась лаборантом к ней на кафедру. В этом году я наконец поступила в аспирантуру и мечтала, что теперь вцеплюсь в Краславскую как следует!
Но она, видимо, вовсе не желала, чтобы я в нее вцеплялась. Недавно Тамара Михайловна отправилась в мир иной. И что меня теперь ждет?
Похоже, последние слова я произнесла вслух.
— Не что, а кто. Морозов же, — отозвалась Журавлева. — А чем ты недовольна? Он также Шекспиром занимается. Думаю, теперь весь факультет полюбит… гм… Шекспира. Я бы тоже не отказалась с этим… доктором наук…
Я скривилась еще больше. Доктор наук, ага. Защитился в тридцать лет — виданное ли дело? Как по мне, секрет с этой докторской был весьма прост. Точнее, никакого секрета и вовсе не было.
Денис Сергеевич являлся племянником Краславской. Своих детей она так и не завела — не удивлюсь, если все силы бросила на продвижение родственничка. Может, и докторскую за него написала, что окончательно сгубило бедную старушку. И чего ему в столице не сиделось, почему вдруг к нам принесло? Заочно я уже ненавидела Морозова
— Да не кривись ты! Глянь сюда, — Проценко сунула мне под нос телефон с каким-то красавчиком-брюнетом.
— Это что такое?
— Денис Сергеевич.
— Чтооо?
— Поражаюсь, как ты до сих пор его не видела.
На похоронах Краславской меня не было в городе и срочно вернуться никак не получалось, а потом я старалась отогнать любую мысль о Морозове. Всё надеялась, что эта история окажется лишь слухами или моим страшным сном. Но теперь ясно — ситуация еще хуже, чем я предполагала.
— Кстати, он не женат. Но думаю, кто-нибудь его скоро «обработает», — встряла Журавлева.
— «Кто-нибудь»? — Проценко подмигнула. — Ну вот как раз Горячевой сам бог велел его «обработать».
Горячева — это я. Боже, какой искрометный юмор.
— В очередь, Горячева! Думаю, тут весь факультет скоро в очередь выстроится. Не дадим покоя Морозову — ни днем, ни ночью! — торжественно воскликнула Журавлева.
— Ну и дуууры! — я вдруг не выдержала, дико разозлилась. — Хоть немного имейте достоинства! И мозги не мешало бы включить!
— Не поняла… Ты что-то имеешь против красивых мужчин? — Журавлева никак не успокаивалась.
— А ты вчера родилась, что ли? Красивые мужчины — или бабники, или эгоисты, или извращенцы. Или всё вместе. Но кого это интересует, да? Некоторые как смазливую физию увидят — трындец! Ах, ах, ах, Денис Сергеевич, я от вас без ума, возьмите меня, я вся горю! — при этих словах я зачем-то прилегла на стол, неприлично выгнулась, откинула голову назад и приложила руки к груди.
Девчонки захихикали, а потом смех резко стих, и в наступившей тишине раздалось несколько громких хлопков в ладоши.
— Браво!
Я повернула голову на звук мужского голоса и с ужасом увидела, что у входа на кафедру, прислонившись о дверной косяк, стоит Денис Сергеевич Морозов собственной персоной.
_______
*Котарди — средневековое платье.
** Омоньер — кошель у пояса.
*** Бугурт — рыцарский турнир.
**** Медиевистика — раздел науки, изучающий историю и культуру европейского Средневековья.
ГЛАВА 2. "ОН"
Девчонки пулей вылетели с кафедры, а я вскочила на ноги и быстрым движением поправила платье. Подняв глаза, обнаружила, что обладатель «смазливой физии» приближается ко мне, странно усмехаясь. Надо сказать, что выглядел он намного младше своего возраста, хотя какое в данном случае это имело значение? Я попятилась назад.
