Пиратский остров; Молодые невольники

Томас Майн Рид

Пиратский остров. Молодые невольники

Романы

Пиратский остров

Глава I. Американская тюрьма

Уже много лет минуло с тех пор, как нога моя в первый раз ступила в долину Миссисипи. Я прибыл туда молодым и полным энтузиазма путешественником, и двигала мной исключительно жажда приключений.

И вскоре я убедился, что это то самое место, где эту жажду легко удовлетворить. Среди дивной и величественной природы этой страны, среди ее кипящих жизнью городов и прихотливого смешения рас и характеров редкий день проходил без какого-нибудь интересного случая, редкая неделя – без памятного эпизода. Теперь, когда я вспоминаю прошлое, некоторые из этих эпизодов, имевших тогда для меня особенное значение, живо встают в моей памяти и принимают свойственную воспоминаниям романтическую окраску.

Многие из них могут показаться невероятными читателю, не знакомому с нравами и обычаями племен, населявших в описываемое мною время долину Миссисипи. Тогда Дикий Запад еще не отодвинулся от великой реки, и ее города еще не перестали служить убежищем отбросам общества, не признававшим никакого закона, кроме закона «око за око», никакого суда, кроме суда Линча.

Вопреки большинству путников, следующих по долине Миссисипи, я начал свое путешествие не с севера, а с юга, то есть с устья реки. Первый город, где я остановился, был Новый Орлеан.

Я приехал туда уже поздней весной. Через некоторое время на дверях прибрежных домиков показались красные кресты. Это означало, что эпидемия «болотной лихорадки», свирепствующая здесь каждое лето, уже появилась.

Я счел благоразумным распроститься с этим любопытным городом, решив вернуться туда, когда первые холода прогонят болезнь, и направился далее на север, останавливаясь то там, то здесь, по воле случая или по собственному желанию. Так я добрался до Огайо, и следуя вверх по течению этой реки, оказался в столице штата Теннесси.

Путешествие это длилось довольно долго, к тому времени кроны деревьев подернулись желтым и листья стали облетать.

В «Городе утесов»[1] я не задержался. Решил вернуться на юг, но уже не на пароходе, как прибыл сюда, а верхом. Этот способ передвижения я предпочел потому, что так легче познакомиться со страной, через которую проезжаешь.

Запасшись выносливым конем и приторочив позади седла небольшой саквояж, я пустился в дорогу. Мне предстояло долгое путешествие, настолько долгое, что скажи я, какое расстояние мне нужно было проехать до цели, меня бы обвинили в преувеличении или, по крайней мере, сочли бы хвастуном.

К такому же выводу и пришел один путник, который нагнал меня вскоре по дороге.

Не успел я отъехать и нескольких миль по пыльному тракту, как означенный всадник поравнялся со мной и молча поехал рядом. Под ним был иноходец, и он легко мог бы меня обогнать, но, видимо, нарочно сдерживал коня. Я исподволь оглядел попутчика. На нем были куртка и брюки из белого льна, на голове широкая панама, на ногах – изящные сапоги.

«Плантатор. Или сын плантатора», – подумал я, поскольку молодому человеку явно не исполнилось еще и двадцати.

Мы молча доехали до каких-то домов, стоявших справа от дороги. Тогда незнакомец первым прервал молчание.

– Это тюрьма, – сказал он, видя, что я разглядываю здание. – Вы, конечно, там были?

Вопрос показался мне настолько странным, что я невольно рассмеялся. Однако я понял, что он просто не совсем точно выразился и вовсе не хотел сделать на мой счет какое-нибудь оскорбительное предположение. Поняв, в свою очередь, какой смысл можно придать его вопросу, он тоже засмеялся.

– Виноват, – сказал он. – Но вы, вероятно, поняли о чем я. По-видимому, вы иностранец, и я подумал, что вам интересно познакомиться с тюрьмой одного из американских штатов.

– Благодарю вас, – ответил я. – Я действительно иностранец и, кроме того, турист. Я был бы вам признателен, если бы вы мне о ней рассказали.

– С удовольствием. Не хотите ли посетить ее? Я знаком с начальником тюрьмы. Это довольно интересно – один Маррел чего стоит!

– Кто он, этот Маррел?

– Вот и видно, что вы не из Теннесси. Его здесь все знают. Знаменитый пират и бандит с Миссисипи! Он приобрел печальную известность на реках и дорогах. На его совести десятки убийств; три или четыре из них вполне доказаны, но тем не менее его приговорили всего к десяти годам, и ему теперь осталось отсидеть всего четыре. Не хотите ли на него взглянуть?

– Да лучше на него посмотреть в тюрьме, чем встретить на дороге, – ответил я.

Мы свернули и поехали к тюрьме. Нас очень любезно принял сам начальник и показал все здания. Они были похожи скорее на какую-нибудь обширную фабрику, чем на тюрьму. Тут были представлены едва ли не все отрасли промышленности. Мы увидели и шляпников, и портных, и сапожников, и слесарей, и кузнецов, и булочников. Нам даже показалось, что все эти люди были всецело поглощены своим мирным трудом.

Среди кузнецов мне показали убийцу Маррела. Хотя лицо его покрывал слой угольной пыли, по выражению его я понял, что оно вполне соответствует ужасной репутации злодея.

Мне рассказали его историю. Изначально он был кузнецом, но променял свое ремесло на более прибыльное занятие и стал промышлять пиратством, но не где-нибудь в открытом море, а в долине Миссисипи. Вместо кораблей добычей ему служили плоты, шлюпки и барки, шедшие с грузом в Новый Орлеан или возвращающиеся с вырученными за товары наличными. Поймать Маррела было очень трудно, а уличить – еще труднее. Сообщников у него насчитывались десятки. Среди них были коммерсанты, плантаторы, мировые судьи и даже лица духовного звания.

Потому его и приговорили к заключению всего на десять лет, хотя он и совершил раз в десять больше разбоев и убийств.

Я никогда не забуду отвращения, с которым смотрел на этого дьявола в человеческом обличье. К счастью, в тюрьме я пробыл недолго и почувствовал какое-то облегчение, когда сел на лошадь.

Но несколько фактов стали мне вознаграждением за этот жуткий визит.

Я понял, что если труд в тюрьме и не перевоспитает преступника, то хотя бы избавит честных граждан от многих неприятностей.

Эту истину я уяснил себе далеко не сразу после упомянутого визита. Тогда я был слишком молод, беззаботен, и меня мало волновали вопросы политической экономии.

Лишь спустя много лет я понял смысл перевоспитания трудом. Поймут ли это и другие государства и последуют ли примеру штата Теннесси?

Глава II. Любезное приглашение

– А теперь куда вы поедете? – спросил мой спутник, когда мы снова выехали на тракт.

– В Новый Орлеан.

– Верхом?

– Верхом.

– Но ведь отсюда тысяча миль! Это займет по меньшей мере месяц пути! На пароходе и то нужно плыть целую неделю.

– Я знаю.

– О, видимо, на то у вас есть свои причины. Вы, наверное, занимаетесь торговлей?

Он взглянул на мою дорожную сумку, но это не сильно помогло. Она совсем не походила на кладь коммивояжера.

– Нет, – ответил я, – к сожалению, не могу сказать, чтобы причина, по которой я избрал этот способ путешествия, была так серьезна.

– Я знаю, – продолжал незнакомец, – что многие ездят верхом до Мемфиса, когда Камберленд мелеет и нельзя найти лодки; но верхом до Нового Орлеана… Признаюсь, я не верю своим ушам. Вы, вероятно, шутите?

– Вовсе нет!

– Простите меня за нескромность и настойчивость. Я спрашиваю потому, что мне кажется невероятным предпринимать такое длинное и тяжелое путешествие без важных причин.

– С удовольствием постараюсь объяснить причины моего решения. Я приехал из Нового Орлеана в Нэшвилл на пароходе. Все, вынесенное из этого путешествия, я мог бы узнать, если бы сидел в своем номере в любой гостинице. А мне хочется познакомиться ближе с вашей прекрасной страной, потому я и еду верхом. А с парохода что увидишь?

– О, теперь я вас понимаю! Без сомнения, вы правы. Так как вы незнакомы с нашей страной…

– Совсем незнаком, – подтвердил я.

– И так как вы путешествуете лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, то вы, конечно, не особенно торопитесь. Я уже показал вам тюрьму штата Теннесси; надеюсь, вы позволите мне теперь показать вам нечто менее мрачное: хлопковую плантацию, например… Но, может, вы их уже видели?

– Нет.

– Отлично. Я уверен, что это вас заинтересует.

– Благодарю, – ответил я, – тем более что мне и так хотелось посмотреть на такую плантацию.

– Вы позволите мне теперь показать вам нечто менее мрачное

Любезность моего спутника очаровывала меня все больше и больше.

– Итак, если вы согласны, я буду счастлив показать вам мою плантацию, или, вернее, плантацию моего отца. Она не очень велика. Тут вообще нет таких больших имений, как на юге, в Алабаме или в штате Миссисипи. Мы на самом севере зоны, еще пригодной для обработки хлопка, и потому хлопок часто страдает от морозов. Но все же вы сможете составить себе точное представление о главном богатстве Теннесси. Я же с большим удовольствием послужу вам гидом.

Я не колеблясь принял это любезное приглашение – случай осмотреть плантацию, который я искал и сам, не стоило упускать.

Я уже детально осмотрел на юге сахарные и табачные плантации, но не имел ни малейшего представления о разведении и обработке хлопка, который составляет главный предмет торговли южных штатов.

Я поспешил еще раз поблагодарить своего спутника за любезность, тем более что он меня совсем не знал.

Он загадочно усмехнулся в ответ на мои слова и произнес:

– Я, может быть, нехорошо сделал, не сказав вам сразу, что вы мне, если позволите, не вполне не знакомы, хотя я знаю вас только по рассказам.

– По рассказам? Но что вы могли обо мне слышать?

– Мне кажется, по крайней мере, что я вас узнал. Если не ошибаюсь – вы плыли около месяца тому назад вверх по Миссисипи на пароходе «Султанша»?

– Совершенно верно.

– Не заметили ли вы среди ваших спутников молодой девушки – ее зовут мисс Вудли?

Я не забыл мисс Вудли уже хотя бы потому, что, однажды увидев, ее нельзя было забыть. А я имел возможность видеть ее довольно часто, так как проплыл с ней на одном пароходе более тысячи миль. Она села на пристани, расположенной по Миссисипи ниже Виксбурга. До пристани ее сопровождал брат, а потом она плыла одна до Нэшвилла, пересев, так же как и я, на другое судно в устье Камберленда. Но хотя она и путешествовала одна, нельзя было сказать, что она одинока. Как на «Султанше», так и на небольшом пароходе, на который мы сели потом, она притягивала к себе все взгляды. По крайней мере дюжине пассажиров путешествие показалось слишком коротким, и я, откровенно говоря, тоже был из их числа.

Я имел честь быть представленным прелестной мисс капитаном «Султанши», моим соотечественником. Но она была окружена таким количеством поклонников, что на мою долю выпадали лишь редкие минуты познакомиться с ней несколько ближе.

Сходя в Нэшвилле, я простился с ней, потому как не думал, что когда-либо увижу ее снова. Она жила милях в пятидесяти от Нэшвилла. Мисс Вудли сама мне это сказала, но, разумеется, не приглашала меня к своим родителям.

После этих объяснений читатель не удивится, что имя мисс Вудли, произнесенное моим любезным спутником, заставило меня привстать в седле и посмотреть с интересом на незнакомца.

– Да-да, – ответил я, – мы плыли с мисс Вудли на одном пароходе.

– Я так и думал, – ответил незнакомец. – Она очень точно вас описала. Я увидел, как вы выезжали из города, и поспешил за вами.

Мне стало интересно, откуда мой спутник знает прекрасную пассажирку «Султанши». Я предположил, что он живет с ней по соседству, и этим объяснил то обстоятельство, что ему обо мне уже рассказывали.

Мне не хотелось думать, что это ее жених. Он был слишком красив для того, чтобы мне могло быть приятно такое предположение.

Не успев даже спросить, я уже получил ответ из его уст:

– Я очень рад, что вы приняли мое приглашение! Уверен, сестра также рада будет вас видеть.

– Так вы, значит, брат мисс Вудли?

– Да, у нее двое братьев. Я – младший, а старший, Генри, не живет с нами: у него плантация по Миссисипи, ниже Виксбурга. Сестра проводит там зиму, а летние месяцы живет с нами.

Я тут же подумал с тайной радостью, что лето еще не миновало.

Мы ехали рядом мелкой рысью. И время от времени, как старые знакомые, перекидывались несколькими словами.

Никогда я не чувствовал такого сильного желания посетить хлопковую плантацию и ознакомиться во всех подробностях с разведением и обработкой хлопка.

Глава III. Нат Брэдли

В течение нескольких часов я все ждал, что мой спутник вот-вот въедет в какие-нибудь из попадавшихся нам по пути ворота, украшенные затейливыми надписями и ведущие на плантацию или в жилой дом.

– Далеко нам еще ехать? – спросил я как можно более равнодушно, чтобы скрыть свое нетерпение.

– Еще очень далеко. По крайней мере, миль пятьдесят. До ночи мы туда не доберемся, а потому лучше переночевать в Колумбии.

– А далеко до нее?

– Не близко. Видите ли, в этой части страны нет земли, пригодной для разведения хлопка. Здесь слишком холодно и, как я говорил, холод часто убивает молодые кусты. Плантация моего отца расположена довольно далеко от большой дороги, на одной из малых рек, впадающих в Дак-Ривер. Там очень хорошая почва для хлопка. Однако приходится слишком далеко возить его к пристаням. В этом году мы хотим отправить весь сбор в Новый Орлеан на собственной барже. Отец считает, что экономия покроет расходы по постройке судна, и уже строит баржу. Понимаете, речка проходит как раз посередине наших владений. Она достаточно глубока, чтобы по ней можно было сплавить лодку до Дак-Ривер. А оттуда уже ничего не стоит транспортировать урожай до Огайо и далее по Миссисипи. Это вполне разумно. После сбора неграм совершенно нечего делать, а полдюжины под командой опытного лодочника смогут довезти груз до Нового Орлеана без больших издержек. На пароходе дорого, да и перевозка до причала немало стоит. Ближайшая к нашей плантации пристань находится за тридцать миль. На повозку не положишь больше четырех тюков, а мы собираем ежегодно до ста пятидесяти. Судите сами, какой огромный обоз. А заимев баржу, мы сможем грузиться в нескольких футах от пресса, на собственной земле.

Все эти подробности так заинтересовали меня, что я почти совсем забыл о другой причине, которая влекла меня на плантацию.

В этом способе вести дело было что-то оригинальное, чисто американское. Весь урожай, полученный в самом центре территории, в месте, окруженном густыми непроходимыми лесами, перевозился на рынок, находившийся более чем за тысячу миль от места сбора, – но не по железной дороге, не на пароходе, не через комиссионера, берущего известный процент с рыночной цены, а собственными силами землевладельца. Он, таким образом, напрямую выходил на потребителя. Где такое увидишь, кроме Америки?

Погруженный в размышления об этой важной и интересной экономической задаче, решавшейся так просто, я забыл на время о своем спутнике, который пробудил во мне эти мысли. Его громкий голос вывел меня из задумчивости. Он поздоровался с человеком, ехавшим нам навстречу. У этого человека тоже был вид путешественника: лошадь его покрывали пот и пыль, а к седлу крепились две набитые седельные сумки. На вид всаднику было лет двадцать пять.

Одет он был как плантатор, но не так, как молодой Вудли. На незнакомце тоже была панама, но вместо белой льняной куртки он носил свободного кроя рубашку на пуговицах из голубой ткани и такого же цвета брюки. Так одевались креолы из штата Луизиана, а от них и другие американцы, которые переселялись вниз по Миссисипи, переняли этот стиль.

– Едешь из Нэшвилла, Уолт? – обратился незнакомец к моему спутнику.

– Нат Брэдли! – воскликнул молодой плантатор, явно удивленный неожиданной встречей.