Сказания о волках

Мара к этому времени наладила горячий чай на травах. Выпили со свежими лепешками. Мезеня заметил, как после приезда да после бани у невесты глаза начали слипаться.

— Веди жену в спальню, — по-доброму хмыкнула мать.

Зейда никогда не спала на таких белоснежных простынях, ни дома, ни у Сактарбека. Она потрогала белье — мягкое. Потом глянула на мужчину неверящими глазами.

— Теперь так будет всегда, милая, — успокоил Мезеня, привлекая к себе. — Кроха моя. Ложись спать, я позже приду.

Зейда кивнула, а он вышел в горницу для разговора с матерью. Девушка еще несколько минут постояла у широкой кровати, разглядывая великолепие, и несмело закопалась в пуховое одеяло, укрывшись до подбородка.

Мать уже ждала сына и его рассказа, она ничего не спрашивала, Мезеня сам знал все ее вопросы, потому начал рассказывать то, что знал и до чего дошел догадками. Мара слушала внимательно, глядя на выскобленный стол, живо представляя картины из рассказа сына. Ей было жаль, что с девочкой так поступил собственный отец, но так же поступают в соседних деревнях — выдают девиц по пятнадцати-шестнадцати годов замуж, вместе с ними мужья забирают приданное девиц, а потом родители могут только наблюдать измывания свекровей, старших невесток или сестер мужа над бедняжками. В стае не так. Здесь редко кто женится не на паре. Волчиц сватают в другие стаи.

«Пусть будет, как получилось», — размышляла Мара. — «Раз уж так повелела судьба быть им вместе, перечить она не станет. Будет исподволь воспитывать невестку, учить всему, чтобы стала хорошей хозяйкой для сына. И так уж засиделся…»

— Она сегодня заявила, что не люба, раз не хочу с ней быть, а мне бы желалось, чтобы подросла еще.

— Кости скроет мясо, а так крепкая она, выносливая. Не бойся стать ей настоящим мужем. Нарожает тебе жена сыновей красивых.

Допоздна разговаривали мать и сын, а когда он пришел в спальню, увидел, что его кроха спит, свернувшись калачиком, лег рядом под одеяло, тут же ее голова привычно легла ему на плечо.

Глава 4

Как Зуб с Мезеней были дружны долгие годы с раннего детства, так за последние две недели сдружились Зейда и Зоря. Дома их стояли по соседству, потому молодки частенько бегали друг к дружке за любой ерундой. Нравилась Зоре прямая и бесхитростная узбечка, которая учила ее новым блюдам, играла с их маленьким сынком, ожидая, когда же муж решится на такой поступок, чтобы у них появится вот такой же. Зоря была на три года старше Зейды, в свои восемнадцать уже была матерью семейства. Частенько, оставляя маленького Ольжатку со свекровью Зейды, девушки направлялись в бор за грибами, обучая распознавать из них полезные.

Сам Мезеня, став вожаком большой стаи, все дни проводил в общем доме, где собирались старейшины. Зуба назвал своим помощником. Все, кроме одного человека в стае, согласились видеть Мезеню вожаком. Одна Цветана оказалась против него. Вспомнила, что чужачку привез, но на нее зашикали, дескать, не ее дело с кем жить вожаку.

Сегодня Зоря оставила сынка со своей матерью и прибежала к подруге раскрасневшаяся, веселая. Зейда и Мара о чем-то разговаривали, сидя за столом.

— Здравствуйте, тетка Мара, — с порога затрещала она, — отпустите Зейду со мной по опята. Одной несподручно.

— Что ж, опята — дело нужное, — согласилась Мара. — Будет с чем зиму коротать, — обратилась к невестке: — А ты возьми корзину в сенях.

— Я покажу! — вызвалась Зоря и, вильнув сарафаном, выбегая из дома.

— Вот, егоза! — хмыкнула свекровь. — Ножи возьми, она-то, небось, забыла, выскочив из дома.

Зейда, улыбнувшись, кивнула, взяла два небольших ножа с деревянными рукоятками и вышла следом за подругой, Зоря уже ждала с горящими глазами.

— Отпросилась у матушки ненадолго, а то Зубчика-то не дождешься, — хихикнула молодка. — Все пропадат в общем доме с твоим. Утрудились мужики, а мы им грибочков насолим, — задорно подмигнула.

Зейда кивнула, улыбаясь чему-то своему, поспевая за проворной подругой. От поселения отошли уже на приличное расстояние, как Зоря взвизгнула:

— Вона смотри, сколько их тут на старых пнях насело! На всех хватит!

Зейда впервые увидела наполовину истлевшие пни, усеянные желтыми грибами так, что самого пня не видно. Кинулись они собирать. От одного пня к другому. Аукаются, чтобы не потеряться. Внезапно из-за старой березы выходит Цветана, направляясь прямо к Зейде. Глаза у нее были довольные, что жена вождя попалась одна в чаще, уж теперь она может спокойно с ней расправиться. Много говорили глаза. Зейда давно научилась различать всякие взгляды, но от этого пробирал мороз по коже, ведь если Цветана что плохое задумала, то силы окажутся неравные. Не справиться ей с высокой сильной волчицей.

Искала Цветана испуг в черных глазах узбечки, да там только ярость, с которой она собиралась сопротивляться ей.

— Зря одна ходишь по бору, — недобро сверкнув глазами, прошипела девушка. — Думаешь, что легла под Мезеню, так он твой стал? Ан, нет! Мы с ним были обручены… почти обручены. Мой отец с его матерью уже свадьбу наметили, а тут ты, — последние слова Цветана, словно сплюнула, обошла стоящую жену вожака, осматривая со всех сторон. — И что он в тебе нашел? Мелка. Черна, как галка. Разве такую жену надо такому мужику? Каких волчат ты ему родишь? А если тебя не станет, то я сама рожу ему высоких, сильных… — глаза Цветаны неестественно засветились, меняя цвет из черных в желтые.

Зейда понимала, что это значит — волчица попросту разорвет ее на части, едва ли дав опомниться. Бежать? Нет смысла, она сильнее и быстрее на четырех лапах. Образ мужа всплыл в памяти, отчего Зейда невольно улыбнулась, это разозлило Цветану. Красивое личико девушки перекосило от лютой ненависти.

— Нет. Рвать глотку тебе не стану. Я знаю одно местечко, где тебя не скоро найдут, а найдут, то уже дохлую, — схватив жену вожака за руку, поволокла ее в густые заросли.

Корзинку с грибами Зейда уже бросила, стараясь хоть одной рукой прикрывать глаза от почти голых осенних веток берез да осин. Волчица тащила за собой, не заботясь о сохранности жертвы. Это было абсолютно лишним. Зейда несколько раз упала, запинаясь за пни. Сарафан в нескольких местах был разорван, руки и ноги в ссадинах. Узбечка даже не могла определить, сколько времени это продолжалось, когда ее с размаху бросили в глубокую яму, в которой по середине торчали пять острых кольев. На один из них бедром и напоролась Зейда. Кол прошел насквозь, насадив ногу поперек, как на вертел. Цветана услышала крик боли снизу и злорадно рассмеялась.

— Тебя здесь никто не найдет. Все дохлятиной пропахло! — плюнула в яму. — И ты сдохнешь! — повернулась скрываясь в бору.

Бегала по бору Зоря, искала пропавшую подружку, а нашла только корзинку с просыпанными грибами. Звала она Зейду, кричала, но ей никто не отзывался. Схватила она ее корзину и бежать в стаю. Залетела в дом к вожаку, да как закричит:

— Зейда пропала! Вот только корзинка, — она грохнула на пол корзину, сама оседая рядом уставшая, запыхавшаяся.

— Где ты ее потеряла? — взревел Мезеня.

— У ручья, — отдышавшись, произнесла Зоря.

— Зорюшка, а ты зови мужа, пусть возьмет с собой Шмеля, — уже ласково попросил вожак.

Девушка понятливо кивнула и выбежала.

— У меня нехорошие предчувствия, сынок, — прижала ладони к сердцу Мара.

— Не волнуйтесь, матушка, мы ее найдем, а вы сходите к Цветане.

— Схожу.

У крыльца уже стояли верные друзья Зуб и Шмель.

— В человечьем побежим или как? — спросил взъерошенный Зуб.

— Темные порты возьмем с собой.

Зашли за дом, сложили одежду на завалинку, привязали к ноге темные порты, чтоб не щеголять потом по поселению голышом, обернулись тремя черными волками, убегая в бор по следам жен.

«Здесь они разошлись», — прокомментировал Зуб.

«Зейда пошла на север по ручью», — вставил Шмель.

Они оставили след Зори, убегая по запаху жены вожака. Увидели рассыпанные грибы.

«Видимо, здесь она и встретилась с кем-то, но с кем?» — Мезеня пытливо посмотрел на друзей.

Те принялись обнюхивать территорию, только следы вообще пропали — не осталось запаха ни Зейды, ни того, с кем она могла повстречаться. Волки старались найти хоть малейший запах девушки — тщетно, вокруг пахло лишь осенней прелью, да жухлой травой.

«Чем-то посыпали следы», — догадался Зуб, нюхнул, принимаясь смачно чихать. — «Демоны! Это перец!»

«Как сыскать следы-то, коли нос теперь не дышит?» — старался потереть лапой нос Шмель.

«Не знаю, друг», — чихнул Мезеня. — «Будем искать по любым малым следам. Разбредемся по бору, если кто найдет, скажет».

Волки кивнули, расходясь в разные стороны.

Цветана прибежала домой в поту, как загнанная лошадь, схватила полотенце и шмыгнула в баню смывать с себя следы перца да шатания по бору с женой вожака. Что будет, коли спрознают, она прекрасно знала — не пощадит ее Мезеня. Мать ворвалась к ней и недовольно зашипела, спрашивая:

— Тебя где мотало-то? Мара заходила, тебя спрашивала, да ответила, что у тебя немочь настала, прилегла ты. Не пустила ее.

— Не тревожьтесь, матушка, — наигранно успокаивала дочь, — ничего со мной плохого не приключилось. А Маре здеся делать нечего!

— Да что стряслось! — не выдержала Дора.

— Меня теперича будет любить Мезеня! Не найдет он свою галку! — выпалила Цветана.

Дора так и прикрыла рот концом повязанного платка, вытаращив глаза на дочь от ужаса сотворенного ею зла. Ведь не так воспитывала она. Холила, лелеяла, лишней работы не давала. Все сама да сама, а она вона чего удумала.

— Поди к Маре, поклонись, покайся перед вожаком, может, пожалеет тебя, глупую! — тихо заголосила Дора.

— Нет, матушка, — Цветала облилась теплой водой, смывая щелок с тела, — не пойду. Сказала — сживу ее со свету, знать, сделаю!

Страшно сделалось Доре за дочь, сжалось сердце. Ведь не простит не просто вожак, а сам Мезеня за свою жену. Всем видно было, как он дорожит ею, пылинки сдувает. За все, что раньше было меж дочерью и ним — не простит. Мысли, словно трусливые псы, разбежались, а собрать не получается, найти нужную не выходит. С тяжелыми думами вышла она из бани, села на завалинку дома, никого не видя.

Рыскали по бору волки в поисках Зейды, только нигде не чуялось ни следа, ни запаха. Обежали они плотно большой участок бора, где примерно могла бы быть девушка, но… никого. К вечеру Шмель сунулся в сторону, куда по зиме загоняли выманенного из берлоги медведя, в нос ударил терпкий запах свежей крови. Кинулся к яме и увидел страшную картину: на дне лежала истерзанная, насаженная на кол одной ногой, жена вожака.

«Мезеня, я нашел твою жену в медвежьей яме», — знал Шмель, что летит, стирая лапы, его друг сюда.

Через недолгое время у ямы стояли три рослых чернявых мужчины с ужасом глядя на дно. Осторожно спустились вниз Зуб и Мезеня. Они придерживали с двух сторон бесчувственное тело молодой женщины, снимая ее ногу с кола. Потом Зуб подставил под друга спину, чтобы тот мог встать на нее и передать жену Шмелю. Принял он на руки жену друга, а там и они сами выбрались из ямы.

— Кто ж такое сотворить мог? — тихо произнес ошеломленный Зуб.

— Только тот, кому она перешла дорогу, — прорычал Шмель, — Цветане. На ней ее запах остался.

— Судить будем, — сквозь зубы процедил Мезеня, хотя ему сейчас хотелось разорвать ту, кто стал хуже врага.

Он снова стал волком, Зуб аккуратно привязал портами к его спине еле живую Зейду, быстро трогаясь в становище.

Мара только охнуть успела, как едва ли не с треском отворилась дверь в дом и вбежал сын с женой на спине. Охнула Мара, увидев бесчувственную невестку. Тут же зашли Шмель с Зубом, отвязали ее от волка, положив на лавку.

— В медвежьей яме нашли, — пояснил Шмель.

Мара старалась сдержать жалость при виде невестки, собирая всю силу. Выгнала чужих мужчин, послав их за Купавой, что всегда помогала Маре в тяжелых случаях, а сыну приказала отнесть жену в баню, положить на белую простыню.

— Чем мне помочь вам?

— Найди виноватого, — серьезно ответила Мара.

Мезеня кивнул и вышел, захватив с собой сарафан жены. За дверью его ждали друзья. Они все слышали.

— Если нужно, то я смогу при всех подтвердить, — мрачно проговорил Шмель.

— Спасибо, друг, — Мезеня благодарно положил руку на плечо Шмеля. — Пойдем в дом к Цветане.

Дора издали увидела в окно, что к ним идут гости. Она ждала их, зная, что что-нибудь все равно выдаст дочь. Гости вошли без стука, едва ли не с ноги распахнув дверь. Женщина выпрямилась, удивленно улыбнулась, направившись к мужчинам.

— Какая честь — вожак пришел в наш дом.

— Где муж и дочь, Дора? — хмуро спросил Мезеня.

В этот момент из комнаты выпорхнула сияющая Цветана. Ее глаза горели счастьем, ведь он сам пришел к ней, да еще и с товарищами, не иначе свататься? Но вожак бросил к ее ногам окровавленный сарафан жены.

— На нем твой запах, — словно приговор, произнес он.

Побледнела белее полотна девица, только не увидел он в ее глазах ни капли раскаяния. Не стала она заламывать перед вожаком руки, прося помиловать, злобой горели черные глаза. Задышала она часто, прерывисто, переводя взгляд то на изорванный сарафан, то на вожака стаи.

— Нет во мне стыда за содеянное, Мезеня, — вскинув голову, произнесла Цветана. — Из-за тебя все! Твоя мать сговаривалась еще когда с моими родителями, а ты из-за Песков девку привез! Во мне ты должен был отразиться, а не в ней. Мезенюшка, люб ты мне был всегда, да вот как разошлись наши дороги, — она горько усмехнулась. — Нет у нас будущего, но и у вас его не будет!

Молча слушали все Цветану, каждый со своими мыслями, всем было жаль глупую девчонку, но оставить безнаказанным грех убийства, не важно кого, не из обороны, а из мести, карался строго и оправдывать проступок вожак не собирался.

— Завтра на заре покинешь стаю. Возьмешь с собой, что сможешь унесть. Обратной дороги тебе не будет, Цветана. Ты сама выбрала путь, — Мезеня не повысил голоса, не выразил злобы на лице, просто высказал неоспоримый факт.

Глава 5

Пока по поселению быстрым ветром летела новость про преступление Цветаны, вызывая различные пересуды между волками, Мара с Купавой старались вырвать из лап смерти Зейду. Девушка пока не приходила в сознание, а две немолодые женщины старались промыть ей рану изнутри почище, где был кол. Края раны пришлось обрезать, и она молились богам, чтобы невестка оставалась в бессознательном состоянии.

После сурового приговора Цветане, Зуб и Шмель пошли по домам, а Мезеня же осторожно вошел в баню, где колдовали над женой лекарки. Вид распростертого смуглого тела на залитой алой кровью простыне, болью отозвался в его сердце, что он едва не застонал. Вновь вспомнилась страшная картина на дне медвежьей ямы, ярость охватила его мысли. Невероятными усилиями он постарался успокоиться, иначе, сейчас бы рванул в дом к Цветане и она не ушла бы живой, а нельзя: приговор он ей уже вынес. Пусть по его разумению мягкий, ведь жена, хоть и опасно ранена, но жива… пока жива. Неизвестно, чем обернется для нее эта рана. Пусть останется даже хромой, он все одно будет ее любить и лелеять.

Мара видела горе сына, чувствовала его состояние, только отвлекаться было некогда. Даже говорить с ним не хватало времени. Промыв страшную рану, она наложила мазь на оба выхода сквозного отверстия, и только потом туго перевязали белыми тряпичными бинтами. Обмыли окровавленное тело невестки от грязи, насухо аккуратно протерли, облачили в чистую рубашку. Уставшая Мара тихо произнесла сыну:

— Можешь отнести жену на кровать.

Мезеня бережно поднял почти невесомое тело Зейды и понес в дом. Голова с черными косами запрокинулась назад, тонкие руки едва не разлетелись в стороны, но он крепко держал ее на сильных руках и так же бережно положил на постель. Зейда застонала, но не пошевелилась.

— Когда же она придет в себя, матушка?

— Никто не знает, — вздохнула мать. — Если сильная — выдержит, когда выгорать кровь станет, если нет… — она не договорила, повернулась и ушла из их комнаты.

Мезеня разделся, вытягиваясь рядом с женой, с разорванным сердцем глядя на бледное лицо.

— Вернись ко мне, Заюшка моя, — ткнулся лбом в подушку и крепко заснул.

От солнца едва порозовел небосклон, окрасив верхушки сосен и елей в пастельные тона. Открылась дверь в одном из домов, из него вышла женщина в дорожной одежде с узлом в руках, на ногах не дорогие сапожки, а обыкновенные лапти. Приделала она узел к одному концу крепкой палки, похожей на посох, перекинула его через плечо, отправляясь в неизвестность. Следом за ней выскочила другая женщина, с рыданиями кинулась ей в ноги, принялась причитать, но первая ее остановила, подняла за плечи, ставя на ноги.

— Не надо матушка, — негромко проговорила молодым голосом. — Коли жива буду, подам весточку, ежели нет, то оплакайте меня.

— Дочушка, — провыла Дора.