Ломбардский рецепт краски для книжных миниатюр, опубликованный в начале XV века, начинался словами: «Если хочешь приготовить толику хорошей красной краски, возьми быка…»*
Так вот — Морозов как раз и оказался быком, превратившим меня в красную краску. Теперь я горела по-настоящему, только не от страсти, а от стыда. Но сердилась почему-то не только на себя, но и на Дениса Сергеевича, которого черти принесли так некстати.
Клянусь, в жизни не попадала в более дурацкую ситуацию. Что это на меня нашло, почему я такое вытворила? И что из сказанного мной он успел услышать — всё или только последние слова? Даже не знаю, что было бы хуже.
Ответ на этот вопрос мне так и не довелось узнать, потому что в помещение вплыла Любовь Константиновна Беседина.
Эта высокая дородная женщина преподавала античную литературу и сейчас должна была временно выполнять обязанности заведующей кафедры. Беседина поздоровалась с Морозовым, после чего он якобы потерял ко мне интерес — сел за стол, достал какие-то бумаги из сумки и сделал вид, что очень занят. Надо сказать, что одет этот тип был безупречно — черный костюмчик и белоснежная рубашка — на этом фоне мое помятое котарди выглядело так нелепо, что я еще больше почувствовала глубину своего падения и еще сильнее разозлилась.
— Виктория, почему ты в таком виде? — обратилась ко мне Любовь Константиновна.
Пришлось повторить историю. Закончив, я украдкой посмотрела на Дениса Сергеевича — он по-прежнему делал вид, что происходящее его совершенно не интересует, но при этом едва сдерживал смех. Черт возьми, как же он меня бесит, бесит!
— Понятно. Как обычно — ни дня без приключений, — Любовь Константиновна поджала губы. Видимо, никак не могла забыть тот случай с ее дочкой. — Ну что ж, поезжай домой, переоденься. И возвращайся назад.
Я рванула к выходу и стукнулась лбом о дверной косяк.
— Да что с тобой, Виктория? Летаешь, как парфянская стрела! В твоем возрасте… — услышала я за спиной недовольный голос Бесединой, только мне было уже все равно. Пускай это и невежливо, но я не дослушала и выбежала в коридор.
Домой, скорее домой! Приду в себя хоть немного.
Перед входом на факультет меня снова окликнули — теперь это был мой старый приятель Андрей Кононов. Он работал на кафедре русской литературы.
— Вик, привет! У нас сегодня карнавал?
— Привет, потом расскажу! Сейчас спешу очень, — на него я почему-то не могла обижаться.
Добравшись домой, я с облегчением обнаружила, что родителей и Альки там уже нет. Вот и отлично! Скинув то, что Проценко небрежно назвала балахоном (темнота! что она понимает в реконструкции? на создание этого шедевра ушел целый год!), я приняла душ, надела юбку и блузку, позавтракала и отправилась назад, прихватив учебник латыни. Кроме прочего, я подрабатывала репетитором по латинскому языку и собиралась отдать этот учебник одной из моих новых учениц. Вдруг пришло сообщение от сестры.
«Надо выбрать из двух пригласительных. Какой дизайн больше нравится?»
Да все сговорились, что ли, целый день портить мне настроение?
«Второй», — ответила я и уже который раз за день тяжело вздохнула, — похоже, плюсквамперфект** в моей жизни никогда не настанет.
Когда я вернулась, Морозова на кафедре уже не было. Зато, кроме Бесединой, там сидели Томашевский и Соловьев. Борис Александрович Томашевский был высоким грузным мужчиной с седыми волосами. Он занимался постмодернизмом. А Соловьев, маленький и щуплый, преподавал античную литературу, как и Беседина.
А потом я повернула голову и увидела ЕГО. Вмиг все проблемы вылетели из головы — и пригласительные, и мой недавний позор.
После перестройки главного корпуса кафедра мировой литературы состояла из двух комнат. В одной стояли стулья, шкафчики и столы — все, что нужно для работы. Во второй, смежной — небольшой диван, столик, пара кресел и огромный стеллаж с книгами.
И вот сейчас дверь в смежную комнату была открыта. А в стеллаже находился ОН.
— Лист иллюминированного Евангелия из Кентербери. Тамара Михайловна завещала кафедре. Денис Сергеевич передал сегодня, — сказала Беседина, перехватив мой взгляд.
Я заворожено уставилась на полку.
Здравствуйте, меня зовут Виктория Горячева, и я — кинестетик***. Точнее, маньяк-кинестетик.
Впервые эта "особенность" обнаружилась у меня несколько лет назад, в Лувре. Мы тогда ходили по многочисленным залам, и родители задержались в одном из них, а я пошла вперед и вдруг очутилась в полном одиночестве в помещении, где висела картина Яна Ван Эйка «Мадонна канцлера Ролена». Вживую она оказалась такой маленькой!
Вначале я на несколько минут застыла. Потом меня почему-то бросило в жар, во рту пересохло, по телу пробежали странные мурашки, а затем — сама не знаю, как такое произошло — я стремительно подалась вперед и коснулась пальцами плаща мадонны.
— Вика, ты что творишь! — все, что я помню после — это как мама в ужасе оттаскивала меня от картины. — Сейчас скандал будет, полицию вызовут!
На удивление, ничего не произошло. Мама осторожно вывела меня из зала. Сердце бешено колотилось, и я поняла, что уже не могу остановиться. В тот день мне удалось еще незаметно потрогать только Кранаха и пару гобеленов XV века, но с тех пор я стала страшным сном всех музеев. Зачастую мне не на шутку доставалось от работников.
Единственное, к чему доступ был закрыт всегда и везде — это манускрипты и инкунабулы****. А их я как раз больше всего и хотела потрогать.
Ходили слухи, что когда-то в Краславскую был влюблен итальянский коллекционер. И подарил ей разворот фламандского черного часослова, а также пару листов других манускриптов. Я думала, это — выдумка. Во всяком случае, в разговорах со мной она ни разу об этом не упоминала.
А теперь оказалось — кое-что правда. Манящий лист был так близко! И все-таки — под замком.
— Виктория, чего ты там вертишься? Иди сюда, — голос Бесединой немного привел меня в чувство.
— Что? — я сглотнула, пытаясь сообразить, где нахожусь, и совершенно невразумительно пробормотала. — Я… Это.
— Что — «это»?
— Это… — я вышла к Бесединой и махнула рукой в сторону листа, — можно его потрогать?
— Ты в своем уме? Представляешь, что будет, если все желающие начнут трогать? — она на всякий случай переложила ключи от стеллажа в свою сумку.
Да представляю я, всё представляю! А вы представляете, как мучительно быть маньяком-кинестетиком?
— Конечно. Простите, — я послушно закивала головой. Но в душе, конечно, совсем не смирилась. Я же лаборант этой кафедры. И если сегодня мелькнула мысль уволиться, то теперь я решила с этим повременить. Лист иллюминированного Евангелия из Кентербери, я найду способ до тебя добраться.
А пока надо было заниматься другими делами. Только я подумала о делах, как на кафедру снова пришел Морозов и, увидев меня, засмеялся — теперь уже в открытую. Издевается, что ли?
Ну ладно, Денис Сергеевич, ты меня довел, я тебе объявляю войну! Вот возьму и выведу тебя на чистую воду с этой фальшивой докторской! Вылетишь отсюда с позором.
Мечтая об этом, я и не догадывалась, что мне тоже объявлена война. И кто из нас в скором времени куда вылетит — это еще большой вопрос.
______________
* цит. по книге М. Пастуро «История цвета. Красный»
** Плюсквамперфект (
*** кинестетик — человек, воспринимающий мир через ощущения.
****инкунабулы — книги, изданные в Европе от начала книгопечатания и до 1 января 1501 года.
Поделиться книгой: