Две столицы

Если исходить из нормы в полтора фунта хлеба на человека в день, то ежедневно мне надо было выдавать этой толпе двести пудов хлеба и еще столько же пудов круп на каши. И это только тонкий ручеек — полновесная река беженцев начнется после окончания распутицы. Чем больше будет Орлов разорять крестьянских хозяйств на своем пути — тем больше в городе будет народа.

И что с ними делать? Заверстать молодых и здоровых в полки? Старая проблема — вообще нет свободных ружей и воинской амуниции. И старших офицеров тоже нет. В достатке только сержанты их бывших солдат гарнизона. Вот на них вся тяжесть обучения новичков и ложится. А остальных? Поставить на городовые работы? Не хватает нормального шанцевого инструмента.

Проще сказать, чего хватало — нижегородские тузы поделились с едой, часть городских складов и амбаров перешла под мой контроль. И вообще купчины содействовали чем могли. Вот понадобилась мне парусина на палатки для беженцев, охотно подсказали у кого забрать можно. Владельцем крупного груза ткани оказалась церковь. И я даже извиняться не стал — на богоугодное же дело пойдет.

Но накормить и разместить людей мало, надо было ещё и занять их чем-то, иначе будут бардак и беспорядки. Самых молодых мужиков я все-таки взял в новый, четвертый по счету полк. Пока безоружный. Учится шагистике и ружейным приемам можно и в лаптях с деревянным мушкетом на плече.

Большую же часть мужичков снова скинул на безотказного Павлония. Он и организовывал полную занятость для добровольцев. Слава Богу, у меня был целый Кремль работы. Да и мое распоряжение о строительстве Георгиевского съезда стало быстро выполняться. А проблему инструмента крестьяне решили сами — сделали себе деревянные лопаты и прочий инвентарь. Бабы стирали и обшивали мужиков, пекли хлеб и занимались мелкой работой, а подростков, которых набралось полсотни, я поручил Ваське Каину.

Молодой урядник матерел на глазах: он уже не был сопливым оренбургским пацаном. Нахватавшись манер от меня и от моего окружения, он вел себя, как настоящий командир, и в своем подразделении связистов дисциплину поддерживал на уровне. Организацией тоже голубиной службы занимались не из под палки, с энтузиазмом. Флажный семафор, чтение и письмо теперь учили все, без скидок на природное тугодумие. Просто те, кто поумнее, занимались часов пять и потом играли в футбол, а тугодумы повторяли урок вплоть до заката. С таким подходом к обучению, кадрами сигнальщиков моя армия будет снабжена в полном объеме.

После ужина я остался один и наконец пригласил на аудиенцию голландца. Пауль Схоненбурк был внешне ничем не примечателен: увидишь такого и через минуту вспомнить не сможешь, как он выглядел. Настоящий «купец в штатском» — слегка полноватый, но не толстый. С усами, но не «Буденный».

Выслушав его презентацию, я понял, что компания прекрасно себя чувствует, скупая за гроши по всей России примитивное сырье — лен, пеньку, пух, шерсть, кожи, сосновую живицу и так далее. Этот товар они частично гнали в Европу, а частично перерабатывали на мануфактурах под Москвой и продавали в России. Но желали эти рыцари наживы бОльшего, отчего готовы были услужить мне ради расширения рынков сбыта своей компании.

— Я рад вашей готовности, Пауль, мне действительно нужна помощь вашей компании. И первым делом — готовый завод под Казанью по выделке пороха. Людей и землю я выделю, от вас потребуются мастера и вся оснастка. Срока до конца этого года. Беретесь?

Я очень боялся, что мне заводы на Охте и Шосткинский достанутся серьезно разрушенными — от Екатерины этого вполне можно ожидать — и в самый разгар возможного конфликта с Европой я окажусь без пороха. Так что надо было заранее озаботиться.

Схоненбурк не удивился и возражать не стал. Только уточнил на какую производительность должен быть рассчитан завод и уведомил меня, что цену всего проекта он скажет позднее, но под мое честное слово компания готова начать подготовку к строительству, для чего он сам отправится в Казань выбирать место.

— Ну и для этого завода мне нужна селитра. Очень много недорогой индийской селитры.

Голландец встрепенулся:

— Ваше величество, мы, увы, не имеем доступа к индийским залежам. Это монополия Британской Ост-Индской компании. Впрочем, мы можем выступить посредниками…

Начинается… Сейчас меня будут разводить как ребенка. Нет, так не пойдет. Сделаем «ход конем».

— Мыслю, можно обойтись и без Индии. Миллионы пудов превосходного сырья неоткрытыми лежат намного ближе.

Я вижу, как загораются глаза голландца.

— И тот, кто их будет добывать, потеснит англичан на рынке. Я готов рассказать вам, где именно лежит это дурно пахнущее сокровище, но я хотел бы получить от вас гарантию пятидесяти процентной скидки на цену этой селитры от той, что будет установлена на Амстердамской бирже.

После получаса торгов я согласился на тридцати процентную скидку, но выговорил приоритетное право покупки и доставку за счет компании до Архангельска или Петербурга.

— Смотрите, мой друг, — я уверенным движением начертил на листе бумаги контур западного побережья Африки. — Вот здесь, к северу от реки Оранжевой, на тысячи миль тянется пустыня Намиб. Берег на всем её протяжении пустынен и изобилует рифами, но в одном единственном месте, примерно посередине, есть протяженный скалистый участок с удобной бухтой. Вдоль этого участка берега тянется цепочка безымянных островов, на которых лежат несметные запасы гуано. Я полагаю, что вашей компании не составит труда организовать добычу и переработку в своих владениях в Гвинее. Ну или в Капской колонии, она чуть ближе.

Купец посмотрел на меня квадратными глазами.

— Откуда вам сие известно, ваше величество?

— Пусть это останется моим секретом — с таинственным видом произнес я

Голландец покивал, запрятал бумагу за пазуху. Потом тряхнул головой с массивным париком:

— Я полагаю, что для разработки этих запасов имеет смысл создать отдельную компанию. И думаю, что акционеры с удовольствием примут, ваше величество, в свои ряды.

Ну что ж, отказываться не буду. Глядишь, я и про алмазы берега скелетов расскажу. Может быть.

* * *

Всю последнюю неделю марта я работал как проклятый. За окном архиерейского дома периодически слышались залпы — шел «обстрел» новых, нижегородских полков. Дела мои шли ни шатко, ни валко. Правительство сидело в Казани, ждало окончания ледохода. Сразу после того, как река очиститься планировалось послать к нам три захваченные в адмиралтействе галеры — «Тверь», «Волга» и «Ярославль» — именно на этих судах Екатерина путешествовала по стране в 68– м году. Четвертая галера — «Казань» — полностью прогнила и восстановлению не подлежала. Суда могли буксировать другие корабли и всего водный караван мог доставить в Нижний полтысячи человек — чиновников, воинские подкрепления, пошитую на в казанских работных домах форму…

Но и без правительства, только с Радищевым и Челищевым, мне удалось за неделю много достичь. За полгода накопилось изрядно указов и манифестов. Одни носили глобальный и даже исторический характер, другие писались для текущей работы коллегий. Благодаря юристам, обнаружились в «законодательном поле» целые дыры, которые пришлось заполнить новыми государственными актами. Во— первых, я издал задним числом манифест о возвращении на престол. В этом же документе постановил отстранить от правления Екатерину и предать жену с заговорщиками суду за покушение на священную особу императора. Это был так сказать «выстрел в будущее». Неизвестно как сложится война, Екатерина вполне может сбежать из страны — мне же нужно легимитизировать свое положение и объяснить зарубежным монархам так сказать правила игры с питерским двором. Во-вторых, получив на руки свеженаписанный документ, я велел сшить в небольшую книгу в стиле «Úrbi et órbi» (Городу и миру) четыре главных манифеста — о возвращении на престол, о вольностях крестьянской — отмене крепостного права и земельной реформе, о создании правительства и созыве внесословной Думы. Последний акт начинал действовать после коронации в Москве — об этом было прямо сказано в тексте. Если добавить в «Городу и миру» положения о свободе совести, принципы гражданского равенства и права граждан принимать участие в народном и местном представительстве — в принципе получалась первая русская конституция. Остальные указы — о создании новых городов, об организации госпиталей, рекрутском наборе и прочии — я отдал для систематизации Перфильеву. Создание коллегий, вопросы налогообложения — это все функция канцлера и правительства. Пусть публикуют свои собственные «Úrbi et órbi» и рассылают их по губерниям.

— Гавриил делает из нас всё, что хочет; хочет он, чтобы мы плакали, — мы плачем, хочет, чтобы мы смеялись, — и мы смеёмся.

* * *

В землянке с колоннами, похожей на дворцовую залу, в которой потолок, стены и пол были покрыты коврами, на диване лежал Потёмкин — в халате, босой, небритый и непричёсанный, держа в руках святцы. Перед ним стоял капитан Спечинский. Он был вызван срочной эстафетой под Плевен и прискакал в ставку светлейшего бледный от бессонницы, шатаясь от усталости. Капитан, вытянувшись, молча глядел на князя, который лениво перелистывал церковную книгу, попивая вино. Потёмкин поднял своё помятое лицо.

— Капитан, тринадцатого генваря день какого святого?

Спечинский задохнулся от удивления, но ответил бодрым по уставу голосом.

— Святого мученика Ермила, ваша светлость.

Князь криво улыбнулся:

— Верно. А четырнадцатого декабря?

— Святого мученика Фирса, преподобного Исаакия Печерского, ваша светлость.

Потёмкин удивлённо пожал плечами:

— Тоже верно. Ну, а, предположим, двадцать первого июня?

— Святого мученика Юлиана Тарийского, ваша светлость.

Потёмкин захлопнул святцы, вскочил, халат распахнулся, волосатая грудь открылась.

— Сие просто удивительно! Поздравляю вас, капитан. Мне не врали — такой памяти я ещё не встречал. Вы женаты?

— Так точно, ваша светлость.

— Можете возвратиться назад в Москву и передать мой нижайший поклон вашей супруге.

Капитан, дико посмотрел на Потемкина, шатаясь, направился к выходу.

Генерал взял с маленького столика полную бутылку шампанского, откупорил её. Вино ударил вверх, залило ковры на стене и полу. Потёмкин выпил большой бокал, подошёл к секретеру, сел. Нераспечатанные пакеты и письма лежали на нём грудами. Одно из них, с императорским вензелем на конверте, бросилось ему в глаза.

Потёмкин задумался. Месяц тому назад в ставке были перехвачены прелестные письма от Пугачева ему и Суворову. Последний тут же был отстранен Румянцевым от командования. Но Потёмкина не тронули. Все знали о его нежной переписке с Екатериной. Пара офицеров даже поспорили, что Григорий Александрович — очень скоро потеснит на Олимпе Васильчикова. Но того «потеснили» заговорщики пулей в живот.

— Надо наискорейше ехать в Питер! Гришка Орлов вышел из опалы, ему даже доверили покарать Пугача — сам себе произнес Потемкин — Сижу тут как сыч под корягой…

Корпус генерала застрял под Плевной, турки сопротивлялись отчаянно, но с потерей Константинополя коммуникации осман были нарушены, войска терпели нужду во всем и быстро разбегались прочь.

Потемкин вскрыл одно из писем на секретере. Писал ему главнокомандующий Петр Румянцев: «Милостивый государь мой, Григорий Александрович, письмо ваше в столь великую печаль меня повергло, что и описать невозможно. Всем известно, сколь военное счастье переменчиво, и никто сумневаться не может, что вы вскорости сумеет полной виктории над неприятелем добиться. Умоляю вас, яко отца, не вдаваться в чёрные мысли, а паче не открывать оных никому, ибо многие недоброжелатели ваши великости духа вашего не понимают…». В конце письма Румянцев прямо запрещал Потемкину отлучаться от корпуса. Это было уже третье послание такого рода — первые два валялись залитые вином на секретере.

Генерал нащупал записку за пазухой. Достал, перечитал. Писала Екатерина:

«Ради Бога, не пущайся на такие унылые мысли: когда кто сидит на коне, то да не сойдёт с оного, чтобы держаться за хвост».

Потемкин зазвонил в колокольчик — Эй, там! Седлать коней. Поедем, посмотрим на турку в Плевне!

* * *

— Дело худое, царь-батюшка! — только завидев мою свиту, к нам подскакал Подуров с Перфильевым. В порту наблюдалось большое скопление всадников — судя по малахаям и бунчукам — это и правда были башкиры. Напротив них стояло несколько рот мушкетеров с примкнутыми штыками.

— Инородцы бунтуются — пояснил канцлер — Требуют выдачи Батыркая.

— А где Рычков? — я осмотрел пришвартовываются галеры. Пушки на носу глядели в сторону башкир, канониры подносили заряды. Сейчас жахнут картечью, а мушкетеры добьют выживших.

— На корабле — ткнул подзорной трубой Подуров — Вон машет рукой.

— Кто в головах у башкир? — поинтересовался я

— Известно кто — к нам присоединился Овчинников — Князь Анзалин, да Салаватка с ним…

И действительно. Несколько богато разодетых всадников стояли в стороне от основной толпы. Я тронул Победителя шпорами, мы все, набирая ход, направились к башкирским князьям. Те завидев нас, тоже выехали вперед. Сошлись у причалов.

— То есть лжа! — сразу начал кричать, налившийся кровью Анзалин — Нам была весть от наших сибирских братьев-батыров, Митька Лысов своевольничает и…

— А ну умолкни! — прикрикнул я на Анзалина — Как с царем разговариваешь?!

— С коня долой! — Подуров и Овчинников начали наезжать на князя, башкиры заволновались, схватились за сабли. Солдаты подняли мушкеты, прицелились. Градус противостояния рос, я давил взглядом Анзалина, вглядываясь в его узкие глаза. Первым как ни странно «сдался» Салават Юлаев. Соскочил с коня, бросил повод, повалился в ноги. За ним кряхтя последовал князь. Лошади пряли ушами, недоуменно топтались рядом.

Казаки успокоились, солдаты опустили ружья. Башкиры тоже подали назад, освободив причалы, к которым пришвартовались все три галеры. Я спешился, поднял князя с колен. Еще раз посмотрел ему в глаза.

— Даю вам слово — я повысил голос, чтобы меня было слышно максимальному числу людей — Суд будет честным!

Башкиры довольно зашумели.

— О большем и не просим — тихо ответил Анзалин.

Салават тоже встал, низко поклонился.

Я махнул рукой Рычкову и тот сразу зашагал по причалу к нам. Мы отошли в сторону.

— Поздорову ли, Петр Федорович — поинтересовался бледный Петр Иванович — Мы так волновались! Думали, что сейчас эти дикари полезут на корабль… Крик стоял!

— Обошлось! — я тяжело вздохнул, надавил пальцами на глаза. Сейчас бы отдохнуть, выпить горячего чаю или сбитня… — Ну что там с Батыркаем?

— Да пустое дело — махнул рукой расстроенный Рычков — Казаки конвоя молвили дескать пря вышла между Лысовым и князем. Тот прегордо себя вел, вот и выбесился Дмитрий Сергеевич.

— Батыркай что же?

— Говорит, что Лысов бездарно вел осаду Тюмени. Положил на валах много казаков, да башкир. Город смогли взять только после того, как к ним на помощь пришел Шигаев с новыми полками. Лысов же пьянствует, гарем себе завел из захваченных дворянок…

Да… Этот нарыв надо вскрывать. И как можно скорее.

— Веди Батыркая на епископское подворье — я пошел обратно к свите — Дам ему быстрый суд. И пущай от башкир будут выборные.

Рычков согласно покивал.

* * *

Фредерик Норд второй граф Гилфорд гулял по тенистой дорожке вдоль канала парка Сент Джеймса и терпеливо ждал, когда освободится его величество Георг Третий. А король кормил пеликанов. Его величество кидало живую рыбешку в воду и наблюдало как птицы, толкаясь и крича, ловят ее в воде своими большими похожими на ковш клювами. А потом сжимают горловой мешок, стравливая воду и размахивают клювом заставляя добычу правильно расположиться для глотания.

Посторонних в парке не было. Для посетителей он откроется только после семи часов вечера, а пока королевское семейство могло наслаждаться кусочком природы прямо в центре Лондона. Светило солнце, ветерок был северный и миазмы с Темзы не имели шансов потревожить чуткого обоняния вельможи. На обширной лужайке королевского парка, практически напротив скромного трехэтажного Букингемского дома, паслись крупные, черно-белые голландские коровы.

Наконец, король кинул последнюю рыбешку, поданную слугой, вытер руки и соизволил заметить своего первого министра.

— Норд, ты в курсе, что эти удивительные птицы могут убивать чаек?

— Нет, Ваше величество, — фактический правитель Великой Британии склонил голову, покрытую невероятно пышным париком — А как они это могут делать? У них же нет ни острого клюва, ни цепких когтей.

Графу нужно было, чтобы Георг оставался в хорошем настроении для решения одного важного вопроса. Поэтому, немного наивности — не помешает. Пусть король получит повод для разглагольствований на свою любимую тему.

— О! Ты не поверишь. Они хватают чайку за голову и держат ее под водой до тех пор, пока та не захлебнется. А потом, уже не торопясь ее рвут на кусочки. Просто удивительные птицы. Какой замечательный подарок век назад сделали нам русские цари. Кстати ты не знаешь где это место в России Астра Хан?

Лорд Норд поморщился. Лучше бы король интересовался географией собственной империи и её бедами. Но вежливо ответил.

— Это город в устье реки Волги, государь. Крупный русский порт на Каспийском море. Через него идет вся торговля с Персией.

— Это не там ли объявился муженек Екатерины? Где-то там, на Волге, не так ли?

— Все верно, государь. Поражен вашими знаниями и памятью, — очередной раз склонился вельможа, отмечая в уме, что пятьсот миль между Астраханью и Оренбургом, это не слишком большая погрешность.

— И как у этого бунтаря дела? — начал отрывисто спрашивать Георг — Какие у вас предложения? Имеет ли смысл установить с ним связи?

— На борьбу с повстанцами брошена гвардия — начал обстоятельно отвечать граф — Возглавляет войска бывший фаворит Екатерины — Орлов. А под рукой у самозванца только плохо вооруженные крестьяне. Думаю, исход дела предрешен.

Король покачал головой и задумчиво возразил:

— Но если вдруг удача будет на его стороне, то имеет смысл уведомить этого, как бы императора Петра третьего, что наше благорасположение и признание возможно. И будет зависеть от его позиции по отношению к нашим торговым интересам. Нам решительно не нравится протекционистская политика Екатерины.

Лорд Норд не дал проявится своему скептицизму.

— Разумеется государь. Если Pugachev будет столь успешен, что разгромит гвардию Екатерины, то мы незамедлительно пошлем нашего посланника. Инкогнито.

Король приостановился и протянул непривычную фамилию, словно пробуя вино.

— Pugachev… Это как то переводится на человеческий язык?

Лорда этот вопрос тоже интересовал в свое время, и поэтому он ответил незамедлительно: